Лама Анагарика Говинда. ОСНОВЫ ТИБЕТСКОГО МИСТИЦИЗМА | ОГЛАВЛЕHИЕ 3. ИДЕЯ ТВОРЧЕСКОГО ЗВУКА И ТЕОРИЯ ВИБРАЦИИ

3. ИДЕЯ ТВОРЧЕСКОГО ЗВУКА И ТЕОРИЯ ВИБРАЦИИ

Как и все живое, символы переживают периоды своего упадка и своего расцвета. Когда их власть достигает зенита, они включаются во все сферы повседневной жизни, пока не превращаются в обычные условные выражения, не связанные более с изначальным переживанием, либо получают столь узкое или, напротив, столь общее значение, что утрачивают в результате свою сокровенную глубину. Тогда их место занимают другие символы, а прежние сохраняют свое пристанище лишь в узком кругу посвященных, откуда они вновь возродятся, когда настанет их время.

Под "посвященными" я не подразумеваю некую организованную группу людей, но тех, кто, благодаря присущей им чувствительности, откликаются на тончайшие звучания символов, переданных им в традиции или же познанных интуитивно. В случае мантрических символов самые утонченные вибрации звука играют важную роль, хотя и возникающие в разуме различные ассоциации, связанные с символами либо в традиции, либо благодаря индивидуальному опыту, в значительной мере укрепляют их мощь.

Тайна этой скрытой силы звука или вибрации, дающая ключ к раскрытию загадок творения и сотворенного, вскрывающая природу вещей и явлений жизни, во всей полноте была понята мудрецами прошлого – святыми Риши, обитавшими на склонах Гималаев, магами Ирана, адептами Месопотамии, жрецами Египта, мистиками Греции – упомянем лишь тех, о ком традиция сохранила хоть какую-нибудь весть.

Пифагор, посвященный в мудрость Востока и бывший основоположником одной из наиболее влиятельных школ мистической философии Запада, говорил о "гармонии сфер". Согласно его учению, каждое небесное тело, а фактически и любой атом, порождает в своем движении специфический звук, свой ритм или вибрацию. Все эти звуки и вибрации создают всеобщую гармонию Вселенной, в которой каждый элемент, сохраняя присущую только ему одному функцию и характер, вносит свой вклад в единое целое.

Идея творческого звука нашла свое продолжение в учениях о Логосе, которые были частично заимствованы ранним христианством. Например, Евангелие от Иоанна начинается таинственными словами: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... И все через Него начало быть..."

Если бы эти глубокие учения, стремившиеся связать христианство с философией гностицизма и с традициями Востока, были бы в состоянии утвердить свое влияние, то вселенская миссия Христа избежала бы западни нетерпимости и узколобого догматизма.

Но знание творческого звука продолжало жить в Индии. Оно получило дальнейшее развитие в различных системах Йоги и нашло свое завершение в тех школах буддизма, философским основанием которых является учение Виджнянавады. Это учение известно также как Йогачара, и его традиция сохранилась во всей полноте в странах распространения буддизма Махаяны, от Тибета до Японии.

Александра Дэви-Нил рассказывает в восьмой главе своей книги "Тибетское путешествие" о "знатоке звука, который не только мог воспроизвести на своем инструменте, напоминающем кимвалы, все разновидности самых необычных звуков, но, подобно Пифагору, утверждал, что все существа и предметы порождают звуки, соответствующие их природе и тому состоянию, в котором они находятся. "И это так, – сказал он, – ибо все существа и объекты суть совокупность танцующих атомов, движение которых порождает звуки. Когда изменяется ритм танца, изменяется и порождаемый им звук... Каждый атом непрестанно поет свою песнь, и ежемгновенно звук создает то грубые, то тонкие формы. И вместе с творящими звуками существуют и звуки разрушающие. Тот, кто способен рождать и те и другие, способен по своему желанию созидать или разрушать".

Было бы неправильным понимать вышеприведенные утверждения с точки зрения материалистической науки. Материалист сказал бы, что сила мантры сводится к воздействию "звуковых волн", или колебаний мельчайших частиц материи, которые, как показывают эксперименты, сами группируются в определенные геометрические структуры и формы, строго соответствующие характеру, силе и ритму звука.

Если бы воздействие мантры можно было свести лишь к этому чисто механическому способу, то она вызывала бы тот же самый эффект, будучи воспроизведенная в магнитофонной или граммофонной записи. Но простое ее повторение человеком не приводит ни к какому результату, если человек этот несведущ, хотя он и может в точности повторить малейшие нюансы интонации адепта. Предрассудок, – дескать, эффективность мантры зависит от интонации ее произношения, – в основном базируется на поверхностной псевдонаучной "теории вибраций" дилетантов, смешивающих воздействие духовных вибраций или сил с воздействием физических звуковых волн. Если бы эффективность мантр зависела от точности их произношения, то все мантры в Тибете утратили бы свое значение и силу, ибо в Стране Снегов они произносятся не в соответствии с фонетикой санскрита, а согласно фонетическим правилам тибетского языка (например, вместо ОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ тибетцы произносят ОМ МАНИ ПЁМЭ ХУМ),

Это означает, что сила и воздействие мантры зависят от духовной установки, знания и ответственности данного человека. Шабда, или звучание мантры – это не физический звук (хотя и может сопровождаться таковым), но духовный. Он не доступен слуху, но слышен лишь сердцем; его невозможно произнести губами, но можно лишь разумом. Мантра обладает силой и значением только для посвященного, т.е. для того, кто прошел через особый ряд переживаний, обрел определенный опыт, связанный с данной мантрой.

