Терапевтические отношения в гештальт-терапии

Когда клиент приходит к терапевту, он приносит с собой поле, в котором много информации о клиентской жизни, если не вся его жизнь в концентрированном виде. Вряд ли что-то остается за дверью кабинета, из того, что не имеет отношения к обсуждаемым сложностям. Даже если придерживаться той точки зрения, что источник сегодняшних неприятностей находится в травматических ранних отношениях (например, с человеком, которого сейчас уже нет в живых). Даже в этом случае клиент вовлечен в эти отношения сейчас, демонстрируя потрясающее непочтение к законам логики, линейности и последовательности. Если что-то происходило давно и далеко от этого места, но продолжает оставаться актуальным сейчас, значит, оно имеет отношение к настоящему. И в этом настоящем себя как будто бы копирует, для того, чтобы продолжиться дальше. Если продолжать рассматривать эту ситуацию как незавершенную, можно сказать, что клиент прекрасно знает о том, что ему нужно для её завершения. Знает, что ему необходимо для того, чтобы эти отношения закончились, чтобы он смог, наконец, подвести черту под этот мучительный опыт невзаимности. Но при этом, - и это очень важный момент, - сознательно отслеживает только свою неудачу. Оставляя за бортом осознанности то самое желание, которое так и не способно добиться удовлетворения. Другими словами, проблема переживается как какая-то неспособность, точнее, проблема возникает, когда человек фиксируется на неспособности, переставая замечать то, что он желает. Может быть, это выглядит несколько странно, но сначала позволю себе сформулировать главный тезис, а потом попробую развернуть его на конкретном примере.

Этот тезис заключается в том, что на самом деле клиент приходит на терапию уже с готовым решением своей проблемы. Он приносит с собой поле, на одном полюсе которого находится проблема, а на другом – ее решение. Решение прячется в виде актуальной неудовлетворенной потребности, про которую клиент «забыл». И хитрый клиент с самого начала показывает терапевту только часть своей жизни. Часть, которую он очень хорошо знает и про которую долго и со вкусом может рассказывать. В другом рукаве он прячет от терапевта все остальное, как будто решение его сложностей может находиться где то вне его самого. (Например, среди страниц тех книг, которые терапевт наверняка прочитал к его приходу). Мне иногда кажется, что основная задача, которой задается большинство клиентов, заключается в том, чтобы “напугать” терапевта описывая проблемы, вызвать его сочувствие, объединиться с ним против того врага, который называется “обстоятельства” или мифические комплексы.

Введение фигуры обстоятельств в виде “препятствующих” объектов - партнеров, родителей и прочих - легко смещает на них ответственность за то, что клиенту сейчас дурно. На первом этапе отношений у клиента и терапевта разные задачи - клиент желает привлечь терапевта на свою сторону, а терапевт, в свою очередь, пытается удержать свои собственные позиции. Это порой бывает очень нелегко, поскольку существуют клиентские истории, резонирующие с элементами жизни терапевта и вызывающие в последнем желание к ним присоединиться. В целом же, общей задачей клиента и терапевта на этом этапе знакомства является попытка развернуть клиента к собственным ресурсам. К тем ресурсам, от которых он отказывается, пытаясь найти таковые в опыте терапевта.

Теперь вернемся к кажущейся странности заявленного тезиса. Тут же напрашивается вопрос - как может быть так, что человек забывает о том, что хочет, если он страдает от того, что этого не получает? На самом деле, такая ясность, когда человек четко опознает свои потребности и берет ответственность за то, чтобы ими в полной мере распоряжаться, является скорее результатом терапии, чем ее исходной точкой.

Рассмотрим пример - человек приходит на прием и рассказывает о том, что у него есть проблемы на работе. Начальник поручает важное дело, а ему этим заниматься скучно. Вроде бы головой понимает, что дело это нужное и перспективное, а руки опускаются. Он долго рассказывает о том, как обстоят дела, какой зверь начальник и что он с ним сделает, если задание окажется не выполненным. И тут правда, как будто бы очерчивается проблема - понижение в должности, возможное увольнение. А дома семья, дети, жена уйдет, самооценка рухнет. Мать старушка, которая единственного сына обожает, не переживет краха. Квартира в ипотеке... и т.п. И вот, в какой то особо драматичный поворот сюжета можно начать с клиентом потихонечку сливаться, сдавать границы, понимать что начальник - и правда, негодяй, да и вообще…. Знакомая ситуация? Все правильно. Именно так развивается “бытовая” психотерапия, особенно на кухне, вечерком, да под бутылочку. Во-первых, обиженного пожалеть, во-вторых, негодяя пожурить, а в-третьих - советы подавать, основываясь на собственном богатом опыте и позиции “хорошо, что я не в его шкуре”. Ну и про желания потерпевшего тоже, вроде бы, все понятно - хочу дескать, чтобы справедливость в мире была и все плохое меня стороной обходило, для того и советы даются. Зачем тогда к терапевту ходить, если можно один совет попробовать, второй, авось, что то и в правду пригодится. Сколько людей, столько и мнений, жизни не хватит на всех кухнях пересидеть.

