Чтобы научиться жить в этом мире, нужно всего лишь позволить себе иногда злиться

Когда-то она умела только любить, хотела только любить и беречь всех, поэтому, когда на нее нападали, ее отвергали, выставляли виноватой, она тут же начинала искать в себе какой-то огромный изъян, какие-то разрушительно злые намерения, которые, как ей казалось, и являются единственной причиной, почему ее желание дать кому-то своё тепло и любовь, оказывается незамеченным.

И она всегда в себе находила раздражение, ненависть, обесценивание, критичность, злорадство, зависть и начинала в этом истово каяться, бесконечно просить прощение и всячески наказывать себя и ругать за такие пороки.

Постепенно она пришла к выводу, что она какая-то настолько нетакая, что ее любовь ничего не стоит и приносит другим людям только мучения, несчастия и страдания. Да и вообще стала сомневаться в наличии своей очень большой любви и наглоталась мнений, что ее любовь несет в себе только гордыню, что она так хочет возвышаться надо всеми или просто обманывает всех вокруг и саму себя, и на самом деле ее желание получить отклик на свою любовь, получить признание этой любви и огромной эмоциональной вовлеченности в другого, это ни что иное, как ее детский дефицит и ненасытное младенческое желание сконцентрированной только на ней первичной материнской озабоченности и всеобъемлющей материнской любви.

После этого с этой любовью, с этой потребностью, чтобы ее большая-большая любовь была кому-то нужна, она начала безжалостно бороться.

Борьба истощала последние силы и усугубляла отношение к себе, такой слабой, неспособной ко взрослому взаимодействию, дефицитарной, пограничной, которой всего недостаточно, к четко вырисовавшемуся ненасытному монстру внутри себя, вампиру, высасывающему кровь и жизненные силы людей, которые ей дороги.

И при этом отношение к другим не менялось, невозможно было избавиться от того, что они виделись небожителями, идеальными и достойными любить и быть любимыми, от того, что в их словах и действиях, больно ранящих чувства и сам этот единственный известный ей способ жизни по принципу любить и быть любимой, вновь и вновь явно выражалось отвержение и неприятие ее достойной и равной себе, но она вновь и вновь находила тысячи благородных причин, почему они такое говорят и так с нею поступают, чем это полезно для нее и что еще она должна уяснить и стараться исправить в себе, чтобы, может быть, когда-то оказаться достойной встать, конечно, не на одну ступеньку с ними, но хотя бы на одну ступеньку ближе к ним, тем небожителям, которых она любила.

Когда кто-то сказал ей о том, что они ее не ценят, они даже не замечают ее по сути и что они разрушают ее, она была этим шокирована и возненавидела этого человека.

Так продолжалось очень долго, пока они, наконец, не перестали давать ей «мудрые уроки жизни», пока не заклеймили окончательно неприспособленной к жизни с ними, в их единственно нормальном и правильном мире.

Перед нею встал вопрос, вновь согласиться с ними, «сдаться», признать себя неспособной к жизни в этом мире или защитить себя и свою способность к жизни и любви, позволить себе разозлиться на них хотя бы немного, не испытывая агрессии к себе, не считая эти чувства ненормальными и неадекватными…

Это было очень нелегко, и сначала она после злости всё также жалела их, обвиняла себя и на себя нападала, что она чего-то не понимает в этой жизни.

Но постепенно она позволяла себе злиться чуть больше, злиться вовне, на них, не боясь их разрушить, отделив от них свою способность любить, увидев источник этой способности в себе, а не в их исключительных качествах и компетентности, и примирив в себе это невозможное противоречие о том, что любовь исключает ненависть и злость, и научившись забирать свою любовь внутрь себя, не разрушать ее, когда она не нужна.

Тогда она поняла, что ее вины в том, что ее способность и желание глубоко любить, оказывается невостребованной, не может быть и позволила себе отвечать на зло не только любовью, не еще большим желанием доказать свою любовь и внутренние духовные побуждения, а естественным желанием защищаться и давать отпор. А любовь потихоньку она стала способна давать себе сама и особенно той своей части, любовь которой бывает не нужна и которой от этого бывает очень обидно, и которая точно есть, что бы про нее ни придумывали и какие бы искажающие ее мотивы ей ни приписывали.