В. А. ЗАЙЦЕВ КГТУ. ИДЕОКРАТИЯ МИРОПРАВИТЕЛЕЙ БЕЗ КРЕСТА - Отражения. Труды по гуманологическим проблемам - А. Авербух - Синергетика

Выпросил у Бога светлую Россию сатана

Аввакум

Аксючиц В.:

Мироправители тьмы века сего. М., 1994

Идеократия в России. М., 1995

Под сенью креста. М., 1997

Работы В. Аксючица1) продолжают замечательные традиции русской религиозной философии «серебряного» века, в ряде направлений ставшей лидером мировой философской мысли. Глубина русских прозрений о Боге, мире и человеке настолько значительна, что вполне извиняет запоздалое рождение систематической теоретической философии.

Тематика, содержание, пафос сочинений В. Аксючица всецело в русле развития православной мысли. В его трактовке креста Христова как бытийного стержня мироздания, коммунизма, социализма, советской власти и её краха узнаваемы идеи Е. Трубецкого, Н. Бердяева, Г. Федотова, Г. Флоровского.

Философское кредо нашего автора сформировано под сильнейшим воздействием М. Экхарта, интерпретировавшего фундаментальные теологические категории через призму восприятия их личностью и рассматривающего последнюю, а не церковь, в качестве центра религиозно-духовной активности.

По всей вероятности, эта близость делает невозможной применение чисто философских критериев в анализе концепции В. Аксючица. Эта концепция обретает цельность и мировоззренческое единство, если её рассматривать как результат переживания личного и предельно интенсивного опыта общения с Богом, как свидетельство самосознания о слиянии с Абсолютом, что невозможно сделать в логически выверенной и отработанной форме. В современных терминах такой опыт можно обозначить как «экзистенциальную» интерпретацию Бога. В этой связи следует вспомнить и о враждебном отношении церкви к Экхарту; впрочем, современная церковь значительно более лояльна.

Констатация контаминация и влияний вовсе не делает В. Аксючица эпигоном, комментатором; он, несомненно, оригинальный мыслитель, предложивший свои подходы, свежие идеи; Главное, исследователь, наиболее полно представивший морфологию Русской идеи. Именно эта тема является основной в завершающей трилогию работе «Под сенью креста». Здесь предложена воистину целостная трактовка Русской Идеи в ее онтологическом, гносеологическом и персоналистическом аспектах. Известно, как трудно дать новые решения богословских проблем. Вызывает восхищение авторская трактовка теодицеи (см. Словарь авторских понятий).

Труды В. Аксючица, несомненно, выполняют катарсическую функцию, очищая сознание соотечественников от идеологического мусора, идейной узости, мировоззренческого догматизма. В первом прочтении его анализ природы идеологии, социализма, коммунизма поражает парадоксальной новизной, бескомпромиссностью, яростью отрицания. «Все формы идеологии едины в том, что они отрицают богочеловеческие основы бытия»2). «Коммунизм — идеология всепоглощающей воли к смерти, предельная одержимость небытием, вплоть до самоуничтожения (и как один умрём)... В историческом плане коммунизм есть наиболее последовательная антибытийная агрессия». И далее историческая неточность: «Россия была при коммунизме в эпоху военного коммунизма в 30-е годы»3).

Автор формулирует проблему: «С одной стороны, идеология коммунизма — совершенно чуждое явление для России, с другой же — она нигде в мире не дала такие гибельные всходы, как в России». Здесь же предлагается внутренне противоречивое решение «Природа русского (! — В. З.) коммунизма покоится на 2-х китах: 1) еврейская атеистическая коммунистическая идея, взращенная в формах западно-европейского рационализма, материализма и позитивизма; 2) грехи русской жизни в результате отпадения от Русской идеи, что создало почву (! — В. З.) и плоть для богоборческой идеи»4). Значит, была она, почва. Признаться, анализ Н. Бердяевым данной проблемы глубже, убедительнее.

