Глава VI. Мышление и навык в бихевиоризме и необихевиоризме. - Основные направления исследований психологии мышления в капиталистических странах - Шорохов Е.

Философские основы.

Бихевиоризм возник в Америке в начале XX в. Выступив против субстанционального понимания психики, это направление вообще отбросило понятие психики и сознания, а вместе с ними и интроспективный метод. Предметом психологического исследования вместо психики, понимаемой как особый замкнутый мир переживаний, было объявлено поведение, или реальная практическая деятельность. Тем самым бихевиористы устранили и понятие внутреннего опыта. Его место занял индивидуально приобретен­ный опыт поведения. Ощущение, восприятие, мышление и дру­гие понятия психических процессов или функций были растворены в этом недифференцированном понятии поведенческого опыта, в котором на первый план выдвигалась функция приспо­собления к окружающей среде.

Философская основа возникновения бихевиоризма — позити­визм в соединении с прагматизмом. Развитие бихевиоризма в значительной степени определялось эволюцией позитивизма. Классический бихевиоризм Уотсона своей философской основой имел позитивизм контовского типа. Необихевиоризм Толмена, Халла, Спенса и других психологов строился на позициях операционализма и логического позитивизма.

Как известно, Конт, обосновывая необходимость позитивного метода в науке, выступил против как теологических объяснений, апеллирующих к сверхъестественным силам, так и метафизиче­ских теорий, объясняющих наблюдаемые факты действием осо­бых субстанций, или сущностей.

Из этих правильных критических замечаний Конт, однако, сделал неверный вывод. Вместо того чтобы попытаться научно определить понятие сущности вещей, он предложил его отбросить и оставить лишь понятие явлений. Вытекающий отсюда по­зитивный метод отказывается «от познания внутренних причин явлений и стремится, правильно комбинируя рассуждение и на­блюдение, к познанию действительных законов явлений, т. е. их неизменных отношений последовательности и подобия»[177].

Распространение этого положения на область психологии привело Конта к резкой критике интроспективного метода и основанной на ней идеалистической психологии.

Основным методом психологии, как и всех других наук, должно быть, по выражению Конта, «наблюдение вне себя». Метод же внутреннего наблюдения порождает псевдонауку, вы­рывающую психические явления из тех причинно-следственных отношений, в которые они естественно включены.

Против этой психологии с ее интроспективным методом с по­зиций контовского позитивизма и выступил Уотсон. В статье «Психология с точки зрения бихевиориста»[178] он объявил, что предметом научной психологии могут быть лишь прямо наблю­даемые явления — различные реакции человека и животных. Причиной их являются не особые психические силы, а воздей­ствия окружающей среды. Соответственно психологическое ис­следование Уотсон свел к установлению корреляции между дву­мя видами наблюдаемых явлений — стимулами и реакциями. Связь, или ассоциация стимула и реакции, стала основной еди­ницей анализа поведения.

Такое позитивистское понимание предмета психологии было подкреплено распространившейся в начале XX в. философией прагматизма.

Как известно, прагматизм на первый план выдвигает понятие деятельности, или практики. Основным в деятельности он счи­тает функцию приспособления к окружающим условиям, дости­жение успеха. С точки зрения прагматизма, эту функцию выпол­няют и мысли человека, представляющие собой лишь инструмен­ты приспособления к среде. Один из создателей прагматизма, В. Джеме, писал, что все наши теории являются умственными способами приспособления к действительности[179]. Растворяя, та­ким образом, мышление в биологической функции приспособления человека к среде, прагматисты выбрасывают понятие позна­ния из своего философского обихода.

Характерное для прагматизма отрицание познавательной функции мышления, растворение мышления в биологической функции приспособления, антиинтеллектуализм, в полной мере выражающие идеологию практицизма, стали отличительными чертами поведенческой психологии.

Естественнонаучной предпосылкой бихевиоризма были исследования поведения животных, проводившиеся Лебом, Бером, Икскюлем и другими представителями сравнительной психоло­гии. Уотсон продолжил экспериментальные исследования Торндайка, совместно с Р. Иерксом изучал условные секреторные ре­акции у собак.

Первоначально экспериментальному исследованию подверг­лись простейшие формы поведения. Полученные факты далеко не всегда укладывались в рамки формулы «стимул — реакция». Бихевиористы тех дней могли бы оказать словами Ф. Гейдера, произнесенными им в 1955 г. на первом американском симпозиу­ме по познанию: «Я симпатизирую тем, кто ограничивает иссле­дования лишь прямо наблюдаемым. Единственно, что меня бес­покоит, так это то, что данное правило „не работает”»[180].

Исследование более сложных форм поведения привело В. Хантера к заключению о непригодности этой формулы для их объяснения. Он предложил ввести в старую бихевиористическую формулу «стимул — реакция» новые понятия символиче­ских процессов, опосредствующих наблюдаемое извне поведение животных[181].

К 30-м годам бихевиоризм Уотсона, не выдержав экспериментальной проверки и оказавшись бессильным в изучении сложных форм поведения животных, не говоря уже о человеке, сменился рядом необихевиористических теорий. Новый период развития бихевиоризма охарактеризовался значительным расширением его естественнонаучной базы и некоторым изменением его философских основ.

Для создания новой психологии поведения было использова­но учение И.П. Павлова, которое в те годы привлекло внимание американских психологов[182].

В результате влияния павловского учения на бихевиоризм возник ряд так называемых теорий обусловливания, или образо­вания условных реакций. К ним относятся теории К. Халла, Б. Скиннера, Э. Газри, О. Маурера и др.

Уотсоновская схема «стимул — реакция» была подвергнута резкой критике. «Может быть, — писал К. Халл, — никакие теоре­тики не были более наивными в своих попытках построить систе­мы, чем те, которые в принципах стимула—реакции искали главное объяснение форм поведения, обычно называемых ум­ственными»[183]. Большинство новых теорий дополнило двучленную формулу «стимул — реакция» средним членом. Стимул в этих теориях стал называться независимой переменной, реакция — зависимой переменной, а средний член — промежуточной пере­менной.

Введение в бихевиористическую теорию под давлением фак­тов понятия промежуточных переменных противоречило позитивистоко-эмпиричеокой основе психологии поведения: ведь проме­жуточные переменные не могли наблюдаться непосредственно. Выйти из этого затруднения бихевиористам помогли философ­ские направления логического позитивизма и операционализма, ставшие методологической основой современной психологии по­ведения.

Логические позитивисты положения всякой науки объявляют чисто логическими конструкциями. Значимы для них лишь те положения науки, которые могут быть разложены на простые предложения, содержащие понятия простейших физических ка­честв и действий. Спенс, один из крупных представителей совре­менного бихевиоризма, называя такую позицию логическим би­хевиоризмом, пишет, что логический бихевиоризм является ме­тодологической основой теорий большинства современных психо­логов поведения[184].

Операционализм же содержание научных понятий сводит к системе экспериментальных операций, которые выполняются ученым и могут быть повторены любым наблюдателем. «Поня­тие является синонимом соответствующей системы операций» — гласит ведущее положение основоположника операционализма Бриджмена. Такое отождествление понятий с системой операций означает устранение из содержания понятий объективной дей­ствительности, превращение их в отражение деятельности экс­периментатора.

Касаясь с этих позиций понятия промежуточных переменных в теориях обусловливания, Спенс пишет: «Единственные значе­ния, которые в настоящее время имеют эти теоретические про­межуточные построения, даны уравнениями, связывающими их с известными экспериментальными переменными измерениями окружающих условий, с одной стороны, и измерениями поведе­ния — с другой. Такие уравнения образуют определение этих терминов»[185].

Введение промежуточных переменных на основе операциона­лизма и логического позитивизма стало одной из двух существенных черт, отличающих необихевиористические теории от бихевиоризма Уотсона.

Второй характерной чертой, отличающей необихевиористические теории, явилось, как уже говорилось, использование ими открытых И.П. Павловым закономерностей образования поло­жительных и тормозных условных рефлексов, проходящих в ходе своего образования стадии генерализации и дифференцировки.

Переход бихевиористических теорий на новые естественнона­учные и философские позиции очень ярко проявился в отношении проблемы мышления.

Проблема мышления в раннем бихевиоризме.

В уотсоновской теории мышления гипертрофия поведения до­стигла своего максимума. Уотсон лишил мышление познаватель­ного значения и по существу отождествил его с поведением.

