Глава II. Вопросы мышления в ассоциативной психологии. - Основные направления исследований психологии мышления в капиталистических странах - Шорохов Е.

С понятием ассоциации психических явлений мы встречаемся на протяжении всей истории философии. В различных философских теориях это понятие приобретало разный смысл. Учение об ассоциациях развивалось в материалистическом (Т. Гоббс, Д. Гартли, Д. Пристли, Э. Дарвин) и идеалистическом (Д. Юм, Д. Милль, Дж. С. Милль, А. Бэн, Г. Спенсер, М.М. Троицкий) направлениях. Материалистическое направление, опиравшееся на механистическую методологию, достигло своей вершины в XVIII в.

Преследуя цель установить закономерности ассоциации психических явлений, представители этого направления сводили психическую деятельность к физиологической, механизм ассоциаций представлялся в виде соединения нервных путей, вибраций мозга и т. п. В рамках механистического материализма учение об ас­социациях наиболее подробно разработал Д. Гартли (следовав­ший за Т. Гоббсом), а затем Д. Пристли. Гартли утверждал, что внешние объекты, воздействуя на наши органы чувств, вызывают колебательные движения (вибрации) мельчайших частиц нервов и мозга. Вибрациям соответствуют ощущения и идеи. При по­вторении одной вибрации возникают связанные с ней вибрации других частиц мозга. Это и есть ассоциация.

Всю умственную деятельность Гартли считал в принципе возможным вывести из ощущений, вызываемых воздействиями объективного мира. Он надеялся, что, совершенствуя физиологическое учение об ассоциации, наука когда-нибудь сумеет све­сти все идеи ума к ощущениям. Пристли, продолжая развивать теорию вибраций, отрицал принципиальную разницу между психическими и физиологическими явлениями.

Представители второго направления считали ассоциации фор­мами взаимосвязи явлений замкнутого в себе сознания. Д. Юм видел в ассоциациях принцип движения идей, подобный закону притяжения в природе. Все сложные образования сознания, а также объекты внешнего мира являются «пучками идей», объеди­ненных ассоциациями. В образовании ассоциативных связей он усматривал главный принцип теории познания и объяснял упо­рядочение ассоциаций внутренней причинной связью явлений со­знания. В психологическом плане юмовское учение об ассоциа­циях было развито в XIX в. Джемсом Миллем и его сыном Джо­ном Стюартом Миллем, соединившим эту доктрину с идеями субъективного идеализма Д. Беркли. Их последователями стали А. Бэн и Г. Спенсер, разработавшие учение об ассоциациях как определенную систему психологической науки.

До середины прошлого века психологические теории входили в круг философских наук. Д. С. Милль, А. Бэн и Г. Спенсер за­явили о необходимости выделения психологии из философии в самостоятельную отрасль позитивного знания. Разработанное ими в идеалистическом направлении учение об ассоциациях стало той системой понятий, которую приняла западноевропейская психо­логия в период своего оформления как отдельной науки. Встав у истоков западноевропейской экспериментальной психологии, она была первой концепцией, определившей предмет своей науки как отличный от философии, свой метод исследования и свои задачи. Немецкие психологи В. Вундт, Г. Эббингауз, Т. Циген, Г. Мюллер развили ассоциативную доктрину английской школы в экспериментальном направлении. Во Франции в конце XIX в. ее сторонниками были Т. Рибо и И. Тэн. Американские психо­логи В. Джеме, Э. Торндайк и другие в конце прошлого и начале нынешнего века в своих психологических теориях также оттал­кивались от ассоциативной концепции английской психологии. В России видным представителем ассоциативной психологии во второй половине XIX в. был М.М. Троицкий.

В то же время во второй половине XIX в. проблема ассоциа­ции получила свое развитие в русской психологии на новой материалистической основе. И.М. Сеченов дал принципиально но­вую трактовку понятию ассоциации, исходя из признания ре­флекторной природы психики и ввел его в систему материали­стической психологии, противопоставленную им идеалистической ассоциативной психологии. Идеи И.М. Сеченова получили экспериментальное доказательство и обоснование в учении И.П. Павлова о высшей нервной деятельности.

В психологической литературе термин «ассоциативная психо­логия» применяется двояко. С одной стороны, ассоциативной психологией называют все разнообразные учения и направле­ния — философские и психологические — так или иначе разви­вавшие идею об ассоциации психических явлений. Признание факта ассоциаций является в этом случае основанием для вклю­чения этих концепций в так широко понимаемую ассоциативную психологию[28]. С другой стороны, ассоциативной психологией на­зывают ту психологическую систему, которая была разработана Д. С. Миллем, А. Бэном и Г. Спенсером, а потом принята первыми психологами-экспериментаторами.

Целесообразно различать историю ассоциационизма, включая сюда разработку проблемы ассоциации в философии, психологии и физиологии во всей совокупности разных направлений научной мысли, и историю ассоциативной психологии как определенной системы психологической науки, основанной на универсальном принципе ассоциации. В данной главе будет идти речь о решении вопросов мышления этим направлением.

Методологические принципы ассоциативной психологии и их применение к проблеме мышления.

Д.С. Милль, А. Бэн, Г. Спенсер, развернув программу создания независимой от философии эмпирической психологической науки, заявили, что они стремятся строить ее на опытных нача­лах в союзе с естествознанием, одерживавшим в то время все но­вые победы. Внесение в психологию теоретических принципов и методов естествознания — таков был их призыв. Однако идеали­стическое представление о природе психического оставалось для них незыблемым. Союз с естествознанием, заключенный под эги­дой позитивизма, ставшего методологической основой ассоциа­тивной психологии, оставлял в психологической теории доста­точно места идеалистическим воззрениям. Как известно, в контовской системе наук психологии не нашлось места. Д.С. Милль, Г. Спенсер и А. Бэн, присоединяясь к Конту в его взглядах на методологию науки, критически отнеслись к его классификации наук. В противоречие со взглядами Хонта, они отстаивали необ­ходимость выделить психологию в самостоятельную науку и при­менить к ней позитивный метод. Более того, они утверждали, что только психология может придать достоверность позитивиз­му, став основой всех положительных наук[29].

Выделение психологии из философии и превращение ее в позитивную опытную науку, пользующуюся естественнонаучными методами, усматривалось в том, что предметом ее объявлялось исследование не сущности духа, а описание его явлений в созна­нии. На этом основании и говорилось о «психологии без души», что вовсе не означало отрицания самой души как особой субстанции. Более того, хотя новая психология декларировала свое отделение от философии и заявляла, что отказывается от решения философских вопросов, поскольку они находятся за преде­лами эмпирической науки, она занимала в отношении к ним совершенно определенную философскую позицию.

