Хорошо относиться к себе мешают другие люди

Так часто мелькающий образ одиноко стоящего дома где-нибудь в степи, в лесу, может, даже в джунглях, или невероятным образом вклинившийся между скалистых гор, у иных людей рождает где-то глубоко внутри теплый и живой отклик. Периодически в социальных сетях вновь и вновь всплывают эти фото уютного жилища, скрытого от посторонних глаз, содержащего в себе все, что только нужно для жизни наедине с природой. Эти образы, сопровождаемые подписями вроде: "Вот так и выглядит идеальный дом", "Именно здесь я и хотел бы жить", выставленные на всеобщее обозрение, собирают тысячи одобрительных комментариев и явно отражают какое-то важное для огромного множества людей движение души. Что-то, что может сказать и говорит и о каждом в отдельности, и об общем множестве. Только часть из нас действительно глубинно устроены так, что не нуждаются в обществе себе подобных. В большинстве жизненных историй всегда есть эта страсть, это желание быть вместе с другими. С кем-то близко, с кем-то чуть дальше. Или даже совсем далеко, наподобие соседей, годами принципиально и упорно осознанно друг с другом не здоровающихся, но этим самым внешним игнорированием и выделяющих некую важность друг друга среди всех прочих незнакомых людей.

И это тепло, которое рождается внутри при взгляде на дом вдали от всех, скорее, будто отражает некое желание быть подальше от чужих взглядов, которое не присутствует всегда как часть нашего внутреннего устройства, а посещает лишь периодически. Будто какая-то тихая гавань, в которую можно уплыть и там, в тиши, переждать налетевший злобный шторм. С той разницей, что в настоящей обыденной жизни шторма исходят чаще всего не от безличной природы, а от вполне конкретных людей, с которыми приходится сталкиваться каждый новый день.

Эти конкретные люди имеют свое видение себя и мира, свое направление в жизни, свои цели и, как правило, свое мнение на всевозможные темы. И иногда самым важным может становиться то, что все эти другие люди могут иметь какое-то мнение о нас.

Такая частая жизненная история, когда пациент/клиент, попадая в стены, назовем его так, помогающего учреждения - чтобы не ограничиваться только медицинским - уже очень скоро начинает себя чувствовать действительно лучше. Как будто, сами эти белые стены уже помогают, а сочувствие врачей/психологов/помощников является не менее ценным, чем какие-то самые серьезные медикаментозные назначения. Но лишь вернувшись в свою повседневную жизнь, на свою прежнюю работу, в свою семью или привычную компанию, что-то, что мучало, возвращается снова. Потому что множество симптомов чаще всего рассматриваются сами по себе, в отдельности. Есть бессонница? Человек болен. Прошла бессонница после курса капельниц - человек здоров. Но то, что бессонница начинает заново возвращаться долгими ночами, проведенными в тяжелом обдумывании чего-то невысказанного тому же деспотичному начальнику, часто ускользает от взгляда тех, кто лечит.

К примеру, о всевозможных тревожных расстройствах принято думать, что они возникают у тревожных и мнительных, робких и застенчивых людей. Но вот идет такой человек по ресторану, и на него нападает это уже привычное, хоть и мучительное для него волнение. Но, вдруг, погружаясь в более вдумчивое обсуждение этого момента, всплывает, что главное, о чем он переживает в этот момент, - то, как выглядит его походка со стороны. Или приступы паники возникают у какой-то женщины, все же, не просто так, не хаотично и непредсказуемо, а чаще всего, когда она идет по коридору серьезнейшего государственного учреждения на свой законный, вроде бы, перерыв, параллельно читая во взглядах коллег возможное осуждение.

