Программа смерти. Мифы, страхи и ....

Программа  Смерти.  "Сложные"   Игры  Дыхания

Каждая их фундаментальных эмоций имеет две ипостаси – условно положительную и условно отрицательную. «Условность» подразумевает то, насколько эмоцией поддерживается жизнь человека, прежде всего, качество жизни. Это, очевидно, достаточно относительное и субъективное представление – качество жизни. Часто за этим и  подразумевается наполненность положительными эмоциями, но также и реализация потребностей и достижение целей, виды продуктивной деятельности во благо своего окружения и всего общества, и даже  продолжительность жизни, хотя последняя характеристика  скорее количественная, чем  качественная. Ведь  очевидно, что продолжительность жизни связана с удовлетворением потребностей, реализации целей, окраской эмоций и т.п. Другими словами, «о дереве судят по плодам его», также и об эмоциях: положительная эмоция или отрицательная – жизнь покажет.

Также и в смерти: «положительная программа смерти», либо «отрицательная программа смерти» - жизнь покажет…  Но наша задача  - связать эти две программы с эмоциями. То есть определить, какие эмоции формируют положительную программу  смерти, и какие эмоции формируют отрицательную программу  смерти, и как формируют, другими словами, какие связи между эмоциями наблюдаются в случае обеих программ старения и смерти.

Но сначала  несколько замечаний  по поводу самого понятия  «программа смерти». Программа смерти уже упоминалась нами  в нескольких контекстах, а именно:

• в клетках программа смерти рассматривается как программа апоптоза, или программа (преждевременного) старения и запрограммированной смерти клетки,  когда речь шла о пользе или вреде голотропного катарсиса, в частности, глубокого дыхания;
• программа смерти неоднократно упоминалась в рассмотрении роли фундаментальной эмоции селезёнки как «золотой середины»;
• упоминалось, что смерть видится «стоящей за левым плечом» (что подтверждается и  культурологией), и что это «направление смерти» задаёт специфика расположения энергетических сосудов печени и сердца;
• также программа смерти упоминалась в контексте концептуального  мышления, сдерживающего нас в границах существующей научной парадигмы и обуславливающего тем самым некую «половинчатость» нашей жизни, а с ней методологическую скукоту и  нежелание жить.

Давайте соединим и дополним всё вышеперечисленное.

Для начала рассмотрим самые типичные  связки эмоций в сложной «игре» духа человеческого, для того, чтобы понять, ЧТО и КАК  нас старит и движет к нашей заслуженной мере (впрочем, мера не может быть «незаслуженной», по-определению).

Природа циклов

Всякий новый виток «игры духа человеческого», другими словами, жизненный виток, большой или малый, глобальный или незначительный начинается с эмоции страха, которая переходит в эмоцию ярости. Эти две эмоции самые выраженные, явные и стойкие, несмотря на их динамическую противоположность (что, впрочем, тоже диалектически верно). Поэтому, они формируют и выраженный, явный и стойкий переход, то есть переход, можно сказать, безальтернативный, если, конечно, ему специально не препятствовать

Страх всегда сменяется яростью рано или поздно, не зависимо от осознания и степени управления этим процессом, а также вероятности присутствия параллельно и других эмоций, если эти эмоции  не воздействуют на страх с усилием. Можно сказать, что природа природа ярости потенциально  вложена в природу страха подобно тому, как мужское начало – содержание   вложено  в  женское начало – форму.

А вот смена ярости на определённую третью эмоцию не такая очевидная, и зависит от степени личного опыта:  осознания процесса, стабильности процесса, степенью вовлечённости в него,  возможностью его управления и пр. Причём, эти характеристики, точнее, опыт в целом, влияют на следующую после ярости эмоцию уже на стадии переживания страха, то есть  ещё  до ярости.

Всё как в жизни – двое порождают третьего, но природа этого третьего будет зависеть от степени осознания и понимания всего этого процесса родителями.

Первый опыт переживания определённого страха всегда осознаваемый  в большей или меньшей степени, даже когда страх деструктивен, то есть когда человек не может с ним справиться, принять страх и управлять им. Первый страх не может не быть хоть частично осознаваем, потому что первый опыт чего бы то ни было поглощает большую часть внимания человека, будь то первый контакт с человеком, новое ощущение  или новое место. Этот опыт ещё не пережит, возможно, не имеет знакомых карт описания в сознании человека,  и возможно, не имеет даже языка этого описания. Его нужно пережить первый раз на уровне всех трёх домов ценностей человека – поэтому  и С-ТРах, поэтому этот страх самый «осторожный», то есть самый осознаваемый, если сравнивать его с возможными подобными страхами в дальнейшем – они могут быть и как «привычка».

То же касается всех пяти эмоций, которые переживаются первый раз – они все хоть как-то, в большей или меньшей степени осознаваемы просто потому, что они переживаются в первый  раз, пусть даже и некоторые из них могут быть в ущербе, то есть не развиты! Другими словами, когда Вы будете вторично переживать подобную ситуацию, «со-знанием» того, что уже было ранее, процесс переживания будет в большей или меньшей степени известным, значит, автоматическим,  и даже возможно, что  Вы будете ожидать некоторый результат этого переживания, независимо от Вашего мнения  – положительной или отрицательной  оценки  этого результата.

Впрочем, эта  положительная или отрицательная оценка может существенно повлиять на дальнейшее переживание, то есть на последовательность эмоций и их окраску – положительную или отрицательную, деструктивную или жизнеподдерживающую. Даже, скорее всего, что эта цепочка эмоциональных состояний будет другой.

Что это может быть за  дальнейшее переживание?

Выше сказано, что ярость вложена потенциально в страх. Это трудно оспорить уже на уровне жизненного опыта: когда ты в страхе, ты рано или поздно побежишь, а бег уже есть малая агрессия в большом страхе, и до большой агрессии в большом страхе остаётся только «побыстрее побежать»… бег уже суть появления агрессии, и чем больше бег – тем больше агрессии внутри страха, пока агрессия не начинает доминировать…   и страх резко отступает!

Так  рождается ответная агрессия на  предмет своего страха… точнее, уже на бывший предмет своего страха. И, вполне возможно, что «обидчик» сам побежит  от тебя в страхе, ведь он, то есть обидчик  где-то рядом, и первая же порция твой ярости достанется, очевидно,  ему. Правда его страх будет неустойчивым, так как в нём тоже будет активность, бег то тебя! Это, кстати,  наглядно показывают игры животных… и наших детей!  И игры «взрослых детей»   в войну, где каждая сторона  то наступает, то затем в спешке отступает (наверное, в детстве не наигрались…).

Другими словами, страх сам может переходить в агрессию, даже при отсутствии осознания, и это очень важный момент для понимания сути сложной игры внутри самых разных эмоций!

Когда страх вслепую переходит в агрессию, то такая агрессия (а это уж точно не ярость благородная и не гнев праведный) также слепая в силу своего происхождения. Это – борьба за выживание, месть за унижение, «оправданное» убийство (оправданное для самого себя), или развивающая игра, демонстрация силы… словом, в некоторой степени истерика на  развалинах  «дома» своего врага, или на воображаемом трупе этого врага. Это также – весна, наступающая на пятки зимы, отвоёвывающая падь за пядью.  Это -  весна, несущая весть виде ростков новой  жизни. Потому и весна!

Я не напрасно использую термин «истерика», ведь в контексте недавнего определения:   истерика   - радость, замещённая на агрессию в матке (или в ядре жизни). Такая агрессия не перейдёт в эмоцию обратной связи, как в случае с первым переживанием нового события  – не в безжалостность, не в задумчивость, не даже в обиду. Потому что тот, кто переживает такую агрессию, уже знаком с её результатом, то есть с этой  третьей эмоцией. А потому и не будет этой эмоции обратной связи. Но такая агрессия  переходит в радость, то есть в эмоцию-завершение. Такая агрессия как бы торопит весь процесс переживания пяти эмоций, даже  предвосхищает конечный результат,  сразу стремясь к пятой завершающей эмоции радости. Только завершения на этот раз не получится!..

 Потому что  это уже не чистая радость, и не такая уж лёгкая как осознаваемая эмоция радости. Радость навязанная самому себе, радость кричащая, заявляющая о самой себе…  радость-истерика, потому и  не искренняя, она  получается  с тяжёлыми «примесями» агрессии… Что это?

Это – лето после весны, истерика после борьбы за выживание, бурное застолье после выполненной тяжёлой работы, пир после чумы (который  нередко начинается ещё «во время чумы»).  

С другой стороны, это – праздник,  и не даром в это слово в русском языке вложено Ра – Солнце. Это  - полёт души человеческой, полёт солнца! Потому и  лето   (лето - лететь)!  Это  всё же  эмоция  по большей степени   лёгкая.

