Найман Е.А. » Философская мысль франции XX века

ансамблей, с которыми он сообщается. Более того, само тело будет иметь себе  

подобных в других местах или в том элементе, который его породил и питает16.  

Поэтому Лукреций признает последний аспект принципа причинности: тело не только  

порождается определенными элементами, которые его создают, словно из семян, а  

также и рождается в определенной среде, которая подобна матери, способной к  

этому воспроизводству. Гетерогенность различного формирует определенный вид  

жизнеспособных семян, а сходство самого различного формирует нечто вроде  

пантеизма матерей17.  

* * *  

Физика, со спекулятивной точки зрения, есть натурализм. Во всех предыдущих  

тезисах просматривается главная цель эпикурейской физики: определить, что  

является подлинно вечным в природе, отличить, что является подлинно вечным, а  

что мнимым. Две первых книги Лукреция посвящены этому поиску; на этом уровне  

физика теряет свою относительность. По правде сказать, она множит гипотезы и  

объяснения, рассказывая о конечном явлении. Определение бесконечного, напротив,  

является целью аподиктического поиска. Своеобразием собственных построений  

физика свидетельствует о своей зависимости по отношению к этике или к  

практике18. Все происходит так, как если бы физика была только средством,  

подчиненным практике, но практика бессильна реализовать свою цель без этого  

средства, которое не является единственным. Практика может реализовать свое  

собственное предназначение только путем изобличения мнимого вечного.  

Конечная цель практики - достижение удовольствия. Но в этом смысле практика  

рекомендует нам только все способы изжить и избежать страданий. Однако наши  

удовольствия являются более сильными препятствиями, чем наши страдания сами по  

себе: фантомы, суеверия, ужасы, страх смерти - все то, что вызывает душевные  

тревоги19. Человечество предстает перед нами встревоженным, более страдающим от  

страха, чем от боли. Взволнованность души увеличивает страдания, делая их  

непреодолимыми, в то время как их источник находится глубже. Страдание имеет  

248 Ж. Делез  

две причины: телесную иллюзию, идущую от иллюзии неограниченности удовольствий,  

которая создает в нашей душе идею об их бесконечной длительности; затем -  

иллюзию бессмертия души, делающую нас беззащитными перед вечными муками, которые  

возможны после смерти20. Эти две иллюзии связаны друг с другом: страх вечных мук  

и чисто естественная установка на неограниченность желаний. Нужно искать Сизифа  

и Тития на нашей земле; дело в том, что "здесь, внизу, жизнь глупцов становится  

настоящим адом"21. Эпикур приходит к тому, что если несправедливость - зло, если  

алчность, жажда власти, даже распутство - зло, то это лишь потому, что они  

напоминают нам об идее наказания, которое может настигнуть нас каждую минуту22.  

Быть открытым и беззащитным от душевных тревог - чисто человеческая установка,  

или плод этой двойной иллюзии: "Сегодня не существует никакого способа, нет  

никакой возможности сопротивляться, так как нужно бояться этих вечных мук после  

смерти"23. Вот почему религиозный человек двухаспектен: алчность и ужас перед  

наказанием - странная смесь, рождающая преступления. Душевная тревога происходит  

также из страха смерти: когда мы еще живы и никогда не испытывали смерти,  

трепещем от осознания, что это когда-нибудь произойдет.  

