Назальный эротизм и теория объектных отношений

Страх аннигиляции как причина профессионального выгорания и проблем толерантности в профессиональной среде»

Соколов Д.В.

тренинг-аналитик НФП-ЕКПП, дирижёр НФП по групповому психоанализу,

член РОО «Открытое психоаналитическое Общество» (Москва),

ст. преподаватель кафедры клинической психологии МГГУ им. Шолохова (2002-2007гг.),

член правления регионального отделения НФП-ЕКПП-Москва

1.                 Введение назального либидо в теорию влечений.

[align=justify; text-indent: 35.4pt]Со времени нашего последнего доклада на тему, связанную с назальным эротизмом (Конгресс ЕКПП2010 г., Киев), нами были сделаны несколько важных дополнений, о которых в качестве введения к докладу хотелось бы сказать.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Во-первых, в 3-й его части работы Фрейда «Человек Моисей и монотеистическая религия», было прочитана следующая мысль автора, во многом повторяющая наши тезисы: «Человек пришел к представлению о существовании неких «спиритуальных» сил, иными словами — таких, которые нельзя уловить органами чувств, в частности зрением, но которые, тем не менее, оказывают несомненное, даже исключительно сильное воздействие. Если верить показаниям человеческих языков, первый духовный образ возник благодаря движению воздуха, ибо само духовное начало получило свое название от дуновения ветра («анимус», «спиритус», на иврите — «руах»). Так возникла идея «души» как некоего духовного стержня личности. Наблюдения обнаружили этот «руах» в человеческом дыхании, которое прекращается со смертью; еще и сегодня мы говорим о том, что умирающий «испустил последнее дыхание». Отныне перед человеком открылась область духов, и он принялся поспешно наделять все существующее в природе той душой, которую обнаружил в самом себе. Весь мир стал одухотворенным, и наука, появившаяся много позже, оказалась перед трудной задачей восстановления первичного состояния вещей — так и не покончив с ней по сей день.» Данная находка добавляет убедительности нашим тезисам о связи функции дыхания и понятия духовности. Правда, Фрейд не пошёл дальше, чтобы связать дыхание с предложенным им же 40 лет ранее понятием либидо через постулирование назальной эрогенной зоны, что было сделано нами в докладе на ЛШ-2009.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt] [/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Второе дополнение касается наших предположений о том, почему Фрейд игнорировал слизистую носовой полости в качестве эрогенной зоны. Здесь, как и в случае вытеснения идеи о бисексуальности, не обошлось без Флисса. Берлинский отоларинголог, т.е. специалист по носовой полости, Флисс среди различных своих интересных идей написал работу под названием "О причинной связи между носом и женскими репродуктивными органами".  В работе Дж.Мэссон «Нападение на правду» (MassonJ. M. TheAssaultonTruth. // PocketBooks, 1984) содержится история, вполне объясняющая, почему Фрейд мог вытеснить из сознания идею назального эротизма, «…драматический эпизод, вычеркнутый из официальной публикации переписки Фрейда и В. Флисса (J. Masson, 1984a, 1984b). Вот как кратко излагается данная история в «Истории современной психологии» (Thomas H. Leahey. — 3-е изд. — СПб.: Питер, 2003): «У Фрейда была пациентка по имени Эмма Экштейн (с 1892 и по крайней мере до 1897 года), которая страдала от болей в животе и нарушений менструального цикла. Мы уже знаем, что Фрейд считал мастурбацию патогенной и соглашался с мнением Флисса о том, что мастурбация вызывает проблемы с менструациями. Более того, Флисс говорил, что хирургическое вмешательство на носу может прекратить мастурбацию и, соответственно, проблемы, вызванные ею. Фрейд привез Флисса в Вену (февраль 1895), чтобы он прооперировал нос Эммы. Возможно, это была первая операция Флисса (март 1895); в любом случае, выздоровления после операции не наступило. Эмма Экштейн страдала от болей, кровотечений и гнойных выделений. В конце концов, Фрейд вызвал венского врача, который удалил из носа Эммы примерно полметра марли, оставленной там Флиссом в силу его некомпетентности. В этот момент у Эммы началось кровотечение, она побледнела и чуть не умерла. Фрейд был настолько напуган зрелищем умирающей Эммы Экштейн, что убежал и пришел в себя только благодаря бренди, принесенному женой врача. Я считаю весьма примечательным то, что Эмма Экштейн осталась на терапии у Фрейда. Она продолжала страдать от болей и иногда от спонтанных, очень сильных носовых кровотечений. Сначала Фрейд признавал, что ее страдания были ошибкой Флисса. Он писал Флиссу: «Итак, мы были к ней несправедливы; она не была ненормальной», но пострадала от промаха Флисса, и, в конечном итоге, самого Фрейда, подвергшего ее некомпетентным манипуляциям Флисса. Однако затем Фрейд вернулся к психологическому истолкованию кровотечений Эммы Экштейн. Примерно год спустя после того, как она чуть не умерла, 4 июня1896 г., Фрейд писал, что у Эммы продолжаются кровотечения «по ее желанию». Причины ее страданий лежат в ее разуме, а не в поврежденном носе.».[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Итак, данная история и что Фрейд сам однажды доверялся хирургическому ножу Флисса, что идею детской сексуальности Фрейд заимствовал у Флисса, а также личная зависимость Фрейда от курения, могли обусловить невротическое вытеснение Фрейдом темы назального эротизма, в том числе при написании 10 лет спустя «Трёх очерков по теории сексуальности», излагавших теорию либидо.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Как мы показали в своих предыдущих докладах (на ЛШ-2009 и Конгрессе ЕКПП в 2010), нами была доказана правомерность постулирования назальной стадии развития либидо. Была установлена связь между назальным либидо и понятием духовности. Также нами было предложено считать опыт кислородного голодания либидинозным источником тревоги психической аннигиляции.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Трудность рассмотрения психологических аспектов дыхания и участвующей назальной эрогенной зоны обусловлена рядом обстоятельств:[/align]1)                 с точки зрения теории развития – вопрос наличия психических функций и уровня психического функционирования в первые 3-6 месяцев после рождения не решён и остаётся дискуссионным в континууме между предположениями о высокоорганизованной врождённой психики, включающей супер-эго (М.Кляйн), и утверждениями о чисто физиологическом функционировании новорождённого (Р.Шпиц, В.Тэхкэ);