На терапии же все происходит несколько иначе. Чем больше клиент рассказывает о своей проблеме, тем больше он разворачивается к терапевту своим проблемным полюсом. При этом скрывая тот, в котором находится ресурс для решения. И поскольку слова придуманы для того, чтобы скрывать правду, терапевт больше смотрит за тем, о чем клиент не говорит, и более того, о чем тот старательно умалчивает. А не говорить он может о том, что в этой ситуации сначала согласился, а потом запаниковал, но отказаться все равно не смог, потому что не привык отказывать другим, опасаясь давления или отвержения. А проиграть для него вообще оказалось самым большим страхом. Потому что мужчины - не проигрывают, и слабость свою не показывают, он это хорошо за жизнь выучил. Запаниковал, потому что работа новая, неизвестная, самому придётся решения принимать: а вдруг что-то не получится, да и не очень то уверен в себе был, боялся ошибиться.

И так, шаг за шагом, слой за слоем, проявляются индивидуальные смыслы, за которыми скрывается потребность отсидеться в стороне, в чем-то не участвовать. Поскольку на каждый вызов данный человек умеет отвечать единственным способом – скукой и уходом от конфликта. И на этой неспособности он фиксирован, и дальше этой фиксации в своей проблеме он сдвинуться не может. Поэтому всё то, что в глубине за тревогой находится - азарт, интерес к новому - тоже разглядеть не способен, поскольку его мир разделен этим способом остановки напополам. И живет он хоть и в реальности, но в проблемном полюсе, а до ресурсного самостоятельно достучаться не способен, поскольку вынужден повторять одно и тоже избегание снова и снова. Вот в этом случае и нужен профессиональный терапевт, который в ходе длительной работы не даст нужного совета, но поможет клиенту найти иные варианты поведения. Терапия это то, что сделает человека более свободным. Можно сказать, что развитие от проблемного поведения к здоровому функционированию, происходит через приобретение нового эмоционального опыта в контексте длительных терапевтических отношений.

Терапия начинается с того, что терапевт ничего не знает о клиенте, а клиент, в свою очередь, ни в чем таком не признается. Далее терапевт пытается что-то узнать о жизни клиента, а клиент, когда эта история начинает перед ним разворачиваться, обращает внимание на некоторые детали, которые раньше оставались в тени. Происходит совместное движение навстречу, и это движение связано со взаимными обязательствами. Терапевт отказывается от того знания о клиенте, которое возникает вне контекста их отношений и идет от предыдущего опыта, пусть и богатого, но не имеющего прямого отношения к текущему моменту. Клиент же предполагает, что все происходящее в терапии является для него полезным, поскольку именно он проживает эти моменты и проживает их для себя. Это - идеальная клиентская позиция. Я бы даже сказал, что это - идеальное мета-отношение клиента к терапии. На коротких отрезках этого длинного пути могут возникать не только приятные переживания, связанные с открытиями и перспективами, но и ощущения скуки, злости и недоверия. Эти ощущения являются вполне “нормальными” и естественными, поскольку в терапии клиент живет настоящей жизнью, а не вкладывает свои усилия в поддержание иллюзии вежливости и лояльности, лоббируя только положительные переносы.

Отлично, если удается выдержать все испытания этого пути и преодолеть соблазн свернуть с него в сторону чего-то более спокойного и безопасного. Ведь в результате клиент и терапевт встречаются и обнаруживают совместно открытую истину, которую разделяют они оба и которая является следствием только их совместной работы над ее поиском. Потому что терапия, - это не создание изящных конструкций из интерпретаций, объясняющих, почему в жизни клиента происходит то или иное, а открытие клиентом способа, каким он продолжает это делать.

Другими словами, “решение” ситуации, за которым приходит клиент, является результатом совместной жизни в терапевтических отношениях, а не вопросом компетенции и опыта терапевта. Поскольку весь свой предыдущий опыт терапевт использует для того, чтобы с каждым новым клиентом сформировать эти отношения заново, порой вопреки установкам клиента, жаждущего немедленного исцеления при одновременном неучастии в нем. Решение проблемы появляется настолько, насколько клиент осознает свое участие в ее формировании.