Разделяя поведение на внешнее (непосредственно наблюдае­мое извне) и внутреннее, Уотсон последнее и называл мышлени­ем в широком смысле слова, или умственной деятельностью. Умственная деятельность, вызываясь внешними стимулами, мо­жет отсрочивать и опосредствовать видимое поведение. «Там, где эксплицитное поведение отсрочивается (т. е. где происходит обдумывание), время, протекающее между стимулом и ответом, отводится имплицитному поведению («мыслительным процес­сам»[186]). Умственная деятельность оказывается оторванной от мозга, от работы коры больших полушарий. По сравнению с не­посредственно наблюдаемым поведением мыслительная деятель­ность, по мнению Уотсона, отличается лишь очень большой свернутостью, сокращенностью. Мышление, пишет он, «по существу не отличается от игры в теннис, плавания и любой иной, непо­средственно наблюдаемой деятельности, за исключением того, что оно скрыто от обычного наблюдения и в отношении своих компонентов является в одно и то же время и более сложным, и более сокращенным, чем это мог бы подумать даже самый смелый из нас»[187].

Уотсон подчеркивает сходство мышления и поведения как по функциям, так и по закономерностям протекания. Полностью игнорируя социальную обусловленность мышления, он считает, что основная его функция — обеспечить приспособление орга­низма к окружающей среде. В этой функции растворяется по­знавательное значение мышления. Из формы отражения окру­жающей среды мышление превращается в совокупность реак­ций, вызываемых окружающей средой.

Закономерности мышления Уотсон сводит к закономерности образования навыков.

Согласно Уотсону, организм приобретает навык путем проб и ошибок. Такую характеристику приобретения индивидуального опыта Уотсон заимствовал из сравнительной психологии. Выра­жение «пробы и ошибки» впервые употребил А. Бэн при описа­нии «конструктивного интеллекта». Это выражение подхватил Л. Морган, применив его для описания поведения животных, приспосабливающихся к новым условиям. Однако у Моргана это понятие, так же как понятие ассоциации, не было свободно от антропоморфизма.

Э. Торндайк также определил приспособительное поведение животных как состоящее из «проб и ошибок», ведущих к закреп­лению адаптивных реакций. Все действия путем проб и ошибок он свел к отбору двигательных реакций из инстинктивного ре­пертуара животных.

Выводы Торндайка и послужили основой бихевиористического представления о том, что интеллектуальное поведение заклю­чается в разнообразных моторных реакциях на целостную ситу­ацию, причем движения, ведущие к успеху, получают преимуще­ство перед остальными. Действия путем проб и ошибок Торн­дайк считал характерной чертой приспособительного поведения животных лишь до приматов. Уотсон распространил принцип проб и ошибок на мышление человека. «Мышление, — пишет он, — в узком значении этого слова, если включить в него обуче­ние, есть процесс, протекающий по методу проб и ошибок, — вполне аналогично ручной деятельности»[188]. Этим Уотсон, а вслед за ним и современные бихевиористы, ограничивает характери­стику мышления.

Проблема мышления в современном бихевиоризме.

Основы теории мышления современного бихевиоризма заложены Кларком Халлом. Он первый в 1930 г. применил общую необихевиористическую теорию поведения к анализу знаний, процесса решения задач, образования понятий. Идеи К. Халла развивают его ученики и последователи — Мальцман, Кендлер, Кофер и другие. Проблемой мышления занимаются Скиннер, Толмен и другие необихевиористы.

Современный бихевиоризм, следуя прагматической традиции Уотсона, определяет мышление как форму приспособления организма к новым условиям. Согласно бихевиористической точке зрения, эти новые условия представляют для организма проб­лемную ситуацию, или ситуацию задачи, поэтому процесс при­способления к проблемной ситуации описывается бихевиористами как решение задачи.

Определение мышления как решения задачи является пра­вильной, но совершенно недостаточной характеристикой. Огра­ничиваясь лишь описанием отношения стимула и непосредствен­но наблюдаемого поведения, бихевиористы по-прежнему не рассматривают мышление как психический процесс познания закономерных отношений между вещами, процесс отражения тех сложных (причинно-следственных, функциональных и т. п.) от­ношений между объектами, в которых раскрывается сущность предметов.

Так же как бихевиористы раннего периода, современные бихевиористы стирают грани между высшими формами познавательной деятельности человека и элементарными психическими процессами животных. «Там, где в качестве исследуемых ис­пользуются человеческие существа, — пишет Т. Квндлер, — ударе­ние делается на демонстрации универсальности поведенческих законов, полученных при экспериментировании на животных. Сходство является более важным, нежели различие»[189]. Перенося закономерности поведения животных на мышление человека, от­мечает американский психолог Улмен, бихевиористы доходят до абсурда. Так, К. Халл свои основные постулаты, долженствующие представлять общие законы поведения, выводит целиком из экспериментов на животных. Один из постулатов его общей теории поведения (7-й) выведен из количества пищи, необходимой для образования условных рефлексов у крыс, а в другом (13-м) — время реакции крыс принимается как об­щий закон поведения[190].

Лишь в самое последнее время бихевиористы начали иногда говорить о некоторых качественных особенностях мышления человека. Однако, следуя старым традициям, они продолжают сво­дить решение задач к процессу проб и ошибок или отбору приспособительных реакций, что целиком отвечает прагматическому подходу к мышлению как процессу приспособления к окружаю­щим условиям. Прагматическая направленность определения мышления как процесса проб и ошибок отмечается и самими американскими психологами. Ф. Босвелл, анализируя работу Дженнингса «Поведение низших организмов»[191], считает, что вы­воды автора относительно закономерностей поведения парамеций могут служить естественнонаучной базой прагматизма. «Прин­ципы такого интеллектуального действия, — пишет Босвелл, — ко­торое может быть найдено среди низших форм жизни, в высшей степени сходны с принципами, выраженными философией прагматизма, и было бы любопытно знать, почему прагматисты в об­щем недостаточно оценили замечательную книгу Дженнингса»[192].

Новым в современной бихевиористичеокой теории мышления является понятие промежуточных переменных, которое становит­ся центральным, поскольку позволяет ввести вопрос об умствен­ной деятельности, не наблюдаемой непосредственно извне, в круг изучаемых бихевиоризмом проблем.

Другой характерной чертой необихевиористского подхода к мышлению является попытка его представителей использовать при исследовании мышления теорию инструментального обуче­ния как приобретения особого рода условных связей.

Основной формой оперантного, или инструментального, обу­чения необихевиоризм считает условные двигательные рефлек­сы. Существенное отличие этих рефлексов состоит в том, что они сами выступают как орудия, инструменты добывания подкреп­ления. Например, голодные крысы, нажав однажды при обследо­вании клетки на рычаг и вызвав тем самым появление пищи в кормушке, будут постоянно действовать рычагом, подкрепляя тем самым условную двигательную реакцию. В отличие от этого условные секреторные или вегетативные реакции образуются в результате сочетания условных и безусловных раздражителей, вызывающих у живого существа те или иные реакции. Послед­ние, связываясь с условными агентами, сами никак не меняют внешнюю ситуацию и не могут предотвратить или обеспечить по­явление подкрепления. Они лишь указывают организму на при­сутствие или приближение какого-либо агента. Так как существенной частью инструментального обучения является отбор нужных реакций, то бихевиористы и пришли к заключению, что инструментальное обучение, или образование различных условных двигательных реакций, может служить моделью процесса решения задач.

На сходство этих процессов указывалось в ряде эксперимен­тальных работ. Исследуя, например, образование условных оборо­нительных рефлексов, Е. Герден[193] процесс формирования услов­ной защитной реакции рассматривает как пример решения задачи путем проб и ошибок. К аналогичному выводу приходят В. Келлог и И. Вольф[194]. Обобщая подобного рода эксперименты, О. Мауер пишет, что формирование двигательных условных рефлексов можно целиком и полностью свести к процессу решения задач[195].