Определение психологических понятий у Д.С. Милля, кото­рого В.И. Ленин относил к типичным представителям юмистско-берклеанской группы в философии, предполагало субъективно-идеалистическое решение вопроса об отношении психического к материальному миру. Материю он считает «постоянной воз­можностью ощущения»[30], а объективный мир — психологической конструкцией, возникающей на основе «уверенности» в возмож­ности определенных групп ощущений. Теория Милля «испраши­вает» лишь ощущения и известный порядок между ними, который выражается в преемственности ощущения и одновременности их существования. Преемственность ощущений является условием мышления.

А. Бэн разделял взгляды Д.С. Милля, но был менее последо­вателен в своих воззрениях, сочетая субъективный идеализм в во­просах гносеологии с психофизиологическим параллелизмом в понимании отношения психического и телесного; порой он решал с дуалистических позиций и гносеологические вопросы[31].

Г. Спенсер определял свое мировоззрение как философско-религиозную доктрину и именовал его преобразованным реализ­мом. Он полагал, что «материя, движение и сила — только сим­волы неведомых реальностей»[32] и считал, что ощущения, ни в ка­кой мере не отражая свойств предметов объективного мира, лишь указывают на некоторое существующее помимо нашего сознания бытие «не-я».

Позитивистские положения о том, что наука сводится к опи­санию непосредственно наблюдаемых явлений, данных в опыте, ограничение задачи научного исследования внешним описанием и классификацией непосредственно наблюдаемых явлений, отри­цание возможности проникнуть в сущность предметов, так же как отрицание возможности познать внутренние закономерные связи и отношения исследуемых явлений, перенесенные в психо­логию, сочетаясь с философскими взглядами психологов-ассоциационистов, приобретали такой смысл. Предметом психологии является интроспективное изучение явлений сознания, поскольку свойства духа непосредственно доступны только интроспекции, а опыт надо понимать как испытанные ранее состояния сознания или прошлые переживания, удерживаемые памятью. Поэтому опытное исследование в психологии сводится к наблюдению яв­лений сознания в разных их сочетаниях во времени. Толкование явлений сознания как единственно данной реальности, а вместе с тем и субъективно-идеалистическое понятие внутреннего опыта как независимого от материального мира и заключающегося в непосредственном наблюдении явлений сознания — интроспек­ции, ассоциативная психология и вкладывала в определение предмета своей науки, называя себя опытной, эмпирической пси­хологией.

Намереваясь создать «естественную историю духа» парал­лельно естественной истории материального мира, эмпирическая психология искала в явлениях сознания подобий явлениям при­роды. Открытие атомов в физике, периодической системы эле­ментов в химии, клеточного строения организмов в биологии укрепляли стремление найти простейшие элементы духовной жиз­ни человека. Задача научного познания психических явлений усматривалась в том, чтобы разложить сознание на составные элементы, подобные атомам, и найти общий закон связи этих элементов, подобный физическому закону тяготения. Таким за­коном был объявлен закон ассоциаций по смежности в простран­стве и времени и по сходству.

Однако учение об ассоциациях, развитое в XVIII в. с пози­ций механистического материализма, не согласовалось с идеалистическими воззрениями поборников нового направления, так как искало материальные причины психической деятельности и сводило ее к сочетанию элементов мозга. Идеалистическая ассоциативная психология XIX в., отказываясь детерминировать психическое материальными причинами, перенесла всю ассоциативную деятельность в круг сознания. Простейшими элементами сознания ассоциативная психология нового направления объ­явила чувствования[33] и хранимые памятью их копии — простые идеи или представления[34], обособив их от работы мозга, признав лишь параллельность протекания психических и физиологиче­ских процессов.

В общем понимании ассоциаций как закона притяжения идей и их воспроизведения объединялись все психологи-ассоциационисты этого направления. Однако конкретизировалось это общее положение по-разному. Вопрос о количестве принципов ассо­циации и об их сравнительной важности был предметом долгих споров. Большинство считало основными ассоциации по смеж­ности во времени и пространстве и ассоциации по сходству. Не­которые сводили ассоциации по сходству к ассоциациям по смеж­ности. Иные, наоборот, расширяли количество основных принци­пов и вводили ассоциации причинности, действия и (конструктив­ные ассоциации.

Ассоциативные принципы имели целый ряд не совпадающих значений в зависимости от того, к какой области фактов созна­ния они прилагались. Они могли быть регулирующим принципом течения мыслей, переходов между отдельными моментами созна­тельного процесса; принципом воспроизведения, повторения прошлых мыслей; принципом новых состояний сознания как це­лых, в которых еще заметны ассоциированные элементы; прин­ципом образования таких состояний, в которых уже не заметны ассоциированные элементы (по выражению Д.С. Милля, «пси­хическая химия»); принципом синтеза, координации и перегруп­пировки чувственных данных.

Теория мышления ассоциативной психологии строилась в соответствии с ее исходными методологическими принципами. Мышление оказывалось замкнутым во внутреннем мире созна­ния, рассматривалось вне зависимости от объективного мира. Принцип непосредственной данности психического не позволял выйти за пределы субъективного мира, мира идей, которые ока­зывались единственно возможным объектом познания. Причины появления и течения мыслей усматривались внутри сознания и вне связи с работой мозга.

Ассоциативная психология считала, что духу (mind) присущи три основных свойства: чувствование (feeling), воля (will) и мышление (thought)[35]. Последнее свойство называлось также интеллектом (intellect), познавательностью (cognition) или мыс­лительной функцией духа (thinking function of the mind). Все эти термины употреблялись однозначно[36]. В мышление ассоциа­тивная психология включала восприятие, память, воображение. Со временем восприятие, память, воображение стали рассматри­вать как особые функции духа, а мышлением называть более узкую область познавательной деятельности — процесс решения задач. Понятием «интеллект» начали преимущественно обозна­чать умственную одаренность, понимая под этим комплекс по­знавательных способностей.

Представление об умственной деятельности в ассоциативной психологии было тесно связано с представлением о том, что соз­нание непрерывно переходит от одного известного состояния к другому, дифференцируя эти образующие его состояния. Эти последовательно изменяющиеся явления сознания становятся элементами мысли тогда, когда ум познает их как сходные с теми или иными прежде испытанными состояниями или устанавли­вает разницу между ними, позволяя классифицировать их. Рабо­та ума и состоит в установлении различий и сходств явлений сознания, в их размещении и классификации. Поэтому первичными атрибутами мышления признавались: сознание различия, сознание сходства и удерживание, или запоминание. Ум произ­водит разного рода сочетания простых элементов сознания, груп­пируя их путем ассоциации в сложные состояния.

Простыми элементами, с которыми имел дело ум, были ощу­щения (senses). Под ними разумелись те чувствования (feelings), которыми сознание отвечало на внешние раздражения органов чувств — зрения, слуха, обоняния, осязания и вкуса. Этим ви­дом чувствований ведал ум. Другой вид чувствования — «хоте­ния» — попадали в распоряжение воли, а третий вид образовы­вал эмоции. Предполагалось, что раздражение органов чувств служит лишь поводом для возникновения ощущений. Далее опре­деления того, что «ощущение есть первичная часть чувствования и всегда предшествует умственным операциям»[37], психологи-ассоциационисты не считали нужным идти, так как это выходило за пределы эмпирической психологии, которая изначала отвер­гала предметную детерминацию ощущений.

