|
|
Тревога и проблема виденияАвтор статьи: Фрибус Ирина Андреевна
Акт пристального смотрения, разглядывания понимается Фрейдом как самостоятельное влечение. Тем самым можно сказать, что вопросы, связанные с визуальными образами в произведениях искусства, с психоаналитической точки зрения рассматриваются на уровне влечения, желания и фантазма, а также затрагивают проблематику кастрационной тревоги. Понимание акта смотрения и, в более широком смысле, зрения предстает в теории Фрейда как процесс подверженный расщеплению. В работе 1910 г. “Психогенное нарушение зрения с позиции психоанализа” он пишет: “Истерические слепые слепы только для сознания, в бессознательном они зрячи”. 1 В случае истерии стремление влечения, выраженное в “чрезмерных претензиях к разглядыванию”, вытесняется и не сопровождается аффектом тревоги, но, при этом обнаруживает возможность радикального раскола, расщепления между глазом и зрением. Следующий важный момент в теории Фрейда, связанный с изобразительностью психического материала относится к возможностям представления, Darstellung на другой сцене, которая может разыгрываться в сновидении. Поскольку цель сновидения исполнение желания, то появление сновидческих мыслей-образов организовано вокруг траектории желания и фантазма. Изобразительность мыслей сновидения и желанных образов, сформированных фантазмом, подчиняется определенной логике. Нечто вновь и вновь пытается, обернувшись формой, быть воспроизведено в психической реальности субъекта. Череда этих образов воспроизводится согласно траектории желания, метонимического скольжения в поиске утраченного объекта, недоступного, прегражденного и рассеченного актом кастрации. Приближение же к образу сопровождается тревогой. Сцена игры с катушкой, которую Фрейд связывает с “большим культурным достижением ребенка – с осуществленным им самим отказом от влечения”.2 Что же представляет собой это культурное достижение? В тот момент, когда катушка исчезает из вида, куда смотрит малыш? Он смотрит на то место, где только что была катушка, т.е. на место отсутствия. “Думаю, он пребывает в ожидании: он смотрит в глубину материнского отсутствия, растерянного ожидания чего-то. До мгновения, когда то, что ребенок видит, вдруг раскроется под действием чего-то, что в глубине – или из глубины (я имею ввиду глубину отсутствия), - рассекает его, смотрит на него. Чего-то, о чем он в итоге составит образ”.3 В этой игре, с одной стороны, мы видим появление образа, который становится опорой объекта, с другой – акт отречения, кастрации: не только катушка может быть отброшена, но и сам субъект брошен другим, он обречен на акт кастрации. Только рождение представления, символа в сетях навязчивого повторения, понуждающего вновь и вновь отбрасывать катушку, позволяет избыть травму. “Где одно преподносится как память о другом, где мы пребываем под взглядом потери, то есть под угрозой потерять все, в том числе самих себя.”3 Д.Юберман задается вопросом: “Быть может, образ в его радикальном - метапсихологическом – осмыслении возможен лишь по ту сторону принципа удовольствия?” 3 Таким образом, мы приблизились к тому, что находится по ту сторону, границе травмирующего Реального, границе das Ding, Вещи. Тот порог, приближение к которому сопряжено с тревогой, с приближением, затерявшейся в сети означающих “ситуации беспомощности”, вновь и вновь сталкивающей нас с тревогой. Очередное приближение к пониманию тревоги обнаруживается в связи с пониманием образа, и шире визуального как такового. Образ в психоаналитическом понимании предстает как форма “некоей странной, произвольной случайности (tuche), символизирующей собой то, во что наш опыт, на горизонте своем, упирается – того упущения, той нехватки, что ложится в основу страха перед кастрацией”. 