Бейлькин Михаил Меерович » Секс в искусстве и в фантастике

Нет, это кошмарный сон, подумал Джим. Ничего такого не может быть. Но когда Боб с силой ударил его в лицо, боль привела его в чувство. Джим отодвинулся. Боб вскочил на ноги. <…>

– Убирайся отсюда к чёртовой матери! – крикнул он. <…> – Пошёл отсюда вон, понял?

Боб, сжав кулаки, двинулся на него, готовясь ударить ещё раз. Внезапно ярость, смешанная с желанием, охватила Джима, и он набросился на Боба. Сцепившись, они упали на кровать. Боб был силён, но Джим был сильнее. <…> Ещё одно, последнее усилие – свободной рукой Джим стащил с Боба шорты, обнажив его белые, упругие ягодицы.

– Господи, – простонал Боб. – Нет, не делай этого!

Закончив, он некоторое время лежал на неподвижном теле – тяжело дыша, опустошённый, осознавая, что дело сделано, круг замкнулся.

Наконец Джим встал. Боб не шелохнулся. Пока Джим одевался, он лежал лицом вниз, уткнувшись в подушку. Потом Джим подошёл к кровати и взглянул на тело, которое он с таким постоянством любил столько лет. Неужели это всё? Он положил руку на потное плечо Боба. Боб отстранился – со страхом? с отвращением? Теперь это не имело значения. Джим прикоснулся к подушке. Она была мокрой. Слёзы? Прекрасно. Не говоря ни слова, Джим подошёл к двери и открыл её. Он ещё раз оглянулся на Боба, потом выключил свет и закрыл за собой дверь».

Почему этот жестокий конец романа не вызвал отвращения и протеста у гетеросексуальных читателей? Сами того не замечая, они сопереживали Джиму. Автору удалось, казалось бы, невозможное: он заставил их увидеть в гее «своего», почти «нормального» парня. По-видимому, их бдительность усыпляли те качества молодого человека, которые традиционно считаются мужскими: его спортивность, умение постоять за себя, а главное – его гомофобия. То как он, вглядываясь в зеркало, убеждал себя, что не похож на «гомика», позволяло гетеросексуалам идентифицировать себя с ним. Гомофобы угадывали в нём родственную душу, лишь случайно и временно заплутавшую. И, надо признать, герой романа даёт для этого заблуждения весьма серьёзные поводы, достаточно вспомнить его выходку в баре. То, что при этом он сам готов «плакать, выть, кричать», осталось незамеченным большинством читателей, считающих, подобно Джиму, «что, если он переспит с женщиной, то станет нормальным». Это абсолютно необоснованное ожидание мирило их с его реальным поведением, ошибочно заставляя считать его гомосексуальность транзиторной (преходящей).

Джим постоянно вглядывался назад, в прошлое, тем самым обесценивая настоящее. Увы, любовь, которая вела его по жизни, оказалась обманом и обернулась мстительной ненавистью к Бобу.

Страсть, обратившаяся в гнев,

Приносит много зла….

(Р. Киплинг).

Всё это было печальным, вызывая у большинства читателей сочувствие. Впрочем, у гомофобов подобный поворот мог встретить и одобрение: Джим, конечно же, изнасиловал парня, но ведь сам-то он при этом показал себя стопроцентным «мужиком», а не каким-нибудь слабосильным «гомиком»!

Но каково геям?! Какой уж там «хороший конец», если на глазах читателя очень милый и неглупый юноша превращается в монстра и садиста!

Объяснение надо искать в прошлом Джима, в событиях его жизни произошедших задолго до злосчастной встречи в отеле. Разумеется, его неспособность любить была следствием интернализованной гомофобии, но это лишь полуправда. Цепочка бед Джима состоит из нескольких последовательных звеньев, замкнутых в один порочный круг.