Подобно тому, как химическая формула имеет значимость лишь для того, кто знаком с ее символами и законами ее применения, – так же и мантра наделяет силой только тех, кто осознал ее внутренний смысл, сведущ в методах ее применения и, наконец, ясно понимает, что мантра есть средство к пробуждению дремлющих сил в нас самих, тех сил, благодаря которым мы сами способны определить свою судьбу и повлиять на наше окружение.

Мантры – отнюдь не "заклинания", как понимают их и по сей день даже компетентные западные ученые-востоковеды, и не принадлежат они исключительно тем, кто достиг совершенства (санскр. сиддхи) в своем "колдовстве" (как Грюнведель называет сиддхов). Мантры действуют не в силу собственной магической природы, но исключительно благодаря и посредством всецело воспринявшего их разума. Сами по себе они не обладают никаким запасом энергии; они – лишь средство для концентрации уже существующих помимо них сил. Так увеличительное стекло само в себе не содержит никакого тепла, но способно сконцентрировать солнечные лучи и превратить их рассеянную энергию в интенсивный поток тепла. Это может показаться колдовством только дикарю, который видит лишь результат, не зная причин, его вызвавших, и их внутренних связей. Так что тот, кто путает знание мантр и колдовство, в данном случае не слишком отличается от дикаря. И если ученые, пытавшиеся вскрыть природу мантры методами классической философии, пришли к выводу, что мантра – не более чем "бессмысленная тарабарщина", лишенная как грамматической структуры, так и логического смысла, то их труд можно уподобить попытке поймать бабочку с кувалдой в руках.

Разве не удивительно, как при явной неадекватности средств, при отсутствии даже малейшего личного опыта, без; каких-либо попыток изучить под руководством компетентного учителя (гуру) суть и методы традиции мантры, подобные ученые претендуют на право судить и выносить мнение.

И только благодаря первым отважным работам Артура Авалона (в основном на материале индуистских тантр, нашедших своего наиболее талантливого интерпретатора в лице немецкого индолога Генриха Циммера) мир наконец впервые увидел, что тантризм – вовсе не "выродившийся" индуизм и не "испорченный" буддизм, что традиция мантры – выражение глубочайшего познания и опыта в области человеческой психологии.

Этот опыт можно приобрести только под руководством компетентного Гуру (являющего собой воплощение живой традиции) в ходе непрестанной практики. Если мантра используется на основе такой подготовки, все необходимые ассоциации и накопленные силы раскрываются в посвященном и создают ту атмосферу и ту мощь, которые необходимы для достижения цели данной мантры. Непосвященный же может бормотать ее сколько угодно без малейшего результата. Поэтому мантры, даже тысячекратно размноженные в книгах, не утрачивают ни своей тайны, ни своей ценности.

Эта "тайна" – не нечто преднамеренно скрываемое, но то, что обретается посредством самодисциплины, сосредоточения, внутреннего опыта и интуитивного проникновения в ее суть. Как и всякая ценность и любая разновидность знания, ее невозможно обрести без усилия. Лишь в этом смысле традиция мантры эзотерична, как и любая сокровенная мудрость, не раскрывающая себя с первого взгляда, подобно поверхностному" знанию, но реализуемая в глубинах человеческого разума. Поэтому когда Хуэй-нэн, ученик Пятого Патриарха китайской буддийской школы Чань, спросил своего учителя, есть ли у него некое эзотерическое учение, которое он мог бы передать, наставник ответил: "Все, что я могу рассказать тебе, не эзотерично. Но если ты обратишь свой светильник вглубь себя, ты отыщешь сокровенное в своем собственном разуме". Эзотерическое знание открыто всем, кто искренен по отношению к самому себе, кто способен впитать учение непредвзятым открытым разумом.

Однако, подобно тому, как в университеты и аналогичные институты для получения высшего образования принимаются только те, кто обладает необходимым дарованием и способностями, так и духовные наставники всех времен требовали ют своих учеников наличия определенных качеств и способностей, прежде чем давали им посвящение в сокровенные учения мантрической науки. Ибо нет ничего опаснее полузнания, или знания, имеющего только чисто теоретическую ценность.

Вот качества, которыми должен обладать ученик: искреннее доверие к Гуру, полная преданность тому идеалу, который

Он представляет, и глубокое уважение ко всему духовному. И специальные качества: глубокое знание основных положений священных писаний или традиции и готовность посвятить определенное число лет жизни изучению и практике сокровенных учений под руководством Гуру.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>