Словом, в случае переживания повторного опыта, обычно после агрессии приходит радость, это  обе солнечных эмоции, где  тяжёлый огонь переходит в лёгкий огонь. Правда, остаётся вопрос, насколько устойчив этот «лёгкий огонь» радости?

Достаточно устойчив, ведь лето берёт своё, пусть даже и не всегда сразу. Вспомним, что нередко весь первый месяц лета в нашем северном полушарии, как говорится,  «поливает нещадно по-весеннему»…

Но лето в конечном итоге берёт своё…

Но  по своей сути это  -  «истеричное лето», ведь как в песне поётся: «Лето -  это   маленькая жизнь»… Интересно, что на русском языке, в отличие от тех же английского, немецкого, французского и др. языков,  и года жизни отмеряют «летами», а не осенью, зимами или вёснами. У нас спрашивают: сколько у тебя за плечами лет, то есть, можно сказать,    сколько в тебе циклов «огня Солнца»?

А что же будет потом – после лета, после этой истеричной радости, после пира и беспечности?

Ботом будет бабье лето, и именно потом будет эта самая «потерянная» эмоция обратной связи. Потому что лето прошло, но остались  воспоминания о жарких солнечных деньках, о маленькой и яркой жизни… Словом, остаётся одна сентиментальная жалость к себе, сожаление о том, что лето показалось коротким, некая обида по поводу того, что это время уже не вернёшь.

Бабье лето – это уже не лето, но ещё не осень, уже не огонь, но ещё не вода – это земля. Действительно, это -  золотая осень,  и снова золотая середина эмоции селезёнки. Здесь  две яркие активные эмоции ярость и радость сменяются пассивными инертными как некая расплата о прожитом, оплата долгов самому себе. Поэтому,  это «уже не лето» и называется «бабье лето», можно сказать,  «пассивное лето». Это лето относится уже не к стихии огня , а к стихии селезёнки – земли. Поэтому здесь и радоваться нечем, только сожалеть… о коротком  и ушедшем лете.

Причём, в северных странах это действительно так – лето относительно короткое. Наверное поэтому,  нам и проще отмерять жизнь летами… И кстати, в некоторых календарях северных славянских народов (например, у инглингов) год начинался в бабье лето, точнее, в день осеннего равноденствия  21 сентября.  Воистину, Новый  год души человеческой,  Новый год жизни племени, Новая осень…  Осенью приходят новые и свежие мысли, можно сказать, «осень осеняет», то есть покрывает мыслями подобно тому,  как земля покрывается листвой. Осень  для северян - Новая жизнь.

Но также   приходит грусть и тоска – эмоция лёгких. Только, эта осенняя эмоция  также отягощена, как и летняя радость. Если летняя радость была отягощена весенней яростью, то осенняя грусть отягощена сентябрьской   жалостью к себе.  Грусть, по-сути,  земная, даже само слово «грусть» этимологически близко «грубый», «грунт», «грязь» и т.п. Поэтому,  речь и не идёт о чистом томлении, а скорее об осенней депрессии (о которой уже говорилось немало). И в песне поётся, что осень «на грусть   похожа».

Такая тоска становится всё более тяжёлой, грусть заполняет всё пространство души, и естественно появляется  страх. За осенью приходит зима…

Зима приходит на почву  «осенних» идей в виде новых семян знаний о  круговороте жизни. Но это только пока идеи, не обеспеченные явью – явь начинается весной. Думаю, что и слова «зима»  и «семя» недаром похоже звучат, а орган эмоции страха - почки одинаково озвучивает и растительные почки, которые близки по функции растительному семени. И орган человека – почки содержит в себе зачаточную энергию, то есть энергию семени. Также хочу заметить, что и зима, и  семя бесконечны как та самая  жизнь, которую они вмещают в себя целиком. Но при этом сама жизнь находится в непроявленном – Природа спит. Это – бездна жизни, или «зияющая бездна»,  или  буквально  «зимающая бездна» (а в семени это ДНК)! И только весной появится новая весть, проЯВленная весть – новый  росток-вестник жизни.

И, так по кругу, внутри круговорота жизни: зима-весна-лето-осень-зима…   Или в эмоциях: страх-ярость-радость-обида-грусть-страх…

Можно увидеть в этом круговороте жизненных циклов нечто общее с самой первой последовательностью прохождения эмоциональных состояний, начинающейся в страхе и заканчивающейся в радости.   Но можно увидеть и различия, формирующие сам бесконечный круговорот, где никакая эмоция на самом деле не является ни первой, ни последней  (хотя бы потому, что в разных культурных традициях новый год начинался так, как было удобнее его начинать, исходя из жизненных реалий людей).

Живой Вызов

Две последовательности эмоциональных переходов, с одной стороны, задают естественный ход   природы  человека  и Природы земной; с другой стороны, существенно дополняют друг друга тем, что определяют отличия жизни «дикой» и жизни в осознании, присущей человеческой природе. Правда, далеко не все люди живут всей полнотой своего осознания, поэтому и знание о циклах современному обществу доступно только лишь на уровне описательных процессов циклов суток,  месяцев и лет. Такое знание не требует глубины осознания, тем более, глубины постижения природы своего сознания.  

Поэтому и сама Природа бросает Вызов человеку в виде разных манифестаций одних и тех же фундаментальных эмоций, и разной Игры между ними.

Но давайте вернёмся к циклам, описанным ранее в главе о фундаментальных эмоциях и в предыдущей главе.  Начнём с того ОБЩЕГО, что можно увидеть в этих двух последовательностях эмоциональных состояний.

Итак, общие закономерности естественных эмоциональных переходов, независимо от первичности переживания опыта и степени его осознанности.

Во-первых, в обоих случаях речь идёт о пяти фундаментальных эмоциях. В этом я пользуюсь принципом методологического единства, поскольку вижу совершенно оправданным физиологический критерий формирования и проявления эмоций. Этот критерий, думаю,  сочли бы изящным (то есть вполне объективным) и представители современной академической науки,  и представители древнего знания. Согласитесь, что трудно оспорить существование органов тела и их функциональной дифференциации. Также уже введены в профессиональный обиход и активно используются термины психосоматической медицины, где доказана связь между эмоциональными состояниями и органами –мишенями. Наконец, сфера бытовой психологии изобилует народными приметами, которые сидят глубоко в подсознании, на уровне архетипов памяти любого человека, как весьма образованного, так и полного невежды,   как «профессора», так и «фермера».

Во-вторых,  в случае обоих эмоциональных последовательностей мы видим  переход  страха в агрессию,   что делает его условно универсальным. В предыдущей главе это объяснялось тем, что агрессия как бы потенциально вложена в страх как содержание вложено в форму, и это две самые энергоёмкие эмоции, хотя и динамически противоположные.  Достаточно  вспомнить игры животных и детей, а также   конфликты на бытовой почве – жертвы и хищники часто меняются местами, как  и  противоборствующие стороны на войне – то отступают, то наступают. Отмечу, что мы говорим только об естественном переходе, то есть переходе по принципу «само по себе», где нет внешней силы, например, навязанной третьей эмоции.

В-третьих, можно отметить также общий эмоциональный переход, где  эмоция обратной связи переходит в   тоску: обида переходит в грусть, безжалостность  в  чистое томление, жалость  к себе   в  депрессию. Эмоция обратной связи достаточно разнообразная, но переход вполне универсален, если, конечно, его не «грузить». Это можно объяснить, как мне видится, тем, что обе эмоции – обида и грусть, задумчивость и тоска, безжалостность и чистое томление – похожи друг на друга внешне, по степени окраски эмоции (т.е. количественно), а отличаются  по степени вовлеченности и отождествления субъективного эго человека с его объективной реальностью  (т.е. качественно). Короче говоря, это две «философские эмоции», только одна ближе к индивидуальному эго, а другая более общезначимая. Или, одна выходит из другой, как психология вышла из философии.

Кстати, важное замечание, или факт  для интересующихся литературой по философии Дао (который внимательные и искушенные читатели и сами заметили): обозначение фундаментальных эмоций селезёнки и лёгких ключей  весьма противоречивы и часто подменяют друг друга из-за трудностей перевода и особенностей произношения современных языков. Например, есть тоска индивидуальная как результат банальной обиды и жалости к себе, и есть тоска вселенская, как неудовлетворённость жизненным пространством, грусть и нехватка внутренней свободы. В одном случае «с любимым и в шалаше Рай», а  в другом случае, спустя время,  «вдруг накатывает бытовуха». Такое возможно? А ведь где-то был и переход между «шалашом» и «бытовухой»,  которого не всякий по жизни  заметит… Где граница между романтикой и реальностью?