2)                 С точки зрения объектных отношений  - либидинозная деятельность по осуществлению дыхания по своей сути не требует внешнего объекта, и ограниченна активностью субъекта.

3)                 С физиологической точки зрения – по мере взросления снижается частота дыхания с 60 дыханий в минуту у новорождённого до 18 у взрослого, сокращается способность обходиться без дыхания, которая у новорождённого доходит до 15-20 минут, поэтому, исходя из взрослообразных представлений, трудно реконструировать возможные переживания новорождённого, связанные с дыханием, а также оценить психическое значение того факта, что до 3-4 месяцев младенец имеет ещё рефлекторную способность задерживать дыхание, потом её теряет, а также снижение по мере взросления способности обходится без дыхания – у младенцев до 5-20 минут, у взрослых – до 5 минут.

[align=justify; text-indent: 35.4pt] [/align]2.                 Объектные отношения с точки зрения назального эротизма.

[align=justify; text-indent: 35.4pt]В материалах по подготовке и проведению родов (например, «Руководство по подготовке родителей», СПб, Фолиант, -2004 г. http://proroditelstvo.ru/files/File/book.pdf) описывается, как младенец совершает первый вздох, оказавшись в воздушной среде. Нос и рот заполнены слизью, рекомендуется для её выхода держать новорождённого вниз лицом. По наблюдениям специалистов, младенец «дышит то очень быстро, то неожиданно медленно. Его дыхание слышится то очень тихо, то будто бы совсем прекращается. (Какую маму не беспокоило такое молчание!) Можно порой подумать, что малыш испытывает свое новое дыхание на всех режимах, подбирая для себя наиболее подходящий ритм» (http://pregnancy.h1.ru/baby/razvitie/fromfirstday.htm).[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Через 15-40 минут после рождения младенца и выхода плаценты младенец может совершить первый раз сосание груди в течение недолгого, в сравнении с последующими актами кормления, времени – до 15 мин. Потом спит 1,5 – 2 часа, потом опять кормление, потом сон уже часов 20. Первые 3-7 дней ребёнок питается реже, чем потом. В практике советского родовспоможения бывало и так, что новорождённый оказывался без кормления первые сутки. Ребёнок на назальной стадии – в основном спит, просыпаясь только от пищевого голода. Так он фактически защищён от стимулов, связанных с дыханием, т.е. он психически возвращается в пре-натальное состояние. Наблюдения за младенцем могут не регистрировать многое в его психической активности так же, как наблюдения за спящим не позволяют узнавать содержание его сновидений. Желание вернуться в пренатальное состояние через прекращение дыхания (единственное отличие пренатального состояния от пост-натального) реализуется во сне через снижение контакта с реальностью. При бодрствовании дыхание воспринимается как двухтактное явление: с одной стороны – кислородное голодание (повышение СО₂ в крови) и мучительное чувство, прообраз чувства аннигиляции, с другой – наполнение лёгких воздухом и повышение концентрации О₂ в крови. Аннигиляция не была бы столь актуальным переживанием в последующие периоды развития, если бы не либидо, катектировавшее кислородное голодание из-за желания перестать дышать и вернуться в пренатальное состояние. Это выражается мучительным ощущением, передаваемым русской поговоркой «мама, роди меня обратно».[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Попытки реконструировать психическое значение актов дыхания сначала наводили нас на попытки представить дыхание как самостоятельную телесную и либидинозную деятельность, особенно первые два месяца, до возникновения улыбки и реакции узнавания матери. Однако потом мы пришли к предположению, что дыхание и кормление, скорее всего, психически не различаются новорождённым, чему способствует и близкое анатомическое расположение назальной и оральной зон. Фрустрации дыхания также бывают в связи с заполнением слизью носовых отверстий, тогда питание затруднено из-за необходимости младенцу прерывать сосание для дыхания. Участие в дыхании и кормлении внешнего объекта кардинально различно – дыхание осуществляется новорождённым самостоятельно, питание же осуществляется внешним объектом в лице матери.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Не повторяя всей совокупности идей теории объектных отношений о ранней шизоидно-параноидной и депрессивной позиции, проективной идентификации и симбиотической стадии, хотелось бы представить некоторые идеи в связи с постулированием назальной стадии развития либидо. Нам представляется, что ощущение всемогущества имеет физиологической основой опыт самостоятельного разрешения кислородного голодания. Дыхание, последовательность вдох-выдох, может быть моделью последующего пищевого поведения: проглатывания и срыгивания потреблённого материнского молока. Все классические догенитальные стадии либидо предполагают, что ребёнок аутоэротически направляет собственное либидо на себя, являясь при этом объектом воздействия посторонних лиц – объектом кормления, приучения к туалету, объектом запрета на мастурбацию. В отличие от этого, на назальной стадии при осуществлении дыхания ребёнок не воспринимает себя специфическим объектом постороннего воздействия, но является субъектом дыхания и осуществляет дыхание без чьей-либо помощи. Опыт питания новорождённого в рамках кормления матерью делает ребёнка зависящим от матери и находится в противоречии с опытом самостоятельного разрешения назальной фрустрации. Такой ранний опыт кислородного голодания и разрешения назальной фрустрации можно рассматривать как ядро субъектного самосознания, которое в патологическом аспекте есть основа галлюцинаторного всемогущества и аутистического психоза. Как предполагает В.