Ощущения и их копии — простые идеи — понимались как единственная реальная данность; сложные образования сознания принимались за ассоциацию идей. Содержание мышления сво­дилось к характеристике элементарных явлений — простых идей и их разнообразных отношений. При этих условиях задача психологического анализа мышления состояла в выяснении отношений между простыми идеями и в определении тех законов ассоциаций, то которым сложные идеи создаются из простых. Предполагалось, что сложные идеи, хотя они возникают путем абстракции и обобщения, остаются для сознания суммой простых идей, меняется лишь их группировка и не происходит никакого обогащения или углубления познания. Обобщение идет, так ска­зать, в плоскости явлений, и результат его рядоположен им. Во­прос о выделении существенных свойств в обобщении и не ста­вился. Общие идеи рассматривались в духе локковской теории как отвлечение и объединение любых свойств, общих для ряда сложных комплексов. «Всякая конкретная вещь, — пишет Бэн, — входит в такое количество классов, сколько она имеет атрибутов относить ее к одному из этих классов и представлять соответ­ствующий атрибут — есть процесс отвлечения»[38].

Для ассоциативной теории Милля, Бэла, Спенсера и их последователей такое представление об обобщении было достаточным потому, что они, во-первых, считали возможным ограничивать научное исследование наблюдением явлений, отрывая от них, как заведомо непознаваемую, стоящую за ними сущность. Во-вторых, иного уровня, кроме чувственного, в познании у них не было (при этом не следует забывать идеалистическую на­правленность сенсуализма их теории). В такой характеристике мышления явственно выступают не только сенсуализм, но и атомизм и механицизм ассоциативной теории. Как мы уви­дим далее, эти черты и были отмечены прежде всего ее крити­ками.

Вопрос о репродукции идей был одним из центральных воп­росов ассоциативной теория мышления, поскольку движение мысли зависело от того, какие идеи и в каком порядке будут репродуцироваться из запасов памяти. На этом основании тео­рию мышления ассоциативной психологии называли теорией репродуктивного мышления. Именно против этого положения выступили впоследствии представители гештальт-психологии, поставив задачу изучения продуктивного, или творческого, мышления.

Эти общие положения об умственной деятельности получили различную конкретизацию у разных представителей ассоциатив­ной психологии.

Д.С. Милль дает мышлению самое схематическое психоло­гическое толкование, общее с объяснением возникновения и те­чения психических актов. Далее мышление рассматривается им уже в плоскости логики. Однако логический анализ он строит на психологической основе, выводя логические конструкции из психологического процесса познавания. Задачей психологии он считал анализ следования психических явлений и установление закономерностей их протекания, задачей логики — теорию определения или установления истины. Звеном между ними являют­ся особые процессы духа, с помощью которых истина удостове­ряется: образование общих понятий, суждение, умозаключение. Процессы эти подчинены единому закону духовной жизни — за­кону ассоциации. К этому в сущности он сводит вопрос о мыш­лении в психологической теории.

Более подробно в психологическом плане занялся разработ­кой вопросов мышления А. Бэн, воспринявший теоретические положения Д.С. Милля и считавший себя его последователем. В отличие от Милля, который занимался логико-теоретическим анализом естественных наук, Бэн обращался, во-первых, к кон­кретному анализу естественнонаучных фактов — явлений физио­логии нервной системы и прежде всего физиологии органов чувств, во-вторых, к психологическому анализу обыденной дея­тельности человека, и, в-третьих, к анализу истории научных от­крытий, технических изобретений, искусства. Все эти факты он пытался соотнести с умственной деятельностью. Последнему вопросу он посвятил специальное сочинение «Ощущения и интеллект»[39].

Все проявления умственной деятельности Бэн последователь­но сводит к первичным свойствам ума: сознанию разницы, со­знанию сходства и удерживанию или памяти. Свойства эти дей­ствуют совместно. В каждом акте дознания сопоставляются два явления и познаются их отношения. Процесс отождествления, подразумеваемый сходством, служит средством умственного воспроизведения или репродукции в форме идей (прошлых и ис­чезнувших ощущений. Условиями, способствующими мышлению, являются повторяемость и внимание. Первичных свойств ума оказывается достаточно для выполнения мыслительной деятель­ности, которая ограничивается ассоциированием идей сходных, различных или же сходных и различных разом. «Всякое соб­ственно умственное отправление заключает в себе одно или бо­лее из этих свойств и ничего другого»[40], — писал Бэн.

Закон ассоциации по смежности и закон ассоциации по сход­ству Бэн считал двумя основными законами (мышления. Перво­му подчинены память, привычки, приобретенные качества. Бла­годаря ассоциации (по смежности ум воссоединяет идеи действия с идеями ощущения и чувств. «Действия, ощущения и состояния чувства, встречающиеся вместе или в тесном преемстве, стремят­ся возникать вместе, или связываются так, что, когда впоследствии является в уме одно какое-либо из них, остальные бывают готовы воссоединиться с ним в идее»[41].

Главную роль в мышлении Бэн отводит ассоциациям по сходству, которые опираются на процесс отождествления. Коль скоро совершается отождествление двух явлений сознания, со­вершается ассоциация. Таким образом, мысль наша движется от одного отождествления к другому. Процесс обобщения для Бэна — вид ассоциации по сходству[42].

На ассоциации по сходству основаны следующие мыслитель­ные действия: 1) классификация, отвлечение, обобщение поня­тий. Отвлеченная идея представляет то, что выражает общее в группе впечатлений; 2) индукция, посредством которой полу­чаются суждения. В своей первоначальной форме умозаключение идет от частного к частному путем индукции и таким путем об­разуются общие положения; 3) дедукция, вывод, отправляющие­ся от общего положения, которое представляет собой упрощен­ные и сгруппированные под одной формулой частные положения. Прием умозаключения идет всегда от частного и приходит к частному же, переходя через общее, представляющее скопление частностей.

Принимая субъективно-идеалистическую схему познаватель­ного процесса, Бэн пытается анализировать факты. И здесь пе­ред ним возникают трудности, заставляющие отступать от при­нятых теоретических положений и стихийно приближаться к материалистическим выводам. Отступление от теоретических положений идет по двум линиям. Во-первых, факты из области физиологии органов чувств свидетельствовали о зависимости ощущений от работы мозга и органов чувств, а также о зависи­мости ощущений от предметного мира. И эта связь ощущений с материальным миром выступает у Бэна достаточно отчетливо, входя в противоречие с исходной характеристикой ощущений, определяющей и характеристику мышления. Во-вторых, подвер­гая психологическому анализу примеры, взятые из жизни, на­учные открытия, технические изобретения, Бэн прямо переносит принципы ассоциации на продукты человеческой культуры, пы­таясь найти в них проявление ассоциаций по смежности и по сходству как универсальных закономерностей[43]. К ассоциациям по смежности он относит, например «области ремесленной инду­стрии» и «высшей индустрии», «приобретения в области языка», «приобретения в изящных искусствах» и т. д.