Исследуя мышление как функционирование двигательных инструментальных реакций, бихевиористы сводят сущность ре­шения задач к отбору реакций. Этому процессу отбора реакций они противопоставляют отбор или дифференцировку раздражи­телей — стимулов. Последний процесс бихевиористы объявляют характерной чертой классического обусловливания. В связи с этим они разделяют формы обучения на различительное обуче­ние, которое представляет собой отбор стимулов, и обучение пу­тей проб и ошибок — отбор ответов[196]. Ограничивая инструмен­тальное (оперантное) обусловливание лишь отбором реакций, отрывая его от отбора или дифференцировки раздражителей, бихевиористы по существу подрывают выдвинутый ими же кри­терий выделения этой формы условных рефлексов. Ведь, по их словам, инструментальные реакции осуществляют практический контакт с окружающими организм объектами. Бихевиористы подчеркивают, что именно от такого оперирования предметами зависит подкрепление и закрепление инструментальных реакций. И в то же время в своем теоретическом анализе представители психологии поведения полностью отбрасывают отношение орга­низма к предметному миру.

Такая позиция привела в экспериментальной работе к отры­ву бихевиористских исследований по проблемам дифференци­ровки («различения») и генерализации от исследования процес­са решения задач.

Следует отметить, что все более широкое применение двигательных методик для изучения процессов дифференцировки и ге­нерализации приводит исследователей к выступлениям против такого разрыва различительного обучения и процесса «проб и ошибок». Экспериментаторы указывают, что дифференцировка также может рассматриваться как процесс проб и ошибок, или как решение задачи: животные должны «решить», какой из двух сходных раздражителей нужно выбрать, чтобы получить под­крепление.

Основные закономерности образования и функционирования инструментальных условных реакций необихевиористы объявили применимыми к промежуточным переменным. «...Имплицитные стимульно-ответные события повинуются тем же самым принци­пам, которые действуют в наблюдаемых отношениях стимула и ответа»[197].

Таким образом, производится объединение учения о промежуточных переменных и теории инструментального обучения. На этой основе и строится необихевиористическая теория мышле­ния и знания.

Навык как основная единица умственной деятельности.

Согласно необихевиористической теории, основной единицей мышления и умственной деятельности является навык. Однако используемое в данном случае понятие навыка отличается от аналогичного понятия в теории Уотсона. Последний под навыком понимал связь непосредственно наблюдаемой реакции с вызвав­шим ее стимулом. У современных бихевиористов навык представляет не наблюдаемую извне промежуточную переменную. Ряд бихевиористов предпочитает не конкретизировать содержа­ние этого понятия, ограничиваясь указанием на то, что оно пред­ставляет собой полезное логическое построение. Другие пред­ставители поведенческой психологии определяют навык физио­логически — как определенное видоизменение центральной нерв­ной системы, происшедшее в результате воздействия на нее фи­зического стимула и кинестезических импульсов от реакции. «По-видимому, навык, — пишет Кларк Халл, — в качестве невидимого условия нервной системы существует реально как в том случае, когда он не опосредствует действие, так и тогда, когда привыч­ное действие проявляется...»[198]. По его мнению, навык может вы­ражаться различными реакциями и проявляться по-разному в разных условиях.

В отличие от широко распространенного в других психоло­гических направлениях понимания навыка как ставшего автома­тизированным практического или умственного действия, бихе­виористы не вводят этот признак в определение навыка.

Выступая в качестве промежуточной переменной, навык тем не менее сохраняет характеристики инструментальной реакции, фигурируя как потенциальная форма такой реакции. В то же время в характеристику навыка вводится тот стимул, с которым условно связана данная инструментальная реакция. Таким об­разом, навык определяется как непосредственно не наблюдаемая связь стимула и реакции. Обозначается он знаком SНR; «S» вы­ступает в этой формуле как одна из главных характеристик на­выка, указывающая, с каким именно раздражителем связана реакция. Обычно в бихевиористических теориях под стимулом понимается непосредственно воздействующий на организм раз­дражитель. Но поскольку термин «навык» стал в необихевиористических теориях обозначать непосредственно не наблюдаемую, промежуточную переменную, эта характеристика навыка, есте­ственно, распространяется и на понятие стимула. Содержанием его в данном случае является уже не реальный предмет, а неко­торое представительство в организме ранее действовавших пред­метов (в форме «представления», «физиологического следа» и т. п.), видоизменяющее воздействие наличных стимулов на индивида.

Объявляя основой мышления потенциальную форму различ­ного вида инструментальных, или рабочих, двигательных реак­ций животных и человека, необихевиористы искажают суть мыслительной деятельности. В действительности основу этой деятельности образуют специфические познавательные (интеллектуальные) действия. Уже у высших животных любые инструмен­тальные операции формируются на основе таких простейших познавательных действий и включают их в свой состав. Так, на­пример, если крыса при наличии двух рычагов разной формы на­жимает лишь на один из них, открывающий доступ к пище, то рабочей реакцией здесь будет манипуляция рычагом. Этот инструментальный ответ сформировался на основе познавательных операций анализа и синтеза: животное должно было научиться ориентироваться попеременно на оба рычага, уметь сравнивать их, вычленять форму как существенный их признак и отличать одну конфигурацию от другой.

В ряде экспериментов эти познавательные действия были подвергнуты специальному исследованию. Так, Хантер подробно наблюдал за поведением животных в ходе дифференцировки ими геометрических фигур, укрепленных над дверцами в стенке бассейна, наполненного водой[199]. Эти дверцы были отделены друг от друга перегородкой так, что животные, находясь около одной двери, не могли видеть другую. Вначале крысы беспорядочно плавали то к одной, то к другой двери. Однако вскоре, не доплыв до одной двери, крысы стали возвращаться к другой, но, не до­трагиваясь до нее, снова плыли обратно. На следующем этапе животные уже не заплывали внутрь отделений, они останавлива­лись в том месте, где были видны обе дифференцируемые фигу­ры, и попеременно поворачивали голову то к одной, то к другой фигуре. Затем эти ориентировочные движения настолько сокра­тились, что их можно было обнаружить лишь по легкому коле­банию воды около головы. Мюнцингер, представитель школы Толмена, назвал эту форму поведения «замещающими пробами и ошибками». Оказывается, что формирование всех рабочих реакций буквально пропитано этими «наблюдающими» или «ориентировочными реакциями», как их называют бихевиористы. Опыты показывают, что эта специфическая форма поведения может проявляться в новых условиях, не содержащих ни тожде­ственных, гаи сходных элементов, образующих знакомые ситуа­ции. Ее функционирование в новом окружении обусловливает быстрое приспособление организма к незнакомым условиям и быстрое формирование необходимых инструментальных реакций. Например, американский исследователь поведения живот­ных Г. Харлоу, демонстрируя каждый раз новые пары объектов, добился того, что животные могли сразу как образовывать диф­ференцировки, так и переделывать их. Эти результаты он объяс­няет образованием у животных «установок обучения», под кото­рыми он понимает генерализованную способность быстро при­обретать нужные связи в ситуациях определенного типа[200]. Про­водя аналогичные опыты и подтверждая полученные Харлоу ре­зультаты, многие исследователи указывают, что в новых усло­виях у животных актуализируются те ориентировочные ответы, которым они выучились раньше. Например, Л. Рейд[201] пишет, что его подопытные крысы не только выучились дифференциро­вать две геометрические фигуры, но и смотреть на каждую из них, прежде чем сделать реакцию выбора. Эта реакция сразу ак­туализировалась в новых условиях, содержащих объекты, никог­да ранее не встречавшиеся животным. В результате у крыс мгновенно образовалась прочная дифференцировка этих объектов.

Экспериментальные исследования настойчиво требуют от представителей бихевиоризма выхода за те теоретические рамки» которые они себе поставили в понятии навыка. Введением «наблюдающих реакций» необихевиористы уже ломают эти рамки. Следующим шагом на пути преобразования старых догм бихевиоризма является развитие представления о механизмах антиципации.

Механизм антиципации.

В теории промежуточных переменных как связи двигательных реакций со стимулами нет места принципу сигнальности — важнейшему принципу условнорефлекторной деятельности. Эта теория не учитывает тот факт, что, реагируя в ответ на наличный раздражитель, живое существо предвосхищает своей реакцией действие другого объекта, сигнализируемого первым, и подготавливает свое поведение к будущим событиям.

Как доказал своими опытами Толмен, животные, приобретая индивидуальный опыт, получают знания о том, что одни из сти­мулов являются сигналами или знаками приближения других.

Подвергнувшись критике со стороны необихевиористской школы E. Толмена, Халл, Спенс и другие защитники теории промежуточных переменных как связи двигательных реакций со стимулами попытались дать свое объяснение фактам антиципа­ции. Отвергая интерпретацию Толмена, который предложил считать основой промежуточных переменных связь «стимул-стимул», а не «стимул — реакция», они выдвинули теорию «зна­ний» и «идей».