Тэхке, вслед за Р.Шпицем, «первые регистрируемые восприятия, связанные с уменьшением напряжения, возможно, возникают во внутриротовой полости младенца и, вероятно, являются смутными и расплывчатыми по своей природе (Spitz, 1965).» («Психика и её лечение». – М.: «Академический проект», 2001). По нашему мнению, однако, вряд ли возможно при этом игнорировать носоглотку и дыхательную деятельность, при том, что, во-первых, они являются одним из основных отличий пренатального и неонатального функционирования, и, во-вторых, что кислородное голодание может переживаться и раньше, и более болезненно, чем пищевое. Достаточно задуматься о механизме уменьшения концентрации кислорода в крови, напрямую воздействующего на клетки головного мозга, в отличие от более опосредованных и долго действующих механизмов пищевого голодания.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]При рассмотрении концепции проективной идентификации М.Кляйн, шизоидно-параноидной и депрессивной позиций,  и теории объектных отношений в целом, приходится полагаться во многом на собственные фантазии о том, что может переживать младенец. Конечно, такие фантазии при реконструкции раннего психического опыта могут восприниматься как более-менее достоверные интроспективные наблюдения только при условии достаточного опыта личного психоанализа, позволяющего, во-первых, безопасно переживать глубокую психическую регрессию, а во-вторых, помогающего обрести умение различать эндогенные и экзогенные переживания.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Немногочисленные описания нормального и патологического дыхательного поведения младенцев оставляют слишком большое поле для фантазий, которые могут быть также сильно далеки от психической реальности, как попытки понять содержание сновидений по наблюдению за спящим сновидцем. Одно из таких наблюдений приведено в работе Р.Шпица «Первый год жизни», где он упоминает о нарушении у 5-дневного младенца дыхания по типу Чейн-Стокса вследствие эмоциональной депривации со стороны матери,  которая ограничивала взаимодействие с ребёнком физиологическим кормлением. Шпицем на многочисленных случаях наблюдения также был описан эффект госпитализма, когда отсутствие эмоционального контакта приводило к депрессии, становившейся через определённое время необратимой, и то, как быстро своевременное возобновление эмоционального контакта могло приводить к исчезновению тяжёлых депрессивных симптомов.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]В рамках спекуляций относительно упомянутых наблюдений можно предполагать, что первыми психически расщеплёнными переживаниями младенца могут быть его перцептивные восприятия чередования кислородного голодания и насыщения, когда и на вздохе, и на выдохе либидинозное раздражение слизистой оболочки эрогенной назальной зоны может быть  количественно одинаковым, но различным, поскольку имеют разные следствия – кислородное насыщение на вздохе и  кислородная фрустрация на выдохе. Можно сказать, что назальное либидо катектирует противоположные действия и либидо приобретает противоречивую цель – вдох и выдох. Назальное либидо, по мере отделения от влечения самосохранения (влечения Я), может фрустрироваться при задержке дыхания. Концентрация психических впечатлений и формирование психического образа Собственного Я вокруг двух противоречивых либидинозных впечатлений от вдоха и выдоха может приводить к внутренне противоречивому и неизбежно расщеплённому образу себя как субъекта дыхания. Возможно, нарушение дыхания у 5-дневного младенца в результате эмоциональной депривации матерью является проявлением особенностей до-объектного или раннего объектного функционирования. С т.з. объектных отношений на этапе  недифференцированности самости и внешнего объекта удовлетворяющие аспекты матери могут приписываться младенцем себе, и фрустрирующие аспекты матери приписываться также себе. С формированием дифференцированного восприятия образа матери как внешнего объекта открывается возможность проецировать свои собственные плохие фрустрирующие части на мать, и приписывать себе её удовлетворяющие части. (Возможно, имеет значение тот факт, что дыхание как либидинозная активность, не прекращается и во сне, в том числе у взрослого. Анальное или уретральное либидо также может быть у ребёнка активно во сне, но по мере овладения сфинктерами выделительная функция ночью тормозиться).[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Если верно наше предположение о том, что младенец при оральной фрустрации может не только галлюцинаторно воспроизводить опыт предыдущих кормлений, но и использовать удовлетворение от дыхания, то можно попытаться оценить удовольствие от дыхания с точки зрения объектных отношений. Галлюцинаторный «регресс» от удовольствия при кормлении к удовольствию при дыхании означал бы сохранение «хорошего» образа селф, это возможно за счёт регрессии к назальной субъектной самости ценой аннигиляции фрустрирующего материнского объекта, к которому присоединяются отщеплённые плохие части селф. В противоположном случае – когда мать присутствует как удовлетворяющий объект - образ удовлетворяющей матери дополняется спроецированными частями собственного назального субъектного всемогущества. Обоснованным представляется утверждение, что, во-первых, галлюцинаторное всемогущество связывается не с оральным либидо, а с назальным. Во-вторых, объяснение раннего психического функционирования новорождённого за отправную точку принимает не оральную зависимость от матери, а назальную самостоятельность, что имеет важное принципиально значение.