Вот и  вернёмся к переходу от фундаментальной обиды в фундаментальную тоску.

Если этот переход сравнивать с переходом страха в агрессию, то можно предположить причину, почему оба эти перехода универсальны, то есть существуют всегда «сами по себе», то есть при отсутствии навязанной третьей эмоции. Причину я вижу в том, что  обе эти   эмоции, с одной стороны -   инертные и пассивные относительно ярости и радости, с другой стороны -   тяжёлые, в отличие от тоски и радости.

Из этих двух посылок получается, что радость -  самая подвижная и гибкая эмоция – она может быть как квинтэссенция состояния, так и находиться внутри эмоциональной цепочки. В дальнейшем я покажу, что радость может быть вообще в любом месте эмоциональной цепочки, и с наименьшими затратами, в отличие от других эмоций, даже в случае целеполагания, где радость третирует почки и накладывается на  страх! Но вернёмся к повторяющимся переходам.

В обоих случаях  пассивная и тяжёлая эмоция, будь то страх или обида,  задаёт устойчивый переход: за страхом ярость, а за задумчивостью тоска. Картина этих эмоциональных переходов не изменится, если, ещё раз повторяю, не навязывать какую-либо третью эмоцию, то есть не преодолевать страх или обиду. Что значит в данном случае  «если»?

Это значит, что если Вы испытываете страх или обиду, то дальнейшая эмоциональная картина  будет зависеть, помимо осознанности этих эмоций, в большей степени от  самого понимания  необходимости воздействовать на них. Рассмотрим три случая.

В самом бессознательном случае, то есть когда эмоция не осознаётся и переживается пассивно, очевидно, страх рано или поздно сменится агрессией, а обида тоской, что задано самой природой этих эмоций.  В случае же осознания своего страха или обиды возможны опять два случая: или просто ограничиться осознанием своей эмоции страха или обиды, не пытаясь на неё воздействовать – тогда страх уже осознанно перейдёт в ярость, а обида осознанно перейдёт в тоску; или же пытаться воздействовать на эту эмоции, как, например, в случае кармического узла, когда эмоция явно доминирует и является настоящей напастью для человека – тогда страх прорабатывается психосинтезом, а обида прорабатывается агрессией с последующим психоанализом так, как было описано выше.

 В случае кармических узлов иначе и нельзя, так как если на эмоцию не воздействовать, не преодолевать её, то она сама начинает воздействовать на другие эмоции, но уже патологически, то есть  угнетать другую эмоцию и связанный с ней сосуд, тем самым нарушая естественный ход внутри эмоциональной цепочки и разрушая тело. Например, сильный страх угнетает способность к рефлексии и с ней селезёнку; а  сильная обида угнетает способность к ярости, а с ней  и печень. Что касается сильной агрессии, то она не даёт человеку состояния тоски и угнетает тем самым лёгкие, как в случае, например,  туберкулёза. В этом и суть кармических узлов, связанных со страхом, агрессией и  обидой.

Другие кармические узлы могут касаться сложных эмоций, состоящих из этих трёх. Например, ревность у разных людей, очевидно,  разная: кто-то больше злится на предмет своей ревности, кому-то обидно за себя, а кто-то просто боится потерять близкого человека. Зависть также может быть как агрессивная, так и «тихая».  Недаром в народе говорят о «чёрной» зависти, когда завидуют с целью опустить человека; или о «белой» зависти, когда активно стремятся самому подняться до уровня того, чему  завидуют. Паника  и ужас состоит в основном из страха и агрессии.  Чувства вины и стыда в большей степени инертны, но могут сопровождаться «взрывами» протеста. Короче говоря, навязчивых и характерных для данного человека эмоций может быть большое множество, но все они будут в большей или меньшей степени состоять из  трёх тяжёлых фундаментальных эмоций страха, ярости и обиды.

А теперь более общий вывод по поводу повторяющихся эмоциональных переходов.

Естественные переходы страха в агрессию и обиды в тоску существует только в пределах эмоциональной нормы, когда нет явного доминирования  одних эмоций и третирования ими других. В противном случае нарушается эмоциональный баланс и возникают болезни. Для того, чтобы этого не допустить, нужны знания о тонкостях эмоциональных переходов, которые позволят действовать теми же механизмами возникновения болезней, но уже «в обратную сторону».

Другими словами, коль Природа бросает нам Вызовы жизни в виде схожести и разнообразия эмоциональных переходов, то можно говорить и о Природе самой Смерти, то есть схожести и разнообразии путей Смерти.

Природа Смерти

Теперь о различиях в двух естественных эмоциональных цепочках.

Повторю, что причины  различий эмоциональных цепочек - в степени осознанности эмоций. Можно было бы также добавить: отличия естественных эмоциональных переходов определяются  степенью вовлечённости  в свои эмоции и  идентификации себя с ними, то есть знания о них, навыка работы с ними, процесса принятия или непринятия своей эмоции,  понимания  цели и значения эмоции для данной ситуации.

Внешне эти различия налицо: в одном случае мы описывали этапы зарождения эмоциональных состояний от страха к радости в любом жизненном цикле – от малого этапа в несколько лет до всей  жизни человека; в другом случае мы описывали круговорот смены эмоциональных циклов, наподобие циклов смены времён года, где нет первой эмоции и нет последней. Но в обоих случаях из пяти эмоций только два перехода друг друга повторяют, соответственно, остальные переходы разнятся.

Несколько  ранее мы говорили о так называемых «двух уходах» - это уход мужчины в паранойю, и уход женщины в истерию, впрочем, речь шла о мужских и женских энергиях, или тенденциях, а не о мужчинах и женщинах как индивидах. Также упоминаются (обращаюсь к  медикам) не клинические термины истерии и паранойи, а термины скорее культурные, вполне устойчивые народные метафоры, которые тем не менее имеют чёткую энергетическую, даже психологическую окраску. Эти «уходы» определяются слабостью энергетических сосудов мозга и сердца соответственно, где мозг связан с почками, а сердце с маткой (или ядром у мужчины).

Но именно мозг как энергетический сосуд и определяет степень осознанности и принятия или непринятия эмоционального процесса, а матка определяет степень поддержания и устойчивости  каких бы то ни было энергетических процессов. Поэтому, для раскрытия данной темы  начнём «сверху» - от функции мозга, другими словами,   с рассмотрения осознания, и снова начнём с осознания страха (кстати, в Даосизме  страх и почки соответствуют Северу, а Север  условно находится  тоже  вверху на энергетической карте сторон мира).

То, что  раньше мы обозначили как «уход в паранойю» мужчины, на самом деле  - сложная цепочка эмоциональных и при этом  слепых (то есть неосознаваемых)  состояний.  «Сложная» потому, что здесь задействовано, как минимум, три эмоции, которые не особо осознаются.

Какая бы не была эта «паранойя», то,  по-сути, это - страх, а страх  не может длиться вечно. Но страх – первая и основная  эмоция паранойи. Даже в самом инертном варианте страха,  когда страх вначале «леденит душу» и вызывает двигательный стопор, жизнь в конце концов  требует хоть какой-то динамики. Самый распространённый и естественный вариант этой «динамики» - ответная агрессия на того, кто рядом, или на то, что рядом. Так,  страх и переходит в  ярость, гнев, но в неосознаваемом случае чаще  в агрессию и злобу.  Возможно, эта агрессия на предмет своего страха, просто потому что этот «предмет», точнее, «субъект» страха,  и  находится  где-то рядом,  что скорее всего.  В  случае же «беспочвенных» страхов это может быть агрессия   непосредственно   на любого, кто, как говорится,  попадается   «под горячую  руку».

Например,  на женщину… По крайней мере, в патриархальном обществе «в норме», когда  мужчина выражает свою агрессию на женщину. Я недаром написал «в норме» в кавычках. Эта «норма»  - от отсутствии прямого осознанного переживания своих страданий, тревог и страхов, когда за страхом непосредственно следует агрессия; а также от опосредованного переживания (эмоция селезёнки – задумчивость преодолевает эмоцию почек – страх,  как земля впитывает в себя воду), когда  рефлексия  мужчины, который, очевидно, считает себя «умнее» женщины,  начинает переходить в  излишний самоанализ и самобичевание (количество мыслей вместо качества осознания), только подпитывающее страх, потому что любой психоанализ усиливает страх. И это «самобичевание» начинает прорываться наружу в виде  инстинкта самосохранения – снова агрессии вовне.  

Впрочем, у серийных убийц и  маньяков и того «хуже» -  диапазон этой агрессии может быть просто непредсказуем, в силу неадекватности психики этого больного человека!