Или что-то, не связанное с какой-то клинической симптоматикой и не заставляющее сразу бить тревогу, а считающее нормальным и повседневным, но касающееся каждодневных отношений с другими людьми и серьезно влияющее на жизнь. У Эрика Берна есть прекрасный пример - история о женщине, которая приходит в магазин одежды выбрать себе платье. И, увидев на витрине то, которое взволновало ей сердце, просит у продавщицы его примерить. На что продавщица отвечает буквально следующее, предварительно смерив эту женщину оценивающим взглядом: "Оооо... Оно слишком дорогое!". И этот момент - важнейшая точка выбора. Как стояние на краю вышки в бассейне. Шаг вперед - полет в воду, который не обратить. Шаг назад - возвращение к чему-то безопасному и предсказуемому, но и в чем-то скучному. Что, вероятно, может сделать эта женщина в этой истории? Внутренне задеться бесцеремонностью продавщицы? Показать ей, что это платье ей очень даже по карману и купить его тут же? Или послать продавщицу ко всем чертям, хлопнуть дверью, сказав, что ноги ее здесь больше не будет? В любом случае, в самом процессе этих отношений между ними ее изначальная цель меняется. Она, вообще-то, изначально хотела просто примерить платье. Не купить, а попробовать, как вообще оно будет для нее? Но вот, вдруг, она уже стремится что-то этой продавщице доказать. По сути, изменить возможное мнение этой продавщицы о себе в лучшую сторону. Или действует от обратного, громко хлопая дверью. При этом не так важно, что с ней происходит внешне. Важно то, что делается с ней внутри. А вернее, что она делает с собой. А она в этот момент теряет себя. Перестает сверяться со своим внутренним миром, со своими желаниями и побуждениями, которые существовали до столкновения с внешним. И начинает смотреть на себя будто бы глазами другого.

Дети в возрасте полутора-двух лет часто, вдруг, начинают говорить о себе в третьем лице. И еще чаще - говорить так, как говорят с ними значимые для них взрослые в тех или иных ситуациях. "Софа хорошая, Софа будет доедать кашку", "Саша плохой", в сердцах бросая игрушку об пол с тем же сетованием, что и кто-то из родителей по отношению к нему прежде. В этот период ребенок начинает узнавать себя в зеркале, начинает осознавать себя отдельным, внутренне и внешне одновременно. Он становится способен смотреть на себя со стороны. И в ряде жизненных историй - очень и очень часто - это самое "со стороны" начинает становиться все более и более важным. "Пойдешь в гости, ты же смотри - ешь как приличная!", "Ты посмотри, как ты расстраиваешь тетю на кассе, выбирай быстрее свои шоколадки!", "Четверка - это не оценка!", "Призовое место только одно - первое!". Постепенно все глубже и глубже проникает идея, что несравнимо важнее то, что ты делаешь, то, какое впечатление ты производишь, то, как ты проявляешься внешне. Чем то, каким ты ощущаешь себя внутри. Что тобой движет, что тебя побуждает, что придает тебе сил, что вдохновляет и заставляет душу трепетать.

И в какой-то момент жизни можно уже обнаружить себя героем этой ироничной поговорки: "Хорошо относиться к себе мешают другие люди". Они смотрят, наблюдают даже. Скорее всего, оценивают, выносят какое-то суждение, пусть даже внутренне. И эти их возможные мнения, суждения, оценки, отношения почему-то ощущаются не просто как важные, а как более важные, чем свои собственные. И вот, музыкант страдает от такой высокой тревожности в момент выступления, что у него трясутся руки, предательски мешая нажимать на клавиши или перебирать струны, - эта публика такая претенциозная и искушенная, что будто ждет твоего провала и, уж точно, не простит малейшей фальшивой ноты, только не в этом злом и надменном большом городе! Или спортсмен во время важного матча настолько требователен к себе, не позволяя себе и мысли о поражении даже не во всем матче, а в проигрыше позиции, что оказывается скован и закрепощен, лишив себя права на спонтанность и не показывая и половины того, что свободно само собой давалось на тренировках. И неизвестно, что хуже, - неодобрительный гул трибун или сухое осуждение "требовательного" тренера, который, часто, и родитель в одном лице: "Не этому я тебя учил, ты меня позоришь".

