Предисловие. Абрис некоторых постулатов формославия - Толкование Источника - С.А. Борчиков - Философия как наука

Наверное, будет лукавством начинать трактат, делая вид, что не знаю, не ведаю, куда я веду и чтó хочу сказать в итоге. Я абсолютно точно знаю, ради чего я всё это затеял. Ибо это «ради» составляет ядро, суть, стержень моего философствования не только в период написания данного трактата, но и на протяжении уже тридцати лет. И это «что-то» я именую словом «формалия». Формалия – это мое открытие, моя новация, прибавляемая к совокупной историко-философской предметности. Поэтому я не могу не объявить тотчас во весь голос, что такое формалия.

Все вещи: звёзды, земля, моря, горы, деревья, животные, дома, машины, люди – имеют формы. Это аксиома для философии. Всё человеческое сознание состоит из форм: ощущений, восприятий, представлений, образов, мнений, идей, мыслей, понятий, теорий, осознающих и осмысляющих эти вещи. Все философии представляют наборы определенных форм: ценностей и истин, эмпирии и теории, чувств и разума, реальности и идеальности, посредством которых выражается и мироздание, и осознающее его сознание.

Всё есть форма – для меня это первейшая, очевиднейшая достоверность. Настолько первейшая, что я даже материю и содержание – антиподы формы – пытаюсь подчинить последней. Настолько очевидная, что я даже сущ­ность формы приравниваю к реальности божественной истины. Философское учение, которое вытекает из данной

экстатической аксиомы, я называю формославием.

Напрашивается вопрос. Если, согласно формославию, весь мир и каждая вещь «вылепливаются» из чего-то (материи и содержания), облачаясь во что-то (форму), то должны ли такие универсальные вещи, как форма и содержание, тоже иметь свою материю, из которой они производятся, и свою форму, которая предопределяет и процесс «лепки», и его конечный образ – «содержание» и «форму»?

Мой ответ однозначно положительный (и в этом заключается суть открытия): да, существует особая материя, из которой «лепятся» все формы, а с помощью их образуются потом все вещи, явления, феномены, идеи и пр. Эту материю я и называю формалией. В формалии же гнездятся и формы формируемости для производимых ею форм. Поэтому формалия в такой же мере, в какой она всеобщая материя, выступает и абсолютно всеобщей формой.

Формы, или модусы, формалии (равно формы форм, формы формируемости), дабы отличить их от остальных форм, я именую словом «формаль». Каждая формаль проявляется в виде формалийной силы. Различие между формой и формалью порой настолько мизерно, что улавливается только с помощью особого внутреннего чувствования или интеллектуального созерцания, кстати, тоже формалей, требующих для своего функционирования познавательного волевого усилия. Такое гносеологическое значение воли указывает на то, что она играет в человеческом сознании роль не просто формали, а божественной суперформали, организующей и поддерживающей работу как формалии в целом, так и ее творческих и истинностных формалей в частности.

Под истиной традиционно (еще со времен Аристотеля) понимается (естественно, при всей гамме вариаций) соответствие представления предмету. На языке немецкого классического идеализма это звучит как тождество субъекта и объекта. Если в формославии субъектом является форма, то что противостоит ей в качестве ее имманентного объекта? Объект формы – это антиформа. Под антиформой я понимаю материю, содержание, сущее, но не просто самих по себе и даже не просто воплощающих форму, а непосредственно выступающих в качестве формы.

Таким образом, в формославной интерпретации под истиной подразумевается соответствие, адекватность, тождество продуцирующей формы (формали, субъекта формалии, субъективной формалии) и ею продуцируемой формы (антиформы, объективной формалии, содержания и материи в качестве формы). Это отождествление всегда сопровождается внутренним чувствованием особого творческого накала, фиксируемого в словах: «Эврика! Истина! Я прозрел! Я открыл! Я понял! Это откровение Божие!» и т.п. Формаль такого истинностного отождествления, с учетом участия в ней Бога, я называю формалью богоистины. В финале предлагаемого «Толкования» я идею истинностного тождества развиваю до идеи истинностного триждества (тройного тождества): формоматерии, материоформы и их субстанциальной формалийной самости.