В постсоветском сознании отвращение к идеологии, равно коммунизму, социализму, несомненно, находит сочувствие. Но эмоциональный резонанс не может являться теоретическим критерием. Мне уже приходилось писать в предыдущем выпуске "Отражений" о плоскостном, одномерном. своего рода «однополушарном» мышлении наших соотечественников. От убеждений в преимуществах социализма мы перешли к тотальному «очернению» своего недавнего прошлого, от жесткой привязки к «единственно верной» методологии — к своего рода методологическому вакууму. Интересный образ современной ментальности предложил А. Вознесенский: «Стал весь народ — как Христос коллективный/ Мы, некрещёные дети империи/ Веру нащупываем от противного». Действительно, метод В. Аксючица во многом — «от противного»: атеизм (—) — православие (+), советская власть (—) — конституционная монархия (+), коммунизм (—) — здесь пробел, автор не предлагает ясной альтернативы.

В авторской оценке коммунизма, большевизма — яростное их неприятие, категорическое отрицание. Автор считает возможным понять и простить Иуду5), рассматривая его трагедию как конфликт ветхо- и новозаветных сознаний, но полностью отказывает в христианском отношении большевикам, коммунистам.

Никак нельзя согласиться с трактовкой в. Аксючицем идеологии. Разве православие, провозглашенное государственной религией в России, не выполняло функции идеологии, став особым социальным институтом, прочно впаянным в структуру монархической власти. Сами священники стремились стать государственными чиновниками в полном смысле слова. Правительство ввело жалование всему духовенству и вплоть до революции его повышало.

Я намеренно, заостряя, говорю о религиозной идеологии. Любое духовное явление в обществе, пока оно не стало ассоциированным человечеством, может быть политизировано и идеологизировано. В человеческом обществе, представляющем собой сложнейшее взаимодействие и противоборство различных интересов, идеология неизбежна и необходима.

В понимании личности автор исходит из нормативного подхода, когда личность наделяется набором определенных, обычно положительных качеств. «Личность — это духовно развитый и сосредоточенный человек»6). А что, если духовно не (или мало) развитый и, более того, рассеянный, то — не личность? Впрочем, далее, рассуждая об апофатической глубине личности, автор себя опровергает.

Положительная программа В. Аксючица по возрождению России укладывается в весьма популярную сейчас формулу царского министра С. С. Уварова — «православие, самодержавие (у автора — конституционная монархия), народность». И здесь читатель испытывает вполне законное разочарование.

1) Во-первых, религиозность русского народа явно преувеличена. Христианство никогда не пронизывало всей народной жизни. Русский человек был христианином в храме, нигилистом в кабаке и язычником в поле. Православие было растоптано и поругано тем самым народом, в котором видели «богоносца», единственного носителя и хранителя Истины. Не прошло и двух десятилетий и Россия назвала себя страной победившего атеизма (из 66 тыс. храмов почти 60 тыс. было разрушено).

Можно вспомнить В. В. Розанова, который не уставал поражаться быстроте, с какой совершилась революция. «Переход в социализм, а, значит, в полный атеизм совершился у мужиков, у солдат до того легко, точно "в баню сходили и окатились новой водой"».

2) Несомненно, монархия в сравнении с нынешним маразмом власти предпочтительна и может вызывать ностальгическую грусть. Но в нашем обществе явно доминирую антимонархические настроения, и вряд ли возможна реставрация столь архаичной политической формы.

3) О неясности, расплывчатости термина народность говорил ещё А. С. Пушкин. Согласимся, что понимать его можно как защиту интересов народа. И здесь не обойтись без ответов на сакраментальные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?»

Представляется, что ответы должны быть более конкретные, мысль должна быть сведена с неба на грешную землю и без социально-экономического анализа здесь не обойтись.

Чудовищные неудачи реформаторского курса «чикагских мальчиков», превращение перестройки в «катастройку» А. А. Зиновьев) обусловлены прежде всего незнанием России, непониманием русского человека.

В стратегии реформ экономика была вырвана из всей системы социальных отношений; Россия рассматривалась как европейская страна. Начиная с митрополита Илариона (XI век) через славянофилов и русскую философию «серебряного века», проходит идея исключительного своеобразия («самобытности») России как общества – культуры – цивилизации («Востоко-Запад» – Н. Бердяев, «Азиопа» – В. Розанов). Даже К. Маркс, вслед за Гегелем явно абсолютизирующий историческую необходимость, общее в развитии стран и народов, писал об удивительном своеобразии российской истории, находил здесь «азиатский способ производства». Его черты: 1) слабое развитие частнособственнических отношений, доминирование государственной собственности; 2) наличие централизованного государства, активно воздействующего на социальные процессы; 3) широкое распространение уравнительно-распределительных отношений и соответствующей психологии, менталитета.

