Драбкина Т.С. Терапевтический карнавал

"Жизни размеренной, проходящей в повседневных трудах, скованной системой запретов, полной предосторожностей, когда мировой порядок поддерживается максимой quieta non movere¹⁾, противостоит кипение праздника" [2, стр. 218]

1.

Эксцессы праздника и ограничения будней в своем сочетании традиционно обусловливали психологические и социальные ритмы существования людей. Нарушение каких-то из множества запретов и требований, регламентирующих будни, грозит утратой вторжением хаоса, физическими и душевными катаклизмами. Зато праздник - время, когда правила должны быть нарушены, когда человек, находясь под защитой ритуала, может безнаказанно и, более того, благотворно предаваться предписанным формам необузданности. Ритуалы праздника, "будней наоборот", в традиционных культурах обеспечивали экологичность отношений с сакральным началом, - необходимым источником жизненной энергии и одновременно могучей, неконтролируемой, разрушительной силой. Внешний и внутренний (психологический) порядки жизни отражали друг друга.

В западной культуре с Нового Времени (примерно с XVII века) коллективные праздники стали утрачивать свою катартическую мощь, причины чего подробно исследованы и вполне понятны. Формы и способы поддержания баланса между сакральным и профанным, - между рутиной и спонтанностью, контролем и импульсивностью, супер-эго и ид и т. д., - остается.

Крушение традиционных ценностей и укладов, размывание явных границ между дозволенным и недозволенным на самом деле не означают ослабление страха человека перед хтоническими силами или его потребности в контакте с ними. Чрезмерный, неправильный или недостаточный контакт с ними выражается в симптомах. Мы по-прежнему нуждаемся в обоих комплементарных модусах организации психической жизни, - и в буднях, и в "антибуднях". Они индивидуализируются по мере того, как все более индивидуальным (то есть менее коллективным) становится существование человека).

Время и пространство традиционного праздника, как физическое, так и психологическое, ритуально отграничивалось от прочей жизни. Это служило гарантией безопасности - условием того, что поток сакральных сил останется в своих берегах.

Те современные формы человеческого взаимодействия, которые могут в той или иной мере выполнять психологические функции традиционного праздника, также должны быть ритуализованы. С другой стороны, можно предположить, что взаимодействие, направленное на исцеление ( в том или ином смысле) кого-то из своих участников, должно иметь атрибуты "антибудней", то есть праздника.

Для лучшего понимания того, каким образом психотерапия может занимать ныне нишу традиционного праздника и что это может для нее означать, полезно обратиться к представлениям о карнавале и о карнавализации Михаила Бахтина [1].

2.

Карнавал - всенародное ритуальное действо, присутствовавшое в то или иное время во всех культурах.

Бахтин рассматривает карнавал как жизнь выведенную "…из своей обычной колеи, в какой-то мере "жизнь наизнанку", "мир наоборот"" [1, стр. 207]. Он описал отличительные черты карнавала.

• Первая из них - "вольный фамильярный контакт между людьми" [1, стр. 208]. Всевозможные правила, регламентирующие общественную жизнь, на время карнавала отменяются; почти предписывается поступать противоположно им. Прежде всего, отменяются правила, регулирующие иерархические отношения. На карнавальной площади происходит общение между людьми, которые в иной ситуации никогда не оказались бы рядом друг с другом. Вербальный и невербальный язык карнавала отличаются вольностью.
• Карнавал дает выход человеческим желаниям, блокированным условиями обычной жизни. С точки зрения обыденной (внекарнавальной) жизни, участники карнавала ведут себя эксцентрично, непристойно, неуместно.
• Мир карнавала полон "мезальянсов". "В карнавальные контакты и сочетания вступает все то, что было замкнуто, разъединено, удалено друг от друга внекарнавальным иерархическим мировоззрением. Карнавал сближает… священное с профанным, высокое с низким, великое с ничтожным, мудрое с глупым и т. п." [1, стр. 209].
• Четвертая карнавальная категория - профанация. В карнавальный ритуал традиционно входили кощунства, пародии на сакральные тексты и обряды и т. д.
• Карнавальный смех. Как и древнейшие формы ритуального смеха, от которых он происходит, карнавальный смех имеет своим объектом высшее: власть, миропорядок и т. д., - а также трагическое - боль, страдание, смерть. В форме смеха позволялось обсуждать многое, что было недопустимо (в силу внешних установлений или внутренних табу) обсуждать серьезно.
• Пародийность. Пародия, согласно Бахтину, - это создание развенчивающего двойника. Она выражает не отрицание, а скорее измененную перспективу, то есть одновременно отрицание и подтверждение. Поэтому она всегда амбивалентна. В античности трагическая трилогия завершалась четвертой частью - пародийной.