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Возможно, что младенец, получив опыт самостоятельного дыхания и несамостоятельного кормления, из-за неразвитости восприятия и не-дифференцированности от матери, сначала психически может воспринимать ситуацию так, что он кормит себя сам по мере возникновения пищевого голода – т.е. аналогично тому, как он сам утоляет кислородный голод. Возможно, мерицизм – срыгивание младенцем питания - есть аналог выдоха, применённый к питанию. По мере психической дифференциации и формирования образа матери может возникать противоположное психическое представление – что дыхание зависит от матери, как и кормление. Данные представления являются ранними и относятся к психической ситуации, когда образное мышление только формируется, речь отсутствует – т.е. нет достаточных условий для символизации. Представление о зависимости дыхания от внешнего либидинозного объекта, по нашему мнению, остаётся активным,  но, как относящееся к до-символическому периоду психического развития, с одной стороны, и как противоречащее физиологической реальности, с другой, имеет гораздо меньшую возможность для символизации и ритуального воспроизведения, чем представление об оральной зависимости.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]В любовных отношениях идея оральной зависимости символизируется в виде разных угощений, конфет, приглашения в ресторан и т.п., выражается словами: как ласкательное - «сладкая», и т.п. Представление о назальной зависимости (dependancy, не addiction) при дальнейшем психическом развитии с одной стороны противоречит реальности, с другой - остаётся активным. Так, имеется множество свидетельств того, что любовные отношения могут восприниматься либо как «отдушина», либо как «удушающие». При панических атаках больные переживают нехватку воздуха, страх задохнуться – в этом возможно находит выражение ранний опыт назальной фрустрации, а возможно присутствует и опыт более поздних фрустраций со стороны внешнего объекта, переработанный по типу до-объектных назальных переживаний.  Имеется множество словесных выражений назальной зависимости – «ты мне нужна как воздух», «на двоих одно дыхание», «дышать одним воздухом». Любовных действий, могущих символизировать идею назальной зависимости, не выявлено, косвенно относится к этому использование духов. Есть сведения о сексуальных перверсиях с временным удушением и даже потерей сознания. Имеются социальные ритуалы курения табака – индейская «трубка мира», общение «в курилках», слова песни «давай, закурим, товарищ дорогой». Исторически и культурологически мы видим активное использование  дыма и благовоний в религиозных практиках – сжигание мяса жертвенных животных в языческих культах, возжигание благовонных палочек перед статуями Будды в буддизме, каждение ладаном в католичестве и православии. Данное наблюдение о активном использовании ритуалов благовонного дымления в религиях иллюстрируют связь дыхания (назального эротизма) и духовности.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Возможно, именно невозможность символизировать и ритуализировать назальный эротизм в любовных отношениях объясняет и иллюстрирует трудность интеграции назального эротизма и других частичных влечений под приматом взрослой объектной генитальной сексуальности.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]В пользу  либидинозного катектирования раннего младенческого представления о зависимости дыхания от внешнего объекта можно истолковывать, по нашему мнению, христианское учение о Святом Духе, которого мы касались в прошлом докладе. Слова самого Христа касались того, что его уход «к Отцу» был условием ниспослания ученикам «Утешителя, Духа Истины», что и произошло видимым образом, согласно «Деяниям апостолов», на пятидесятый день после распятия. В нашем прошлом докладе мы трактовали такие обещания и действия с позиций теории либидо как реализацию Христом неисполнимого желания вернуться в пренатальное состояние путём прекращения дыхания. Теперь, с позиции объектных отношений, данные обещания можно дополнительно трактовать как занятие Христом позиции гипер-катектированного объекта, в зависимости от которого находилось дыхание его учеников. Смерть Христа в реальности, то есть в не-символизированном виде, произвела в психическом восприятии учеников дифференциацию гипер-катектированного объекта и их собственного либидинозного опыта самостоятельного дыхания, освобождённого от чувства вины, что могло концептуализироваться Христом как снисхождение Святого Духа, приход Утешителя, Духа Истины.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Итак, мы выдвинули идею назальной независимости как особое содержание и особую последовательность развития объектных отношений, заключающуюся в восприятии новорождённым младенцем дыхания и кормления как, сначала, осуществляемой самостоятельно и независимо от мамы, а потом зависимо от мамы. По мере чередования периодов самостоятельного дыхания и грудного вскармливания расщепление восприятия данного раннего либидинозного опыта может заключаться в последовательном чередовании ощущения полной самостоятельности, а затем полной зависимости в объектных отношениях. Тут можно увидеть некоторые пересечения с теорией эмоциональной привязанности (attachment) Боулби, которая своим либидинозным компонентом и содержанием может иметь оральную зависимость (dependancy).[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Назальная независимость, таким образом, есть способ установления объектных отношений, окрашенных психическими презентациями опыта кислородного голодания. Можно предположить, что опыт кислородного голодания может проецироваться на либидинозный объект, тогда оральная фрустрация со стороны внешнего либидинозного объекта может приобретать угрожающие качества кислородного голодания.