Какова причина этого страха, этой иллюзии? Лукрецию приходится дать объяснение  

этого факта, которое основывается на симулякрах, или в более общем смысле, на  

эманациях и испусканиях. С поверхности или изнутри объектов не прекращают  

отделяться группы атомов, которые вновь воспроизводят внешнюю форму прежнего  

сочетания, наследуя его скрытые свойства. Эти истечения не являются реальными  

объектами, хотя они существуют реально. Это - пустые и неустойчивые оболочки,  

сохраняющие всего лишь форму, которые перемещаются прямолинейно, или осколки,  

которые содержат только один вид атомов и в буквальном смысле рассыпаются. Более  

того, эти оболочки, может быть, даже эти осколки могут спонтанно создаваться в  

небе и в воздухе. Мы "купаемся" в симулякрах; посредством их мы воспринимаем,  

мечтаем, желаем, действуем. Эти фантомы не являются реальными и физическими  

объектами, но они обладают физической реальностью. Они позволяют нам  

чувствовать, воспринимать то, что должно быть воспринимаемо, и так, как это  

должно восприниматься согласно своим назначениям, согласно той дистанции,  

которую они преодолевают, и тем деформациям, которые они претерпевают. Ибо часто  

они трансформируются, так как встречают препятствия в прямолинейном движении или  

249 Лукреций и натурализм  

из-за взрывов, которым они постоянно подвергаются в результате долгих  

перемещений. Визуальные оболочки не поражают нас больше с прежней силой,  

модуляции голоса теряют свою различимость. Заблуждения и погрешности никогда не  

содержатся в самих симулякрах, они содержатся в нашей реакции на них, которая  

склонна выделять исключительно воспринимаемый объект со свойствами, относящимися  

к собственным свойствам симулякров. Так же как и иллюзия никогда не содержится в  

самих симулякрах, она - в нашем восприятии, посредством которого мм приписываем  

себе полностью призрачные желания и страхи. На наш взгляд, главное свойство  

симулякров - предельная скорость их испусканий и возникновении: они следуют одна  

за другой так быстро, что можно было бы сказать, что они танцуют, образуя те или  

другие крайне активные и могучие сочетания, способные к бесконечным изменениям  

своего движения. Их испускания совершаются за меньшее время, чем минимум  

воспринимаемого времени24. Таков источник мнимой вечности, посредством которого  

мы создаем образ вечного в наших желаниях и наши образы страха или наказания в  

этой вечности. Лукреций описывает любовное желание, которое, будучи неспособным  

обладать и слиться со своим реальным объектом, может наслаждаться только  

симулякрами и познавать горечь и мучения даже в этом своем удовольствии,  

которого оно жаждет бесконечно25. И наша вера в богов, наше мученичество от  

богов зиждется на симулякрах, которые предстают пред нами танцующими и  

говорящими, вечно обновляющимися и воспроизводящими вечность посредством своих  

голосов, которые являются, чтобы предвещать нам вечные муки26.  

Мнимая вечность - причина душевной тревоги. Спекулятивная и практическая цель  

натуралистической философии - это знание и удовольствие, не идущие вразрез друг  

с другом. Посредством ее всегда разоблачается мнимая вечность - вечность  

религиозная и мифологическая. Тому, кто спрашивает: "Какова цель философии?" -  

нужно отвечать: "Она не имеет других целей, кроме формирования образа свободного  

человека, она должна выступать против тех сил, которые нуждаются в мифологемах и  

душевной тревоге, чтобы добиться своей власти". Природа не противопоставляется  

человеческим обычаям, так как существуют обычаи исключительно естественные.  

Природа не выступает против общественного договора: то, что от него зависит  

закон, не исключает возможности существования естественного права, то есть  

естественной функции права, которая оценивает неестественность желаний мятущейся  

души, которые ей  

250 Ж. Делез  

сопутствуют. Природа не противопоставляется изобретениям, так как изобретения  

представляют собой только открытия внутри самой природы. Но природа  

противопоставляется мифу. Лукреций, пишущий историю человечества, предлагает нам  

вид компенсационного закона: зло человека не проистекает из его привычек,  

условностей, открытий или разработок, оно проистекает из его соучастия в мифе,  

влиянию которого он подвергается, и от мнимой вечности, которую он вживляет в  

свои мысли, как и в свои произведения. С возникновением языка, с открытием огня  

и первых металлов сюда добавляются короли, богатство и собственность, мифические  

в своей основе, с их правовыми установлениями и справедливостью, с верой в  

богов, с идолами из бронзы и железа, с развязыванием войн, с изобретением  

художеств и промышленности, с их роскошью и неистовством27. Разграничить то, что  

проникает в человека из мифа, и что из природы, и отделить в самой природе  

подлинно вечное от того, что таковым не является,- такова спекулятивная и  

практическая цель натурализма. Первый философ был натуралистом: он рассуждал о  

природе вместо того, чтобы рассуждать о богах28. Для него вопрос чести - не  

возвращать философию назад к мифологии, которая заимствует у природы все свои  

позитивные моменты. Действующие боги - религиозный миф, точно так, как судьба -  

миф ложной физики, а Бытие, Единое, Целое - мифы ложной философии, всецело  

пропитанной теологией.  

