Описание случая. Жить дальше.

Случай, который я буду описывать ниже, можно отнести в разряд психологического сопровождения, а не терапии в том смысле, в котором мы обычно ее понимаем. Это была работа на протяжении 2,5 месяцев с пациенткой одного из отделений больницы, где я работала. Сразу отмечу, что изначального запроса и мотивации на терапевтическую работу со стороны данной пациентки не было. Меня к ней пригласила врач, запрос которой звучал приблизительно так: «Пациентка очень сложная в плане патологии, чем все закончится- неизвестно,шансов на благополучный исход  беременности ничтожно мало. Заходите к ней почаще, ей нужна моральная поддержка». Так как с запросами большинства врачей нашей больницы у нас работать  как-то не принято (и это было именно этот случай), то мне пришлось идти к самой пациентке, не вдаваясь в подробности относительно необходимости поддержки самого доктора, занимавшейся ее лечением. Итак, я стала «заходить» к Наталье 3 раза в неделю, в одно и то же время и проводить у нее где-то около 45 минут – 1 часа, в зависимости от ее состояния. Почему я решила описать именно этот случай своей работы? Для меня он оказался интересен  с феноменологической точки зрения, с точки зрения переживаний Натальи, с которыми ей и мне приходилось сталкиваться на протяжении всего этого непростого для нее периода. Для меня работа с ней тоже была сложной – немотивированный клиент (в данном случае, скорее, пациент), с тяжело протекающей беременностью, очень мало осознающая и сильно  соматизирующая свои переживания.  Даже минимальные терапевтические интервенции могли вызывать переживания, которые  тут же сказывались на ее и так неблагополучном физическом состоянии. И даже если бы соматизация и была направленной на попытки манипуляции,например, мною, то неизбежно сказывались на состоянии того третьего,кто незримо присутствовал в нашей работе. Образно выражаясь, я была  как на минном поле. Мне нужно было быть максимально аккуратной. Поэтому, изначально, а после знакомства с Натальей, тем более, я выбрала стратегию сопровождения и поддержки.

 Наталья – пациентка нашей больницы, ей 38 лет, замужем, детей нет.Она симпатичная, кареглазая, невысокая,изящная женщина, выглядит гораздо моложе своих лет, в ее внешности определенно есть что-то детское, девчачье, производит впечатление открытого и общительного человека. В анамнезе – бесплодие. Они с мужем вместе уже 20 лет и все это время очень хотят ребенка. У нас лежит на сохранении беременности после 4-й (!) попытки ЭКО (экстракорпорального- «искуственного» - оплодотворения). Данная попытка удалась и сейчас у нее около 15 недель беременности и все это время – угроза ее прерывания. В конце концов ее госпитализировали и назначили строгий постельный режим, Наталья практически не встает с кровати, лежит ногами кверху. Со стороны наших врачей делается все возможное,что может быть вообще предпринято в данной ситуации. И, тем не менее, Наталья все время жалуется на плохое самочувствие, боли и, самое главное – постоянный сильный страх за то,что она потеряет ребенка. Именно поэтому ее лечащий врач и попросила меня о работе с ней.  Сама Наталья согласилась на мои визиты, как на нашу дополнительную «опцию», да и скучно лежать  круглосуточно одной в палате. Интересно,что завотделением решила «изолировать» Наталью от других пациенток,чтобы она их не «деморализовала» своим состоянием.