В качестве основы знаний, образующихся у живых существ, принимается стимуляция деятельности организма его же собственными реакциями. Предположим, пишет Халл, в окружаю­щем мире существует последовательность стимулов. Каждый стимул вызывает в организме ответную реакцию. Эта ответная реакция в свою очередь стимулирует организм. Стимул от каж­дой реакции, совпадая с действием внешнего стимула, приобре­тает способность вызывать реакцию еще до того, как начнет действовать тот или иной элемент цепи. В результате в орга­низме формируется цепь реакций, «субъективная параллель со­бытий физического мира», по выражению Халла. Организм при­обретает возможность реагировать на явления, которые еще не наступили. Такое предвосхищение — необходимый элемент вся­кого знания. «Последовательность явлений, — заключает Халл, — вызывает параллельную последовательность реакций в организ­ме. Организм, таким образом, приобрел такую внутреннюю функциональную копию последовательности, развертывающейся во внешнем мире, которая представляет собой некоторый род знания»[202].

Тем самым бихевиоризм снова снимает проблему образного отражения мира, проблему познания различных свойств и ка­честв вещей. Живое существо может знать лишь собственные реакции, а не внешний мир. Практика и деятельность из необхо­димого средства познания мира становятся непреодолимой сте­ной между организмом и объективной действительностью. В этом проявляется инструментализм Дьюи: идеи как инстру­менты приспособления к окружающей среде якобы представля­ют собой не что иное, как предвосхищающие приспособительные сокращенные реакции.

С точки зрения бихевиоризма, такие «знания» являются промежуточными переменными, регулирующими совместно с внешними воздействиями поведение живого существа. Халл пытается также раскрыть механизм намерений, направляющих идей, вводя с этой целью в свою теорию понятия «чисто стимульных актов» и «частичных антиципирующих реакций». Содержание первого понятия можно пояснить на следующем примере. В лесу животное слышит грозный рев приближающегося хищника. Жи­вотное останавливается, оглядывается в поисках убежища и, не найдя, мчится прочь. В этом случае все реакции, за исключением так называемых эмоциональных, имеют инструментальную функ­цию: они являются способами избежать опасности. Эмоциональ­ные реакции не имеют такого инструментального значения, однако поступающие от них стимулы начинают служить регулято­рами двигательных реакций, они становятся носителями знаний о грозящей опасности. Халл их и называет — «чисто стимульными актами».

Формирование таких актов Халл разъясняет на примере по­ведения животного в лабиринте, ведущем к корму. Пищевая реакция связывается по механизму условного рефлекса сначала с кормушкой, а затем и с общим помещением лабиринта. В ре­зультате уже при входе в лабиринт у животного возникает сла­бая секреторная условная реакция, выполняющая функцию «зна­ния» животным количества и качества корма, который находится в конце лабиринта. Халл ее и называет частичной антиципирую­щей реакцией. «Чисто стимульным актом» она делается благо­даря тому, что поступающие от нее в центральную нервную си­стему стимулы, сочетаясь с внешними раздражителями, стано­вятся условными агентами локомоторных реакций животных. Халл отмечает, что частичная антиципирующая реакция являет­ся «актом, единственной биологической функцией которого яв­ляется функция порождения стимула для контроля другого дей­ствия, обладающего более непосредственной адаптивной значимостью»[203]. Введение подобного понятия позволяет, по мысли Халла, отбросить попытки интроспективной психологии объяснить действие идей как особых психических сущностей на деятель­ность организма. Ведь частичные антиципирующие реакции — что то, что обычно называлось «направляющими идеями»[204]. Яв­ляясь физическими, «они в то же время занимают самую цита­дель умственного»[205]. Обозначая частичную антиципирующую реакцию символом Rg, а порождаемую ею стимуляцию знаком Sg, Халл пишет: «Механизм Rg — Sg ведет строго логическим Образом к тому, что раньше рассматривалось как самая суть психики: интерес, планирование, предвидение, знание заранее, ожидание, намерение и т. п.»[206]. По мысли Халла, введение ча­стичных антиципирующих реакций позволяет преодолеть уотсоновское представление о живом организме как пассивном реа­генте на внешние стимулы. Индивид, пишет Халл, становится от­носительно свободным от наличной ситуации, реагируя на «не-здесь» и «не-теперь». Он обретает внутреннюю динамику и выходит за пределы навыка в его обычном понимании[207].

Постулированием частичных антиципирующих реакций Халл пытается как-то учесть принцип сигнальности, предвосхищения, характеризующий даже простейший условный рефлекс. Однако развиваемое современными бихевиористами представление об антиципирующем механизме страдает характерным для этого направления пороком: этот механизм не в состоянии объяснить, каким образом организм может антиципировать наличие како­го-либо объекта, не вызывавшего у него ранее ни секреторных ни инструментальных реакций. Эксперименты же показывают, что такая антиципация наблюдается у животных[208]. В этих опы­тах большую группу крыс пускали в лабиринт, в конце которого находилась пустая кормушка, резко отличавшаяся по своему внешнему виду от коридоров лабиринта. После этого одну группу животных сажали в кормушку лабиринта и там кормили. Другой группе давали корм в другом месте. В результате оказа­лось, что крысы первой группы, очутившись в начале лабирин­та, энергично устремлялись к кормушке, а крысы второй груп­пы двигались вяло и медленно. Эти факты убедительно пока­зывают, что у всех животных, попавших в лабиринт, существует какой-то элементарный образ кормушки. Именно этот антици­пируемый образ и регулировал поведение животных. Теория Халла, однако, не в состоянии объяснить возникновение у живот­ных антиципации внешних качеств предметов.

Понятие частичных антиципирующих реакций становится в настоящее время все более популярным среди представителей теории поведения. Некоторые из них, например Ч. Осгуд, пыта­ются это понятие положить в основу общей бихевиористической теории познания. По мнению Осгуда, в основе всякого познава­тельного процесса лежит механизм антиципирующих реакций. Стимулы, поступающие от этих реакций, выполняют, по словам Осгуда, функцию символизации и репрезентации развернутого поведения. Например, в случае условного пищевого рефлекса условный раздражитель вызывает некоторую часть того поведе­ния, которое обычно вызывается пищей. Эту условную реакцию Осгуд называет «опосредствующим репрезентационным процес­сом». Термин «репрезентационный» означает, что реакция для самого организма служит знаком целостного видимого поведе­ния. Осгуд пишет, что именно репрезентационный характер опосредствующего процесса дает основу для процесса позна­ния, который развертывается в коре больших полушарий, хотя «он и включает, по крайней мере при своем формировании, пе­риферические явления»[209]. Построения Осгуда убедительно показывают, к чему ведет в более широком плане бихевиористическая теория знаний как навыков. Все познание оказывается све­денным к самостимуляции организма его собственными дей­ствиями. Знания вовсе не «представляют» в той или иной форме окружающий мир. Они «репрезентируют» собственное поведение живого существа. Этот солипсизм вовсе не вытекает из анализируемых бихевиористами экспериментальных фактов; он порожден теми прагматическими позициями, на которых продол­жает развиваться психология поведения.

Процесс решения задач.

С точки зрения необихевиористов, задачи решаются на основе процесса проб и ошибок. Поскольку они не видят существенных различий этого процесса у животных и у человека, эксперимен­тальное изучение процесса решения задач проводится ими глав­ным образом на животных.

К. Халлу принадлежит попытка, исходя из созданной им теории организации знаний-навыков, вскрыть закономерности этого процесса. Согласно его теории, знания-навыки организова­ны в особые системы — иерархии семей навыков. Такие системы образуются в результате того, что благодаря индивидуальному опыту с одним и тем же раздражителем оказываются связанны­ми несколько инструментальных реакций. Они имеют, по выра­жению Халла, различный потенциал возбуждения, что обуслов­лено количеством их подкреплений в разные промежутки вре­мени. Таким образом, возникает иерархия различных по силе и способности актуализироваться инструментальных навыков-знаний. Все навыки, входящие в их «семью», эквивалентны, по­скольку каждый из них помогает осуществлению одной и той же цели или приспособлению к определенной ситуации. Актуали­зация каждого из этих навыков происходит, однако, не слепо, не автоматически.