Впрочем, можно не уходить в крайности и говорить о норме и без кавычек, ведь не все мужчины живут в жёстком патриархальном обществе, да и не все «уходят в паранойю». Даже в варианте вполне гармоничном, если говорить о мужской агрессии, то вспомним, что мужской половой гормон стимулирует агрессию на животной уровне, особенно весной, причём,   независимо от   параноидности  мужчины.  Так, весной идёт интенсивный рост мужских энергий – активности,  ярости, влечения к женскому.

Но вернёмся к типичной мужской эмоциональной реакции, более распространённой в силу слепоты сознания. Мужчина, или мужское (мы говорим не только о мужчинах)  выражает агрессию вовне на женщину, или женское, в ответ на свои страхи и отсутствие уверенности в себе.

И тут «вступает в бой»  истерика.

С одной стороны, это истерика самого мужчины, у которого, хоть и нет матки как органа, зато есть мужской мозг, ориентированный на страх и борьбу с этим страхом! (Повторю, что женский мозг более гармоничный  и менее категоричный, в силу относительной функциональной симметрии двух его полушарий). Так,  порабощая свой страх, мужчина порабощает и женщину.

С другой стороны, это женская истерика как результат ответной агрессии на  мужские обиды и протест патриархальному порабощению. Но женская истерика – не мужская!  Это  - «настоящая истерика - от матки», заставляющая женщину то возвеличивать своего мужчину, то сразу его обесценивать, примерно также относясь и к самой себе – от обиды к агрессии и обратно... Так, эта истерика сжигает женщину изнутри и постоянно проверяет на прочность мужское самолюбие.

Возвеличивание и обесценивание «своего» мужчины происходит и в самой женщине: она то стремиться быть подобной мужчине – в жизненных притязаниях, в манере одеваться и т.п., то вдруг заявляет о «настоящей женщине» - мягкой, нежной, беспечной. Современный женский «эталон красоты» - стремление к конституциональной худобе, которая суть мужская мускульная гормональная конституция, тому яркий пример. В итоге, женская худоба, или астения действительно рождают страхи в женщине, но это не типичные мужские страхи, о которых говорилось выше, а уже женские страхи, связанные с потерей женского – потерей заземления, потерей телесности, потерей огня и  потерей огня «наоборот» - ноги: «коленки трясутся от страха».

В современной женщине постоянно борется, с одной стороны,  восточная мягкость и полнота, с другой стороны,   западная агрессивность и худоба (о конституциях тела подробнее в следующей главе). Женщине невольно приходится выбирать:  или   она избегает страха, уходя в агрессию; или женщина уходит в жёсткие патриархальные программы «хранительницы» всего, что можно понести от мужчины – от домашнего очага до детей и  параноидальных  идей.  В современном западном мире, как правило,  побеждает первое…

И мужчина «не остаётся в ответе», боясь потерять достоинство, честь, авторитет,  женщину,  себя…   И так по «заколдованному кругу»… Можно сказать, мужчина «давит авторитетом» на женщину, женщина в ответ «пугает непредсказуемостью» мужчину. Но  обоих «объединяет» взаимная агрессия, которая, правда, приходит «с разных сторон» - «снизу» от мужского страха и «сверху» от женских обид.

Впрочем, ещё хочу поправить сам себя же: речь может идти не только о конкретно мужчинах и женщинах, но и о женском в мужчине и мужском в женщине – там те же эмоциональные расклады. Просто, принять вышесказанное проще, если сравнивать теорию с бытовой практикой  отношений между полами.

Таким образом, агрессия – вторая эмоция паранойи, но первая и основная  эмоция истерии.

Такая агрессия не находит разрядки в попытках примирения, что было бы в случае осознания всей этой эмоциональной игры обоими участниками – в таком случае за примирением последовали бы спокойный пересмотр прожитых эмоциональных состояний,   чистая тоска,  понимание относительности всей этой суеты, никчёмности, как говорят в народе, всей этой паранойи и истерии; и радость явилась бы заслуженной вершиной  всего данного этапа жизни. И началась бы другая жизнь, большая или малая, новый уровень отношений и понимания…

Но без осознания и должного принятие всего этого не происходит. Цикл не стремится к завершению. Взаимная слепая (то есть неосознаваемая) агрессия приводит к спешке радости, которая  и не спешит приходить – отсюда и наступает, как уже было сказано,  «весеннее обострение» депрессии.   Весенняя депрессия,  хоть и хорошо накладывается на агрессию (тоска  преодолевает агрессию), тем не менее саму агрессию не нейтрализует, потому что только осознанное примирение это может сделать.

Только примирение полностью нейтрализует агрессию.  Можно сказать, примирение  - положительная ипостась фундаментальной эмоции селезёнки.

Но в данном случае осознания нет! И тогда приходится говорить в терминах мужской паранойи и женской истерии. Этот «вечный танец между мужчиной и женщиной», эта  «бесконечная война», «война миров», где мужчина и женщина сравнивают друг друга даже с инопланетянами – вся эта ситуация заканчивается грандиозным Праздником истерии! Радость здесь и выступает в качестве такого праздника, радость вместо примирения и взаимного принятия, радость, которая одновременно  празднует победу одной стороны и поражение другой, как пир среди чумы, как  временное перемирие сторон, где с поля брани все спешат убрать своих погибших поскорее до нового сражения, ведь начало лета очень нестабильно!

Но лето наконец приходит. Здесь и паранойя, пожалуй, снисходит на минимум, и истерия в своей наиболее гармоничной форме, прежде всего, гармоничной для матки, которая наконец-то получает хоть что-то со стороны сердца, и печень не так уж навязывает свой суррогат любви – агрессию. Можно сказать, что в это время и любят, и живут, и стараются не думать о будущем. Это – лето жизни. Радость максимально заглушает страх и поднимается над агрессией. Хотя всё это всего лишь иллюзия счастья, которую стараются возвести в культ.

Это  - не чистая радость, а истеричная радость праздника под названием  «лето».  Итак,  радость – третья завершающая эмоция паранойи  и  вторая эмоция истерии.

Для паранойи, нужно понимать, это условное завершение, это скорее завершение витка паранойи. Речь идёт от том, что зимой страхи (а с ними и паранойя)  самые сильные, хотя бы потому что зимой сильны как никогда женские энергии. Летом же, наоборот – сильны мужские тенденции и страхи максимально отступают. А ведь основной мужской порок  - паранойя и опирается на страхи. Лето нейтрализует паранойю и завершает тем самым цикл паранойи.

Более того, далее следует эмоция бабьего лета, которая   для мужской энергии даёт благостные настроения -  задумчивость, способность к пересмотру всего витка, перед депрессивным «осенним обострением», ведь осенью начинают появляться новые страхи (то есть близость зимы). Мужское расцветает в бабье лето, оно временно не отягощено страхами, и с этой точки зрения действительно удобно начинать новый год, новый виток жизни.

А вот женская истерия летом ещё не закончена… Она как раз в самом своём гармоничном  состоянии  - много любви и мало агрессии, много искренности и мало корысти, много Богини и мало стервы...  Никто ни на кого не давит, мужское    спокойно  и уравновешено, женское, можно сказать,  любвеобильно:  радость первична, ярость выражается в  сексуальности, страхов вообще нет. «Почти», можно сказать,   Гармония!..

Истерия условно завершается в бабье лето, когда с уходом лета приходит  обида за пройденное лето, за иллюзии счастья и гармонии, сожаление за то, что «так МАЛО было всего» и сентиментальная  жалость к себе. Для женской энергии в бабье лето не существует пересмотра  жизни, характерного для мужского начала – уж слишком хорошо было летом, особенно  для истерии… И так плохо стало в бабье лето! Бабье лето завершает цикл истерии.

Поэтому,  обида и жалость к себе – третья и последняя эмоция для истерии.

А далее следует осень с осенней депрессией, прежде всего, для мужской паранойи. Но для женской истерии осенняя депрессия – настоящий подарок, в том смысле  что тоска преодолевает агрессию. Можно сказать, что осенью расцветает женское, потому что оно временно освобождается  от агрессии. С другой стороны, независимо от истероидности, осенью идёт рост женских энергий, Природа засыпает, что также делает женщину более мягкой и женственной.

А за осенью снова зима… эмоциональная зима.

Выше  было замечено, что речь, с одной стороны,  идёт о мужском и женском, а не о мужчинах и женщинах; с другой стороны, термины «паранойя» и «истерия» употребляются не в строго научном контексте, а больше в культурном. Теперь дополню: с третьей стороны, речь идёт не о временах года, а о способности людей переживать свои истерии и паранойи  по схеме смены времён  года. То есть,  всё вышесказанное нужно принимать как эмоциональную модель, и не привязываться жёстко к сезонам. Хотя, сезоны, очевидно, задают схему, акцентируют и усиляют картину эмоций, ведь недаром говорят о «сезонных обострениях» и в среде специалистов, и в народе:  «Летом поём, осенью воем»...