У каждого, как у мифического Ахилла, есть свои слабые, тонкие места. С той лишь разницей, что Ахилл о своей уязвимости точно знал и защищал ее тщательно вместо того, чтобы дополнительно себя этим ранить. Люди, которым причиняли много боли, часто имеют тенденцию продолжать причинять боль самим себе тем или иным способом. И, найдя у себя какой-то действительный, настоящий недостаток, по принципу "или цезарем, или никем" используют его как оправдание, объяснение своей полной неудовлетворенности собой как личностью. Не те размеры важных органов (на поверку оказывающихся важными именно для себя, а не для тех, кого они должны, по идее, порадовать в любовных играх), не тот социальный статус, не то происхождение. Или что-то не то гораздо более глубокое, незримое. Не то для того, чтобы ко мне относились каким-то определенным образом. По сути, по большому гамбургскому счету, не тот/не та я, чтобы меня любили. И все меньше и меньше шансов с каждым годом на то, чтобы свериться с реальностью, обнаружить настоящее отношение этих других к себе. Из-за замкнутого круга страха отвержения другими и избегания этих самых других.

И предсказуемые, но, к сожалению, не помогающие, а ухудшающие положение вещей, способы с этим всем как-то справиться, жить с этим. Или: "Черт побери, сукины дети, мне наплевать на то, как вы ко мне относитесь! Я лучший/лучшая и точка! И я все равно возьму свое! Но куда же вы все бежите?!". Или: "Я такое ничтожество, что лучше держаться в стороне, не открываться, не показывать себя настоящего, быть холодней и сдержанней с другими. Ну, вот, все правильно - они действительно меня избегают из-за моего ничтожества", и удивление от случайного понимания, что избегают не ничтожества, а потому что считают холодным/холодной и высокомерным/высокомерной. Или: "Лучше я сам/сама расскажу о своих недостатках, раскрою свои самые болезненные места, чтобы этого не успели сделать другие. Тогда не нападут, тогда не так больно". Сколько потенциально прекрасных первых свиданий было пущено под откос таким упреждающим самобичеванием, невозможно сосчитать.

А скрыться от этого так хочется, порой, именно в этом самом одиноком доме - нет человека, нет проблемы. Нет отношений, нет и того неизбежного напряжения, которое они в себе несут в каждом своем моменте. В общем, как говорил в таких, на первый ужаснувшийся взгляд, кажущихся безвыходными ситуациях Виктор Франкл: "Дело плохо. Но оно станет только хуже, если не делать ничего для того, чтобы стало лучше".

Как-то пришлось наткнуться на заметку, где автор выражала свой гнев по поводу абстрактности фраз, вроде: "Принять себя", "Опираться на себя" и т.п. Она делилась четким критерием своего доверия или недоверия таким побуждающим фразам и "советам". И критерий этот - "Как конкретно это сделать?". Как именно себя любить, как именно себя принимать и как конкретно учиться к себе прислушиваться? Скорее, более помогающим мог бы быть не вопрос "Как?", а "В каком состоянии?". Или даже: "С каким к себе отношением?". Потому что чаще всего это отношение плохое, пусть даже и вопросы, себе задаваемые, будут самые развивающие и мудрые. Отношение наподобие персонажа мультфильма "Мадагаскар", полковника-предводителя отряда военных пингвинов: "Соберись, тряпка! Дай результат!". Некое ощущение вынужденности быть кем-то лучшим и большим, чем являешься сейчас. Более "правильно" на себя опираться, более "правильно" себя любить и слышать. А с каким отношением лучше себя слушать - так это, банально, с хорошим. С хорошим к себе. С верой в то, что свой внутренний критерий есть у каждого из нас. Какой-то "внутренний голос", который всегда еле уловимо, незримо присутствует. Хотя, может, и звучит тихо. Гораздо тише, чем нотации о "должен" и не "должен", которые всегда наготове. И к нему нужно учиться быть восприимчивым, чувствительным. И без проб и ошибок тут точно не обойдется. Может быть, не так гротескно, как в анекдоте про внутренний голос и казино - "Боже, как я ошибался!", но что-то вроде этого точно будет. Кажется, у Ирвина Ялома была такая хорошая мысль о том, что бывают ситуации в жизни, в которых самый ошибочный и неправильный выбор и есть самый и единственно верный.

http://eremeev.org/page/horosho-otnositsja-k-sebe-meshajut-drugie-ljudi