Важнейшим фактором актуализации навыков является ча­стичная антиципирующая реакция, указывающая организму, ка­ково будет следствие той или иной реакции на данный стимул. По мнению Халла[210] и его последователей К. Спенса, И. Мальцмана и других, частичные антиципирующие реакции, указываю­щие на характер цели, являются теми центрами, вокруг которых группируются поведенческие «знания» организмов. Несколько реакций связываются с одним и тем же объектом потому, что воздействия на него ведут живое существо к одной и той же цели. В то же время может оказаться, что одна и та же реакция будет связана с разными раздражителями, потому что реагиро­вание на них вызывает тождественные следствия.

Отираясь на такую теорию организации «знаний», бихевиористы пытаются объяснить последовательность появления различ­ных реакций животных в проблемных клетках. Обычно, когда взрослое животное попадает в новую для него ситуацию, у него уже имеется ряд навыков-знаний, имеющих различный потенциал возбуждения. Животные в проблемных клетках кусают рычаг, дергают его и нажимают на него. Если нужная реакция нажимания имеет наибольший потенциал возбуждения, она сразу актуа­лизируется в данной ситуации и задача будет решена. Если тре­буемая реакция слабо связана с данным раздражителем, актуа­лизируется иная реакция, например кусание рычага. Оставаясь неподкрепленной, она станет слабее, но все же ее возбудительная тенденция, по мнению Халла, будет сильнее, чем при нажимании. Поэтому животное еще раз будет реагировать ошибочно. Вторич­ное неподкрепление обусловит появление реакции дерганья. За это время частично восстановится первая угашенная реакция, которая снова появится в поведении животного. Только после этого будет произведена правильная реакция. В следующем опы­те животное будет ошибаться, но в этот раз неверные действия исчезнут быстрее. Так, через некоторое время процесс проб и ошибок приведет к закреплению требуемого действия. Поведе­ние путем проб и ошибок, заключает Халл, подчиняется законо­мерностям взаимодействия потенциалов возбуждения и торможения, характерных для тех или иных двигательных реакций[211].

Однако ограничение процесса проб и ошибок лишь отбором реакций грубо упрощает и искажает действительный процесс ре­шения даже простейших задач животными. Во-первых, отбор реакций всегда взаимосвязан с дифференцировкой тех объектов, на которые направлены действия животных. Это доказано опы­тами советских исследователей. Так, в экспериментах А.Е. Хильченко[212], а также М.И. Лихтерева[213], собаки, которых обучили открывать дверцу клетки, нажимая лапой на рычаг, действительно проявляли разные двигательные реакции, из которых за­тем выделялось правильное движение. Однако наблюдение пока­зало, что при помощи разных двигательных реакций животные анализировали и разные части затвора: ударяли лапой по левой, потом по правой части затвора и, если дверца не открывалась, нажимали мордой на середину затвора, где находился шарнир. Сам по себе отбор реакций без дифференцировки объекта никог­да не происходит.

Механизмом организации знаний-навыков Халл пытается объяснить и внезапное решение задач, рассматриваемое гештальт-психологией как проявление интеллекта, внезапного понимания животным проблемной ситуации. По мнению Халла, если в ка­кой-либо новой ситуации подкрепляется один из навыков, вхо­дящих в иерархию, то посредством частичной антиципирующей реакции возрастает потенциал возбуждения всех реакций иерар­хии. В результате этого самая сильная из них может актуализи­роваться в новой ситуации как бы внезапно. В качестве примера Халл приводит опыты Джонсона. Двух слепых и одну зрячую собаку обучали открывать дверцу ящика с пищей. Животные подходили к ящику всегда с юга. В первом опыте дверца была обращена на северо-запад. Потом ящик повертывали последова­тельно на 90° и еще раз на 90°, так что дверь оказывалась обра­щенной сначала на северо-восток, а затем на юго-восток. Таким образом, животные могли подойти к дверце прямо, не обходя ящик. Несмотря на это, обе слепые собаки шли к двери обходным путем. В отличие от этого зрячая собака после семи реакций обхода устремилась к дверце по прямой, проявляя тем самым элементарное понимание ситуации. По мнению Халла, поведение зрячей собаки объясняется тем, что у нее, как и у всех животных, в раннем онтогенезе была сформирована иерархия навыков передвижения к цели в свободном пространстве. Из них самым сильным был навык двигаться по прямой. Поскольку в проблемной ситуации навык обхода был подкреплен пищей, антиципирующая пищевая реакция актуализировалась уже при виде ящика. Она в свою очередь возбудила и наиболее сильный в иерархии на­вык — движение к цели по прямой линии, что создавало впечатление внезапно возникшего разумного решения. «Таким образом, — заключает Халл, — иерархия семьи навыков выдвигается как один из основных механизмов инсайта. Имеется, вероятно, много других механизмов такого рода»[214].

По мнению Халла, механизм антиципирующих реакций обеспечивает объединение нескольких приобретенных отдельно рефлексов и делает ненужным постулирование каких-либо особых переживаемых психических факторов гештальта, чтобы объяс­нить существование этой своеобразной формы интеллектуального действия[215].

Выводы и теории Халла в последние годы были применены к анализу практического мышления детей в возрасте от трех до пяти лет. У детей вырабатывали отдельные навыки или практи­ческие знания. Некоторые из этих навыков надо было потом ис­пользовать в качестве средств для достижения определенной цели. Например, в одном из опытов Кендлер[216] перед ребенком помещал щит. В середине его было окно, в котором появлялось лакомство. Слева и справа в отверстиях лежали предметы, ко­торые могли служить орудиями для добывания лакомства. Вна­чале ребенка учили тянуть к себе орудие, находящееся в отвер­стии оправа или слева от окна. В результате этого действия в окне появлялось лакомство. После этого детей учили тянуть шну­ры, прикрепленные к отверстиям, что вызывало появление раз­личных предметов и среди них того, который в предыдущем опы­те служил средством для добывания лакомства. Затем детям предлагали самим добыть себе лакомство. Образование и замы­кание такого рода условных рефлексов и является, по мнению авторов, механизмом интеллектуального поведения.

Речевое мышление человека.

Теорию проб и ошибок, построенную на основе изучения по­ведения животных, бихевиористы переносят на мышление челове­ка. И. Мальцман, изучающий мышление человека, пишет, что «элементарные законы поведения, выведенные при изучении образования условных реакций и применяемые к действиям путем проб и ошибок и различительному обучению, применимы также, по крайней мере частично, к решению проблем, или размышле­нию, и к мышлению вообще»[217]. С этой точки зрения, процесс решения задач человеком представляет собой последовательную актуализацию различных по силе навыков (вербальных и инстру­ментальных), связанных с входящими в проблемную ситуацию объектами. Однако у человека благодаря речи имеются сложные иерархии семей навыков; у животных они существуют лишь в зачаточном состоянии. Кроме того, частичные антиципирующие реакции, центры семей навыков, существуют, как правило, в вер­бальной форме, и порождаемые ими стимулы могут связываться с большим количеством навыков-знаний, ведущих к достижению одного и того же результата. В результате образуются не только отдельные семьи иерархически расположенных навыков, но иерархии семей и даже иерархии этих первичных иерархий. Вся эта сложная организация знаний может существовать и функциони­ровать лишь на основе речи.

Мальцман считает, что процесс решения задач человеком можно представить как постепенный отбор отдельных семей на­выков, а внутри этих семей — определенных навыков. В ходе ре­шения задачи угашение одного навыка может повести к угашению и, следовательно, отбрасыванию всей той иерархии навыков, к которой принадлежал данный ответ. Вместе с тем произойдет угашение частичной антиципирующей реакции, т. e. той частной цели, к которой стремился решающий. В результате этого про­изойдет актуализация другой частичной антиципирующей реак­ции, которая имеет наисильнейший потенциал возбуждения по сравнению с другими аналогичными реакциями. Одновременно с актуализацией частичной антиципирующей реакции (новой цели) начнут функционировать навыки, объединенные в семью вокруг этой реакции. По мнению Мальцмана, появление анти­ципирующих реакций и является механизмом того неопределен­ного понятия, которое гештальтист Майер называет направле­нием мышления. В свою очередь подкрепление какого-либо навы­ка может повести к усилению не только соответствующей семьи навыков, но даже той обширной иерархии, в которую входит эта семья.