Основное карнавальное мероприятие - увенчание и последующее низложение карнавального короля. В нем проявляются все характерные черты мира антибудней: нарушение табу, профанации, смех, пародийность, мезальянсы, резкие контрасты (соседство символов жизни и смерти, высшего и низшего и т. д.)

Пространством карнавальных действ в античности и в средневековой Европе обычно служила площадь с прилегающими к ней улицами. Другие возможные места действия - дороги, бани, трактиры и т. д., - также должны быть доступны как место контакта разнородных людей. В этом смысле они равны площади.

3.

Карнавально-праздничная жизнь в средневековой Европе занимала большое место. На самом деле все, что не было связано монотонным порядком повседневности, оказывалось в той или иной степени карнавалом. Как пишет Бахтин, "Большие города позднего средневековья… жили полной карнавальной жизнью в общей сложности около трех месяцев в году… Можно сказать (с известными оговорками, конечно), что человек средневековья жил как бы двумя жизнями: одной - официальной, монолитно серьезной и хмурой, подчиненной строгому иерархическому порядку, полной страха, догматизма, благоговения и пиетета, и другой - карнавально-площадной, вольной, полной амбивалентного смеха, кощунств, профанаций всего священного… И обе эти жизни были узаконены, но разделены строгими временными границами[1, стр.219].

В эпоху Возрождения карнавальная жизнь достигла своей вершины, а с XVII века пошла на убыль. Она "покинула площадь" - стала утрачивать всеобщий характер и распадаться на множество форм. Собственно карнавальные празднества хотя и сохранились, но потеряли прежнее богатство форм, символов и смыслов.

С площади карнавал постепенно переселялся в культурные ниши, - в частности, карнавальное начало внесло большой вклад в развитие литературных жанров. Видимо, этот процесс шел параллельно с возрастающей индивидуализацией человеческой жизни и повышением проницаемости границ между социальными слоями.

4.

Очевидно, карнавал имел мощный катартический - терапевтический - эффект. Благодаря единству духовной, интеллектуальной, эмоциональной, телесной жизни карнавала, благодаря невозможной в иных контекстах полноте экспрессии "высшие" аспекты психической реальности оживотворялись, "низшие" одухотворялись. По мере вырождения карнавально-праздничной жизни должны были формироваться другие социальные структуры, или, точнее, используя термин Бахтина, хронотопы, дающие возможность индивидуального или коллективного катарсиса. Каждая из них обеспечивает своего рода "антибудни", в каждой можно обнаружить черты карнавала.

Попробуем посмотреть с этой точки зрения на психотерапевтический процесс. Профессиональная терапевтическая позиция и так называемый терапевтический сеттинг различаются в разных школах терапии, но существуют инвариантные их характеристики, которые, видимо, в большой степени обусловливают эффективность психотерапии.

Одна из таких характеристик - терапевтическая нейтральность. С теоретической точки зрения это очень сложное понятие; к тому же это не только некая интеллектуальная установка по отношению к клиенту и его описаниям, - это также эмоциональное состояние, состояние тела и взаимоотношения между всем этим.

Но, в частности, нейтральность подразумевает, что у терапевта нет личных ожиданий в связи с клиентом, то есть нет заинтересованности (в том числе и концептуальной), чтобы тот вел или не вел себя каким-либо определенным образом. Конечно, это скорее недостижимый идеал, чем достижимая реальность. Однако установка на нейтральность, практика стремления к ней накладывает мощный отпечаток на терапевтическую позицию.