Итак, наша первая встреча. Я захожу в палату. Наталья лежит. Я представляюсь, здороваюсь и задаю обычный в этих стенах вопрос: «Как себя чувствуете?». Конечно, я имею в виду – как дела, как настроение…Видимо, по привычке, пациенты обычно начинают описывать, что и где у них болит. Вот и Наталья пожаловалась на боль в животе. Вобщем –то тоже неплохо для установления первого контактаJ Я,честно сказать, волнуюсь. Спрашиваю её, сталкивалась ли она с психологами в своей жизни. Она отвечает, что у нее в жизни все очень хорошо и благополучно – работа, муж любящий и заботливый, хорошие условия в плане жилья, прекрасные отношения с родственниками…Одна проблема – с детьми не получается. Я поинтересовалась , чего бы она хотела от меня и хочет ли она вообще,чтобы я приходила. Наталья ответила, что вряд  ли  у нее есть какие-то психологические проблемы, разве что постоянный страх потерять эту беременность («Но он же вполне обоснован!», - заметила она). Но вообще она была бы рада пообщаться, поболтать, отвлечься от своих переживаний. Моя тревога начала постепенно снижаться. Меня и мою потенциальную помощь не отвергали, хоть и собирались  использовать не совсем по назначению (все же «поболтать» - не есть функция психолога). Уже в этом я видела ресурс в плане продолжения нашего общения. Мне Наталья была интересна. Затем Наталья спросила, много ли здесь лежит женщин с подобными проблемами и как часто у них получается доносить беременность до более менее приличного срока, чтобы ребенок уже был жизнеспособен. Мне показалось, что она не собирается донашивать своего ребенка до нормального физиологического срока появления на свет. Я рассказала Наталье, что  такие женщины бывают довольно часто и большинство из них, если у них не двойня (двойня рождается раньше), вполне благополучно донашивают своих детишек до «нормального» срока. И спросила, до какого срока собирается носить малыша она. На что мне был ответ: «Ну…хотя бы до 28 неделек. Дольше я не смогу. И говорят, что врачи с этого срока умеют замечательно выхаживать детей. И вообще, выхаживают от 500 грамм, а мы уже весим 300!» Себя и своего ребенка она уже называла «МЫ». Конечно, я не стала рассказывать Наталье про большие трудности, связанные с выхаживанием таких деток и про их небольшой процент выживания, но сказала: «Для ребенка лучше было бы появиться на свет,когда он будет готов жить без дополнительной помощи врачей, а только с вашей заботой  и уходом, - и спросила, - откуда  у вас такой настрой?» Наталья ответила: «А я дольше и не смогу выносить. Я даже не представляю, что я доношу до большого срока. У меня все время болит живот». «И сейчас болит?», - спросила я. «И сейчас», - ответила Наталья. И мы начали исследовать эту ее боль. Перепробовали кучу способов. Мы дышали и внимательно ее разглядывали и прочувствовали,пытаясь понять, на что она похожа. Мы наблюдали за ней и пробовали отметить, когда она усиливается, а когда – уходит. Мы экспериментировали с методом «челнока» - искали комфортные зоны в теле и «челночили» из них в те,где болит и обратно (кстати, это помогало уменьшить интенсивность боли). Мы отметили, что эта боль и страх живут вместе, но совершенно непонятно, кто из них главнее, кто первичен по отношению к другому. В конце концов, я дала задание Наталье нарисовать боль и страх, чтобы мы потом обсудили то,что она нарисовала.