Никогда еще задача "демистификации" не продвигалась так далеко вперед. Миф  

всегда является выражением псевдо-вечности и душевного смятения. Одна из  

важнейших задач натурализма - выступать против всего того, что несет на себе  

отпечаток уныния, является причиной печали, всего того, что нуждается в печали,  

чтобы не потерять своей власти. Эта цель постоянно преследуется и достигается на  

пути от Лукреция к Ницше. Натурализм совершает утверждение в мысли, утверждение  

посредством чувственного восприятия. Он борется с ложными авторитетами, он  

вытесняет ложное всеми способами, он отказывает ошибочному суждению в праве на  

голос в философии. Только заблуждающийся ум может делать видимость  

воспринимаемой. Только он может объединять сверхчувственное в единое или в  

целое. Но это целое, это единое являются только лишь небытием мысли, точно так  

же, как эта видимость - небытием ощущения. Натурализм, по Лукрецию, - это мысль  

о вечной совокупности, в которой все элементы не группируются сразу, а скорее  

наоборот, создается ощущение законченного сочетания, которое не образуется путем  

251 Лукреций и натурализм  

прибавления одного к другому. Этими двумя способами утверждается многообразие,  

которое является целью утверждения, разнообразие же заключается в том, что  

различен объект как источник радости. Вечность - это сверхчувственное  

определение абсолютного (совершенного) сочетания, которое не складывает свои  

элементы в единое целое, а конечное - воспринимаемое абсолютное (совершенное)  

определение того, что может быть составлено из частей. Чистая позитивность  

конечного - объект чувств, позитивность подлинно вечного - объект мышления.  

Здесь не противопоставляются эти две точки зрения, а напротив, указывается на их  

связь. Лукреций надолго фиксирует заслуги натурализма: Природу как позитивное  

начало, натурализм как философию утверждения, плюрализм, связанный с  

утверждением многообразия, сенсуализм, связанный с радостью разнообразий,  

практическую критику всякого рода мистификаций.  

Примечания:  

Перевод Ж.Горбылевой статьи "'Lucrece et le naturalisme" выполнен по  

периодическому изданию: "Les etudes philosophiques", 1961, ј 1, с.19-29.  

1. Во всей критической части Первой книги Лукреций не перестает воспроизводить  

суждения о разнообразном.  

2. Обо всех этих аспектах различий см. II (342-376, 581-588, 661-681, 1052-1066  

(см. текст и перевод Эрну, Бюде).  

3. См.: кн. I, Критику Гераклита, Эмпедокла и Анаксагора.  

4. О небытии, которое окружает доэпикурейские концепции I, 657-669, 753-762.  

5. I, 633-634.  

6. I, 749-752 (см.: Эпикур, письмо к Геродоту, 58).  

7. III, 138-141. 826-833.  

8. Эпикур, письмо к Геродоту, 61-62.  

9. II, 243-250.  

10. "Intervallo minimo" находится у Цицерона, De Fato. 10.  

11. См.: Цицерон. De Fato.  

12. Цицерон, De Fato.  

13. V, 449-454.  

14. II. 541-568.  

15. V, 128-131.  

16. II, 1068: "cum locus est praesto".  

17. I, 168; II, 708: "Seminibus certis certa genetrice".  

252 Ж. Делез  

18. В конце концов, пока физика имеет дело с конечными явлениями, для которых  

она множит объяснения, этика имеет мало пользы от этого ожидания; см.: Эпикур,  

письмо к Геродоту.  

19. Начало II книги построено на этом противопоставлении: чтобы избежать наших  

страданий, достаточно немногого... но для преодоления душевной тревоги  

необходимо куда большее усилие.  

20. Эти два аспекта хорошо отмечены Лукрецием, который настаивает иногда на  

одном, иногда на другом: [, 110-119, III, 41-73, III, 978-1023, VI, 12-16 - О  

бесконечных возможностях телесных удовольствий. См.: Эпикур, Мысли, 20.  