Вот вкратце и всё мое открытие: всё есть формалия или ее частности и модификации. Формославие в итоге определяется как философское учение, кладущее в основу всего формалию. Это достаточно грандиозное по своим амбициям учение, претендующее на веху и даже на вектор (направление) в истории мировой философии.

Эти амбиции подпитываются множеством подтверждений, обнаруживаемых в трудах различных философов, начиная с Платона и Аристотеля и кончая Гегелем и Хайдеггером. Об одном из таких

подтверждений, с которым у меня приключился духовно-интеллек­туальный резонанс, проявившийся с необычайной красой и силой, мне и захотелось поговорить особо. Это учение, которое разработал

еврейский философ, проживавший в средневековой Испании. Имя его Соломон бен-Иегуда ибн-Гебироль.

Жизнь ибн-Гебироля покрыта вековым туманом: достаточно сказать, что в истории фигурируют еще три его имени: в латинской транскрипции – Авицеброн и Авицеброль, в еврейской транскрипции – Шломо ибн-Гвироль, а возраст жизни колеблется от 28 до 49 лет:

родился около 1021/1022 года, умер в 1050 или 1070 году.

В противовес этим скудным сведениям его философия обладает полной определенностью и гармонией, в ясном виде прошедшей через века. Она доносит до нас две четких идеи: идею всеобщей материи и идею всеобщей формы, единство которых, собственно, и может быть интерпретировано как формалия. А посему ибн-Гебироль по праву занимает место в когорте выдающихся певцов формославия наряду с Аристотелем, Фомой Аквинским, классиками немецкого идеализма.

Учение ибн-Гебироля изложено в его сочинении «Источник жизни». Оригинал сочинения на арабском языке не сохранился. Сохранились: 1) полный латинский перевод и 2) древнееврейский перевод, воспроизводящий примерно треть арабского оригинала. Из второго и были в советское время переведены на русский язык отрывки, опубликованные в 1969 году в «Антологии мировой философии».

Часть этих отрывков я воспроизвожу в моем трактате, сохраняя ну­мерацию глав и разделов оригинала и сопровождая их моими комментариями. Получаются, так сказать, отрывки из отрывков. Конечно, этого недостаточно для академического исследования, но вполне хватает, чтобы почувствовать оригинальность и мощь гебиролевского учения.

Я назвал мою работу толкованием. Вот как М. Хайдеггер описывает премудрости данного метода. «Формирование понимания мы именуем толкованием». «Толкование не принятие понятого к сведению, но разработка набросанных в понимании возможностей». «Удерживаемое в предвзятии и «предусмотрительно» взятое на прицел понятое делается через толкование внятным». «Толкование никогда не беспредпосылочное схватывание предданного. Если особая конкретность толкования в смысле точной интерпретации текста любит взывать к тому, что «там стоúт», то это ближайшее «там стоящее» есть не что иное как само собой разумеющееся, необсуждаемое предрассуждение толкователя, необходимо лежащее в любом начале толкования как то, что с толкованием вообще уже «установлено», т.е. преддано в предвзятии, предусмотрении, предрешении».

Действительно, я не просто принимал к сведению текст ибн-Ге­бироля, я пытался разработать набросанные в нем возможности. При этом имелось у меня нечто и предусмотренное, предрешенное. Это нечто, как я уже говорил, мое понятие формалии. Но оно проявляется и в тексте ибн-Гебироля как скрытое там стоящее. Обнаружение и выведение на свет этого скрытого как раз сопровождалось удивительным резонансом моего сознания (интерпретирующего) с сознанием автора первоисточника (интерпретируемого) – резонансом, делающим предданное в источнике внятно понятым.

Пожалуй, из всех целей, которые я ставил перед собой, берясь за трактат, эта – самая важная: передать единство философских душ, пронзающее века. Это удивительное единство служит для меня (а может быть, станет таковым и еще для кого-то, к нам примкнувшего) источником вдохновения, познания, творчества и в конечном итоге – истинным источником жизни.