Наталья не нарисовала. Сказала, что плохо рисует, что ей не рисуется и не очень хочется ей этим заниматься. Срабатывало сопротивление. «Когда я об этом думаю, мне еще страшнее», - сказала Наталья. Беспроигрышный ответ беременной женщины, когда она не хочет чего-то делать. И проламываться сквозь ее сопротивление я точно не собиралась, как бы ни манипулятивно не звучала ее отговорка. С одной стороны, мне было жаль, с другой – рисковать получить «соматический» ответ, подвергая ее фрустрации, я не готова. В конце концов, у беременных это является психофизиологически нормальным явлением, целесообразным – защита себя и ребенка от чрезмерного воздействия сильных раздражителей. Я же заранее не могу знать – будет ли актуализированное переживание для нее чрезмерным, травматичным или нет. Поэтому приходится даже полагаться на «мудрость» ее защит. «А чего бы вам хотелось сегодня?», - спросила я. Наталья сказала,что сегодня неплохо себя чувствует и хочет просто поговорить о чем-нибудь.  « У вас есть дети?», - спросила меня она. «Есть дочка»,-  ответила  я. «Сколько ей лет?». «Ей 2 года». «А мы ждем мальчика, - открыла мне Наталья, - УЗИ  показало». «Вам повезло – обычно Узи показывает пол ребенка позже, - хотелось мне поддержать Наталью, - вы рады тому, что знаете, кто у вас?». Наталья ответила как-то…по моему ощущению…очень нейтрально: «Да нам с мужем все равно». По моему личному опыту и опыту других женщин могу сказать, что сам факт открытия пола ребенка – мальчика или девочки – даже если он оказывался не тем, кого хотели, вызывает массу эмоций и фантазий на эту тему. Ведь  пол ребенка становится прекрасным «информационным» материалом для более четкого простраивания образа ребенка и своего отношения к нему. «Тем более комнату для ребенка мы оформили в светло-зеленых тонах»,-добавила Наталья. Я удивилась : «Уже комнату ребенку приготовили?». Похоже, эта тема Наталью вдохновила, она увлеченно рассказала мне, какую комнату они приготовили, в каких цветах, какой там стоит мебельный гарнитурчик для ребенка и какую музыку он будет слушать. Я удивилась и встревожилась. Обычно даже «сильно» беременные женщины на больших сроках готовят все либо непосредственно перед родами, либо вообще – после, руководствуясь мнением, что сначала пусть будет живой ребенок, а все остальное –потом. К чему и о чем такие ранние приготовления? «Слышишь, малыш, мы тебя ждеееем…, - протянула Наталья и заулыбалась, - уже все готово для тебя…Скорей бы прошло время и ты родился». «А что будет, когда он родится?», - спросила я. «У нас будет ребенок, мы будем о нем заботиться». «А сейчас вы как он нем заботитесь?». «Сейчас я просто лежу и жду, и боюсь каждый день, что потеряю его». «А что будет с вами, если так случится?», - спросила я. Наталья ответила: «Я не знаю,смогу ли я еще раз начать все сначала. Это же очень трудная процедура – подготовка к Эко, сама процедура, ожидание…Ну почему нельзя все сделать,усыпить женщину, а потом она проснется – а у нее уже готовый ребенок?» По ее словам я поняла,что еще до беременности – ее беременность для нее была очень стрессовой ситуацией, и ей почти непереносимы какие-то связанные с ней переживания. Дальше из разговора выяснилось, что самостоятельно рожать Наталья не готова и не будет, кормить грудью собирается месяцев до 2-х, а дальше планирует выход на работу. Похоже, что и к общению с ребенком она не была готова. Интересно, за что же она так борется, проходя через  эти мучительные процессы? Ради чего, если не ради самого ребенка и возможности заботиться о нем? Мое предложение нарисовать, как она себе представляет  своего ребенка, Наталья не поддержала, объяснив, что он же еще в животе и совсем маленький. А потом достала из под подушки фотографию,сделанную с УЗИ, показала мне и сказала, что часто и подолгу смотрит на нее. Я спросила, что она чувствует, когда смотрит на нее. Наталья ответила,что сама не знает, но каждый раз у нее «дух захватывает» от этой фотографии. Мне стало интересно, что это означало и выяснилось, что Наталья замирает, когда смотрит на фотографию, у нее замирает дыхание и отчего-то она ощущает печаль,страх и ощущение «нереальности» - вобщем, сложное сочетание эмоций…Я спросила, что ей дает вот это разглядывание фотографии. Она ответила,что с помощью нее она удостоверяется,что ребенок есть. Я знала,что 15 недель-рановато для шевелений, но спросила, может ли она по своим ощущениям как-то понимать, что ребенок есть. Наталья сказала, что из ощущений , кроме болевых, она пока ничего не чувствовала.