Бэн пробует свести все достижения человеческой мысли в науке и технике к ассоциациям по сходству, опирающимся на установление тождества. В научных открытиях, уверяет он, можно проследить работу «великой интеллектуальной силы сходства» Открытие всеобщего тяготения Ньютоном, открытия Уатта, Деви, Линнея и многие другие научные открытия Бэн сводит к способности усматривать сходство[44].

Во всех случаях обращения Бэна к примерам, взятым из жизни, обнаруживается искусственность теоретического постро­ения, опирающегося на постулат о замкнутости сознания в самом себе. Принятые теоретические положения вступают у него в противоречие с конкретным анализом житейских фактов Вни­мательный и тонкий наблюдатель, Бэн при анализе примеров, взятых из жизни, становится на точку зрения стихийного мате­риализма. Он дает конкретные описательные характеристики различных видов ассоциаций, показывает их роль в мыслитель­ной деятельности и вопреки философским воззрениям устанав­ливает их обусловленность внешними воздействиями и деятель­ностью самого человека[45]. Так обстоит дело, когда он рассмат­ривает ассоциации движений и выявляет связь сознания с дея­тельностью человека, когда он анализирует практику человека и переходит от идеалистически понимаемого опыта к употребле­нию слова «опыт» в материалистическом смысле, т. е. включает в него практическую деятельность человека. Связывая законы ассоциаций с практикой человека, не укладываясь в принятые теоретические схемы, Бэн тем самым опровергает их.

Мы сталкиваемся и с другими ограничениями, которые накладывает эта схема на конкретный анализ Бэном житейских случаев Речь идет о представлении умственной деятельности как некоего сложения простых элементов, прибавления одного к другому вне всякого преобразования и перехода от низшего уровня к другому—высшему Характерно высказывание самого Бэна «Важно заметить, что наши более сложные приобретения суть род заплат»[46]. С этой точки зрения обобщение не дает ни­чего нового, а общие принципы являются только частью кон­кретного.

Явная недостаточность принятых законов ассоциации для объяснения движения мысли к новому, неизведанному толкала к поискам новых закономерностей. Бэн выделяет в дополнение к основным законам ассоциации закон сложной ассоциации и закон творческой, или конструктивной, ассоциации. Первый из них он формулировал так. «Прошедшие действия, ощущения» мысли или эмоции воспроизводятся легче, когда они ассоцииро­ваны по смежности или по сходству с более, чем одним настоящим предметом или впечатлением»[47]. Второй — заключается в дополнении ассоциаций по сходству усилиями воли и чувств, которые дают стимул и руководство течению ассоциаций. Таким путем Бэн стремится преодолеть упреки в репродуктивности мышления и ответить на вопрос о том, как возникают новые мысли.

В творческом умственном процессе Бэн выделяет три усло­вия: «1. Должно существовать подчинение отдельных элементов. 2 Должна существовать идея, план или восприятие желаемых сочетаний, некоторый умственный абрис того, что давало бы нам знать, когда комбинация удачна. 3. Существует ряд опытов или процесс попыток и ошибок. Чувство недостаточности возбуж­дает другую попытку, и так далее, пока известная проба не бу­дет иметь успеха. Момент успеха сопровождается некоторым довольством или возвышением, при котором возникает усилен­ная готовность поддерживать счастливую комбинацию; и обсто­ятельства, таким образом, бывают в высшей степени благопри­ятны для начала прочной ассоциации»[48].

Бэн разбирает разного рода конструктивные ассоциации механические, словесные, эмоциональные, конкретно-абстрактные. И он снова смещает психологический анализ. Не будучи в со­стоянии решить кардинальный вопрос отношения сознания и деятельности человека, он ищет законы ассоциаций в явлениях сознания, отрывая их от деятельности человека, или рассматри­вает деятельность человека вне связи с сознанием и стремится подвести ее под законы ассоциаций.

Г Спенсер первый применил прогрессивную идею эволюции к психическим явлениям. Он попытался создать всеобъемлющую картину истории органической жизни, включив в нее и психиче­ское развитие человека вплоть до его высшей формы — мышле­ния. Закон упрочения ассоциаций от их повторения, принятый ассоциативной психологией, приобретал у Спенсера новый смысл. Он перенес его с истории индивида на историю рода. Ассоциации, закрепляясь повторением, передаются по наследству. То, что апостериорно для рода, становится априорным для индивида. Необ­ходимые и всеобщие свойства человеческого сознания — первич­ные интуиции отождествления и различения, сознавание сосуще­ствования и последовательности, причинности — являются про­дуктами эволюции элементов психики от низших форм до выс­ших.

В отличие от других представителей ассоциативной психоло­гии, считавших простейшим элементом сознания чувствования, Спенсер вводил еще одну категорию простых элементов — отно­шения между чувствованиями. У него сознание по своей струк­туре распадается на два взаимосвязанных разряда первичных простых элементов — чувствований и отношений. И тот и другой разряд простых элементов определяется природой самого со­знания[49].

Простейшим является отношение между двумя чувствовани­ями, т. е. переход от одного состояния сознания к другому. Такой переход предполагает мгновенный толчок, произведенный наступлением нового состояния. Отношения выполняют функцию объединения чувствований в более или менее сложные группы сосуществования и последования. Группы эти затем вступают во взаимные отношения одна с другой и сливаются в более слож­ных комбинациях, образуя таким путем высшие душевные по­строения.

Развитие духа есть прогрессивная интеграция, которая идет в направлении возрастания разнородности интегрированных агрегатов чувствований. В области мышления разнородность до­стигает наибольшего развития в сформировавшихся идеях или понятиях.

В основе знаний лежит «закон состава», согласно которому первичной является ассоциация по сходству между каждым отдельным чувствованием и тем родом или классом предыдущих чувствований, который сходен с данным и к которому он отно­сится. Соединение настоящих чувствований с прошлыми идет и целыми группами, так что сходные отношения настоящего сли­ваются со сходными отношениями прошлых чувствований, обра­зуя идеи отношений. Так, выделение отношений сосуществова­ния ведет к их абстракции, которую мы знаем как пространство. Абстракция отношений последовательности представляет собой время. Мышление путем длинного ряда разных построений мож­но разложить на составляющие его группы чувствований. И в конце концов всякое мышление от самых отвлеченных и сложных умозаключений до элементарной интуиции состоит в установлении отношений сходства и несходства между двумя чувствованиями. Всякий акт познания должен быть актом инте­грации состояний сознания, в то же время, чтобы находились материалы для мысли, необходима ежеминутная дифференциа­ция состояний сознания. Следовательно, всякий умственный акт представляет собой непрерывную дифференциацию и интегра­цию состояний сознания.