В соответствии с духом своего экономического материализма, К. Маркс ограничился анализом данных особенностей. На самом деле своеобразие России значительно богаче, шире; охватывает всю систему социальных отношений, пронизывает всю культуру.

Россия геополитически расположена между двумя мощными центрами цивилизационного влияния – Востоком и Западом, включает в свой состав народы, развивающиеся как по западному, так и по восточному варианту. При крутых поворотах исторические вихри «сдвигали» страну то ближе к Западу, то ближе к Востоку. Россия представляла собой как бы «дрейфующее общество» на перекрестке цивилизационных магнитных полей. Попытка наших реформаторов осуществить однозначный «европейский выбор» противоречит геополитической и социокультурной специфике России.

Россия представляет собой цивилизационно неоднородное общество. Это особый, исторически сложившийся конгломерат народов, относящихся к разным типам развития, объединенных мощным, централизованным государством с великорусским ядром.

Одной из самых страшных ошибок «шоковой терапии» Е. Гайдара и его последователей, имеющей системный негативный эффект, явилась по сути ликвидация экономической функции государства. И как же могли наши «западники» не учесть столь дорогой для них западный опыт? После кризиса 1929 года США, а к 50-ым годам все ведущие капиталистические страны мира перешли к государственному регулированию экономики. Оно осуществлялось за счет мобилизации материальных средств в бюджет посредством налогов. Масштабы этой мобилизации впечатляют: налоги на прибыль устанавливались в размере 70 и более процентов (на наследство – до 90 %); это привело к тому. что в распоряжении буржуазного государства оказалось от 30 до 50 % валового национального продукта. Как же использовались и используются эти огромные ресурсы? Они применяются для централизованной регуляции экономики и всей социальной жизни (прежде всего для социальной защиты беднейших слове населения.

Государство принимает активное участие в создании инфраструктуры (наиболее впечатляющий пример – сеть автомобильных дорого в США). На первое место по значимости в экономическом развитии выходит научно-технический потенциал. И здесь государство несет львиную долю расходов, финансируя как научно-технические разработки, так и густую сеть университетов.

Более того, государство вмешивается непосредственно в работу стоимостного механизма капиталистической экономики, существенно ограничивая стихию «свободного рынка». Устанавливаются и строго соблюдаются точные квоты производства и продажи значительного количества товаров, ради регуляции рынка скупается зерно, фермерам выплачивается компенсация за то, что часть земель они оставляют необработанными. Важнейшим рычагом экономического вмешательства государства в экономику выступает государственное регулирование высоты банковского процента.

В конце 70-ых годов обозначился кризис программы государственного регулирования капиталистической экономики (см.: Юданов А. Ю. Уклонение от налогов: преступление или экономическая необходимость. – В кн.: Файерабенд И. Тайники для миллионеров. М., 1989). Ограничение частной собственности через высокие налоги на прибыли вызвало уклонение от налогов через сокрытие прибыли. К чему это приводит? Скрытая от государства прибыль не может быть непосредственно распределена между акционерами. Иными словами, под воздействием уклонения от налогов деформируется обычный механизм реализации капиталистической собственности.

В результате правящие круги приходят к выводу: государственное регулирование экономики несовместимо с глубинными основами капиталистического хозяйства. С конца 70-х годов высоко вздымается волна «неоконсерватизма». Начался демонтаж системы государственного регулирования экономики. Во-первых, снижались налоги (в США – с 70 до 38,5 %). Во-вторых, ликвидировались регулирующие ведомства, происходила реприватизация государственной собственности (там же, с. 24 – 24).

Однако через некоторое время выяснилось, что попытка отказаться от государственного регулирования экономики в современном капиталистическом обществе несостоятельна. Отказ от государственной поддержки малообеспеченных слове населения вызвал растущее сопротивление широких масс (так, в Англии консервативное правительство оказалось на грани падения). Пришлось трубить отбой: «Даже в США налоговая реформа которых выглядит столь впечатляюще, к 1987 году доля государственных расходов в ВНП достигла наивысшего за всю историю уровня» (там же, с. 26).

Таким образом, капитализм находится в ситуации объективного противоречия. Государственное регулирование экономики приводит к деформации самих основ капитализма. Отказ же от государственного регулирования, возвращение к чисто стихийному развитию экономики приводит к росту социальной напряженности, масштабным социальным конфликтам.