Шло время, состояние Натальи было стабильно нестабильным, балансирующим на грани беременности и «небеременности». Я регулярно приходила к ней в палату, часто просто для того,чтобы как-то отбыть обещанное ей и ее врачу время. Иногда наша беседа, действительно, была похожа на болтовню, в которой, конечно, больше говорила Наталья. А я, слушая ее, силилась «выцепить» какую-то «фигуру» для работы. Наталья упорно дефлексировала о чем угодно, а когда я что-то «выуживала», начинала смотреть в окно на снежные елки и молчать, либо отвечать что-то типа: «Что-то я плохо понимаю» или «Извините, я задумалась». При этом я себя чувствовала неловко, стыдно, как будто бы «села в лужу». Мое ощущение себя было таким –«Я –неважный специалист, к тому же в данном случае могу довольно мало, так как сильно боюсь навредить,спровоцировав сильные переживания. Поэтому я здесь присутствую в роли компаньонки, а иногда говорю ерунду или лезу не в свое дело, иным словом-очередной раз «сажусь в  лужу» и как профессионал – задавая неудобоваримый вопрос, и как компаньонка – лезя не в свое дело или переводя разговор куда не надо». Открытая и доброжелательная Наталья здорово ставила меня на место…Я упорно продолжала к ней ходить. Как-то я неделю не появлялась, была на больничном с ребенком. Появившись снова, Наталья очень интересовалась, почему я не приходила. Сказала, что ей не хватало нашего общения. Что ж, хотя бы это было мне приятно. Но я спросила: «А что важного для вас в нашем общении?» «Ко мне приходят, в основном, для того, чтобы провести необходимые процедуры, осмотреть. А с вами можно просто пообщаться, по-человечески, настроение улучшается и иногда кажется, что все не так плохо». «Что- все?»,-продолжала я. «Лежать здесь. И это отвлекает меня от моих страхов и моего состояния», - сказала Наталья. Я не удержалась, чтобы не поблагодарить Наталью за эти ее слова, которые оказались для меня поддержкой. Значит, не так уж и несостоятельна я в этом случае.

А потом случилось то,чего так ждала и боялась Наталья. На 23-й неделе беременности из-за непосредственной угрозы жизни Натальи ей провели операцию кесарева сечения. Ребенок был нежизнеспособен. Спасали саму Наталью. Произошло это в выходные дни, когда меня не было.

В тот день, когда я пришла, я застала Наталью, лежащей на кровати,в своей обычной позе. Ничто в ее облике не выдавало,что с ней случилось. По странному стечению обстоятельств, ее врач мне ничего не сказала. Я, как обычно, зашла в палату и спокойно спросила, как у нее дела и как она себя чувствует. «Вы что –ничего не знаете?», - спросила Наталья. Сначала я замерла, испугалась, а потом ответила: «Нет…Что случилось?». «Меня прокесарили»,- сказала Наталья. И рассказала мне подробности, как все случилось. Я была сильно ошеломлена этой новостью. Я знала, что все неблагополучно с ней, с беременностью ее и даже ребенком (что-то не так у него развивалось), но все равно не ожидала такого резкого и безжалостного поворота событий. «Неужели они не могли спасти ребенка? Ведь спасают же, я видела по телевизору. Мне кажется, что меня обманывают, когда говорят, что он был уже неживой. А вдруг это все специально так продумано? И его у меня забрали?», - спрашивала меня Наталья. Понимая,что  Наталья находится в измененном переживанием потери состоянии сознания, на стадии отрицания и то, что она мне говорит – нормально, я своим ответом попыталась вернуть Наталью в реальность…Сказала ей, что спасти не могли, на таких сроках  это невозможно, что спасали ее жизнь и точно никому здесь не нужно ее обманывать. К сожалению все так, как есть. Сказала ей о своем сочувствии ее горю и готовности быть с ней все это оставшееся время и поддерживать, чем могу. Наталья плакала. Мне было жаль ее…Закономерно должна была наступить фаза депрессии…Но все повернулось иначе. Буквально через пару дней я пришла и застала Наталью в весьма оживленном расположении духа. Глаза ее светились. Как будто бы ничего с ней не случилось. Никаких слёз, депрессии, подавленного настроения, чувства вины…Оказывается, она узнала, что некая гостья из стран бывшего СНГ благополучно родила прекрасного здорового малыша, написала отказ от ребенка и сбежала. Наталья уже ходила посмотреть на  малыша, который, по ее словам, удивительно похож на нее, и ей даже кажется, что это и есть ее ребенок. Вобщем, они с мужем уже собирают документы на усыновление этого мальчика. И весь мой визит Наталья рассказывала о том, какой замечательный этот ребенок, как здорово,что его глазки так похожи на ее. «Никто и не подумает, что это неродной ребенок. Он так похож на меня! Может быть все, что ни делается-все к лучшему», - говорила Наталья. Я была ошарашена таким поворотом событий. Все развивалось очень быстро, я не успевала «отловить» свои чувства и переживания,чтобы на основе их дать Наталье какую-то обратную связь.Да и,похоже, вряд ли ей она нужна была сейчас. Этот ребенок стал ее сверценной идеей.Нестандартно,непредсказуемо, удивительно…