Осуществляя таким образом перенос эволюционно-исторического принципа в область высших форм (психической деятельно­сти — мышления, Спенсер остается в пределах принятой ассо­циативной психологией концепции сознания. Но введение в пси­хологию ведущего принципа эволюционной биологии, согласно которому движущая сила развития лежит в приспособительных взаимоотношениях организма с окружающей средой, заставляет его вступить в противоречие с этой концепцией. Следуя этому принципу. Спенсер переходит к объективному методу и дает си­стему объективной психологии.

С новых позиций Спенсер дает новое определение психологии как науки, предмет которой «не есть соотношение между внутренними явлениями; не есть также соотношение между внешни­ми явлениями; но это есть соотношение между этими двумя соотношениями»[50]. Отсюда следует и новое опре­деление мышления.

Общий и специальный анализ дается Спенсером при помощи субъективного метода — интроспекции. В общем и специальном синтезе он следует объективному методу и рассматривает психи­ку в ее связи с внешней средой. Применяя общий принцип эво­люции, Спенсер выводит умственную деятельность из последо­вательного ряда превращений в органической эволюции элемен­тарных чувствований, устанавливающих соответствие организма со средой, в инстинкт и разум. «Мыслительность, — пишет Спен­сер, — рассматриваемая с самых разнообразных сторон, состоит в установлении соответствий между отношениями в организме и отношениями в среде, а все развитие мыслительной способности может быть формулировано как прогресс таких соответствий в пространстве, во времени, в специальности, в общности и в слож­ности»[51].

Как же Спенсер соотносит такие, казалось бы, противореча­щие друг другу взгляды? Разделив психологию на субъективную и объективную, он подчиняет вторую первой «...Объективная психология не может существовать, как таковая, не заимствуя своих данных от субъективной психологии»[52]. Противоречие двух си­стем — субъективной и объективной — в эволюционном ассоциационизме Спенсера, являющееся результатом столкновения науч­ного знания с идеалистической методологией, разрешается у Спенсера в пользу последней. Соответственно этому Спенсер под­вергает преобразованию понятие среды, которое казалось бы противостоит сознанию как внешняя, независимая от него дей­ствительность, подчиненная объективным законам Он считает понятие среды соотносительным с действиями организма, это лишь сфера проявлений этих действий, а действия требуют вне­сения элемента сознания и, таким образом, относятся к субъек­тивной психологии. В ходе рассуждений Спенсер, подставляя принятую им трактовку среды в определение мышления, реали­зует линию субъективного идеализма. Построения Спенсера сводятся к тому, чтобы через объективную психологию установить господствующее положение науки о духе — психологии — над науками о природе. Поэтому большое научное начинание Спенсера — разработка системы психологических понятий, соответ­ствующих эволюционной теории, повертывается им в конце кон­цов к старым догмам.

Как мы видим, у Милля, Бэна, Спенсера ясно обнаруживают­ся те пределы, которые налагает теоретическая схема, и те про­тиворечия, которые возникают при соотнесении психологиче­ского исследования, опирающегося на интроспективную концеп­цию сознания, с принципами и данными естествознания и жиз­ненной практикой. Как только психологи-ассбциационисты про­буют применить свои постулаты к анализу конкретных фактов, они сталкиваются с неразрешимыми для них противоречиями.

Все попытки ассоциативной психологии снять противоречия между теорией и фактами неизменно вели к выходу за пределы сознания, обнаруживали две основные взаимосвязанные зависи­мости: во-первых, зависимость мышления от окружающей чело­века действительности и от его практической деятельности, а во-вторых, зависимость мышления от материального субстрата пси­хики — нервной системы, в первую очередь мозга и органов чувств человека. Зависимости эти настойчиво пробивали себе дорогу, но в ассоциативной психологии они получали извращен­ное толкование, вытекавшее из принятых философских взглядов. При определении психического как бытия особого рода, незави­симого от материального бытия, из психических явлений выклю­чалось познавательное отношение субъекта к объективному миру, определяющее основную, исходную характеристику приро­ды психического. Ассоциативная психология не могла ответить на неизбежные вопросы о том, в чем состоит качественное отли­чие мышления от ощущения, как мышление открывает новое для Человеческого ума, как позволяет человеку познавать неведомое, откуда возникает целенаправленность мышления, почему актуа­лизируются такие ассоциации, которые относятся к решаемой задаче, каким образом возникает замысел решения и как он реа­лизуется, чем отличается мышление при решении определенной задачи от свободного ассоциирования.

В поисках ответа на эти и многие другие возникавшие вопросы, на которые не могла ответить ассоциативная теория, психо­логи приступили к специальным исследованиям мышления, противопоставляя их ассоциативной психологии. Но этому предшествовало внесение эксперимента в психологическую науку, кото­рое началось с области ощущений и восприятия.

Экспериментальное направление ассоциативной психологии и вопросы мышления.

Введение в психологию эксперимента открыло новый период в истории психологической науки. Первые психологические экспериментальные исследования, проведенные В. Вундтом, а затем его многочисленными учениками и последователями[53], развертывались на основании ассоциативной доктрины. Однако ассоциа­тивная психология, вступая на новый путь и делая важный шаг к сближению с естествознанием, ни в какой мере не хотела поступаться своими теоретическими принципами: интроспективной концепцией сознания, учением о внутреннем опыте и субъектив­ным психологическим методом. Она сохраняла свое понятие о структуре сознания и об ассоциативных законах, определяющих течение психических явлений. По-прежнему заявляя об отказе от «метафизики», под которой подразумевались философские про­блемы науки, психология и в новых условиях исходила из идеа­листической трактовки природы психического. По-прежнему сво­ей задачей она считала описание и классификацию психических фактов, а критерием их — все, что дано сознанию.

Сближение с физиологией осуществлялось на основе теории психофизического, вернее, психофизиологического параллелиз­ма. Психологический эксперимент строился на сочетании объек­тивных физиологических методов, заимствованных в первую очередь у физиологии органов чувств, с интроспективным мето­дом. Объективные средства исследования применялись, как то утверждали адепты экспериментальной психологии, для того, чтобы создать лучшие условия для интроспекции и для точной регистрации полученных таким путем результатов. Однако для высших психических процессов, в числе которых было мышление, эта связь психических и физиологических процессов отрицалась и они оставались за пределами экспериментального исследова­ния. Такое разграничение послужило основанием для разделения эмпирической психологии на две дисциплины: физиологическую психологию и автономную — учение о психических процессах без отношения к физиологическим[54].

