Зависимый подросток и созависимый родитель: особенности взаимодействия в паре

Была я на семинаре-тренинге по созависимости в семье (точнее, про то, «Как психологу работать с семьей, в которой ребенок – зависимый, а родитель – созависимый»
Опишу тут для памяти, чем мне запомнился тот тренинг.

Для начала, полагаю, не нужно объяснять, что, если в семье выявляется зависимый, то с ним рядом где-то надо искать созависимого? Мне казалось, это общеизвестно, однако ж нет: одной коллеге я, пересказывая итоги семинара, долго излагала, что с семьей надо работать, как с системой. И одного только зависимого вытащить из проблемы не удастся – помогать надо его близким и родным.

Психологический центр, где я была – подростковый, так что рассказывали, в основном, про зависимых подростков, но и ко взрослым зависимым многие подходы применимы.

В общем, вот является на прием к психологу пара зависимый ребенок/созависимый родитель. Родитель к моменту встречи с психологом уже порядочно изжеван чувством вины, переживанием «я плохая мать/отец» и перепробовал массу подходов в избавлении другого от зависимости. А также уже довольно далеко продвинулся в том, чтобы скрывать зависимость ребенка от окружающих и делать как можно больше за него. Поведение созависимого (т.е., взрослого) в этой паре характеризуется:

1. Склонностью к спасательству (со всеми вытекающими последствиями, см. «Треугольник Карпмана»): «Без меня он пропадет»
2. Фокусом внимания исключительно на зависимом, его зависимости, его нуждах и интересах, и забвением своих интересов и потребностей (вообще, созависимость – прекрасная возможность забыть о собственных нерешенных проблемах и вместо этого пытаться вылечить, спасти и осчастливить другого). Поэтому созависимый с легким сердцем плюет на свои цели и интересы и вся его жизнь крутится вокруг: «Употребил/не употребил ребенок сегодня? Как удержать от употребления? Как ЕГО спасти???»
3. Склонностью контролировать зависимого, даже в мелочах (особенно в мелочах), преследованиям и обвинениям («Ты опять пропустил контрольную! О чем ты думал, ты ломаешь свою жизнь!»
4. Изоляцией: созависимые очень стыдятся проблем собственной семьи, скрывают их от окружающих – ну, думают, что скрывают, – и стараются отстраниться от других людей, не включенных в порочную систему зависимости/созависимости. Очень стыдятся обратиться за помощью, и идут на контакт с психологом только в крайнем случае, часто – подгоняемые внешними обстоятельствами (школой, правоохранительными органами).

Зависимый подросток в этой паре, скорее всего, обращаться к психологу ну совершенно не выбирал, ему это сто лет не надо, его пригнали объединенными усилиями школы, милиции и родителей. Зависимый, дошедший наконец до психолога, употребляет, скорее всего, уже очень давно, и к нему применялись уже самые разные методы. Методы эти не сработали, теперь вот нужно зайти сюда, отметиться, чтобы сказать: «И психолог мне не помог!». Зависимый на этой стадии уже хорошо знаком с абстинентным синдромом («ломкой», паническими атаками, эмоциональными дискомфортом), многократно давал «зароки» («С завтрашнего дня – больше никогда!»), чаще всего, присутствует анозогнозия (т.е., отрицание проблемы, отрицание заболевания).
Вероятнее всего, юный зависимый уже совершал асоциальные действия ради приобретения вещества, от которого возникла зависимость (повторяю, в нашей стране до психолога на ранней стадии зависимости доходят единицы, скорее всего, проблема уже запущена) – воровал, обманывал, вымогал, грабил и т.п. В поведении зависимого заметны выраженные физиологические реакции на отмену употребления: возбуждение, потливость, волнение. Интерес к другим занятиям, помимо употребления и доставания вещества, снижен или уже совсем отсутствует.

Чего же ждут (явно или невыраженно) оба участника обратившейся к психологу пары?

Родитель (созависимый) приносит в контакт с психологом определенные ожидания:

1. «Почините мне его», т.е, сделайте что-то такое, чтобы, как по мановению волшебной палочки, ребенок перестал употреблять. Да, никаких больше изменений не надо, у нас в семье особых проблем нет. Ну, только вот этот употребляет, а все остальное нормально – не без трудностей, но, в целом, все хорошо. Ребенок – объект, который требуется переделать по требованию взрослых в ту сторону, в которую родитель считает правильным.
2. Зависимость ребенка преподносится, как частная, локальная проблема. То есть, идею о том, что проблема зависимости – СИСТЕМНАЯ, и что меняться надо всем, и менять отношения в семье тоже необходимо для выздоровления, родитель-созависимый принимает с удивлением, а часто в штыки. «У нас все хорошо, вы вот ЕГО лечите, а нас оставьте в покое».
3. Родителя поедом ест вина, огромная вина и стыд за то, что семья выглядит неблагополучной в глазах окружающих. Соответственно, в лучших традициях «Доктора Хауса», родитель пытается скрывать некоторые из проблемных ситуаций, недосказывать и даже перед психологом «держать лицо». Родителю больно, и он требует от психолога: «Скажите мне, что я хороший родитель, проблема в чем-то другом!» (чаще всего – в «действительно невыносимом, дрянном ребенке»). Выдерживать стыд и вину родителю тяжко, он норовит спихнуть их или привычно – на ребенка, школу, дурную компанию, или уже по-новому, на «непрофессионального психолога».
4. Родитель зол, очень зол, обижен и измучен. Во многих его действиях по отношению к ребенку сквозит, помимо очевидной заботы и беспокойства, еще и боль, ярость, злоба, агрессия. Естественно, за их проявление в адрес родного чада родитель опять чувствует вину. Узел затягивается.
5. Ресурсы родителя на этапе обращения к психологу уже, обычно, на исходе: вариант «Мы справимся сами, безо всяких психолухов» уже не сработал. Так что родитель доходит до психолога обессиленный, униженный, измученный и злой. И радостно предлагает: «СПАСИ МОЕГО РЕБЕНКА!». Ну, то есть, желает переложить обязанность «спасать» зависимого подростка уже на профессиональные плечи психолога. И многие недостаточно проработанные психологи на это ведутся, и радостно начинают «спасать»