Нейтральность терапевтической позиции означает, что представление терапевта о клиенте всегда остается принципиально незавершенным, знание - гипотетичным. Вместе с этим ( и благодаря этому) терапевт психологически интимно знает клиента и часто фигурирует в мыслях последнего, являя некий "потусторонний" персонаж в его жизни (каковые часто оказываются партнерами по диалогу в карнавализованном литературном жанре, таком, как мениппея, о котором речь будет идти ниже).

Получается, что отношения между терапевтом и клиентом психологически интимны, эмоциональны насыщенны, интенсивны, в то же время непосредственно не служа удовлетворению каких-либо участников. Можно сказать, что они - "как бы".

Отношения "не из жизни" и "как бы", внеиерархические и внестатусные - это отношения с чужаком, - с тем, кто не имеет своего места в нашем повседневном порядке вещей, но который, тем не менее, глубоко проникает в нашу жизнь. В нашей психической реальности чужак всегда приходит из невиданной страны антиподов, из потустороннего мира, и вызывает соответствующие противоречивые чувства - страх, зависть, восхищение, изумление и т. д. Контакт с ним неизменно бывает провоцирующим. Чужак оказывается в положении коронуемого и развенчиваемого карнавального шутовского царя, все регалии которого оказываются регалиями наоборот и подготавливают грядущее обесценивание, - такое же "невзаправдашнее", как и предшествующая коронация.

Поскольку в "реальности", - в понятиях предшествующего текста, в "буднях", - порядка отношений с чужаком не существует, эти отношения пародийны. Соответственно, они имеют катартическую, трансформирующую силу, какой обладает пародия, развертывающаяся, как ей и положено, вслед за исполненной до конца трагедией или драмой.

Если терапевту в достаточной мере удается быть "чужаком" (то есть нейтральным), его отношения с клиентом в процессе психотерапии оказываются пародией, нелогичной и неуместной, но от того тем более не подверженной привычным искажениям и открывающей для клиента его собственную природу.

Как карнавализованное пространство, терапевтическое взаимодействие обладает (конечно, в своей специфической форме) всеми основными характеристиками карнавала. Это "мир наизнанку", с его профанациями, мезальянсами, "вольным фамильярным контактом" и, безусловно, мощным смеховым компонентом.

Рассмотрение того, как проявляются в психотерапевтическом процессе эти характеристики, может быть очень интересно и плодотворно. В качестве примера можно сказать о том, что вольный фамильярный контакт в терапевтической ситуации может, например, принимать форму диатрибы - разговора клиента с отсутствующими властными персонажами, проецируемыми на "чужака", - или проявляться в симпосионе - свободной беседе клиента с самим собой, в которой могут вступить в диалог отчужденные обычно друг от друга "голоса" его внутреннего мира. Профанирующие реакции терапевта дают возможность клиенту обнаружить свои "священные устои" и взглянуть на них со стороны.

Взгляд на психотерапию как на карнавализованный жанр взаимодействия позволяет увидеть в терапевтическом сеттинге, включающем постоянство времени и места, договоренности по поводу оплаты, конфиденциальности, отмены встреч и т. д., ритуал, отмечающий границу "терапевтического карнавала", со всеми функциями подобного ритуала, восходящими к древним регламентациям отношений профанного и сакрального.

Во время подлинного карнавала могли вступать в контакт очень разнородные люди и роли, чья встреча в иной ситуации была бы немыслима, чьи позиции или точки зрения в контексте обыденной жизни могут быть не просто несогласуемыми, а не существующими, "не видимыми" друг для друга. Тем не менее, на короткое время карнавала эти люди получали возможность посмотреть на мир глазами другого или через призму совершенно невероятной в обычных условиях роли. Но ни один участник, ни одна роль не могли быть до конца объяснены другими, в том числе ни одна роль - другими ролями. Поэтому карнавал был глубоко диалогичен. И разговорный "карнавал" - тоже всегда диалог. А диалог, как известно, в принципе не может быть завершен. Не существует такой единой точки зрения, частью которой могли бы оказаться все мнения и взгляды участников диалога.