Ассоциативной психологии экспериментальные исследования не только не помогли преодолеть трудности, с которыми она столкнулась, но и усугубили их. Решение вопросов мышления в этот период ясно обнаруживает те внутренние противоречия, ко­торые оказываются губительными для ассоциативной психологии. В новых условиях происходит отрыв ощущений от мышления, что наносит удар самой теоретической основе ассоциационизма — единому ассоциативному принципу построения всех психических образований из простейших состояний сознания. Углубляя этот разрыв, Вундт предложил и особый метод для изучения мышления — изучать его по продуктам человеческой культуры, что фак­тически подменяло изучение психологии мышления историей культуры. Оставляя главенство ассоциативного принципа для низших форм психической деятельности, Вундт утверждает но­вый принцип деятельности для высших форм психической жизни. Он развивает учение об апперцепции как синтетическом процес­се более высокого порядка, чем ассоциативные. В апперцепции он усматривает конечный детерминирующий фактор мыслитель­ной деятельности, считая, что в потоке явлений сознания их ассо­циации направляются апперцептивными процессами.

Вундтовское учение вызвало большие споры, поскольку оно вступало в противоречие со всей теоретической программой ассоциативной психологии. Такие крупные представители эксперимен­тального ассоциационизма, как Г. Эббингауз, Г. Мюллер, Т. Циген, не разделяли учения Вундта и продолжали считать первичными и универсальными законами законы ассоциации. Расходясь с Вундтом в отношении к учению об апперцепции, эти предста­вители экспериментальной психологии присоединялись к его решительному заявлению о том, что мыслительные процессы не могут подвергаться экспериментальному исследованию. Зани­маясь изучением ощущений, памяти, внимания, а также пред­ставлений, они в анализе фактов, особенно при изучении памяти, близко подходили к некоторым вопросам мышления, но в экспе­риментах не шли далее измерения скорости последовательных словесных ассоциаций, с помощью которых прослеживали тече­ние представлений и их актуализацию. Мышление характеризо­валось ими в соответствии с общими положениями ассоциативной психологии.

Г. Эббингаузу принадлежит следующее широко известное определение мышления: «Упорядоченное мышление, можно сказать, есть нечто среднее между вихрем идей и навязчивым представ­лением. Оно состоит в чередовании представлений, которые не только ассоциативно связаны между собой, как звенья одной цепи — хотя и это необходимо для мышления,— но вместе с тем подчинены другому господствующему представлению и содержатся в нем; отношение всех их в совокупности к выс­шему представлению есть отношение частей к целому»[55]. Он, таким образом, выделяет иерархию представлений или идей, которая подчиняется главной идее, но раскрывает свое содержа­ние в определенной последовательности, определяемой опять-таки ассоциативными законами. Целое распадается на частич­ные представления и частичные мысли. При известных обстоя­тельствах целое образует очень сложную и богато расчлененную систему господствующих и подчиненных представлений различных степеней. Наивысшим из них является представление цели, и ему подчиняются все остальные. Путем введения понятия пер­северации Эббингауз делает попытку объяснить целенаправлен­ность и упорядоченность хода ассоциаций в мышлении. Тенден­ции каждого представления вызывать другое была противопоставлена противоположная тенденция — всякое представление, возникшее в сознании, стремится к тому, чтобы укрепиться и за­держаться в нем.

Содержание господствующих представлений, равно как и частичных, которые в них сочетаются, а также способ, каким они связаны с объединяющей их главной мыслью, основано только на опыте, т. е. на испытанных ранее состояниях сознания. Самое возникновение представлений и их чередование обусловлено ассоциациями. Обратим внимание, что и у Эббингауза содержание мышления ограничено рамками сознания. Оно черпается из про­шлых переживаний. Но хорошая память может приспособить мышление лишь к самым простым и наиболее часто повторяю­щимся комбинациям явлений. При встрече с более сложными отношениями к ней присоединяется внимание. Включая в мысли­тельную деятельность внимание, Эббингауз противопоставляет его ассоциативным процессам. Если ассоциативные процессы бе­рут верх над функцией внимания или слишком слабо проявляют себя в сравнении с последней, то возникают те вышеупомянутые два отклонения от правильного мышления, крайними степенями которых будут вихрь идей и навязчивые представления.

Экспериментальные исследования Эббингауза, сосредоточен­ные на проблеме памяти, поставили вопрос о тождественности воспроизведения психических процессов, сохраненных памятью, и в связи с этим, вопрос о том, действительно ли мыслительные процессы складываются из ассоциации неизменных репродуци­руемых идей и вновь испытываемых ощущений. Эббингауз, вы­деляя в процессе памяти факты тождественности, решил этот вопрос в пользу известного положения ассоциативной теории о неизменности элементарных частиц сознания, но последующие экспериментаторы все более утверждались в том, что память преобразует идеи. Этот вывод уже подрывал исходное положение ассоциационистов о том, что процесс мышления включает тождественное воспроизведение прошлого.

Противоречие, которое возникает в экспериментальной психологии между исконным положением ассоциативной психологии о сведении всех психических образований к ассоциации простых элементов и разделением психических процессов на низшие и высшие, особенно резко выступило у Т. Цигена. Следуя основным принципам ассоциативной психологии, которые он упорно отстаивает, Циген разлагает всю умственную деятельность на последовательный ряд ассоциаций представлений. Понятия, суж­дения и умозаключения Циген характеризует как ассоциацию представлений. «...Суждение, — пишет он, — представляет собою более высокую ступень развития обыкновенной ассоциации, а не нечто совершенно отличное от нее... Существенный признак его состоит в том, что оно опирается на более близкую и тесную ас­социацию своих представлений, на чем и основывается наше при­тязание считать его правильным»[56]. Ничего иного в суждениях как одновременного появления представлений или соответству­ющих им ощущений Циген не видит. Понятие «близкой» и «тес­ной» ассоциации он вводит, чтобы исключить в ассоциативном ряду противоположные представления и объяснить, таким обра­зом, направление хода мышления. Суждения являются той изб­ранной ассоциацией, где нет противоречивых представлений. Умозаключение представляет собой ассоциацию суждений — по­сылок и вывода, или заключения.

Последовательность течения представлений, которая обус­ловливает мышление, зависит, по мнению Цигена, от действия четырех факторов: ассоциативного сродства, отчетливости пред­ставлений, чувственного тона и констелляции. Под констелля­цией понималось взаимодействие представлений, определяющее их осознавание в определенной очередности. В результате тако­го взаимодействия одни представления замедляют или ускоряют репродукцию других. Этот фактор призывался на помощь, чтобы объяснить, как возникают фантастические картины и разные капризы мысли, в которых нельзя проследить ассоциативный ряд.