Впрочем, когда речь идёт о кармических узлах, которым посвящено немало в данной работе, то и эмоциональная сезонная модель может изменяться в той или иной степени. Вот иллюстрации основных трёх кармических узлов.

• Чрезмерный страх не позволяет пребывать в  радости,  сердечности, летней беспечности,  но ещё в большей степени глушит обиды, примирение, пересмотр, то есть глушит бабье лето, портит саму селезёнку. Для таких людей тотальный страх  сменяется редкими вспышками агрессии.
• Чрезмерная агрессия также препятствует пересмотру и примирению бабьего лета, но совсем глушит тоску и печаль осени, уничтожая тем самым лёгкие. Такие люди постоянно мечутся в истерии, сжигая себя изнутри.
• Чрезмерная обидчивость мешает трепету, препятствует зиме, дестабилизирует  состояние медитации и уж совсем забивает агрессию вовне, весенние чувства, портит саму  печень.   Человек просто съедает себя живьём, находясь постоянно в   самобичевании, изредка переходящем в грусть и тоску.

Хочется ещё раз вспомнить западное общество, где важнейшее внимание  придаётся фундаментальной эмоции агрессии.   То есть роль мужских страхов и женских обид, существенные в нашей языковой среде, возможно, значительно принижены. Впрочем, конечно же, речь идёт не о всём обществе, а об его тенденциях влияния на сообщества внутри него, например, на тех, кто говорит  только по-немецки или по-английски, то есть на среднего потребителя и обывателя.   В таких сообществах и женщины, и мужчины не будут уходить ни в  истерию, ни паранойю в нашем вышеописанном смысле. Столь контрастной картины «борьбы миров» там не будет, хотя это в известном смысле идеализация. Но тем не менее...

Давайте всё же допустим существование такого общества, или таких сообществ, и  таких мужчин и женщин, у которых нет характерных мужских страхов и женских обид.  Думаю, что для них такое состояние  и хорошо и плохо. Хорошо в том смысле, что проблемы  такого сообщества решаются более однозначно через психоанализ, причём почти одинаково для всех. Но плохо в том смысле, что мужчины и женщины начинают стирать различия между друг другом в самих энергиях эмоций, в поведении, в мыслях, в речи, в презентации себя, в оценке друг друга, в манерах одеваться, в конечном итоге –  в физиологии. То есть, такое сообщество  вымирает как двуполое, то есть вымирает, можно сказать,  на животном уровне.

Есть ли другие альтернативы существования такого  сообщества?

Это пока не до конца ясно, точнее, совсем не ясно. Я бы сказал, что в таких сообществах существуют не какие-либо новые отношения между мужчинами и женщинами, а  модификации старых, то есть некие  атавизмы и личные фантазии.  Принципиально других отношений пока нет. Это очень похоже на то, как совремённые кинорежиссёры снимают художественные  фильмы  о прошлом или будущем, надёляя при этом своих героев современной психикой.

Хотя, в данном контексте справедливо будет   упомянуть людей, находящихся, с одной стороны, как бы вне общественных стандартов ценностей, но, с другой стороны, вполне вписывающихся в только что нарисованную картину этих ценностей. Это различные, так называемые «контактёры», «челлингеры», «космические миссионеры» и пр.,  говорящие, точнее, «вещающие» о  «другом» обществе, обществе «совершенном» -  с бесполыми  мужчинами  и женщинами, или же вместо людей там  некие бесполые  сущности. Почти Рай!.. Получается, что такие понятия как духовность, терпеливость, примирение, человеколюбие,  бесстрастность, беспристрастность, бесполость, аскетизм, отрешённость и т.п. там выступают в качестве синонимов, что также говорит о некой  «прямолинейности» подобных  общественных построений и действующем   принципе: «из крайности в крайность» - из крайности материализма и обывательства в крайность духовности и идеализма, другими словами, из тяжёлой эмоции печени  вверх - в лёгкую эмоции лёгких (тоска преодолевает агрессию).

Но,  что интересно, например, те же русскоязычные контактёры,  как правило, склонны «оставлять» пол у таких сущностей и  совершенных людей, где появляются «духовные мужья»,  «космические жёны»? «астральные родственники»  и т.п.  Не исключено, что  здесь и выступает в определённой степени    фундаментальная  энергетическая роль почек и селезёнки, которая   в данном случае сильнее и  ощутимее роли агрессии, то есть  прямолинейность  агрессии заменяется объёмом  и утончённостью эмоций трепета, принятия  и  примирения. С точки зрения этих людей, совершенство не обязательно «кастрировать»,  мужское и женское, по-своему, только  украшают совершенство… богатство отношений есть Гармония отношений, но не их отсутствие!

С другой стороны, разделение на языковые группы, которые и формируют менталитет людей, а также эмоциональные приоритеты и понятия, тонкости действий,   детали  поведенческих реакций и т.п. не решает проблему качества жизни, а значит,  и  качества отношения к смерти.    Особенно в современном мире, где люди могут свободно владеть несколькими языками, где уже давно говорят о так называемой «мировой религии», по крайней мере, кросскультурные исследования прошлого века давно уже превратились в привычные кросскультурные явления    и  «эксперименты»  мирового масштаба. Но, ведь не напрасно же язычество почти исчезло, точнее, сдало свои позиции перед натиском современных мировых религий. Что бы ни говорили о «силе»  древних Богов и «мудрости древних», а также о «мировом заговоре»  против этих Богов,  спрашивается:   почему же  эти Боги  «позволили» себя «обмануть», «победить» «преодолеть», «унизить» и «низвергнуть»?.. Можно, конечно, говорить об «Эпохе невежества» (или «Кали-юге» на санскр.), но ведь эта Эпоха и породила, в первую очередь,  самих   этих  языческих  Богов в том виде, в каком их  пытаются «реинкарнировать» сейчас…

Хотя, давайте-ка    заглянем «глубже» в проблему.   И «западная» агрессия, и «наши» обиды и страхи,  как говорится    -  «одного поля ягоды»;   это  - нижние тяжёлые фундаментальные эмоции, в какой бы они ни были своей ипостаси – положительной или отрицательной. Согласитесь, что,  и так называемые «русофилы», и иже с ними «русофобы»,  да  и  другие национальные  «филы»  и «фобы» (др.-гр. φιλία  «филия» – дружба, любовь;  гр. φόβος  «фовос» - страх)   – суть одно, точнее,  суть эмоций одного порядка, где,   по  большей степени,  сплошь  одни  страх и  агрессия…  и немного обид, но никакой «любви»... Различия в этих эмоциях принципиально не решают проблему смерти, точнее, не решают того, как снизить влияние программы смерти… Да,  что я говорю!  Кто-то скажет: а зачем вообще снижать влияние программы смерти?   И будет  по-своему  прав, потому что различия агрессии, страха и обиды не дают пути задаваться  самим этим  вопросам:   а стоит ли вообще ставить подобные вопросы о смерти,  насколько корректна  и «гуманна»  такая «фатальная»  и «пугающая»  формулировка, как   «программа смерти»?

И куда подевалась,   в таком случае,    «программа меры»,   «программа мира»?.. Похоже,   закрыв глаза на экзистенциальное и культурологическое  явление смерти, мы потеряли нечто большее.

Четыре Смерти

В народе принято говорить, соответственно: «лёгкая смерть» и «тяжёлая смерть». Эти две метафоры и позволят нам понять, о чём идёт речь, правда, мы выйдём за пределы только лишь метафор.

«Лёгкая смерть» означает то, что смерть связана с лёгкими эмоциями тоски и радости. Соответственно, «тяжёлая смерть» привязывается к тяжёлым эмоциям страха и злости. Отдельно стоит эмоция селезёнки – она не даёт ни лёгкой смерти, ни тяжёлой смерти, но именно фундаментальная эмоция селезёнки и определяет степень тяжести смерти, или уровень программы смерти – положительная или отрицательная. Именно эмоция селезёнки может сделать смерть лёгкой – если доминирует одна из двух лёгких эмоций тоски и радости; или же опустить нас в страх и агрессию – тогда и смерть будет тяжёлой. Критерий «подъёма» или «опускания» - степень нашей безжалостности, то есть отношение к собственному эго, способность пройти, буквально «переварить» эмоцию селезёнки, пропустить её через «сосуд желаний» - желудок и выйти к следующей фундаментальной эмоции. Или же «не переварить», остаться внизу, даже  снова опуститься в тяжёлые страх и агрессию. И снова «золотая середина» - на этот  раз  «золотая середина смерти», которая находится как бы посередине  четырёх  смертей, каждая из которых связана с одной их четырёх фундаментальных эмоций, двух лёгких и двух тяжёлых.