Концепции диалогизма и карнавальности тесно связаны. Карнавал, очевидно, диалогичен. Диалог по определению привносит нечто новое в мир каждого участника - нечто, не обусловленное жизненным порядком. Поэтому он фамильярен, профанен, пародиен, не завершим изнутри, неуправляем.

5.

Терапевтическая беседа как карнавализованная форма разговора близка к тому, что Бахтин называл карнавализованными литературными жанрами. Приводимый ниже сокращенный пересказ его описания наиболее характерных из них, - сократического диалога и Менипповой сатиры, - может представлять интерес для психотерапевтов.

Сократический диалог определяется как диалогический способ искания истины. Он "… противопоставлялся официальному монологизму, претендующему на обладание готовой истиной, противопоставлялся и наивной самоуверенности людей, думающих, что они что-то знают, то есть владеют какими-то истинами" [1, стр. 185]. Исходная позиция сократического диалога состоит в том, что истина "… рождается между людьми, совместно ищущими истину, в процессе их диалогического общения" [1,стр. 185]. Сократ называл свое искусство разговора "повивальным" : "… ясно, что от меня они ничему не могут научиться, просто сами в себе они открывают много прекрасного, если, конечно, имели, и производят его на свет. Повития же этого виновники - бог и я" [3, стр.202].

Два основных приема сократического диалога - синкриза и анакриза. Синкриза - это сопоставление различных точек зрения на один предмет. Уже в античных диалогах использовались разнообразные техники это сопоставления. Анакриза - провоцирование собеседника к тому, чтобы он высказал свою мысль до конца. В сократическом диалоге анакриза чаще осуществлялась словесно, но ее функцию могли выполнять также исключительные обстоятельства беседы, побуждающие человека раскрывать свои глубинные мысли (как в диалоге "Федон").

В сократическом диалоге мысль и ее носитель составляют единство; истина, которую ищут участники диалога, отнюдь не является чем-то безличным.

Мениппова сатира, или мениппея, - еще более свободный жанр, чем сократический диалог. Сюжетный и философский вымысел в ней не ограничены; она независима как от традиции, так и от требований жизненного правдоподобия.

С другой стороны, сюжеты мениппеи не вполне произвольны - они мотивированы целью "создавать исключительные ситуации для провоцирования и испытания философской идеи - слова, правды…" [1,стр. 193]. Герои мениппей странствуют для этого по земле, небесам и преисподней. Бахтин указывает следующие характерные черты мениппеи:

• Фантастика и символика часто сочетаются с так называемым трущобным натурализмом. Идея испытывает себя во всяческой жизненной "грязи".
• Жанр "последних вопросов", синкриза "финальных позиций".
• "Экспериментирующая фантастика" - наблюдение с необычной точки зрения.
• Широкое использование сновидений, мечтаний, безумия, которые "разрушают эпическую и трагическую целостность человека и его судьбы… он утрачивает свою завершенность и однозначность… перестает совпадать с самим собой" [1,стр. 197].
• Диалогическое отношение героев к себе самим.
• Часто встречающиеся эксцентричные, необычные, неуместные, парадоксальные речи и действия. Они "… пробивают брешь в незыблемом, нормальном… ходе человеческих дел и событий и освобождают человеческое поведение от предрешающих его норм и мотивировок" [1,стр. 198-199].
• Использование резких контрастов, резких переходов, мезальянсов, сближений дальнего и разъединенного.

Жанр сократического диалога особенно узнаваем в той части терапевтических бесед, которая посвящена уточнению и прояснению смыслов, вкладываемых клиентом и терапевтом в их слова и целостные сообщения, и которая необходима как для формирования, так и для проработки интерпретаций инсайтов [5].

Мениппею можно обнаружить в различных парадоксальных терапевтических интервенциях [4]. Кроме того, различного рода менипповы диалоги составляют основу многих терапевтических бесед с клиентами, пережившими или переживающими потерю, кризис.