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Назальная зависимость – «он мне нужен как воздух» - характеризует тип отношений с объектом, который можно назвать аддикцией (addiction). Отказ от назальной зависимости в пользу назальной независимости – «я дышу сам» - сильно снижает либидинозную загрузку объекта вплоть до полного декатектирования. Можно предположить, что переход от инфантильной зависимости от объекта к взрослой автономии лежит через декатектировании объекта и катектирование неких абстрактных, или символических, объектных отношений. Автономия предполагает и подразумевает признание факта существования внешнего объекта и самостоятельное регулирование реалистичного уровня зависимости и независимости от него, исключающее в терминах назального либидо психические презентации кислородного голодания или проекции такого кислородного голодания на либидинозный объект, то есть исключение чувства удушающей любви или вытесненного чувства потребности в другом человеке как в воздухе. В невытесненном виде данное чувство присутствует в виде романтического признания «он (она) нужен мне как воздух». В любовных отношениях страх таких отношений может заключаться в бессознательных опасениях, что «он (она) заберёт мой воздух», и данное отношение может существовать в континууме от полной невозможности объектных отношений через негативные «удушающие отношения» по типу «он (она) не даёт свободно вздохнуть» до позитивных, но нормально тревожных отношений по типу «без него (неё) не могу дышать».[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Психическая не-дифференцированность новорождённого и грудного младенца позволяет предполагать образы восприятия собственной либидинозной деятельности в терминах, непонятных обычному взрослому мышлению. Их можно концептуализировать в качестве фантазмов, о которых говорила М.Кляйн. Так, с точки зрения недавно рождённого младенца, саму деятельность по питанию и дыханию он осуществляет не в отношении воздуха, молока или материнской груди, а в отношении себя, то есть такое восприятие можно выразить словами: «ребёнок дышит «себя» или «ребёнок ест «себя». Позже, с дифференциацией образа матери, восприятие младенца может формулироваться как «ребёнок ест «грудь» или «маму», «ребёнок дышит «маму», воспринимая образ мамы как селф-объект (в соответствии с концепцией селф-объекта Кохута).[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Если предположить, что психическая дифференциация себя и объекта происходит вокруг деятельности младенца по преодолению назальной и оральной фрустрации, то можно предполагать, что переживания, укладывающиеся в концепцию шизоидно-параноидной позиции М.Кляйн, возникают из-за восприятия орального удовлетворения по образцу назального – т.е. ребёнок, подавая призывный крик о кормлении, может не различать обстоятельства физической реальности, в силу которых удовлетворение не приходит сразу, и воспринимать грудь как нечто внешнее, не присутствующее всё время рядом, и не как дающее, а наоборот – мешающее «самостоятельному» оральному удовлетворению. Возможно, что именно независимый опыт назального удовлетворения и зависимость орального удовлетворения от внешнего объекта, в рамках которого внешний объект воспринимается скорее мешающим либидинозному удовлетворению, чем дающим его, есть побудительный мотив механизмов расщепления и проекции,  и всего стиля ранних объектных отношений, названных М.Кляйн шизоидно-параноидной позицией.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Для преодоления шизо-параноидной позиции нужна даже более чем просто «достаточно хорошая мать» - нужна «избыточная мать», дающая избыточный положительный эмоциональный отклик, интенсивность которого, резонируя с переживаниями младенца, превосходила бы интенсивность его удовлетворения от самостоятельного дыхания. Тогда переживания, описываемые как депрессивная позиция, могли бы быть поняты как внутри-психический конфликт младенца из-за того, что, с одной стороны, оральное удовольствие превосходит по эмоциональной интенсивности назальное, но, с другой стороны, это удовольствие делает его зависимым и не доступно для младенца всегда, в любое время.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Поскольку такая «достаточно хорошая» или даже «избыточная» мать не может быть «идеальной», а находится всегда в континууме между «неприемлемой» и «идеальной», то такая мотивационная система, обеспечивающая переход от назального к оральному эротизму, установление внешнего объекта и либидинозную загрузку образа матери,  имеет результаты, тоже находящиеся в континууме между крайними полюсами. Также как о процессе сепарации мать-дитя по Маргарет Малер говорят как о некотором континууме, не имеющим полного завершённого результата, также можно говорить об установлении образа матери как внешнего объекта в определённом континууме, который Кохут назвал «селф-объектом». Можно сказать, что все внешние объекты будут дифференцированы в психике человека настолько, насколько оказался дифференцированным образ матери как источник удовлетворения, а в той мере, в которой мать была фрустрирующей, либидо будет фиксировано на назальном уровне и обращено на собственную самость (селф).[/align]Возможно, идеальная «избыточная» мать становится для ребёнка объектом идентификации в силу той интенсивности орального удовлетворения, которое она обеспечивает. Однако если брать такой случай в крайней степени выраженности, когда говорят даже о чрезмерном баловании ребёнка, то чрезмерная идентификация ребёнка с мамой мешает формированию селф и субъектности. Фактически идентификация – это собственная психическая аннигиляция.