Клиент обращается со своей проблемой так, как будто она в какой-то момент времени отпочковалась от его жизни и приобрела застывшую форму, как будто абзац в автобиографии, который невозможно переписать заново. И так же он обращается с ней, когда приходит к терапевту, буквально вываливая свою проблему на стол и отходя на некоторое расстояние для того, чтобы оттуда ею полюбоваться. Такое обращение со своим личным феноменом можно охарактеризовать как отчуждение. Ведь в этом случае в отношении к нему отказываются от личной ответственности, вместо этого прибегая к причинности для объяснения почему «это» случилось. Как будто знание причины само по себе способно изменить следствие.

С таким же механизмом отчуждения мы сталкиваемся, когда клиент в недоумении задает себе или терапевту вопрос - а как то, что происходит в пределах терапевтического кабинета, может оказывать влияние на что-то в моей “настоящей” жизни? Как можно взять тот опыт, который приобретается в рамках отношений с одним человеком, специально обученным для того, чтобы эти отношения формировать и поддерживать, и применить его на практике, к другим людям и другим отношениям? Как будто бы жизнь может быть прерывистой, разделяемой на “до” и “после” и клиент может быть изящно распилен на часть, получающую терапию и часть, живущую всю остальную жизнь. Но самом деле так действительно может происходить, если это отчуждение игнорировать. С одной стороны, этот процесс является прекрасным защитным механизмом, но с другой, делает невозможным клиенту быть целостным в своем опыте. Другими словами, никакое отчуждение не проходит бесследно, фрагментируя человека на больную и здоровую части. Но “вылечить” больную часть без участия здоровой невозможно. И поэтому еще одной важной задачей терапии является попытка интеграции в одно целое того, с чем клиент, фактически, намерен бороться. Это как будто пытаться своей правой рукой перебороть левую руку и в случае удачи ее за это наказать.

Странный способ обходиться с собственной жизнью.

Представим себе такую ситуацию. Человека рано утром будит будильник. Вместо того чтобы встать с кровати, уж коли сам этот будильник с вечера завел, человек ругается, забрасывает будильник на дальнюю полку, откуда не может его достать и вынуждает себя все дальнейшие утра проводить под слегка приглушенные, но все равно хорошо слышимые сигналы. Также примерно дела обстоят и с “проблемами”, точнее со способами обхождения с ними.

Вообще же, терапия, ориентированная на симптом, выглядит довольно сомнительным мероприятием. Во-первых, она может быть достаточно короткой, в связи с чем клиент не понимает, как с ним что-то произошло. То есть не устанавливает связи между тем, что было на терапии и тем, что случилось с его симптомом или проблемой. А это значит, что по большому счету кардинально у человека ничего не поменялось, потому что одна из главных задач терапии - осознать свой вклад в формирование проблемной ситуации - не была достигнута. И именно из-за такого “скоропостижного” улучшения. Я не говорю, что облегчение состояния это плохо и в терапии как можно дольше необходимо пребывать без вообще какой-либо динамики. Просто в ней лучше задержаться немножко подольше, после того как острая ситуация разрешится.

Во-вторых, участие в “решение - ориентированной” терапии фокусирует внимание клиента на слежении за динамикой проблемной ситуации, тем самым, исключая попадание в поле осознания всех прочих аспектов терапевтических отношений. Об этой опасности стать заложником ожидания “скорого эффекта” предупреждал еще Фрейд, когда говорил о том, что “терапия не может осуществляться без исследования“, понимая под этим внимательность ко всему материалу, появляющемуся во время терапии. Если клиент в ходе терапии сталкивается только с ожидаемыми улучшениями - настроения, поведения, самооценки и прочая - он не сможет открыть для себя что то новое, к чему он не готов, но что, тем не менее, всячески напоминает о своем существовании. Это - обратная полярность всего хорошего, в виде например, нежелания меняться и страха выдерживать тревогу, связанную с ростом и развитием.

В-третьих, несмотря на то, что терапевтическая ситуация предполагает поддержание в клиенте инициативы к наиболее естественным проявлениям всех аспектов его эмоциональной жизни, и успех в этом определяет “хорошее” качество терапии, этот способ проявления себя требует длительной тренировки. Вспомните, как можно годами “притираться” к незнакомому человеку, прежде чем возникнет ощущение того, что ему можно доверить сокровенные и даже интимные моменты своей жизни. И поскольку “эффективная” терапия предполагает подобную степень доверия и открытости, нужно время на то, чтобы клиент почувствовал себя в эмоциональной безопасности. Иначе тревога и напряжение запустят привычные механизмы избегания и клиент, вместо приобретения нового опыта, будет отчаянно защищать от “нападок” терапевта. Старый способ, и опять в этом в случае открытию не суждено будет случиться.