4 Можно сказать, что в основании исследования визуального парадоксальным образом полагается то, что к самой зримости, наглядности не имеет прямого отношения. Парадокс эстетического, когда то, что мы видим отражает изнанку, подает знак с другой стороны принципа удовольствия, момент встречи с Реальным, когда объект безвозвратно потерянный смотрит на нас. По замечанию Шеллинга, от которого оттолкнулся Фрейд в работе “Жуткое”, свойство видимого, ощущаемое как жуткое, явление чего-то, “что должно было остаться в тайне, в тени, но вышло оттуда”. Что дает основание полагать, что представление об образе лежит по ту сторону принципа удовольствия? Здесь мы обращаемся к пониманию Лаканом функции утраты объекта (а) на уровне скопического влечения. Говоря о сопротивлении, Фрейд указывает на ядро, к которому устремлено психическое, и, которое, по мнению Лакана, травмой можно назвать лишь в первом приближении. “Ядро должно быть охарактеризовано как относящееся к Реальному – Реальному как к чему-то такому, чему тождественность восприятия служит правилом” 4 То, что лежит в основании Реального, Фрейд характеризует как пробу, которая удостоверяет наше пребывание в восприятии. Встреча с Реальным, открывающая путь к навязчивому повторению, производит у субъекта раскол, расщепление, которое в диалектическом своем измерении обнаруживает репрезентацию представления, позволяющую сблизить Реальное с влечением. “Расщепление между тем, что отсылает нас в механизме сна к самому субъекту, между образом ребенка, приближающегося к отцу с упреком во взоре, с одной стороны, - и той причиной, которая появление образа вызывает, провалом, его поглощающим, зовом , голосом ребенка, мольбой во взгляде – папа, разве ты не видишь, что я горю..., с другой.” 4 Это понимание образа Лакан обнаруживает на пути диалектики видимости и истины желания, исходящего из восприятия, и сосредоточенного на визуальном, в расщеплении, которое можно обнаружить между глазом и взглядом. Функция взгляда, по мнению Лакана, оказывается незаметна по причине того, что восприятие, оборачивающееся сознанием, создает видимость обнаружения себя самого. Понимание же взгляда как объекта(а), обнаруживает нехватку, зияние, функцию желания и феномен кастрации. Это позволяет взгляду как объекту нехватки занимать привилегированное положение и обрести свое выражение в эстетическом поле. Расщепление между взглядом и глазом обнаруживает себя в функции анаморфозы, пятна. Анаморфоза, которую можно обнаружить в пространстве картины Гольбейна “Послы”, пятно, которое раскрывает свой замысел только под определенным углом зрения, являет собой “субъект, обращенный в ничто, представляющий собой образное воплощение минус-фи кастрации – кастрации, являющейся для нас тем центром, вокруг которого организуется, в рамках основных влечений, желание”. 4 Можно сказать, что глаз относится к субъекту, а взгляд – это объект(а), который в результате выпадения, утраты может быть обнаружен как нехватка в виде анаморфозы , слепого пятна. И в этом смысле то, что мы рассматриваем, всегда уже смотрит на нас. Но, при этом, поле видимого как взгляда сокрыто от нас, и тревога обнаруживается лишь посредством анаморфозы, а желание субъекта на уровне скопического влечения оказывается схваченным. Вторжение объекта(а) в поле видения вызывает замешательство, зрение оказывается встревоженным и субъект обнаруживает себя перед лицом кастрационной тревоги. Перед лицом тревоги или иначе перед образом, тревожащим субъекта, образом, который мы обнаруживаем в эстетическом пространстве, то, что Д.Юберман определяет как метапсихологическое объяснение интенсивности формы, - возвращение вытесненного в сфере визуального, мету кастрации на уровне скопического влечения. Доказательством этому могут послужить явления Жуткого. “Каждый раз, когда неожиданно, в силу какого-то спровоцированного Другим инцидента, образ себя в Другом предстает субъекту как лишенный взгляда, вся ткань сети, в которую уловило его зрительное влечение, расползается, и мы становимся свидетелями того, как возвращается, в самом первобытном своем виде, тревога.” 5 Список литературы:
Категория: СТАТЬИ » Статьи по психологии Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|