[align=justify; text-indent: 35.4pt]Таким образом, назальная самость понимается как либидинозная основа формирования селф, образа себя и дальнейшей субъектной автономии личности. В своём крайнем патологическом выражении назальная самость есть основа аутизма.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Такая концептуализация согласуется с различными традициями,  называющими себя духовными, и наглядно представлена практикой монашества, предусматривающей,  например, в православии, пресечение объектных отношений в форме обета безбрачия и  отречения от всех родственных отношений, с другой стороны, концептуализирующей такие действия как компонент духовной практики, имеющей духовным смыслом спасение души через установление отношений с Богом-Отцом, Матерью-Церковью, и стяжание Святого Духа и его благодати. Причём, в православной традиции Мать-Церковь находится в отношении иерархического подчинения Богу-Отцу. Данное обстоятельство указывает на переработку отношений мать-отец в семейных отношениях, которая в реальной детской жизни подвижников, как можно предположить, была противоположна духовной подчинённости «матери» «отцу».[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt] [/align]3.                 Аннигиляция как психическая репрезентация опыта кислородного голодания.

[align=justify; text-indent: 35.4pt]Традиционно в классической теории тревога аннигиляции связывалась с действием Супер-Эго, которое вызывает в Эго чувство стыда и вины. Нами было выдвинуто предположение, что на ранней стадии новорождённый может в случае некоторых фрустраций иметь психическую тенденцию к возврату в пренатальное состояние, которое он пытается имитировать задержкой дыхания, но неизбежно и немедленно сталкивается с мучительным кислородным голоданием. Мы предположили, что такое ощущение кислородного голодания, грозящего гибелью клеткам головного мозга, не может не оставить психического следа и является прообразом психической аннигиляции как утраты образа самого себя.[/align]Одновременно с этим мы согласны с В.Тэхке, который полагает основой психологической дифференциации младенца не опыт удовольствия, а наоборот - опыт преодоления неудовольствия. В основу преодоления неудовольствия Тэхке поместил опыт кормления и орального удовлетворения: «Вследствие специфики своего происхождения это «ядерное Собственное Я» не присоединяется к недифференцированным восприятиям, основанным на удовольствии и удовлетворении, а существует отдельно от них, инициируя тем самым дифференциацию самостных и объектных аспектов друг от друга. Первая дифференциация, по видимому, проходит между недифференцированными восприятиями удовольствия и первым восприятием, которое, еще не воспринимаясь как таковое, основано на неудовольствии. Таким образом, ядерная сердцевина Собственного Я, по видимому, является трагической и проистекает от страдания, хотя элементы этого неразличимы в первичном объекте.» (Тэхке В.)