Вопреки первоначально принятым ограничениям сферы деятельности физиологической психологии низшими психическими процессами Циген приходит к заключению, что в отношении мышления, которое относится к высшим процессам, «основная проблема физиологической психологии состоит в том, чтобы все множество различных форм нашего мышления, вплоть до самых сложных доказательств, свести к простой ассоциации идей и ее законам»[57]. Он возвращается к утверждению: «возможно, что тот или другой наш взгляд будет видоизменен дальнейшими ис­следованиями, но основная мысль о сводимости всех наших про­цессов мышления к ассоциации представлений во всяком случае будет сохранена»[58].

Несмотря на попытки уйти от философских проблем науки, Циген вынужден ответить на кардинальный вопрос об отноше­нии психического к материальному. И ответ этот он ищет в ма­хизме или, как он его называет, «критическом монизме». Эта те­ория, по его признанию, «одна остается в пределах естественно­научной психологии». В согласии с ней Циген пишет: «Первона­чально нам дано только психическое и ничего вне и помимо него... Первоначально нам дан только психиче­ский ряд. Материальный же ряд есть часть психического ря­да, он покрывается нашими ощущениями и своеобразно преобра­зовывается только нашей ассоциацией идей»[59].

Крупнейший представитель экспериментального направле­ния ассоциативной психологии Г. Э. Мюллер ограничил свои экспериментальные исследования областью памяти, выясняя процессы актуализации ассоциаций[60]. Пользуясь методом запоминания бессмысленных слогов, предложенным Эббингаузом, а также словесными ассоциациями, Мюллер собрал большое количество фактов, которые подверг тонкому анализу. Он подходил к выводам, касающимся мыслительной деятельности, но не брал­ся за ее экспериментальное исследование. Будучи одним из позд­них представителей экспериментального ассоциационизма, Мюл­лер противопоставлял свои данные исследованиям противни­ков ассоциативной психологии — представителям Вюрцбургской школы и гештальт-теории, занимавшимся изучением мыслительной деятельности с иных теоретических позиций. Он считал несостоятельными все их возражения против ассоциативной теории умственных процессов и полагал, что факты, обнаруженные в работах Уатта, Аха, Коффки и Зельца, не доказывают существо­вания закономерностей, отличных от ассоциативных процессов. Мюллер видел необходимость дальнейшего экспериментального исследования ассоциативных процессов и более полного выяв­ления условий возникновения и актуализации ассоциаций. Он указывал, что важное значение для этого имеет мыслительная обработка запоминаемого материала, образование комплексов и сознавание цели. В законы воспроизведения он вводил законы субституции, персеверации, взаимодействия воспроизводитель­ных тенденций, а также зависимость появления представлений от внутреннего внимания. При воспроизведении заученного Мюл­лер сделал попытку выделить особый род ассоциаций, связанных с воспоминанием о приеме выполнения тех или иных заданий, сознавание которого происходит в общем виде[61].

Таким образом, экспериментальное направление ассоциатив­ной психологии затрагивало вопросы умственной деятельности в экспериментальных работах только в связи с актуализацией ассоциаций и измерением скорости последовательных словесных ассоциаций.

Критика ассоциативной психологии и ее роль в формировании психологических теорий мышления.

Последующая история психологии связывается с ассоциатив­ной психологией сложными отношениями, поскольку новые психологические теории вырастали на основе критики этой доктри­ны: или как ее дальнейшее развитие и преобразование или как противопоставление ей. Полемика с ассоциативной психологией сопровождала рождение новых психологических теорий[62]. Эта доктрина оказала большое влияние на тех психологов, которые занялись в дальнейшем исследованием мышления. Дискуссии об основных теоретических положениях ассоциативной психологии, начавшиеся во второй половине прошлого века, с новой силой разгорелись в начале нашего века, когда в психологических тео­риях были сформулированы и противопоставлены ассоциативной доктрине новые теоретические принципы. Проблема мышления привлекла к себе особое внимание, потому что в ее решении слабые стороны ассоциативной теории были наиболее заметны. Психологические теории мышления или отвергали учение об ас­социациях и, отталкиваясь от него, противопоставляли ему свои положения (Вюрцбургская школа, гештальт-психология), или в какой-то мере примыкали к ней (разные течения бихевиориз­ма), или давали трактовку ассоциационизма с новых теорети­ческих позиций, как это было сделано в сеченовском учении.

Критика ассоциативной психологии западноевропейскими и американскими психологами была направлена против ее сенсуа­лизма, атомизма и механицизма[63]. Осуждению подверглась и пассивность духа, отдающего все движение психической жизни механизму случайных ассоциаций. Замечали, что той схеме, ко­торую предлагает ассоциационизм, противоречат единство соз­нания, его связность и непрерывность. Душевная жизнь, говори­ли многие, непрерывна и не расчленяется на отдельные элемен­ты, нет и воспроизведения «душевных атомов» в их неизменном виде.

Как указывал Ф. Бредли, элементы, которые репродуцируют­ся путем ассоциаций, не дают уверенности в том, что они при воспроизведении сохраняют свои качества. «То, что восстанавливается не только приобретает иные отношения, но и само иное. Оно утратило некоторые черты и некоторое облачение своих качеств, и оно приобрело некоторые новые качества»[64]. Иначе говоря, речь идет о том, что и при сохранении памятью любых психиче­ских явлений происходит их преобразование. Позже В. Джемс формулировал этот тезис Бредли так: «Постоянно существую­щая идея, или представление, которые периодически появляются перед рамкой сознания, представляют собой столь же мифиче­скую целостность, как валет пик»[65]. Бредли отмечал, что, соглас­но ассоциативной теории, ход мысли зависит от случайного сте­чения чувственных элементов, между тем необходим какой-то другой принцип, чтобы объяснить направленность и связность мыслительного процесса. Он утверждал, что «мышление контро­лируется объектом мышления»[66].

Ряд возражений сводился к тому, что целостные образования, которые получаются при соединении элементов, обладают свойствами, не принадлежавшими элементам, и не могут быть объяснены как сложение первичного ощущения с репродуктивным ощущением. Дж. Стаут, полагая, что психические элементы должны изменяться, когда они входят в новые комбинации, пи­сал, что ассоциативная гипотеза не в силах признать улавлива­ние формы комбинаций как особый психический элемент. «Воз­никшее в сознании целое для них (ассоциационистов. — Е. Б.) представляет собой просто сумму его наличных компонентов»[67].

Многие критики замечали, что ассоциативная психология не может объяснить возникновение и существование идей отношения двух состояний сознания. Ассоциативная схема не может объяснить тот факт, что мы сознаем отношения между первич­ными данными. И еще одно возражение: мышление является обобщением, а ощущения и их образы в своей основе единичны. По замечанию того же Бредли, ассоциации связывают только общее, а не частное, как представляет ассоциативная теория.

