Межпоколенная травма и “колесо истории” - Методы современной психотерапии. Учебное пособие - Л.М. Кроль, Е.А. Пуртова

Я полагаю, что та работа с семейной историей, которую и по сей день делает А.А. Шутценбергер во Франции и других странах мира, всегда имеет свою специфику, связанную с историей или культурой той или иной страны. Драматическая, полная травм, потерь, насилия, непредсказуемости история нашего отечества в течение последних четырех поколений, безусловно, наложила гораздо больший отпечаток на наше индивидуальное бытие, чем кажется на первый взгляд. В том числе и на такие важнейшие для индивидуальной психологии явления, как чувство принадлежности и чувство безопасности. Те или иные существующие в семье механизмы совладания с неопределенностью, с угрозой и многое другое безусловно находятся под очень сильным влиянием сообщений, порой уходящих корнями в достаточно давнее прошлое этой семьи, скажем, в жизнь третьего-четвертого поколений и события, происшедшие в этой жизни.

В этой связи хочется напомнить, что Джейкоб Морено, создатель психодрамы, крайне внимательно относился к тем возмож­ностям своего метода, которые шире индивидуальной работы и позво­ляют воздействовать на социальный контекст. Термин “социатрия” — как социальная психиатрия, — который был им введен и не очень активно разрабатывался впоследствии, как раз и отражает его повышенный интерес к тому, что психодраматический метод может сделать не только с отдельным человеком, с его индивидуальным психическим здоровьем, но и с несколько более широким контекстом.

Работа с семейной историей, на мой взгляд, является одним из очень ярких, а возможно, и единственным примером работы с индивидуальной проблемой, индивидуальным запросом средствами, предоставляемыми психотерапевтическими группами, и одновременно работой с изменением отношения со стороны всей этой группы к явлениям культурным, историческим, к прошлому и будущему, если угодно.

Еще одна терапевтическая возможность работы с семейной историей заключается в том, что даже если речь идет об индивидуальной проблеме, очень часто построение генеалогического древа оказывается не самым длинным, а самым прямым и коротким способом ее разрешения. Приведу пример. Довольно часто одним из запросов является отношение с матерью или собственное отношение к ребенку и собственная материнская роль. Это классический материал для психодрамы и психотерапии вообще.

Много раз, работая с протагонистом в клиентской психодраматической группе, мы “выуживали”, что мать, по отношению к которой существуют очень серьезные претензии и огромные обиды по поводу того, что она недостаточно поддерживала в детстве, мало внимания уделяла ребенку, была как мать холодна и неловка, — в некотором смысле получила это предписание, такую модель от своей матери, а та, в свою очередь, тоже была в детстве несчастлива, во многом лишена материнского внимания, любви, заботы, поддержки. Отслеживается целая линия дефицита материнских умений, чувств, установок, радости, связанной с материнской ролью, на четыре поколения уходящая во времени назад. В таких случаях работа с женской, материнской линией семейного древа бывает эффективным инструментом снижения эмоционального напряжения в отношениях протагонистки со своей реальной биографической матерью, инструментом понимания тех механизмов и причин, которые сделали ее мать такой, какой она ее знает и помнит. Более того, в подобной работе всегда появляются элементы объективного исторического контекста или исторической драмы. Прабабушка — молодая, веселая, даже легкомысленная девушка, в семнадцать лет во время гражданской войны лишается родных, дома, переживает целую серию ситуаций, связанных с угрозой для жизни, вынуждена отказаться от родового имени, бежит, спасается, растворяется в толпе людей, точно так же спасающих свою жизнь и остатки имущества. И с одной стороны, она как бы рождается заново, а с другой — эмоционально тяжело травмирована и как бы умирает. Ее последующий брак является тем, что называется браком во спасение. Это брак с человеком, который в какой-то степени может обеспечить ей защиту от карающей руки репрессивных органов. Он дает ей свою фамилию, он становится отцом бабушки протагонистки и в ситуации брака, основанного на интересах выживания, эмоциональный фон материнства, разумеется, совсем иной, нежели обещала безоблачная юность прабабушки. Все, что она может рассказать своей дочери: “Дети — это тяжело, дети рождаются не вовремя, если бы не ты, я могла бы с ним развестись”.

Мы знаем очень много сообщений такого рода. Вот тот период, когда в женской ветви семейного древа появляется тревожный безрадостный оттенок в том, что касается маленьких детей, зачатия, рождения, беременности, материнства. Слишком фрустрированы собственные эмоциональные потребности, слишком тяжелые травмы остались неоплаканными в недавнем прошлом, чтобы эта женщина могла передать своей дочери — а впоследствии и внучке — какое-то иное отношение к материнской роли, чем то, которое ей передано в реальности.

Протагонистка — в поисках собственной целостности, более гармоничных отношений в собственной семье, разрешения конфликта с матерью, предупреждения конфликта с дочерью — обращается к обрывкам, фрагментам семейной истории, для того чтобы ответить на важнейший для нее вопрос: “Почему же мы такие, почему у нас в семье такие матери?”.

Очень часто, когда работа происходит таким образом, по мере того, как строится в психодраматическом пространстве семейное древо, мы видим и те области, откуда можем ожидать помощи, — зоны поиска ресурса. Чаще всего это бывают или другие ветви рода — например, в этой семье, оказывается, существовала некая двоюродная бабушка, которая очень любила мать протагонистки, очень жалела, что не может, далеко живя, чаще с ней видеться, разговаривала с девочкой, редко-редко, но тем не менее появлялась с подарками, с так необходимыми ребенку лаской, поддержкой. Или в этой же семье существовала легендарная прародительница, пра­прапрабабушка, которая, как всякий легендарный мифологический персонаж, скрыта некой дымкой, о ней очень мало известно как о реальном человеке, но в семейном мифе — а мы имеем дело именно с ним — о ней говорят как о могучей, полной любви и мудрости материнской фигуре, к которой сыновья и дочери обращались в любом возрасте за советом, благословением. Ее любили соседи в селе и уважал муж, говоривший, что на ней весь дом держится, что она “вырастила орлов и голубок”. А бывает, что образ полноценного радостного материнства обнаруживается совсем по соседству, в отцовской линии рода.

Построив полное семейное древо, включая родственников, о которых почти совсем ничего не известно, обязательно умерших или неродившихся детей, часто в этих областях семейного предания мы можем найти тяжелейшие травмы и тут же их проработать. Более того, терапевтическое отреагирование чувств по поводу этих фрагментов “древа” и новое их понимание значительно изменяют для протагониста целостную картину. Та проблема или событие, которые первоначально казались центральными, определяли отношение ко всей истории семьи, оказываются лишь частью гораздо более сложного и богатого смыслами “узора”. В семейной истории начинают выделяться новые темы, фигуры, сюжеты — очень часто их появление становится косвенным ответом на запрос протагониста. “Почему у нас в роду одни пьяницы и самоубийцы?” — а через полчаса оказывается, что были и счастливые, и чрезмерно правильные, и незаметные труженики, и удачливый авантюрист, доживший до глубокой старости...