Терапевтические функции и их прототипы в жизни: интерпретация

Разные модели терапии в большей или меньшей степени используют интерпретации, да и то, что называется интерпретацией сильно различается в зависимости от методологии того или иного подхода. В психоаналитическом подходе интерпретация долгое время считалась основным и чуть ли не единственным инструментом аналитика. Сейчас маятник качнулся в другую сторону, и существуют направления, которые совсем не используют интерпретации и вообще считают интерпретации злом и пережитком тёмного психоаналитического прошлого. Такой неустойчивый статус интерпретации обусловлен её травмирующим потенциалом. Интерпретация разрушает связи между психическими элементами и причиняет эмоциональную боль, поэтому прототипом интерпретации является травма. Но травма, как показывают современные исследования, может стать точкой роста, поскольку травма разрушает неэффективные, шаткие, дефектные элементы и высвобождает очень много энергии.

Теоретически подразумевается, что интерпретация разрушает одни и создаёт другие связи между элементами, но в действительности, предложенные терапевтом или психоаналитиком связи редко приживаются, а если и приживаются, то это всегда будет имплант, а не аутентичная психическая ткань. Поэтому основная функция интерпретации – это всё-таки разрушение: разрушение ассоциативного ряда, разрушение сцепки аффектов с представлениями, разрушение дефектных психических микроструктур и т.д. Разрушение с целью расчистки места для образования чего-то нового и потенциально более здорового, при создании соответствующих условий конечно.

Ни один другой элемент терапии не зависит так от личности терапевта как интерпретация: это может быть скальпель в руках нейрохирурга или нож в руках психопата. Терапевт может использовать интерпретации, чтобы отыгрывать свою агрессию, дистанцироваться от пациента, продемонстрировать и утвердить своё превосходство, защититься от вызываемых пациентом чувств и т.д. Точная, но сделанная не вовремя интерпретация может без преувеличения свести с ума, и история психоанализа знает немало таких примеров, когда пациенты после «работы» психоаналитика впадали в психоз или совершали какие-то разрушительные поступки.

Есть мнение, что функция интерпретации отсылает к фигуре отца, который может быть преследующим и жестоким, бессильным и пустым, независимым и творческим. По сути никто не может сказать терапевту, когда надо или не надо интерпретировать. Это самый интересный аспект интерпретации – интерпретация всегда делается потому, что терапевт желает интерпретировать. Если всякие холдинги и контейнирования однообразны и занудно регламентированы, как любой материнский труд, вращающийся вокруг накормить-постирать-убраться, то ничто и никто не предписывает терапевту интерпретировать. Он делает это, потому что ему так нравится. В уме терапевта созревает интерпретация и он желает явить её миру: «Моя прелесть...»

Если терапевт не интерпретирующий садист и помогает пациенту справляться с последствиями своих интерпретаций, он будет заинтересованно наблюдать и исследовать реакцию пациента на свою интерпретирующую активность. А реакция эта может быть очень разной: злость на неподвластность мышления терапевта контролю со стороны пациента, зависть и идеализация творческой и интеллектуальной потенции терапевта, подозрительность или осторожная озадаченность необычностью происходящего и т.д. Если терапевт не претендует на интерпретационную монополию, он будет всячески поощрять и приветствовать интерпретационную активность самого пациента как форму совместной игры, а способность к игре и творчеству – это очень важные показатели психологического здоровья.

Иллюстрация в тексте: Эгон Шиле.