Неспособность любить уходит своими корнями в его детство. Родительская семья была авторитарной; отец садистски помыкал женой и сыновьями, причём Джиму как старшему доставалось куда больше обид, чем его брату. Мать после рождения второго ребёнка сосредоточила на нём все тёплые чувства, лишив первенца последних крох родительской любви. Ненависть к отцу заставила Джима отказаться от учёбы в колледже, поскольку она потребовала бы помощи родителей. За девять лет, прошедших с момента его ухода из родного дома, он обменялся с матерью лишь одним-двумя письмами. Ни смерть отца, ни долгая разлука с матерью и младшим братом не вызывали у него ни малейшего желания съездить в родной городок. Это событие произошло по другой причине – появилась возможность встретиться с Бобом.

Дефицит родительской любви был первопричиной душевной холодности Джима, но этим дело не ограничилось. Неспособность любить усугубилась любовным опытом, приобретённым в Голливуде, а затем в армии. Джим видел, как секс становится средством достижения успеха, способом самоутверждения, сопряжённым с унижением и подавлением других, наконец, он мог вылиться в особый вид паразитирования. Даже страсть одарённых людей, с которыми он сходился, вряд ли можно было назвать любовью. Взаимоотношения партнёров неминуемо принимали садомазохистский характер, хотя дело пока что обходилось без прямого физического насилия. Всё это окончательно деформировало душу Джима.

Любовь к Бобу стала средством психологической защиты, помогая ему отмежеваться от «гомиков»; она позволяла ему оправдывать собственную неспособность любить, объяснять неудачи с женщинами. Встреча с Бобом развеяла все иллюзии молодого человека, показав, что подростковое чувство не было настоящей любовью. Гор Видал старается подсластить горькую пилюлю, используя метафору реки. Если, по Гераклиту, нельзя войти в воду дважды (более драматичен библейский вариант – притча о жене Лота, оглянувшейся на гибнущий город Содом и превратившейся в соляной столб или «столп» в архаичном написании), то следует уподобиться течению рек, впадающих в море. Это слабое утешение. Джим и раньше плыл по течению; отныне он был обречён делать то же самое, но уже без утешительной мысли о любви к Бобу.

По инерции сочувствия читатели недоглядели прогрессирующей зловещей метаморфозы молодого человека.

Кто посмеет обвинить автора романа в гомофобии, если, описывая гей-бары и нравы «голубой» богемы Голливуда, он ни разу не погрешил против истины? Устами писателя Кристофера Ишервуда, близкого знакомого как Форстера, так и Видала, гомосексуальным читателям пришлось признать, что роман «Город и столп» «лишён сентиментальности, он честен и откровенен без всякой претензии на сенсационность или стремления шокировать читателя. А это, безусловно, самые подкупающие и бесценные достоинства».

Именно такой почти документальной достоверности, свойственной Видалу, зачастую не хватает роману Форстера. Читатель не очень-то верит счастливому концу, запланированному автором; его раздражают нестыковки, на которых строится книга. Он не замечает, что все эти её особенности неслучайны и крайне интересны. Ключом к их пониманию может служить фраза Освелла Блейкстона: «Форстер писал „Мориса“ в качестве самотерапии, и это подавляло его творческий импульс» . Я уточнил бы эту мысль: любое честное творение писателя – акт его самопсихотерапии. (Вспомним хотя бы признание Гёте, что Вертер покончил с собой вместо него; повествование о трагической судьбе его героя исцелило самого поэта и спасло от самоубийства). То, что работа над книгой оказывала психотерапевтическое воздействие на Форстера, нисколько не снижало его творческий импульс. Напротив, по мере освобождения от невротических комплексов и сексуального зажима, писатель избавлялся от всего, что подавляло его творчество. Свидетельством этому являются новеллы Форстера, особенно написанные в конце его долгой жизни. В частности, «На том корабле» – одна из вершин мировой литературы. «Плохой» конец новеллы не мешает ей потрясать всех читателей, независимо от их сексуальной ориентации.

Впрочем, автор романа рассмотрел и иные версии возможного холодного приёма, уготованного его детищу. Он писал:«Книга определённо устаревает. Один мой друг недавно заметил, что у нынешних читателей она способна вызвать лишь временный интерес. Я такого утверждать не стал бы, но книга действительно в чём-то устаревает, и не только благодаря многочисленным анахронизмам…».