[align=justify; text-indent: 35.4pt] Нам кажется справедливым предположение Тэхке, что субъектность развивается вокруг опыта преодоления оральной фрустрации – т.е. пищевого голода - путём крика. Однако опыт кормления и крика имеет предшественником опыт кислородного голодания и крик – только не от пищевого голода, а первый крик при рождении, запускающий дыхание. Сам крик при пищевом голодании, да и при других ощущениях боли, можно рассматривать как особую форму дыхания, соответствующую первичному крику.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]«Тревога является главной мотивационной силой для сохранения и дальнейшего развития способности Собственного Я обеспечивать удовольствие и тем самым поддерживать ощущение собственного существования. Поскольку обладание приносящим удовлетворение объектом, по видимому, служит базисной предпосылкой для поддержания восприятия Собственного Я, то сохранение и защита представления «хорошего» объекта становится экзистенциально необходимой. Первая тревога, следовательно, может быть названа тревогой аннигиляции, хотя не в обычном взрослообразном смысле гипотетического «страха», якобы переживаемого ребенком в первые недели его жизни. До появления угрозы аннигиляции должен быть кто то, кто ощущает себя живым в эмпирическом мире младенца. Когда тревога воспринимается как аффективный отклик Собственного Я на угрозу его существованию или равновесию, лишь тогда первая тревога может выражаться и усиливаться посредством угрозы аннигиляции недавно завоеванного восприятия этого Собственного Я. Однако, поскольку такое восприятие не может сохраниться без «несущего благо» объектного представления, то первая тревога может быть названа также тревогой сепарации. Т.к. самостные и объектные представления вначале полностью взаимозависимы, то выбор термина в данном случае обусловлен лишь точкой зрения (Tahka, 1984). Один из возможных вариантов — определить первую тревогу в объектных терминах и "назвать ее тревогой де-дифференциации.»[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]В данной формулировке В.Тэхке исходит из того что «обладание приносящим удовлетворение объектом, по видимому, служит базисной предпосылкой для поддержания восприятия Собственного Я», и поэтому «сохранение и защита представления «хорошего» объекта становится экзистенциально необходимой». Однако если в качестве базисной предпосылки взять опыт самостоятельного назального удовлетворения, то такое рассуждение приводит к радикально противоположной точке зрения - для поддержания восприятия Собственного Я «хороший» объект не нужен, наоборот - если объект «плохой», то он может угрожать восприятию Собственного Я. Для поддержания восприятия Собственного Я как хорошего было бы достаточно просто дышать, если бы время от времени не возникало чувство пищевого голода.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]Таким образом, назальное самоудовлетворение не требует идентификации с объектом, и как таковое может считаться либидинозной основой идентичности. Затем уже – из опыта орального удовлетворения при кормлении матерью - следует опыт идентификации с матерью, вытесняющий назальное либидо. Такая последовательность противоречит преобладающей психоаналитической точке зрения, что развитие идёт от идентификации к идентичности.[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt](Тэхке: «Именно первичное идеальное состояние Собственного Я представляет вначале саму дифференцированность, которую Собственному Я приходится поддерживать, чтобы уцелеть. Первичная тревога аннигиляции сепарации возникает, когда такое восприятие подвергается угрозе.»[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt]«Многие аналитики, по видимому, согласны с постулатом о наличии динамически важного стремления назад к симбиозу (Mahler et al., 1975) или о существовании «фантазий слияния с материнским объектом» (Jacobson, 1964). Подобные тенденции часто приписываются взрослообразным способом очень маленьким детям (например, Якобсон говорит о «фантазиях желания полного воссоединения с матерью» у трехмесячных младенцев). Но все предположения о раннем стремлении к недифференцированному состоянию восприятия или о фантазиях такого рода представляются логически несостоятельными»)[/align][align=justify; text-indent: 35.4pt] [/align]4.                 Профессиональное выгорание и аннигиляция.