Теперь рассмотрим каждую их этих смертей. Начнём своё рассмотрение «снизу», то есть с тяжёлых смертей, потому что это более распространённые и типичные смерти в современном мире, а, значит, и более понятные и очевидные для нас. Кстати, рассматривая разные параметры смерти, мы также неизбежно будем рассматривать и разные параметры жизни, которые  и  заканчиваются разными «мерами», то есть смертями.

Страх приводит к смерти, во-первых -  тяжёлой,   во-вторых -  долгой. Тяжесть смерти определяется тяжёстью самой эмоции страха. Но и при жизни   страх делает тело  тяжёлым   и  в прямом смысле, то есть   на  весах, и в переносным.

А вот то, что смерть в страхе долгая определяет тот факт, что страх полнит тело. Это легко понять из природы страха – эмоция тяжёлая, инертная, холодная, влажная, которую, как говорилось выше, отражают в первую очередь холодные влажные кисти рук. То есть,  при страхе энергия не проводится в теле, а застаивается, уровень метаболизма низкий, другими словами,  обменные процессы заторможены, что и приводит к полной, тучной  конституции тела. Можно сказать, что  и в смерти, и  при жизни страх наполняет тело как  в прямом, так  и в переносном смысле.   Страх в этом смысле фатален.

Итак, два прижизненных параметра тела, к которым приводит страх – тяжесть и полнота. И сразу  замечу, забегая несколько вперёд, что тяжесть  и полнота  суть не одно и тоже – это два совершенно разные параметра тела.

Поэтому,  люди в страхе и умирают тяжело и долго, ведь не так уж просто «расстаться» с тяжёлым и большим телом. Такое тело, как говорится, и в жизни мешало, доставляло определённый дискомфорт, да  и в смерти проявляет себя подобным образом…   Не побоюсь резкого определения (как говорится, ничего личного), но смерть в страхе я называю  метафорой:    «смерть свиньи», или «смерть собаки». Кстати, оба этих животного как близки человеку – в первом случае физиологически а во втором случае  психологически,  так одновременно и считаются нечистыми в некоторых культурных традициях…

Агрессия приводит к смерти, во-первых – тяжёлой, во-вторых – быстрой. Также, как и в случае страха, человек в агрессии тяжелый, то есть именно тяжёлая эмоция агрессии делает его тяжёлым буквально, если его взвесить на весах. Возможно, с людьми в  ярости всё же легче общаться, чем с людьми в страхе, ведь человек в ярости подвижен и динамичен, а не инертен, как человек с страхе, но вес тела у него остаётся сравнительно большим (то есть плотность тела большая).

Само же тело у человека в агрессии не тучное, потому что динамика его эмоции   сжигает телесные жиры,   и  ладони у такого человека влажные и горячие. (А какие ещё могут быть ладони в драке?..)   То есть,  при жизни агрессия способствует конституции тела   худой, но тяжёлой. Это типичная «западная» конституция тела, особенно в «современных» представлениях о красоте, в первую очередь – женской красоте.

Умирают люди в агрессии тяжело и быстро, как солдаты на поле брани, ведь,    как в песне поётся: «…Я желаю всей душой  - если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой»… Поэтому, обозначая смерть в агрессии,   я использую метафору «смерть воина», или «смерть кошки». Солдатам не чужда физическая  боль, но   умирать они должны быстро, и смерть на поле брани, как говорится, благородна,  уважаема и ведёт в солдатский Рай. Что же касается кошки, то вспомним виды стрессовых реакций; выше упоминалась стрессовая реакция тигра – тигр при опасности бросается в сражение, не раздумывая. Кошки  в нашем смысле ближе к понятию  «воин», чем, например, те же собаки, которые сильны в основном   в стае.

Могу также добавить, что кошки в определённых границах эфирные, то есть ближе к человеку на уровне нижнего дома; собаки же, по сравнению к кошкам более астральные, то есть больше чем кошки требуют эмоций среднего дома человека. То есть,  собака в большей степени  живёт с человеком, а кошка  - в жилище человека.

Тоска приводит к смерти, во-первых – лёгкой, во-вторых – быстрой. И при жизни люди в тоске лёгкие в  прямом смысле, то есть на весах, и в переносном смысле – с ними легко общаться, хотя они и несколько отстранены от простых житейский ценностей. Они «витают в облаках» и в жизни, и в смерти,  то есть в смерти им, пожалуй, наиболее легко из всех других представителей эмоций, покинуть своё тело.   Ведь и тело у них за счёт тоски  стремится к астении, то есть к худобе. В силу своей общей внешней отстранённости по жизни, они, можно сказать,   самые холодные и  во взаимоотношениях, да, и кисти рук, как уже говорилось,  у них сухие и холодные.

В жизни  это  - монахи (я бы добавил: в христианском смысле), аскеты, йоги, вечно ищущие себя отшельники,  бродяги (в смысле духовного поиска)  и т.п. Они склонны удерживать  и ограничивать себя в пище, в домашнем уюте, в страстях, в других мирских радостях, поэтому они и видятся  посторонним немного грустными, хотя,  что первично – их  внутренняя грусть  и тоска,  или внешние особенности их поведения – это скорее философский вопрос…

Итак, люди в тоске при жизни лёгкие и худые. А смерть человека в тоске – это  «смерть монаха».  Такая смерть может показаться наиболее предпочтительной, потому что она лёгкая и быстрая, но это как правда, так и  заблуждение, ибо есть ещё одна фундаментальная  лёгкая эмоция,  и с ней  конституция тела человека.

Радость приводит к смерти, во-первых – лёгкой, во-вторых – длинной. И пусть Вас не пугает длинная смерть человека в радости. Ведь человек в радости умирает  играючи!   Потому что  эмоция радости лёгкая и динамичная. Именно о смерти  таких людей ходят легенды, например в дзен буддизме. Впрочем, и при жизни такие люди известны тем, что веселятся сами,  веселят других  и исцеляют всех этой радостью.

Длинная смерть человека в радости, как я уже сказал, в силу того, что он как бы забавляется самой смертью. Но есть и физиологическая, точнее, конституциональная причина длинной смерти человека в радости – это  его конституциональная  тучность и полнота. Только, это уже полнота радости, а не страха (заметьте, радость и страх – две совершенно противоположные эмоции в иерархии  их становления). В отличие от полноты в страхе, это динамическая полнота, обменные процессы здесь не столь заторможены, лишь отчасти, потому что радость есть лёгкая эмоция и не способна так эффективно пережигать телесные жиры, в отличие от ярости. Но радости, похоже,  этого и не надо, так как радость должна наполнять все аспекты жизни, в том числе и телесность. Радость не озабочена своей полнотой, то есть, в отличие о той же ярости и истерии, радость не борется с полнотой.  Радость беспечна! Радость также беспечна и по отношению к смерти,  и  смерть человека в радости, как я уже сказал – длинная, его большое тело не может так просто «взять,   и умереть», но ему, похоже, этого и не нужно.

И кисти рук у него тёплые и сухие, такая рука действительно становится «дающей»!

Вспомните достаточно популярный образ  Хотея, или Будая – воплощение Будды  в полном  весельчаке, который, по преданию, странствовал по миру и исцелял людей своей радостью. С тех пор Хотей приносит счастье.  Также, образ Хотея, кстати, помогает  и для достижения целей (вспомним самый важный элемент вышеописанной пятиуровневой техники целеполагания – это  радость).

Как часто женщина начинает полнеть после родов. Почему? Отнюдь не в силу изменения обменных процессов  (это уже вторичное явление), но  в силу той радости, которая прибывает к ней с рождением ребёнка, радости реализацией себя как женщины и  как счастливой матери. Но здесь есть и другой, более практический аспект: женщине, которая, как говорят,  «при теле», в отличие от  худой женщины, гораздо   легче  воспитывать детей и заботиться о них. Энергетически легче, ведь она им может больше дать, себя, в первую очередь!

Понятно, что о полноте в страхе речь сейчас не идёт, тем более что полнота в страхе имеет склонность к нарушению обменных процессов и  возникновению болезней тела, чего не сказать о полноте в радости. Полнота от страха  и выглядит иначе, чем полнота от радости;   про одних говорят «дама при теле», про других «толстая»… Страх приземляет, радость окрыляет. Достаточно вспомнить идеалы женской красоты Античности…

Что же касается сравнения с человеком в агрессии, то человек в  радости будет выглядеть, очевидно,  более полным, чем человек такого же роста  в ярости,  но (!) при этом человек в радости  будет лёгче на весах!