Сократическому диалогу можно поставить в соответствие метафору площади - той самой карнавальной площади, где кто угодно может встретиться и вступить в беседу с кем угодно.

Мениппея традиционно ассоциируется с метафорой порога. (От нее даже произошел специальный жанр, получивший название "диалогов на пороге"). Порог - символ перехода, кризиса. Для мениппеи характерно изображать человека "на пороге" - в исключительной, испытующей ситуации.

Обыденная жизнь происходит в комнатах - жилых или рабочих. Дорога на работу, домой или в гости может выполнять ту же функцию, что и комната, удерживая человека в его жизненной рутине, а может привести на площадь или на порог.

Площадь и порог - метафоры карнавального - и терапевтического - пространства.

6.

О современной западной культуре принято говорить как о постмодернистской. Высокая степень межиндивидуального и внутрииндивидуального отчуждения, с одной стороны, и стремление к диалогам на всех уровнях, - с другой, в большой мере обусловливают ее колорит.

Постмодернистская терапевтическая позиция характеризуется установкой на партнерское сотрудничество с клиентом, отказом от экспертной позиции, совместной выработкой целей терапии и критериев достижения этих целей, постоянной саморефлексией терапевта для предотвращения негласного навязывания клиенту каких-либо ценностей, представлением об отсутствии общезначимых истин.

Достоинства и недостатки постмодернистских терапий в целом соответствуют перспективным и проблемным аспектам постмодернистской культуры. К первым относится то, что связано с диалогичностью, сотрудничеством и т. п.; ко вторым - тенденции чрезмерного технологизма и прагматичности. (Под достоинствами и перспективными аспектами здесь понимается то, что способствует отсутствию или устранению жалоб в психотерапевтическом смысле; под недостатками и проблемными аспектами - то, что связано с их наличием или появлением. )

Концепция психотерапии как карнавала и вытекающие из нее характеристики терапевтического процесса на самом деле включают все достоинства постмодернистских терапевтических подходов, но, возможно, позволяют сформулировать их более глубоко и дифференцированно - с меньшей угрозой вульгаризации. Например, идея отсутствия объективной истины, на практике иногда выливающаяся в чрезмерный прагматизм, в карнавальной концепции психотерапии заменяется идеей диалогичности (и необходимости) истины. Как пишет один автор, "Чтобы вступить в живой диалог, идеи… должны обладать энергией и страстью. Участие в диалоге, когда он уже отягощен релятивизмом, едва ли имеет смысл" [6, стр. 213]. Иными словами, участники диалога должны верить в то, что они говорят, иначе диалог умирает.

Кроме того, карнавальная концепция содержит представления о характере и роли отношений терапевта и клиента, явным образом не сформулированные в постмодернистских терапиях.

Наконец, она позволяет рассматривать психотерапию в общем контексте карнавальных реальностей, комплементарных "обыденным реальностям", - например, в некоем общем ряду катартических практик. В конце концов, совсем недавно психотерапии не существовало и, может быть, скоро (в историческом масштабе) она в теперешнем виде перестанет существовать, уступив свою нишу иной социальной практике.

Примечания

¹⁾ Не трогать того, что покоится (лат.)

Литература

1. М.М. Бахтин, "Проблемы поэтики Достоевского", М., "Художественная литература", 1972.

2. Р. Кайуа, "Человек и сакральное", М., О.Г.И., 2003.

3. Платон, "Теэтет", собрание сочинений, т. 2, М., "Мысль", 1993.

4. M. Сельвини Палаццоли, Л. Босколо, Д. Чекин, Д. Прата, "Парадокс и контрпарадокс", М., Когито-центр, 2002.

5. D. Boesky, "The Questions and Curiosity of the Psychoanalyst", J. Amer. Psychoan. Assoc., 1989, 37: 579-603.

6. P. Good, "Language for Those Who Have Nothing. Mikhail Bakhtin and the Landscape of Psychiatry", N. Y., Kluwer Academic, 2002.