Наконец, третью группу составляли возражения против сенсуализма ассоциативной доктрины. Против сенсуализма были все критики ассоциационизма. Однако критика велась с пози­ций идеализма, который хотел снять противоречия ассоциатив­ной психологии путем полного отрыва сознания от внешнего мира. Эти возражения мотивировались, во-первых, тем, что явления, составляющие высшие душевные процессы, не представляют первичные чувственные данные в неизменном виде. Во-вторых, чувственные данные или представления конкретны, единичны, тогда как мышление всеобще. Ассоциативная теория, указывал Бредли, представляет идеи как оживленные копии чувственных данных. Но такие чувственные данные могут быть только част­ными, между тем в ассоциации содержится нечто общее, и это-общее требует объяснения, выходящего за пределы ассоциатив­ной схемы. Поскольку мысль обычно не относится к частностям, а обладает общим значением, ассоциативная теория не может объяснить мышление.

К критическим замечаниям, направленным против ассоциа­тивной теории, надо добавить замечание В. Уоррена, американ­ского психолога, занимавшегося историей ассоциативной пси­хологии. Он пишет: «Прежде всего... ассоциационисты подразу­мевали под термином «ассоциация» две или три весьма несход­ные операции. Одновременная ассоциация и последовательная ассоциация действуют различным образом; первая есть объеди­нение, вторая — изменение или переход от одного опыта к друго­му. Превращение или душевная химия, происходящая при одно­временной ассоциации, есть также операция иного рода. Объеди­нять эти три операции под одним названием «ассоциация» это словесное упрощение, едва ли оправданное фактами, с которыми мы имеем дело. Далее явления внимания и различения также» по-видимому, не поддаются объяснению в ассоциационистской трактовке. Эти явления, вероятно, включают различные операции над элементарными данными»[68].

По мере развития экспериментальных исследований критика ассоциативной психологии стала опираться на эксперименталь­ные факты. К. Левин в результате экспериментального изучения формирования навыков заявил, что законы, устанавливаемые ассоциативной психологией, не учитывают мотивировки как ус­ловия образования и воспроизведения ассоциаций. Необходимо должен быть привлечен дополнительный внеассоциативный принцип — мотивировка.

К критике несостоятельности ассоциативной теории в объ­яснении возникновения идеи отношений между идеями добавилось экспериментальное доказательство реакций животных на отношение раздражителей (опыты Келера над курами и шим­панзе, а затем опыты многих других исследователей).

Критические замечания о том, что мышление не может быть описано как слепое взаимодействие случайных элементов, а представляет собой направленный, упорядоченный, целеустремленный процесс, контролируемый и мотивированный, а также возражения против того, что мышление строится из неизменных чувственных элементов, репродуцируемых в ассоциациях, стали отправными пунктами дальнейших исследований психологии мышления. В них заложена проблематика, которая определила направление психологических исследований, специально посвященных мыслительной деятельности. Начались поиски условий, определяющих переход от механического случайного сцепления элементов сознания к направленному процессу. Поиски эти пош­ли в разных направлениях.

Одни направления, выступающие против ассоциаций как ос­новного принципа психической деятельности, оставались вес же в пределах общей интроспекционистской концепции сознания. Другие — поведенческие направления, пытаясь преодолеть интроспекционизм, удерживали принцип ассоциативных связей, но переносили его на связь стимулов с двигательными реакциями и, в конечном счете, снимали проблему мышления как таковую. Несмотря на различное отношение к стержневой идее эмпириче­ской психологии — ассоциационизму — и различие в отношение к проблеме сознания, западноевропейские и американские пси­хологические теории оставались объединенными общей позити­вистской методологией.

В корне противоположны были поиски новых путей в психо­логии, которые велись на основе материалистической филосо­фии и передового естествознания И.М. Сеченовым. Принимая факты ассоциации, он искал их объяснения в рефлекторной дея­тельности мозга. Рефлекторная концепция стала основой сече­новской материалистической программы развития психологии, а его теория мышления — пробным камнем новой психологической системы.

В западноевропейской и американской литературе по исто­рии психологической науки[69] и, в частности, по истории психо­логии мышления[70] утверждается взгляд, согласно которому общая линия развития прослеживается от ассоциативной психо­логии к рефлекторной теории И.М. Сеченова, учению И.П. Пав­лова и рефлексологии В.М Бехтерева и далее к современному американскому бихевиоризму, как вершине ассоциационизма. Зарубежные исследователи объединяют труды И.М. Сеченова, В.М. Бехтерева и И.П. Павлова в одно рефлексологическое направление, относят его к объективной психологии и рассмат­ривают, с одной стороны, в связи с ассоциативной психологией, а с другой, с американским бихевиоризмом. Э. Боринг «русской школе объективной психологии» отводит место в главе «Бихевиористика». В своей книге о мышлении Д. Хамфри в главу об ас­социациях включает, наряду с английской ассоциативной школой и ранними эксперименталистами, русскую школу Сеченова — Павлова и американских бихевиористов. Последние два направ­ления он называет объективной теорией ассоциаций и связывает их с теорией условных рефлексов, а общность с эмпирической психологией видит в принципах ассоциации. Объективная теория страдает, как указывает Хамфри, теми же недостатками, что и субъективная теория, т. е. теория эмпирической психологии. Это те три недостатка, о которых шла уже речь: механицизм, атомизм и сенсуализм. Для экспериментальной психологии, по его мне­нию, типической формой ассоциационизма и является бихевио­ризм.

Хамфри видит в бихевиоризме завершение сеченовско-павловской схемы и переносит на учение И.М. Сеченова и И.П. Пав­лова те же критические замечания, которые он делает бихевио­ризму. И это характерно. Дело в том, что коренное раз­личие этих направлений в психологии идет от их философских методологических основ, а этот вопрос западноевропейские и американские историки психологии обходят в силу своих позитивистских воззрений.

История психологических теорий мышления представится по-другому, если обратиться к теории Сеченова со стороны корен­ного отличия ее философских методологических основ и психо­логического содержания от теории эмпирической ассоциативной психологии и от теорий мышления западноевропейской и амери­канской психологии. Трудами Сеченова был открыт новый мате­риалистический путь исследования мышления, а рефлекторная теория обусловила новый подход к проблеме ассоциаций. При­знание Сеченовым факта ассоциации и место, которое он отводит в своем учении ассоциациям, никак не дают основания рассмат­ривать его рефлекторную теорию как продолжение ассоциатив­ной теории Милля, Бэна и Спенсера, с одной стороны, и как зве­но, связывающее эмпирическую психологию с бихевиоризмом, с другой.

Проблема ассоциационизма остается актуальной и до наших дней, так как принцип ассоциации психических явлений реально существует, издавна известен науке, а в действительности еще не получил достаточного объяснения, Можно отвергать фило­софские и психологические учения об ассоциациях, однако факт ассоциации отвергнуть нельзя, его надо принимать и объяснять. Не случайно учение об ассоциациях в разных формах суще­ствует на протяжении столетий, несмотря на всю его критику. К проблеме ассоциаций снова и снова возвращаются и физио­логи и психологи.