Терапевт делает для своего клиента примерно то же самое, что делает мать для ребенка на ранних стадиях его развития. Такая параллель ни в коей мере не является оценочной, поскольку речь идет не о примитивности и неразвитости клиента, как может показаться на первый взгляд, а о задачах, ради которых строятся терапевтические отношения. Как известно, ребенок получает знание о себе и своем мире с помощью родителей. Точнее даже, используя их для того, что бы они принимали на себя детские недифференцированные аффекты, выдерживали и возвращали их обратно сначала в качестве опыта, а потом и знания. Другими словами, ребенок демонстрирует родителям свои непонятные эмоции, они их как то обозначают и потом эти чувства присваиваются уже в опознанном виде. Так образуется опыт. Это первый момент - необходимость дать эмоциям название через их совместное проживание. Второй момент - поддержать у ребенка такое отношение к реальности, которое в ней невозможно во взрослой жизни, но которое необходимо прожить в раннем возрасте. То есть для того, чтобы выйти на прямую дорогу ясности, необходимо какое-то время поплутать в лабиринтах фантазий.

Например, поддержка ощущения младенческого всемогущества закладывает в ребенке, находящемся в симбиотических отношениях с родителями, базовое доверие к миру, веру в то, что в среде есть все, необходимое для его роста и развития. Если же поторопиться и искусственно остановить эту тенденцию, которая сама впоследствии себя исчерпает, можно нанести личности очень глубокую травму, при которой она будет вынуждена всю оставшуюся жизнь искать несостоявшееся решение этой задачи. Другими словами, если что-то не доделать в то время, когда обозначается конкретная потребность, эта незаконченность будет все остальное время требовать своего завершения, но с гораздо меньшими шансами на успех, ибо все надо делать вовремя и тщательно.

Какое это имеет отношение к терапии? Самое непосредственное. Клиент приходит к терапевту с дефицитом знания о себе. Он только констатирует, что вокруг происходит что-то не так и пора бы уже эту “нетаковость” прекратить, ибо сколько можно. При этом он делает терапевта частью своей жизни и обращается с ним точно так же, как делает это со значимыми людьми, отношения с которыми он воспринимает как проблемные. Он как будто задает терапевту вопрос (разумеется, это бессознательное послание) - скажи, что я делаю не так? Он использует терапевта для того, чтобы понять, какие эмоциональные отклики он вызывает у этих самых близких людей. Ведь, с одной стороны, эмоциональные реакции примерно у всех осуществляются одинаково, а с другой - близкие часто пользуются правом оскорбиться, уйти, хлопнуть дверью, в общем - не оставаться в контексте каких то неприятных переживаний. А у терапевта такой возможности нет - заплатили деньги, вот, сиди теперь и чувствуй. И терапевт, таким образом, может возвращать свои чувства, свои реакции на клиента, обогащая его опыт, делая последнего более ответственным за то, что именно сейчас он только что сделал. Например, если клиент приходит и рассказывает о том, что жена в последнее время от него отдаляется, при этом, в основном, вспоминает о том, какой он замечательный и сколько для нее сделал, терапевт, в какой-то момент, может ощутить раздражение. И это раздражение будет примерно таким же, которое испытывает супруга клиента, и которое она выбирает не испытывать, отдаляясь.

Теперь, что касается терпения. Если Вы дочитали эту статью до конца, терпения у Вас, похоже, предостаточно. Но здесь я о другом терпении – о терпения к тому, что делает клиент и насколько важны быстрые результаты и блестящие интервенции, помогающие клиенту как можно скорее стать тем, кем он по мнению терапевта должен стать. У терапевта всегда есть соблазн, точнее даже потребность помочь. Однако, если терапевт движется быстрее своего клиента, то к финишу приходит лишь он сам. И, тем самым, скорее удовлетворяет свои потребности, нежели потребности клиента. Скорее всего, ощущение медленного темпа чаще всего возникает у клиента, который хотел бы внезапных открытий и каких-то ярких событий в терапии. Однако, терапевт не может разделять и поддерживать таких установок, именно потому, что для прохождения на следующий уровень, необходимо по большому счету только одно - столкнуться с невыносимыми ограничениями предыдущего. То есть, необходимо не желание делать что то по-другому, а невозможность делать что-то по прежнему. И для этого нужно время. Сначала надо упереться в тупик и какое то время бесполезно пытаться его превозмочь для того, чтобы испытать необходимость поиска новых путей. И этот выбор, это решение точно не задача терапевта, который директивно решает куда необходимо двигаться, это стремление самого клиента. Поскольку задача терапии не в том, чтобы сделать клиента “лучше”, как об этом думает терапевт, а поддержать клиента в развитии своего интереса. Ведь лошадь можно привести к водопою, но нельзя заставить ее напиться.

Если каждую последующую задачу развития считать умной и хорошей, особенную ценность для ее формирования приобретает способность до конца находиться в стадии плохой и неумной, ибо без одного не получается другого.