Как следует из вышесказанного, процесс тренингового психоанализа должен быть дополнен регрессией на назальный уровень развития либидо как стадию отказа от идентификации с аналитиком и интеграцию в психику собственного опыта назальной идентичности.

Анонимность аналитика и его абстинентность как технические методы будто бы специально созданы для этого, однако данные приёмы теоретически обосновываются иначе, без учёта назального либидо.

В результате аналитики, не оснащённые идеей назального эротизма, оказываются в затруднительном положении при контр-переносных переживаниях удушения или наоборот, свободного дыхания, ошибочно связывают аффекты в терминах других либидинозных стадий, что заставляет проявлять интерпретативную активность там, где требуется большая абстинентность.

Мы исходим из того, то фактически идентификация – это собственная психическая аннигиляция. В профессиональном сообществе, исходя из наших наблюдений, уровень идентичности является в основном случайным, редко достигаемым.

Часто профессиональная идентичность на самом деле не является таковой, а представляет из себя идентификацию с преподавателем, тренинговым аналитиком, или в конечном итоге с Фрейдом.

Поскольку Фрейдом не была постулирована назальная стадия назального эротизма и к вопросам духовности он обратился в работе «Моисей» уже на пороге смерти как непреодолимого мотива преодоления сопротивления, возможно что его психоаналитические разработки были также чередой идентификаций сначала с учёными и преподавателями школы Гельмгольца, потом с античными философами – и всё это как защита от идентификации с собственными любящей матерью и отцом, воспринимавшимся в роли неудачника.

Идентичность  психоанализа в результате оказывается оральной идентификацией с матерью, мировоззренческая парадигма которой кормит своих учеников или поклонников, но не отпускает их из инцестуозной зависимости и привязанности.

Такова, возможно, идентичность IPA, претендующей на звание единственного и любимого ребёнка отца-основателя, и претендующая на его наследие как на свою нераздельную собственность .

Однако и не-ортодоксальные организации, возможно, находятся в заложниках иных идентификаций, не имея либидинозной концепции назального эротизма и связанной с ней независимости и самостоятельности.