Анахронизмами были и собственные невротические комплексы Форстера, спроецированные им на его героев. Они-то и обескураживали читателей «Мориса» в гораздо большей мере, чем счастливый конец романа. Между тем, повторяю, невротические проблемы автора, отражённые в его книге, не менее ценны для понимания темы, поднятой им, чем художественные находки. Было бы ошибочным приписывать им лишь историческое значение; они актуальны и сегодня, хотя формы их выражения в произведениях наших современников совсем иные, чем у английского классика. Книга Форстера помимо её художественной ценности хороша тем, что позволяет узнать, что мучило гомосексуалов в прошлом и уточнить, так ли уж изменились их невзгоды в наши дни.

Прежде чем перейти к разговору об этом, уточним вкратце, кто такие гомосексуалы, почему они практикуют нетрадиционную сексуальную активность и что отличает их, с одной стороны, от «нормальных» гетеросексуалов, а с другой – от транссексуалов?

Биологические и психологические причины гомосексуальности

В литературе, особенно старой, гомо– и транссексуальность часто именуют «психическим гермафродитизмом». Возникает важный вопрос: насколько родственны оба эти явления – гермафродитизм и девиации (отклонения от стандартных форм полового влечения, два из которых – трансвестизм и гомосексуальность, – лежали в основе поведения моего пациента-компьютерщика)? На первый взгляд они не имеют ничего общего. Ведь гермафродитизм относится к отклонениям, вызванным особой анатомической структурой. У девиантов же физическое строение гениталий (половых органов) такое же, как у всех людей его пола. Между тем, как показали исследования головного мозга мужчин, женщин и гомосексуалов (Саймон Левэй и другие учёные), девиации могут быть следствием особой морфологической структуры нервных центров, регулирующих половое поведение.

Мало того, психологические особенности девиантов порой способны привести их к телесным отклонениям, как две капли воды похожим на те, что присущи гермафродитам.

Приведу в качестве примера наблюдение отечественных сексологов Георгия Васильченко, Ирины Ботневой и Вячеслава Маслова («Частная сексология»). Они рассказали о Кирилле М., который, уклоняясь от службы в армии, с помощью женских половых гормонов вызвал у себя рост грудных желёз и даже лакторею (выделения молока, точнее, молозива) из сосков. При вызове в военкомат, он явился туда в женской одежде, заявив, что он женщина и что у него четырёхмесячная беременность! «В подтверждение он продемонстрировал военкому развитые молочные железы, из которых при надавливании выделялось молозиво. Доказательство оказалось убедительным – юноша был снят с военного учёта. Ободрённый успехом, он то же проделал и в милиции и добился смены всех документов на женское имя».

Налицо явная симуляция. Кирилл, правда, инсценировал беременность, однако, поскольку его прежняя принадлежность к мужчинам не вызывала сомнений, у военкома могли быть все основания заподозрить наличие у своего подопечного двуполости. Мало того, если бы он настоял на осмотре призывника, то убедился бы сам, что у того были и женские грудные железы, и нормальный половой член. Словом, Кирилл невольно и ненамеренно симулировал гермафродитизм.

Между тем, попытка уклониться от службы в армии не была для него самоцелью. Всё становится ясным, если сопоставить поведение юноши в периоде, предшествовавшем призыву, с его поступками, последовавшими за сменой документов. Речь идёт о транссексуальности, девиации (точнее, парафилии), связанной с нарушением половой идентичности, не совпадающей с паспортным и генетическим полом (человек чувствует себя, например, мужчиной, живущим в женском теле).