Эти положения Мальцман пытается подтвердить как собствен­ными опытами, так и экспериментами К. Дункера, представите­ля гештальт-психологии. Анализ решений показал, что, как пра­вило, испытуемые многократно переформулируют задачу, ставя себе каждый раз новую конкретную цель. По мнению Мальц­мана, последовательная цепь конкретных задач представляет со­бой ряд меняющихся частичных антиципирующих реакций, а спо­собы решения — актуализацию навыков, группирующихся вокруг таких реакций.

Различие, между так называемым продуктивным и репродуктивным мышлением Мальцман видит в разном соотношении се­мей навыков. По его мнению, репродуктивное мышление представляет собой актуализацию и отбор навыков, принадлежащих к одной и той же семье. В отличие от этого в основе продуктив­ного мышления лежит выделение навыков, относящихся к другой семье, которая в начале решения имела слабый потенциал воз­буждения в сложной иерархии семей навыков.

Понятие иерархии навыков попользуется бихевиористами для объяснения формирования и функционирования так называемой умственной установки. Она рассматривается бихевиористами как такая реакция на определенную внешнюю стимуляцию, кото­рая приобретает в результате длительного подкрепления потен­циал возбуждения значительно больший, нежели все другие от­веты. Из этого следует, что установка должна формироваться по законам образования условных связей.

Эта гипотеза подтвердилась в опытах М. Трессельта и Д. Лид­са[218], работавших по методике опытов Лючинса[219].

При помощи понятия иерархии вербальных и инструментальных реакций бихевиористы пытаются также объяснить явление функциональной фиксированности, внимание к которому было привлечено представителями гештальт-психологии. Явление это заключается в том, что людям очень трудно бывает использовать обычные предметы в необычной для них функции.

Бихевиористы следующим образом объясняют функциональ­ную фиксированность. Каждый предмет связан у человека с группой различных инструментальных и вербальных реакций, ко­торые по силе потенциала возбуждения образуют иерархии. Эта сила зависит от количества подкрепления, следовавшего за соче­танием той или иной реакции с данным предметом. В ряде экспе­риментальных работ, выполненных за последние годы, были сде­ланы попытки подтвердить это положение. Экспериментаторы пытались найти способы изменить иерархии навыков, усилить реакции, имеющие низкий потенциал возбуждения. Так, напри­мер, А. Джадсон, К. Кофер и С. Гельфанд[220] заставляли взрос­лых испытуемых до решения задачи, в которой требовалось ис­пользовать клещи в качестве маятника (задача Н. Майера), за­учивать списки, состоящие из пяти слов. Среди них находились слова, относящиеся к решению предъявляемых позднее задач (веревка, качание, маятник). Оказалось, что такой прием увеличивал вероятность решения задач.

Сравнение результатов решения задач в конкретно-манипулятивном и абстрактно-словесном плане выдвинуло проблему соот­ношения вербальных и инструментальных иерархий реакций. Исследуя этот вопрос, А. Стаатс[221] просил испытуемых до решения вышеупомянутой задачи перечислить, каким образом могут быть использованы: карандаш, винт, лист бумаги и клещи. Только 7 из 61 испытуемого указали на возможность использовать клещи как тяжесть. И тем не менее задачу решило 55 человек. Однако пос­ле решения задачи такого расхождения вербальных и инструмен­тальных реакций уже не было.

Поставив вопрос об условиях, определяющих первоначальную актуализацию тех или иных семей навыков, бихевиористы нача­ли разрабатывать проблему влияния вербального оформления задачи и словесных инструкций на ход решения и получаемый ре­зультат. Факты, указывающие на значительное влияние словес­ной характеристики задачи, содержались в работах психологов, принадлежащих к самым различным направлениям: К. Дункера[222], Вивера и Маддена[223], и других. Кофер[224] показал, что ре­зультат решения в сильной степени зависит даже от порядка слов, составляющих задачу. Эти факты он пробует объяснить тем, что разное словесное оформление задач ведет к избиратель­ной актуализации различных семей реакций. Накладывая огра­ничения на одни системы реакций и вызывая доминирование дру­гих, те или иные формулировки задачи определяют ход ее ре­шения.

В экспериментах Р. Ганье и А. Брауна[225] было показано, что на успешность решения задачи и переноса этого решения в новые условия влияет различная ее формулировка. Это влияние авторы объясняют тем, что разные формулировки актуализируют раз­ное число необходимых навыков и иерархий семей ответов. Ганье и Браун пишут, что результаты их опытов указывают на необхо­димость «искать источники положительного переноса скорее в процессах, опосредствующих поведение, нежели в самом поведе­нии. Чтобы найти пути создания эффективных программ обуче­ния, нужно искать специфические понятия (вербальные реакции, если хотите), которые включаются в цепь явлений между стимульной ситуацией и видимым выполнением»[226]. Таким образом, факты вынуждают современных бихевиористов исследовать зако­номерности той внутренней переработки непосредственно данных раздражителей, которая, собственно, и составляет процесс реше­ния задач человеком. Однако такие исследования сводятся пока к изучению элементарных ассоциаций. В опытах Бугельского и Шерлока[227] испытуемые быстрее образовывали ассоциации «A — С» после заучивания связей «A — B» и «В — С». Элемент В, таким образом, выступал в качестве звена, опосредствующего и облегчающего замыкание связи между элементами A и С. Сами испытуемые не осознавали функционирования опосредствующих элементов.

Пользуясь словарями ассоциативных значений основных слов английского языка, в которых указывались иерархии вербальных реакций, начиная от наиболее сильных и кончая слабыми[228], Рас­сел и Стормс[229] показали, что число опосредствующих элементов может быть увеличено. В их опытах испытуемые сначала заучи­вали пары «А —- В», в которых раздражитель А — был бессмыс­ленным слогом, а реакция В — словом, имевшим сильную ассо­циативную связь со словом С. Последнее в свою очередь у боль­шинства людей вызывало речевую реакцию D. Так, например, первой парой была связь элементов «сеф — стебель». Второй член этой пары вызывал обычно ассоциацию «цветок», на кото­рый чаще всего испытуемые реагируют словом «запах». После этого половина участвовавших в опыте должна была заучивать связи «А — D». Вторая же половина обучалась реагировать на А словами из нейтрального описка X. Оказалось, что первая поло­вина испытуемых значительно быстрее образовывала ассоциации, нежели вторая. Так, бихевиористы получили новое доказатель­ство давно известного факта, что ранее образованные ассоциа­ции облегчают установление новых связей, а вместе с тем новое доказательство того, что основные постулаты бихевиоризма тре­буют своего изменения под давлением фактов.

В ряде исследований бихевиористы демонстрируют, что на протекание непосредственно наблюдаемых реакций влияют слож­ные отношения опосредствующих вербальных реакций. В рабо­тах Кофера и Фоли[230], Миллера и Долларда[231] и других показа но, что сходство опосредствующих вербальных реакций, связан­ных с разными раздражителями, вызывает генерализацию этих раздражителей. Например, если маленьких детей обучают назы­вать одним и тем же именем два резко отличающихся друг от друга объекта, то это вызывает обобщение других ответов, связанных с одним из объектов. Опыты выявили также тот факт, что при выработке реакции на какое-либо слово другие слова, обозначающие сходные понятия[232], также вызывают эту реакцию.

Исследуя влияние заучивания сходных и различных обозначе­ний раздражителей, связанных с разными инструментальными ответами — движениями рычага, Госс[233] показал, что сходство обозначений усиливает генерализацию инструментальных реак­ций, а их различие препятствует обобщению даже очень сходных раздражителей и манипулятивных реакций. Результаты этих экспериментальных исследований стали основой изучения бихевиористами образования понятий.

Как мы видим, современные представители поведенческой теории постепенно все дальше отступают от бихевиористических позиций, возвращаясь, как это ни странно на первый взгляд, к традиционной ассоциативной психологии. Это особенно наглядно выступает при разработке проблемы речевого мышления. Основ­ная методика исследования — регистрация вербальных реакций на словесные стимулы — давняя методика ассоциативного экспе­римента. Не новы и выводы, к которым приходят на основе этой методики необихевиористы. Напомним, что о сходных результа­тах сообщали представители Вюрцбургской школы. H. Ах, на­пример, в своих работах пришел к выводу о иерархической орга­низации различных ассоциаций, вызываемой у людей одним и тем же слоном. Он указывал на различную «силу» и зависящую от этого быстроту актуализации этих ассоциаций, объясняя раз­личие ассоциаций по силе вариацией в частоте их употребления. Ряд представителей Вюрцбургской школы далее обнаружил, что при задании назвать понятие, стоящее в отношении соподчинения к слову-стимулу, нужное слово актуализируется через посредство промежуточного члена — слова-родового понятия, которое ранее было связано со словом-стимулом.