Итак, в жизни люди в радости склонны к полному и лёгкому телу. Их смерть – «смерть скомороха», ведь, как известно, придворные шуты и скоморохи были небольшого роста и выглядели  часто вполне упитанными;  они веселили государя и тем самым его исцеляли и оживляли для государственных  дел.

Хочу привести  несколько дзеновских притч о таких «скоморохах», точнее о смерти человека в радости, для того, чтобы лучше понять этот конституциональный тип людей.

Притча 1. Один мастер спросил  у своих учеников:

- Как умирают простые люди, то есть обычные миряне?

- Они умирают тяжело – в агонии и страданиях, их смерть даже не заслуживает внимания, - ответили ему.

- Да, - вздохнул мастер, - а как умирают монахи?

- О! Монах уходит со смирением,  покорностью и осознанностью;  он может покинуть своё тело,  даже сидя в медитации, - такой был ответ на этот раз.

Мастер согласно кивнул головой и продолжил:

- Ну, а как же умирают реализованные  и совершенные мастера?

- …они могут умереть и стоя, и вообще как захотят… - после небольшой паузы ответили ученики.

После чего мастер встал, улыбаясь, прошёлся лёгкой походкой, затем вдруг встал на голову и… умер.

Известно, что среди учеников данного мастера была его родная сестра, которая комментировала его смерть так: «Ну вот! Жил не по-человечески, и умер не по-человечески»…

Притча 2. Один странствующий монах вдруг пришёл в храм Будды и сказал   наставнику:

- Мне нужен дом.

- Выдайте ему гроб, - сказал наставник своим ученикам.

Ученики выполнили то, что им сказал их мастер, после чего странник взял гроб под мышку, одел крышку на голову и пошёл в город.

В городе он пришёл на центральную площадь и сказал людям:

- Скажите всем, что завтра утром у южных ворот будет умирать тот, кто достиг просветления.

Наутро у южных ворот собралась огромная толпа, ибо смерть святого считалась очень поучительной и присутствовать при смерти реализованного человека считалось благим  делом для всех горожан.

Монах сидел на своём гробе и смотрел на заинтересованную толпу. Толпа же молча ждала чудного действа. Вдруг монах встал, снова взял гроб  под мышку, надев крышку на голову,  и сказал людям:

- Не! Сегодня не буду умирать, приходите завтра к западным воротам.

На следующее утро, у западных ворот собрались люди, их было чуть меньше, чем день назад. И монах снова не стал умирать, а попросил  людей прийти на следующий день к северным воротам.

И на следующий день у северных ворот история повторилась, только народу было уже совсем немного. Разочарованные, они молча разбрелись  по своим делам. А монах сказал, что будет умирать у восточных врат завтра.

К восточным вратам пришёл только сам монах, люди предпочли не испытывать больше разочарования.

Монах сидел на своём гробе и смотрел вдаль за врата. Неожиданно показался путник, обычный горожанин, который просто возвращался в город. Монах лег в гроб, попросил горожанина заколотить крышку и… умер.

Так умирают шуты по жизни.

Нужно понимать, что приведённые четыре смерти и четыре конституциональные телесные особенности человека есть некая идеализация, потому что не бывает крайности эмоций, то есть не существует  страха, ярости, тоски и радости в «чистом виде». Впрочем, в приведённых двух дзеновских притчах нет чистой радости; там радость, очевидно,  доминирует, но также показана поучительная  демонстрация лёгкости смерти мастера, а это уже не только радость -  всякая демонстрация   навязана  извне, то есть демонстрация  суть  ярость, пусть даже этой ярости совсем и не много по сравнению с лёгкостью.

Говоря о четырёх смертях, на самом деле  речь идёт об  эмоциональной предрасположенности и соответствующей ей конституциональной телесной предрасположенности человека в жизни и смерти. Нужно понимать, что каждая из четырёх фундаментальных эмоций человека как бы определяет направление развития телесности, то есть склонность к полноте или худобе, тяжести тела или его лёгкости. Смерть же будет неким итогом, или мерой такой телесной предрасположенности. Какова была жизнь – такова будет и смерть.

Но,  из вышесказанного можно делать  интересные и поучительные выводы. И  более того…

Положительная и Отрицательная Программы Смерти

Здесь мы  и подошли уже вплотную к представлениям «положительная программа смерти» и «отрицательная программа смерти».

Мне всё труднее и труднее писать о вещах, традиционно пропускающимися через призму общественной морали, которые могут показаться этически оправданными или неоправданными. Отмечаю, что  в данном трактате речь идёт о вещах  реальных, с точки зрения законов фундаментальных сосудов и эмоций, то есть, по сути, с точки зрения  законов сохранения энергии.  Также охотно соглашусь с замечанием,  что многое написанное  можно было бы сократить до нескольких простых фраз – нравоучений. Но это уже был бы не трактат, а, скорее, некий  толмуд, а это уже  сделано  давно  и   лучше,  чем  смогу сделать я.  Я реалист, а не моралист. Тогда, мне остаётся писать трактат  так, как   я этого хочу и умею.  Тогда, с Вашего позволения, я продолжаю.

Такое распространённое явление современной жизни как страх смерти присутствует, прежде  всего, в людях в страхе,  потому что, во-первых, в силу определения – эти люди пребывают в страхе,  во-вторых,   потому  что  эти люди интуитивно чувствуют, что смерть будет мучительной и длинной, с какой бы стороны она ни пришла. Это действительно неприятное осознание, которое просто так не выбросишь из головы, особенно для человека в страхе, который  склонен к излишней рефлексии, например, при   депрессии.

Проявление  агрессии человеком немного снимает это фатальное «осознание в голове», а с ним и   самобичевание, то есть  агрессия отвлекает от рефлексии, позволяет не фиксироваться  на страхе смерти, правда,  и не снимает самого этого страха. Агрессия просто не позволяет думать о смерти, она  даёт способ   как  бы   забыть   и   вытеснить этот фундаментальный страх.

Всякий хороший солдат, как известно,  боится смерти на поле брани, но умеет  не думать о своём страхе. Причём, эмоция обиды здесь играет немаловажную роль; именно обида в виде задумчивости, чувства безжалостности или жалости к себе преодолевает страх, но,  в  свою очередь, преодолевается  яростью, агрессией, даже жестокостью, что меняет и отношение к самой смерти (правда, меняет не качественно, смерть остаётся тяжёлой). Профессиональные солдаты перед боем склонны вспоминать своих близких, особенно травмирующие эпизоды взаимоотношений, недоговоренности, разлуки и т.п., склонны также, как говорят, «накручивать» себя – это в конечном итоге даёт им агрессию и силы для победы над врагом.  Те же бойцы, о которых говорят, что им «не ведан страх»,  что на поле брани они «одержимы как берсерки», и, поэтому, враги их боятся, на самом деле,  вытесняют свой страх в самые глубины своего подсознания, например, с помощью психоактивных препаратов. Но страх смерти и у них  остаётся. Остаётся и программа старения и смерти.

Художники, поэты, музыканты  и другие люди гуманитарного творческого поиска переживают страх смерти по-своему. Они не уходят в агрессию при  мыслях о смерти,  как солдаты, но и не занимаются излишним самобичеванием.  Они способны уйти, «погрузиться»  в своё творчество, «раствориться» в творчестве, и видеть в нём своё «бессмертие». Ведь тема смерти проявляется у всех писателей, поэтов, художников и пр. в большей или меньшей степени, в зависимости от переживания страха смерти. Но этот страх остаётся у всех.

Впрочем, и наши дети позволяют нам видеть себя бессмертными, для кого-то больше, для кого-то меньше. Правда, для людей  в страхе дети не есть панацея от страхов смерти – у них  этот страх всё равно доминирует над любыми  жизненными  потребностями, творческими  «иллюзиями» и видами деятельности.

Итак, для трёх кармических узлов – фиксациях на страхе, агрессии и обиде остаётся общее в программе смерти, обусловленное тяжестью этих фундаментальных эмоций.

Я называю отрицательной программой смерти ситуацию тяжёлой смерти, неважно, длинная она или короткая. То же можно сказать и о процессе старения – это тяжёлый процесс, который в народе поминается как  «букет болезней», «старческий маразм», «старая развалина», «песок сыпется», «на ладан дышит» и т.п. Но, давайте опустим метафоры народной мудрости и ещё раз выделим самое главное с теоретической нашей точки зрения фундаментальных сосудов и эмоций   в отрицательной программе смерти.