«Кирилл М. хотел стать девочкой с тех пор, как помнит себя. Играл в куклы. Предпочитал общество девочек; играя с ними в „дочки-матери“, всегда исполнял роль матери. В школу ходил в тренировочном костюме, а в остальное время, насколько было возможно, стремился одеваться как девочка. В школе мальчики презирали Кирилла и дразнили „Манькой“, называли „оно“. Девочки, наоборот, дружили с ним, посвящали в свои тайны. С 5-го класса начал обращать внимание на мальчиков, кокетничать с ними, надевать бюстгальтер с ватой, подкрашиваться. В 12 лет безответная влюблённость в мальчика, который испугался, что за дружбу с „Манькой“ его тоже станут дразнить. Интересовался медицинской литературой по вопросам полового развития, читал „Гормональные нарушения у мужчин и женщин“ Тетера. Стал посещать „Клуб юных медиков“ при медицинском институте, где его внимание привлекали вопросы смены пола, половых признаков и т. п. В 16 лет окончил школу. Изменил в документах имя, отчество и фамилию, стал Кариной М. В женской одежде уехал из города и под видом девушки поступил на отделение воспитателей дошкольных учреждений в педагогическое училище. Одетый девушкой, встречался с юношами, при ласках испытывал оргазм. Материальной помощи из дома не получал. Устроился работать санитаркой в больнице, где тайком принимал женские половые гормоны. Под их влиянием стали увеличиваться молочные железы и появилась лакторея. Методично боролся со всеми признаками своей мужской принадлежности: перетягивал и привязывал к промежности половой член, чтобы замаскировать эрекции; с 16 лет обесцвечивал пробивающиеся усики, а с 17 лет ежедневно тщательно брился. В 18 летбеспокоили рост волос на лице и огрубление голоса. Решился на самокастрацию: добился анестезии обкалыванием мошонки новокаином и скальпелем пытался удалить яичко, но не смог остановить сильное кровотечение. С трудом добрался до больницы, где ему оказали помощь.

В связи с предстоящим призывом в армию был вызван в военкомат, где утверждал, что он девушка. Был госпитализирован в психиатрическую больницу, где по поводу «странностей в поведении» в течение нескольких месяцев лечили сильными нейролептическими препаратами и инсулиновыми шоками. Первое время подтверждал желание сменить пол, но затем понял тщетность своих усилий, «публично отрёкся» и был выписан домой с «выздоровлением». В тот же день дома переоделся в женскую одежду и возобновил приём женских половых гормонов».

Именно к этому периоду относится повторный вызов Кирилла в военкомат, где он успешно симулировал беременность.

«После официальной смены пола Карина М. вступила в постоянную половую связь. При этом фрикции полового члена партнёра проводились в пространстве между промежностью и притянутым к ней бинтами половым членом. Никаких сомнений в нормальности строения её половых органов у партнёра не возникало, так же, как и в истинности беременности (которая имитировалась) и рождении дочери (в действительности удочерённой). Партнёр предлагал зарегистрировать брак официально и уехать после окончания училища с ним. Однако необходимость оперативной смены пола заставила Карину М. ехать в Москву. Перед операцией прошла психопатологическое обследование в психиатрическом стационаре, в ходе которого было исключено наличие шизофрении».

Хирургическая операция включала ампутацию полового члена, кастрацию и формирование влагалища из кожи мошонки. Второй этап хирургического вмешательства сводился к формированию искусственного влагалища из сигмовидной кишки. В дальнейшем последовали вступление в брак, воспитание дочери и работа воспитательницей в детском садике. Обманутый наивный супруг остался в полном неведении относительно подлинного пола своей жены. Авторы заканчивают описание своего наблюдения словами: «Втайне от мужа Карина М. намеривается усыновить ещё одного ребёнка».

Оставим в стороне моральную оценку поведения Кирилла-Карины. Мои пациенты, сменившие пол хирургическим путём, в обязательном порядке посвящают своих избранников в тайны собственных половых метаморфоз. Манипулировать доверчивостью супругов и усыновлять детей без их ведома непозволительно и преступно. Проделки, подобные тем, на какие была горазда Карина, категорически запрещены; они отнюдь не являются непременной особенностью транссексуалов.

Рассказ о транссексуальности был затеян с одной целью – нагляднее показать градацию отклонений от гетеросексуальных стандартов у представителей разных девиаций. Сравним поведение гомо– и транссексуалов.