То новое, что вносят бихевиористы в изучение данной пробле­мы, заключается в широком контексте, в котором фигурирует данная проблема, — она выступает как частная проблема разных форм деятельности (практической и умственной) человека и жи­вотных. Но эта постановка вопроса была ими заимствована из учения И.П. Павлова.

Образование понятий.

В продолжение ряда лет необихевиористы работают над проблемой, фигурирующей в американской психологической литературе под названием «образование понятий». Изучение необихевиористических работ убеждает, однако, в том, что экспериментаторы вовсе не имеют дела с понятиями как специфической обобщенной формой отражения существенных свойств объектов и отношений между ними.

Явление, которое необихевиористы изучают под названием «понятий», заключается в выработке и перенесении одной и той же вербальной реакции на группу раздражителей-стимулов, име­ющих один и тот же общий признак, и затормаживании этой ре­акции на все стимулы, не имеющие данного признака. По суще­ству экспериментаторы изучают дифференцировку генерализованных условных рефлексов с той лишь разницей, что инструмен­тальные реакции заменяются словесными.

Результаты этих опытов можно интерпретировать как раскры­тие некоторых условий формирования простейших речевых обоб­щений или первичных стадий образования понятий. Но, с орто­доксальной бихевиористической точки зрения, вообще невозмож­но говорить об обобщениях и понятиях, ибо это психологические термины, которым нет места в поведенческой теории. Бихевиористы, целиком подписываясь под операционалистическим пони­манием понятий («понятие длины есть синоним операций ее из­мерения»), отождествляют обобщение и понятие с совокупностью вербальных реакций. Из значения термина «понятие» выхола­щивается, таким образом, самое существенное — отражение тех объектов и их признаков, которые и вызывают эти вербальные реакции Содержание «понятий» исчерпывается для бихевиористов совокупностью речевых (с добавлением иногда двигатель­ных и секреторных) реакций

Но даже отбрасывая бихевиористическую трактовку опытов и анализируя их данные с позиций рефлекторной теории психики, нельзя согласиться с тем, что в экспериментах изучается образо­вание именно понятий. Даже в простейших понятийных обобще­ниях содержатся как общие, так и отличительные признаки объ­ектов. Невозможно говорить о наличии у детей понятий, если они оперируют лишь словами, обозначающими видовое или родовое понятие, и не владеют словами, характеризующими специфику предметов, входящих в это понятие. Так, если дети все деревья называют словом «береза» и не знают названий отдельных видов деревьев, то это означает, что у них нет ни понятия «дерева», ни понятия «береза». Дети владеют лишь генерализованным словес­ным обобщением: различные объекты вызывают у них одну и ту же словесную реакцию потому, что имеют общий признак.

Необихевиористы, как правило, имеют дело с такого рода первичными словесными обобщениями, представляющими собой лишь основу для образования понятий.

В последующем изложении мы будем употреблять фигуриру­ющий в бихевиористических работах термин «понятие», имея в виду, что содержание его исчерпывается связью вербальной реак­ции с общим признаком нескольких предметов.

Начало необихевиористическим исследованиям образования понятий положила работа К. Халла[234], использовавшего в каче­стве экспериментального материала искусственные иероглифы и бессмысленные слоги Каждый из этих последних в ходе опыта должен был связаться с определенной группой иероглифов, име­ющих один общий признак. В последующем иероглифы заменя­лись различными конкретными объектами и их изображениями. Но словесные реакции исчерпывались всегда бессмысленными слогами.

Такого рода методика непригодна для исследования образо­вания у человека понятий, ибо в обычных условиях человек ус­ваивает понятия всегда в системе других понятий и на их основе.

До последнего времени бихевиористы изучали образование «понятий» на основе формулы «стимул — реакция» Исследовате­ли довольствовались регистрацией изменений словесных реакций, исследуемых при различной вариации стимульной ситуации.

Эти эксперименты могут в основном быть использованы для выяснения совокупности условий, определяющих вычленение в объектах общего им всем признака

В опытах было показано, что быстрота и легкость выделения общего признака, или, по бихевиористической терминологии, образование понятия, зависит от характера предъявлявшихся объектов. Так, экспериментами Е. Хайдбредер[235] установлено, что быстрее всего образуются понятия[236] о конкретных предметах, за­тем о пространственных формах и в последнюю очередь — о чис­лах. Этот порядок, однако, мог быть изменен соответствующим оформлением экспериментального материала[237].

В опытах Рида[238] было установлено различное влияние на образование понятий последовательного и одновременного предъявления материала. В ряде исследований показано, что понятия быстрее образуются при оперировании с положительными приме­рами (т. е. объектами, содержащими нужные признаки), чем с отрицательными примерами (т. е. материалом, показывающим, чем не является понятие)[239]. Затрудняет образование понятий также демонстрация примеров, представляющих то одно, то дру­гое понятие[240].

Все эти факты обычно интерпретировались как примеры образования связей «стимул — реакция». Однако результаты некоторых экспериментов не укладывались в подобную упрощенную форму. Так, в работе Хайдбредер и Циммерман[241] были полу­чены факты, которые сами авторы попытались объяснить семан­тической эффективностью предложений. Испытуемые должны были сформировать понятия на основе предложений, иллюстри­рующих эти понятия. Для одной из групп испытуемых понятие было представлено предложениями, обладающими, по мнению авторов, наибольшей степенью эффективности. Например, для усвоения понятия «дерево» испытуемым давались такие предло­жения: «крепкая развесистая чинара», «красиво растущая ива», «тополь почти симметричной формы» и т. д. Другая группа усва­ивала понятие посредством предложений с меньшей степенью семантической эффективности. Понятие «поврежденный», напри­мер, иллюстрировалось предложениями «треснутый китайский чайник», «увядшая белая гардения» и т. п. Наконец, третья груп­па испытуемых имела дело с предложениями, обладающими минимальной степенью семантической эффективности. Так, по­нятие «красный» нужно было усвоить на основе предложений «большой спелый помидор», «кусок недожаренного ростбифа» и др.

Оказалось, что быстрее всего усваивали понятия испытуе­мые первой группы. Однако попытки экспериментаторов объяс­нить эти результаты семантической эффективностью предложе­ний несостоятельны, поскольку сам этот термин требует объяснения. Материалы опытов ясно указывают, что конечной требуемой реакции предшествовала большая, непосредственно не наблюдавшаяся экспериментаторами работа по переосмысли­ванию испытуемыми предложений.

Подобного рода эксперименты побудили бихевиористов при­менить к процессу образования понятий теорию «промежуточных переменных». Представители теории поведения начали говорить о необходимости разграничивать «открытые ответы» и «символи­ческие ответы». Последние, по мнению Мандлера[242], не поддают­ся наблюдению, но тем не менее являются факторами, опосредствующими образование понятий. Развивая подобную же мысль, Ундервуд[243] высказывает предположение, что в основе образова­ния понятий лежит смежность двух тождественных опосредствую­щих реакций на сходные раздражители.

Обобщая эксперименты, проверяющие подобного рода гипо­тезы, Кендлер[244] попытался наметить контуры необихевиористической теории образования понятий или, вернее, простых речевых обобщений. Однако вряд ли можно признать и эту попытку сколько-нибудь удачной. По мнению Кендлера, для тоге, чтобы тот или иной стимул — предмет или слово — оказался включен­ным в речевое обобщение, необходимо, чтобы он вызвал у чело­века скрытую вербальную реакцию (произнесение слова про себя), тождественную той, которая уже была связана с группой сходных предметов и, следовательно, по мысли Кендлера, обозна­чает определенное понятие.

Теория Кендлера показывает, как современные бихевиористы вынуждены под давлением фактов отступать с позитивистско-операционалистичеоких позиций. Действительно, вплоть до последнего времени необихевиористы заявляли, что если данный стимул вызывает такую же вербальную реакцию, какая связана с группой сходных с ним стимулов, то это и означает, что стимул вошел в «понятие». В теории же Кендлера наличие тождественной вербальной реакции рассматривается лишь как условие включения предмета в «обобщение». В чем состоит это явление «включения», Кендлер не раскрывает, указывая лишь, что дело заключается во взаимодействии имплицитных вербальных реакций. Но это последнее положение, высказываемое и Кендлером, и Ундервудом, представляет собой не более чем метафору, ибо реакции как таковые взаимодействовать не могут.

