О поло-ролевых иллюзиях

Многие сейчас понимают, что с мужчинами творится какая-то беда. Об этом пишут женщины, пишут разные специалисты и даже мужчины об этом тоже пишут. Кто-то их ругает, кто-то оправдывает, кто-то пытается держаться объективности, но, мне думается, что писать о проблемах только мужчин, безотносительно женщин,  – это уже само по себе как-то необъективно. Вот Владимир Владимирович Познер сказал в одном интервью: «Мужчина – это тот, кто любит женщин». Не поручусь за точность цитаты, но смысл такой. И знаете, в этом что-то есть. Мужчина без женщины плохо определяется, как, впрочем, и наоборот. Я, также, думаю, что и беда у них не одна, а, как минимум, две, навскидку.

Беда номер раз. Серый матриархат. Доминирующая материнская вселенная при видимости независимости. Типично мужское протестное поведение, например, алкоголизм или пренебрежительное отношение к женщинам вообще, это лишь малозначительная поверхность, трепыхание мухи в паутине. В глубине – женщина это чистый закон. Ее одобрение – приказ делать, неодобрение – приказ не делать. Без вариантов.

Беда номер два. Отсутствующий и/или катастрофичный отец. Ноль примера или антипример, этот смутный объект идентификации. В каких-то достаточных случаях это спортивный тренер, школьный учитель, если кому повезло, или даже уровень семейных, национальных традиций, если еще сохранился. Но когда на месте отца дыра, тоска или отвращение, то оно будет заполнено тем, что есть – матерью.

Но если нет отца, спросите вы, что тогда-то? Что делать? Мне случалось задаваться этим вопросом, правда, в контексте анализа мужчин, переживших разные формы безотцовщины.  Что может сделать аналитик-женщина, думала я, ведь, несмотря на различные вариации переноса (это когда представления о  родительских и других значимых фигурах переносятся на аналитика), как развивающий объект (то есть тот, кто отвечает потребностям в развитии, которое было нарушено) я есть и навсегда останусь женщиной.  Весь мой невербал, женственная фактура, голос, пластика, физиология, не поддающиеся контролю поло-ролевые привычки, приоритетные смыслы, что я никогда не дралась до победы или поражения, что когда мне не давали плакать, то совсем не потому, что я мальчик, что у меня никогда не было кастрационной тревоги, пережитой буквально, а не метафорически, все это что-нибудь да значит, сообщается и оказывает влияние.

И вот, когда нас гнуло в очередной раз этим монструозным, химерическим материнством с фаллосом, я думала, что я могу сделать с этим, как эффективно помочь пациенту перезагрузить его застрявшее развитие тогда, когда, в гендерном (т. е. связанным с полом) смысле, я есть пример весьма относительный? Ответ был прост и лежал на поверхности – я не могу стать для него мужским примером, образцом подражания, тем, кто покажет, как надо вести себя «по-мужски». Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. И, возможно, пока я сижу и терзаюсь этим вопросом, то уже как бы пытаюсь натянуть на себя чужую роль, нацепить еще один символический фаллос бонусом к психоаналитическому инструментарию.

Прямо как мать-одиночка с изувеченной идентичностью. Но прежде чем валить все на матерей, попытайтесь хотя бы представить, каково это - балансировать между мамство-папством, изо всех остатков сил компенсируя утраченную триангулярность (отношения, где есть место третьему, ставящему границу между матерью и ребенком). Конечно, они создают химеру, но они самоотверженно заполняют пропасть собственной жизнью. Вы можете сказать, что это не по-матерински? Это очень даже по-матерински в отсутствии отца.

Вот это и стало определяющим – никаких иллюзий, относительно того, что есть, а чего нет. По-моему, эта штука универсальна. И если мы сейчас вспомним про мать и сына, которые оказались (наличие «номинального» отца этому не помеха) вдвоем, то что можно сказать им обоим? Что реальность не всегда бывает достаточной, но она – это то, что есть? Да.  Что с нею делать? Не знаю. Но я точно знаю, чего матери не надо делать с собой – пытаться быть больше самой себя, не пытать себя несбыточным, ведь неизвестно, к тому же, какой чудовищностью это отзовется в душах ее сыновей. И дочек, кстати. И если мать будет честной с собой и храброй в признании ограниченности своей роли, сохранив, вопреки всему, свою женственность, она сможет оставить место для надежды, творчества, развития, другого, отзывчивости, стойкости, несовершенства, продолжения человечности. Для любви.