Отрицательную программу смерти (далее также буду называть ОПС) характеризует, прежде всего, ситуация  сдвига  радости на агрессию, то есть  радость  несёт в себе черты предыдущей агрессии, потому что эта радость  рождается из агрессии (лето сменяет весну).  Сама же  агрессия при этом не стремится к эмоции обратной связи, к некоей рефлексии, к подведению итогов, к попыткам сначала понять, принять, «переварить» и т.п., а уж потом радоваться и праздновать победу. У таких людей  поспешное празднование победы только обостряет обиды и  болезненные воспоминания, и такие обиды неизбежно  снова уходят в агрессию и страх.

Если же понимать, что присутствие только одного кармического узла есть некая идеализация и, можно  сказать, что «в чистом виде» ни страх, на агрессии, ни обида  не встречаются,  то можно говорить, что в миру отрицательная  программа смерти   зациклена на трёх тяжёлых  эмоциях. Что же касается радости и тоски, то здесь эти эмоции заведомо слабы:    радость неустойчива и  слаба, потому что смешана с агрессией –радость следует за агрессией и за такой радостью  следует другая  агрессия - «агрессия на себя»,  то есть  обида.  Эта радость легко преодолевается страхом (вода тушит огонь), что также иллюстрируется тем, что  и радость, и страх  ведут к полной конституции тела. Получается, что,  когда страх преодолевает радость, то тело человека не становится в общем худее, но  становится тяжелее.   Два полных тела – в радости и страхе –  две «полноты жизни», только одна телесная полнота «отрицательная», потому что связана с ОПС, а другая   -   «положительная», о которой в данном случае речь пока что не идёт.

Что же касается эмоции тоски при ОПС, то, замечу, что    тоска может преодолевать агрессию сравнительно легко (как металл рубит дерево), тем более,   что эти две эмоции ведут к  худым конституциям тела (лёгкому и тяжёлому).  Но   слабая тоска с трудом может преодолеть  агрессию, поэтому не сможет сама перейти в радость. А если в свою очередь    и радость слаба, то тоска не перейдёт в радость ни под каким предлогом, ибо кармические узлы возьмут верх над этими лёгкими эмоциями.  Тогда,   у тоски остаётся один путь – тоска   опускается  в страх,   и это   путь депрессии.    

Другими словами,   вторая ситуация, являющаяся признаком ОПС – сдвиг страха на тоску.

Но это ещё не всё!  Есть ещё   и третий признак ОПС… В понимании этого признака начнём с «обратного», то есть с понимания признаков положительной программы смерти – сильных фундаментальных эмоций тоски и радости.

Итак, положительная программа смерти опирается на лёгкие эмоции, причём, на сильные устойчивые лёгкие эмоции тоски и радости.

Критерий сильной устойчивой эмоции  радости - радость должна следовать не за агрессией, но после тоски, причём, после чистой тоски.
Критерий чистой тоски – чистая тоска  не опускается в страх, но  сменяется радостью.

Я прекрасно понимаю возможные замечания  психоаналитического толка о том, что приведённые мной критерии сильной радости и чистой тоски  используют сначала отрицание, а уж затем подтверждение, что неправильно, с точки зрения современных законов убеждения. Но поясню, что,  как радость, так и тоска  -   эмоции суть «слабые»,  с точки зрения психоанализа – их сила как раз в другом.  В незаурядности! То есть, в нелинейности доводов, в недоступности аргументов, в кажущейся «непрактичности»    посылок и , в конце концов,  в особом законе доступности и принятия… Этот закон:  тоска и радость беспричинны!  Если искать причину радости, то радость становится агрессивной. Если искать причину тоски, то тоска опускается до страха.

Именно когда тоска и радость беспричинны, они идут рядом  и даже, возможно, вместе, и их не разбивают другие эмоции. Народная мудрость об вечной любви, и истинных друзьях подчиняется этому же признаку – истинные человеческие чувства не поддаются невзгодам. (Выше в соответствующих главах  мы связывали  дружбу с фундаментальной эмоцией лёгких, а  любовь  - с фундаментальной эмоцией сердца).

Но  вернёмся к критериям признаков ОПС.  Для обоих вышеприведённых критериев ОПС  - сдвиг радости на агрессию и сдвиг страха на тоску - существует один   объединяющий критерий, причём, задаваемый  вне лёгких эмоций тоски и радости. То есть, этот критерий не берёт в рассмотрение  напрямую две лёгкие эмоции, которые, по-сути,  обуславливали первые два критерия. Но этот критерий обуславливает сами эти лёгкие эмоции!

Я бы даже назвал этот критерий «золотым», потому что он исходит от фундаментальной эмоции селезёнки, которую мы уже называли  «золотой середины» всех фундаментальных эмоций,  и которая не формирует пятый тип  смерти в нашем антропологическом рассмотрении, но определяет «направление» смерти вообще – вверх в положительную программу смерти, или вниз в отрицательную, программу смерти.

 Переживаемые  эмоции будут лёгкими, а программа смерти становится положительной, если фундаментальная  эмоция селезёнки станет  безжалостностью, но не жалостью  к себе!  Эта, пожалуй, самый субъективный критерий из всех трёх, ибо его труднее всего   принять! Но это и самый важный и самый категоричный  критерий ОПС.

На самом деле, все три критерия  субъективные, но первые два кажутся достаточно «прозрачными»,  то есть к ним можно подойти с точки зрения: «я не виноват»,  «это вина другого», «это дело случая», или «это не я», или вообще «это от меня  не зависит», «такова жизнь» и т.п. Но именно этот третий критерий  является, по сути,  квинтэссенцией многих и духовных практик, и целых мировоззрений, и даже религий!  Его можно назвать просто:    основной признак ОПС  – сдвиг жалости  на все остальные эмоции.

Ведь, что значит:  безжалостность вместо жалости к себе? Это означает  -  «переварить»  обиду как можно эффективнее,  то есть не спешить с выводами, но и не отвлекаться на личные амбиции.  Здесь также,    как и в переваривании пищи – при хорошем пищеварении пища переваривается максимально и переходит в другое более высокое энергетическое состояние.  Так, обида переходит в чистое томление, в благодарность, даже в благодарение.

Даже, когда  эта «пища» нам кажется «незаслуженной», то есть не нашей,  чужой,  а мы стремимся к справедливости  и не хотим эту «информационную кашу» переваривать.  Но, что мы делаем при этом в свою очередь?

Когда мы зацикливаемся на обиде и тянем время, не в состоянии её переварить, то мы  «жалим» и разрушаем себя изнутри. Такая обида может длиться годами и десятилетиями, порою может опускаться ещё ниже  - в страх.  Когда мы спешим с выводами и стараемся «изрыгнуть» свою обиду в виде агрессии на «обидчика», и когда это становится нашей привычкой по жизни, то мы разрушаем в конечном итоге нас обоих.  Наши стремления к   «справедливости» суть осуждение, то есть агрессия.  Мы осуждаем того, кто не прав, кто подсунул нам суррогат вместо еды (два слова русского языка «есть» в смысле  «принимать пищу» и в смысле «существовать» недаром звучат и пишутся одинаково)! 

И,   в итоге, наша  «непереваренная» обида остаётся   внизу  –  в обиде,   агрессии и   страхе, в то время как  «переваренная» обида направляет  нас вверх – в лёгкие эмоции  тоски и радости...

Хочется также добавить, что отрицательная программа смерти характерна для дикого мира животных, где жизнь обусловлена борьбой за выживания, по-сути, двумя эмоциями страха и агрессии – или ты бежишь за кем-то, или этот «кто-то» бежит за тобой. В мире домашних животных может уже активно фигурировать эмоция обратной связи, которая, можно сказать, и определяет отношения людей и их питомцев.

Впрочем, эта же эмоция определяет отношения хозяев и лакеев и в мире людей, одних опуская в мир животных, а других поднимая в мир людей. Причём, и «хозяин», и «лакей» - оба остаются в мире нижних эмоций. Потому что положительная программа смерти вообще не признаёт возвышения одних и принижения других – каждый занимается своим ремеслом.

Именно  две лёгкие эмоции – чистая тоска и радость – я называю Ангелохранителями. Столь ярко звучащий эпитет я использую для того, чтобы  усилить его  использование в народной среде и придать ему более конкретный антропологический смысл. Уверен, что когда говорят о ком-то: «У него есть ангелохранитель», то прежде всего речь идёт об эмоциональном фоне человека, а именно,  о наличии у него в характере устойчивой чистой тоски или устойчивой радости, или того и другого. В последнем  случае говорят: «У него два ангелохранителя».

Таким образом, положительной программой смерти является тенденция  смерти при наличии хотя бы одного ангелохранителя, то есть это смерть лёгкая, или, как было сказано выше,  «смерть монаха» и «смерть скомороха», или что-то среднее между этими двумя лёгкими смертями (например, «худой скоморох», «толстый монах»)…