Кендлер ссылается на многочисленные экспериментальные материалы[245], которые показывают, что если какой-либо признак предметов не связан с вербальной реакцией, то обобщение предметов по этому признаку сильно затрудняется не только у детей, но и у взрослых.

Теория Кендлера по существу лишь описывает разные наблю­дения, но не объясняет их. Главный вопрос, на который нужно от­ветить, заключается в следующем: почему тот или иной предмет вызывает у человека определенную вербальную реакцию. С точ­ки зрения психологической теории формирования речевых обобщений, этот факт объясняется тем, что человек в результате аналитической деятельности выделил в этом предмете признак, тождественный или сходный с соответствующими признаками в других предметах, которые связаны с данной вербальной реак­цией. С этой точки зрения, включение нового предмета в уже су­ществующее обобщение зависит не от взаимодействия вербаль­ных реакций, а от соотнесения и сравнения человеком нового объекта с уже известными ему и выделения в новом объекте черт как сходства, так и различия. Если определенный признак ново­го объекта не вызывает соответствующую вербальную реакцию, это означает, что человек не отразил данный признак и поэтому не может обобщить по нему предмет с другими.

С этой точки зрения, мы можем интерпретировать результаты различных экспериментов, касающихся условий образования ре­чевых обобщений. Так, опыты Мейцнера и Трессельта[246] показа­ли, что по мере уменьшения силы вербальных реакций[247] число положительных примеров, необходимых для образования обоб­щений, должно расти в этом случае сила вербальных реакций является показателем того, насколько успешно определенный признак предмета вычленяется человеком Если этот признак не отражается, то требуется большое количество предметов, содер­жащих один и тот же признак, чтобы он был выделен человеком и вызвал соответствующую вербальную реакцию.

Экспериментаторы-бихевиористы далее указывают на то, что образование понятий зависит от взаимодействия опосредствую­щих вербальных реакций, вызываемых положительными и отрицательными примерами. В частности, авторы многих работ приходят к выводу, что все факторы, облегчающие дифференцировку вербальных реакций, вызываемых положительными и отрицательными примерами, должны ускорить образование понятий. Если, например, стимулы, которые не должны входить в обобще­ние, будут вызывать сильные вербальные реакции, отличающиеся от вызываемых положительными примерами, то у человека бы­стро сформируется правильное обобщение. Если же положитель­ные и отрицательные примеры вызовут слабые вербальные реак­ции, процесс обобщения будет затруднен.

С нашей точки зрения, эти результаты должны быть объясне­ны не дифференцировкой вербальных ответов, а дифференцировкой различных признаков предметов, служащих положительными и отрицательными примерами. Предположим, человек должен выделить в ряде предметов признак «круглый» (или, по термино­логии бихевиористов, сформировать понятие «круглый»). Для этого ему дается ряд предметов с инструкцией, что одни из них входят в требуемое обобщение, а другие — нет. Предположим, что эти предметы включают две группы объектов. Относительно первой группы предварительными опытами установлено, что они вызывают сильную вербальную реакцию — «круглый». К ним относятся: кольцо, браслет, циферблат часов и т. п. Во вторую группу входят предметы, вызывающие сильную вербальную реак­цию иного порядка — «легкий»: перо, пух, клочок бумажки и др. Бихевиористы констатируют, что в этом случае быстро форми­руется понятие «круглый», и объясняют этот факт хорошей диф­ференцировкой вербальных реакций, предположительно произно­симых про себя человеком.

По нашему мнению, все дело заключается в том, что человек быстро выделяет в первой группе предметов признак, необходи­мый для образования правильного обобщения. Предметы же, обладающие этим признаком, хорошо отдифференцированы в результате предыдущей познавательной деятельности человека от объектов, входящих в группу отрицательных при­меров.

Процесс образования речевых обобщений является сложной познавательной деятельностью. Она включает в себя ряд опера­ций: соотнесение и сравнение предметов, фигурирующих в опы­те, их анализ и вычленение определенных признаков. Обобщен­ное отражение этих признаков и есть содержание того явления, которое бихевиористы обозначают термином «понятие». Бихе­виористы весь этот сложный процесс неправомерно сводят к от­бору вербальных реакций, отбрасывая отражение объектов и их признаков в ходе образования речевых обобщений.

Такая интерпретация настолько явно противоречит фактиче­скому состоянию дела, что в последние годы некоторые бихевио­ристы пытаются ввести в число процессов, опосредствующих образование понятий, новую промежуточную переменную «вос­приятие». Однако под «восприятием» они понимают отнюдь не отражение объектов, а ориентировочные реакции человека. Но и введение ориентировочных реакций в качестве опосредствующих элементов приводит бихевиористов в затруднение. Согласно тео­рии промежуточных переменных, поведение опосредствуют не са­ми по себе имплицитные реакции, но те стимулы, которые посту­пают от них в кору больших полушарий. Следовательно, необхо­димо ввести дополнительные понятия, обозначающие стимуляцию от ориентировочных реакций восприятия[248]. В этом случае выдвигается проблема отношения этой специфической стимуля­ции к вызывающим ее объектам. Как будут решать ее бихевиористы? Имеющиеся факты толкают бихевиористов признать по­ступающую в кору стимуляцию необходимым условием построе­ния образа предметов, участвующего в образовании понятий. А это будет решительным шагом в сторону дальнейшей психологизации бихевиористической теории.

* * *

Растворив вначале проблему мышления в общей проблеме научения, бихевиористы постепенно, самой логикой фактов были подведены к необходимости выделить специфическую форму деятельности, характерную для мышления. А исследование ее оказалось невозможным без постулирования определенных внутренних условий, непосредственно не наблюдаемых процессов, лишь частично проявляющихся в поведении индивидов. Изучая интеллектуальное поведение, необихавиористы вынуждены делать заключение об этих внутренних условиях, работая, таким образом, опосредствованным методом исследования, заключая от явлений к их сущности. С признанием промежуточных переменных нео-бихевиористическая модель мышления сделала значительный шаг к рефлекторной теории. Дальнейшее продвижение по этому пути делает необходимым введение понятий, сходных по своему содержанию с понятием «познание». С нашей точки зрения, вве­дение частичных антиципирующих реакций, как-то представляю­щих свойства объектов, а также попытки ввести в бихевиор.исти-ческий обиход понятие восприятия являются симптомами стрем­ления необихевиористов внести в число внутренних условий интеллектуальной деятельности представительство свойств и отношений объектов окружающего мира.

Сильной стороной в методологии необихевиористов является их генетический подход к изучению мышления. Разлагая процесс решения задач на элементарные единицы, необихевиористы пы­таются проследить, как формируются сложные, неразложимые в своей целостности психические образования, характерные для функционирования мыслительной деятельности.

Продуктивным является применение необихевиористами закономерностей условнорефлекторной деятельности к изучению мышления. Такой подход дает возможность исследователям заме­нить чисто описательную и глобальную характеристики процесса мышления как проб и ошибок детерминистическим анали­зом последовательных звеньев интеллектуальной деятельности.

Бихевиоризм, однако, неправомерно разрывает поведенческо-психологическую и гносеологическую характеристики мышления, считая чисто философским вопрос о познавательном содержании результатов мыслительной деятельности. В действительности гносеологическая характеристика мышления, содержащая определение мышления в его отношении к окружающему миру, является ведущей и в психологическом исследовании. Мышление, разу­меется, выступает как тонкий регулятор сложных форм поведения, но оно может выполнить эту функцию лишь потому, что представляет собой отражение сущности окружающих человека вещей, существенных отношений объектов. Отказ современных бихевиористов от рассмотрения отношения мышления к окружающему миру приводит к гипертрофированной поведенческой ха­рактеристике мышления как функционированию скрытых и объединенных в системы навыков. Мышление, таким образом, представляется как механизм без четкого и определенного содержания. Это последнее в бихевиористических схемах представлено лишь знаками стимулов, характеризующими основную единицу мышления — навык — и не имеющими самостоятельного значе­ния. Такая поведенческая характеристика мышления препятствует переходу бихевиористов к исследованию сложных форм интеллектуальной деятельности на уровне абстрактного мышле­ния со специфическим для него сложнейшим предметным со­держанием. Успешность дальнейших бихевиористических иссле­дований мышления требует все более углубленного пересмотра ими своих поведенческих позиций.