Подросток (зависимый), чаще всего, к психологу идет:

1. Перетерпеть то, что заставляют делать – опять эти безумные взрослые что-то придумали, надо подождать, потерпеть, а потом можно будет опять жить «нормально» («норма» для зависимого неявно предполагает употребление).
2. С неявным желанием спровоцировать родителя и/или психолога на такое поведение, на фоне которого можно выглядеть хорошо. Поэтому ребенок не будет идти на контакт, станет проявлять агрессию и нежелание сотрудничать: «Заставь меня, а ну, заставь! Ах, ты так! Ты меня принуждаешь??? Тогда я с вами, такими гадами, вообще общаться не буду!» — уходит, хлопает дверью и начинает снова «нормальную жизнь» (для расслабления и успокоения сперва употребив).
3. «Скажите предкам, чтобы от меня отстали!» — как ни странно, довольно здравая мысль, принять которую родителям мешает клубок эмоций из тревоги, вины, страха и агрессии. Но, опять-таки, изначально и сам подросток не хочет ничего менять в семейных отношениях и в своем поведении, и это «отстаньте» означает, что он просто хочет получить возможность «просто жить нормально» (см. предыдущие пункты – т.е., спокойно, без помех время от времени употреблять).

Отдельно на тренинге было замечено, что для подростка основная трудность в избавлении от зависимости состоит в том, что для него последствия употребления неочевидны. Последствия не наступают сразу, как у взрослого, который начинает всерьез употреблять: подросток не теряет работу, не остается без денег, не теряет круг привычных знакомств, его жизнь не рушится на глазах. Из школы/училища выгнали? Подумаешь! Проблема отсутствия образования «выстрелит» через годы, а сейчас у него становится больше времени на употребление – учиться-то ходить не нужно!
Поэтому работу с семьей, где подросток – зависимый, обычно психолог строит на взаимодействии с родителем. Но, поскольку семья – единая система, вместе с изменением одного из ее элементов можно добиться изменений поведения и зависимого тоже.

Родитель-созависимый привычно балансирует на качелях «беспомощность/всемогущество»: из «Без меня мой ребенок пропадет!» (т.е., я всемогущ и от меня полностью зависит жизнь другого) родитель вваливается в «Я ничего не могу с ним сделать!» (т.е., вот он хочет употреблять – и употребляет; и как его ни контролируй, а находит способы, зараза).
Психологу тоже по-первости с лету предлагается позиция «всемогущего»: «Вы его вылечите!». Когда выясняется, что исцелять наложением рук психолог не умеет, родитель с тоской решает привычное: «Ничего-то он не может…». Осознание собственных возможностей и границ приходит к созависимому родителю очень и очень не сразу. А в ходе долгой и непростой работы с психологом.

Зависимому тоже не сахар и не мед: прекратить употреблять, с одной стороны, хочется, а с другой – СТРАШНО. Так что нужно сперва наладить контакт и отстроить систему поддержки в трудных ситуациях, чтобы не искать забвения и успокоения в употреблении, как подросток уже привык.

Ну, а родителя-созависимого тем временем мучают три страха:

1. Страх физического разрушения и гибели (себя либо другого): «Его выгонят из училища, если я не буду за него решать проблемы!» «Он умрет на улице, если я не помогу ему» и т.п. Как ни странно, для зависимого будет благотворно, если ему дадут столкнуться лицом к лицу с реальной проблемой, к которой ведет зависимость. Ну выгонят, ну поспит на улице разок – болезненно, но не смертельно. Если же употребление не приведет ни к каким реальным проблемам, и «мама все решит» — то зачем прекращать употреблять? Это ж приятно! И тут, по мере усугубления зависимости, проблемы могут стать гораздо более серьезными, на порядок!
2. Страх разрушения отношений: созависимый боится, что ребенок-зависимый очень обидится и разорвет отношения. (Про стыд, вину и страх осуждения другими, которые подхлестывают созависимого взрослого, я уже говорила? Ну вот, так что мучительный ужас от того, что скажут: «Ну и какая ж ты мать?» заставляет взрослого тащить на себе уделавшегося подростка и терпеть от него гораздо больше, чем могут выдержать нормальные отношения в семье).
3. Страх стыда, осуждения. Созависимый ужасно боится общественного осуждения. Стыд и вина – его ахиллесова пята. Скрывать действительное положение дел и от себя и от других – созависимый научился виртуозно. Но зависимость подростка прогрессирует, и его выходки становятся все более и более тяжкими, грубыми и запредельными. Прятать и покрывать действия ребенка все труднее. Столкновение со стыдом неизбежно, и оно окажется чрезвычайно болезненным. Да, взрослый созависимый в этой ситуации ведет себя худшим для себя образом – вместо того, чтобы признать проблему и обратиться к другим за помощью, человек скрывает ее, пытается утаить, сделать вид, что «все нормально» — до тех пор, пока абсолютно всем и каждому не станет понятно, что ситуация уже совершенно ненормальна.

Если поддержать взрослого созависимого и помочь ему справиться со своими страхами (до кучи – и со стыдом, и с виной), то перспективы излечения семьи становятся более светлыми.