Через некоторое время, буквально перед тем,как Наталью должны были выписать, я застала ее в упадке духа. Наталья плакала, выглядела очень подавленной. «Я думала,что уйду отсюда с ребенком, - говорила она, - но мне его не отдадут. Его переводят в отделение детской больницы, а потом –в дом ребенка до оформления документов на него.И вся это процедура будет длиться до полугода в связи с тем, что его родила женщина из другого государства!» «Да, это так. Но что именно вас так расстраивает?», -спросила я. «Я хотела выписаться с ребенком, чтобы все знали, что он мой, что это я его родила и никто бы не узнал, что на самом деле произошло». «О ком вы говорите?», - спросила я. «Ну, просто, о своих знакомых, коллегах, друзьях». «Что такого в том, что они будут знать о том,что вы усыновили малыша?». «То, что я не смогла выносить ребенка, я хотела доказать всем, что я тоже могу». Здесь выплывала тема про женскую несостоятельность. Но почему-то я не пошла за ней, не поддержала, я была увлечена самим «ребенком» и возможным Натальиным материнством. «Но ведь вам никто не запретит общаться с ребенком все это время, приезжать к нему, заботиться о нем, общаться», - увлекалась я. «Да, - ответила Наталья, - но я не могу ждать, не могу любить его и привязываться к нему, пока он точно и гарантированно не будет мой» «А что вы сейчас к нему чувствуете тогда? Вы же так увлеклись идеей усыновления именно этого малыша, так он вам понравился, вы так много говорите о нем…», - спросила я. «Сейчас я перестала к нему ходить. Не хочу привязываться к ребенку, который еще не мой…», - ответила Наталья. «Что значит ваш ребенок? Тот,кто является вашей собственностью? Или тот, о котором вы имеете возможность заботиться и любить?» , - возмутилась я. Я была неприятно удивлена таким поворотом событий, все казалось мне каким-то исковерканным, извращенным в этих ее словах. Наталья упрямо уставилась в окно. «Я по-другому не могу», - твердо сказала она.

Через некоторое время Наталья решила отказаться от идеи усыновления этого ребенка. Возможно, это хорошо и для того малыша, и для Натальи. Усыновление на фоне подавленного процесса переживания горя, на фоне скрытой депрессии, желание обмануть себя и других, а ребенка сделать заместителем утраченного ребенка вряд ли бы сделало счастливым этого малыша. А Наталье придется так или иначе столкнуться со своими настоящими переживаниями и, возможно, опираясь на свой опыт взаимодействия с психологом, она решиться когда-нибудь по-настоящему, глубоко поработать про это.

Расстались мы довольно тепло, Наталья отдала все сладости и конфеты, которые у нее были в тумбочке, именно мнеJ Я осталась с чувством удовлетворения от того,что честно и искренне, может быть не всегда глубоко и профессионально,как бы мне того хотелось,  делала свою работу и способствовала тому, что пациентка выписалась с желанием жить дальше…