21. III, 1023.  

22. Эпикур, Мысли, 7, 10, 34, 35.  

23. I, 110-111.  

24. IV, 768-776, 795.  

25. IV. 1084-1102.  

26. V, 1169.1197.  

27. Книга V.  

28. Аристотель, Метафизика, 981.  

Юлия Кристева  

ДУША И ОБРАЗ  

Гораздо важнее для людей возделывать логос души прежде логоса тела.  

Демокрит, В 187  

Есть ли у вас душа в философском или богословском смысле? Этот нелепый вопрос  

имеет сегодня другое значение. Сравнимая с нервным спокойствием, эфемерностью и  

потоком сменяющихся картин, существует ли еще душа?  

МЕДИЦИНА ИЛИ ФИЛОСОФИЯ?  

Греческому ___________ знакомы изысканные вариации, породившие конфронтацию  

врачей и философов, вплоть до возникновения "anima" латинских стоиков. Принимая  

во внимание метафизическое разделение души и тела, античные врачи создали  

правильную аналогию, которая фигурирует в современной психиатрии: существуют  

"душевные болезни", сравнимые с соматическими болезнями. Их разновидностями  

являются психозы, различные внезапные переходы: от печали к радости. Этот  

параллелизм приводит некоторых к "монистической" концепции человека. Однако чаще  

преобладает идея соприсутствия, даже идея изоморфности двух раздельных областей,  

психического и соматического, утверждающая их радикальное различие.  

Дуалистические концепции триумфально шествуют с античных времен: одни понимали  

их как динамику взаимодополняемых потоков, другие - как весьма проблематичные  

антиномии. С другой стороны - научные открытия, пытавшиеся растворить душу в  

теле, и после чего душа, местопребывание которой тщетно искали в сердце, нервах,  

мозге, все еще остается неразгаданной тайной. Структура смысла представляет  

собой связь одного говорящего субъекта с другим. Исходя из этого, она получает,  

кроме морального, еще и терапевтическое значение. Гарантируя ответственность  

одушевленного индивида по отношению к собственному телу, структура смысла осво-  

254 Ю. Кристева  

бождает его от биологической фатальности и рассматривает человека как говорящее  

тело1.  

Христианское боговоплощение, телесное страдание и душа богочеловека придали  

новый ракурс той динамике, которая в течение двух тысячелетий питает душевную  

жизнь христианского человечества. Взывающие к абсолютному субъекту, к Богу или  

Христу, избытки страстей перестают быть патологическими и ограждают мистический  

путь души к Высшему. Нужно было бы, чтобы диалектика троицы раскололась, чтобы  

анатомия присвоила тело себе, и пароксизматические нравы стали объектами  

наблюдения и исследования, поскольку психические болезни воспроизводятся. Они  

отсекаются в таком случае от сакрального пространства, ибо являются формами,  

скрывающими безумие. Мишель Фуко блестяще написал историю этой клиники, которая  

исследует душу как состояние, соответствующее больному телу2. Напомним, однако,  

что поведение восходит к классическому периоду. Оно улавливается в самих  

основаниях греческой философии и медицины, которые конституировали дистинкцию и  

аналогию телесных и душевных болезней. Современная психиатрия, особенно  

Ф.Пинель3, различает, в античной манере, физическую и моральную теории  

происхождения психических болезней4.  

Фрейд помещается в ту же традицию, являясь в полной мере приверженцем  

философского дуализма5. Можно усмотреть в этом постулате определение  

"психического аппарата"6 как теоретической конструкции, непримиримой с телом,  

подчиненной биологическим влияниям, но заметной, главным образом, в структурах  

языка. Душа, укорененная в биологии благодаря неосознанным влечениям, но  

зависящая от автономной логики, становясь "психическим аппаратом", продуцирует  

симптомы (психические или соматические) и претерпевает модификацию в трансфере.  

Между тем изобретательность бессознательного и трансфера делают вновь  

современным античный спор о душе и теле, признавший приоритет души. Более того,  

усматривают даже гипертрофию психического, ссылаясь на психоанализ, что ставит  

под угрозу признаваемый вначале дуализм. Энергетический субстрат неосознанных