Надо ли доказывать, насколько важна экономическая роль государства в нашем обществе? В стратегию реформ заложена идеология европоцентризма. Исторический опыт западной Европы и США рассматривается как образец цивилизованного развития. Реформаторы навязывают нам цивилизацию, корни которой уходят в другую культуру – индустриальную культуру Запада. В основе этой культуры – ценности индивидуализма и протестантизма, которые выдаются за общечеловеческие. Попытавшись однажды одним прыжком перескочить пропасть, отделяющую марксистскую политическую экономию от современных теорий рынка и сразу разродиться рыночной экономикой, наши реформаторы получили разруху и всеобщий базар. Им невдомек, что в каждом обществе существует своя духовная среда рынка.

Расхожее идеологическое клише пресловутого вхождения России в число цивилизованных стран – приманка, своего рода охапка соломы перед мордой бредущего осла.

Распространение западных стандартов потребления на мир невозможно из-за экологических перегрузок планеты.

Запад заинтересован в слабой России: своем сырьевом придатке, источнике дешевой и квалифицированной рабочей силы, широком рынке для своих залежалых товаров. Если мы согласимся с такой перспективой, со временем США и Запад смогут обосновывать свои притязания на наши земли «цивилизаторской» миссией подлинно культурных народов по отношению к нецивилизованным.

Наше общество находится в мучительном поиске выхода из тотального кризиса. Предлагаемый вариант простого заимствования чужих культурных и цивилизационных форм обречен на неудачу. Социальную систему нельзя сшить как лоскутное одеяло из элементов, органически входящих в другие системы. К примеру, русская мысль резко и воинственно выступала против эгоизма («самства»), как писалось в русских текстах 18-го века, богатства и вещизма как основы счастья и критерия развития общества и личности, против культа частного «партикулярного» человека. В русской литературе и философии эта особенность проявляется в приглушении личного начала: «Это хор..., в котором господствует унисон» (Д. Лихачев). Капитализм, еще не успев «народиться», уже перестал оцениваться как прогрессивное явление.

Необходимо обретение собственной исторической почвы. Нравственность нашего народа не может базироваться на голом экономическом интересе. Погоня за благосостоянием может быть бесконечной; покончено в этой погоне будет с нравственностью, духовностью. Вполне вероятно, что социальные формы, которые мы собираемся заимствовать у Запада, уже сыграли свою историческую роль и могут в недалеком будущем радикально измениться. В современных условиях нельзя закладывать в стратегию развития неконтролируемую экспансию науки, производства и порожденное ими господство неорганического технологически-вещного отношения к миру. Хотя бы по причине экологического кризиса.

Снятие традиционных механизмов регулирования нравственной жизни народа (разрушение патриархальной семьи, превращение крестьянской нации в нацию горожан, искоренение религии и т. д.) требует не только новых форм развития нравственной жизни народа, но и возвращения к истокам. Формирование нравственных устоев, гражданственности, религиозности могут явиться теми духовными опорами, на основе которых возродится целостность культуры и личности, величие России.

Среди многочисленных причин, породивших «Смутное время» исследователи, как правило, единодушно называю одну – это кризис власти, подрыв доверия к ней. Государство теряет сакральное значение и начинает восприниматься как «новая темная сила». Поколебленная вера, как отмечает С. Соловьев, заменяется суевериями, и русские, «потеряв политическую веру в Москву, начинали верить всем и всему». В результате государство превращается в какую-то «бесформенную» мятущуюся федерацию, казалось, что его история заканчивается. Но происходит непонятное, на первый взгляд, явление, на Руси начинают пробуждаться силы религиозные и национальные, «которые пошли на выручку гибнувшей земли» (Ключевский В. О. Соч. в 9-и т. Т. 3. М., 1983, с. 56).

Книги В. Аксючица тому подтверждение, и читателя своего они непременно найдут.

1) Аксючиц В. Мироправители тьмы века сего. М., 1994; Аксючиц В. Идеократия в России. М., 1995; Аксючиц В. Под сенью креста. М., 1997.

2) Под сенью креста, с. 414.

3) Там же, с. 529.

4) Мироправители тьмы века сего, с. 30 — 31.

5) Под сенью креста, с. 175 — 176.

6) Там же, с. 531.