Соболева И.А. Откровенно говоря, или подводная часть айсберга (рефлексивный опыт)

Практика в онкологической больнице была  ожидаемой, хотя, признаюсь честно, не вызывала у меня особого желания и нетерпения. Это была скорее необходимость, и я понимала полезность этого опыта.  Не могу сказать, что я была спокойна, тревога витала в воздухе, но страха не было.  Раз надо значит надо, вперед: «Люди часто тревожатся в подобных ситуациях, это нормально» - сказала я сама себе, открывая дверь отделения  детской онкологической больницы, и  решительно шагнула в неизвестность.

В неизвестность я шагала не с пустыми руками, а с  увесистым багажом. С одной стороны  я видела то, что мне поможет в моей работе, и на что я могу опереться: багаж знаний, полученных в институте за три года обучения и мой жизненный опыт. С другой стороны я осознавала, что есть и  другой,  не менее весомый  багаж - сложных, противоречивых мыслей и чувств по поводу моих знаний и умений,  опыта и предстоящей практики. Три года обучения в институте, фундаментальные курсы необходимых дисциплин, мой  интерес к профессии должны были вселить в меня чувство компетентности в области консультирования, но в данный момент в большей степени мной владело  пугающее чувство неуверенности в себе - в своих сила, знаниях и умениях. В голове сплошная недифференцированная масса  и  трудность выбора  психотерапевтической парадигмы, в которой буду работать. А значит отсутствие чёткой структуры и связей между  подходами. Я осознанно делала свой выбор, придя именно в это институт, и моей целью был психоанализ, а в придачу к психоанализу я получила системную семейную теорию. И то, и другое стало интересным.  Я  ловила себя на мысли, что я постоянно анализирую с двух позиций: с точки зрения психоанализа и с точки зрения семейной терапии. Говоря себе, что  обе эти парадигмы могут быть не  взаимоисключающими, а взаимодополняющими, расширяющими  моё профессиональное видение,  я  все же  понимала, что, приступая к практике необходимо определиться  в своих теоретических предпочтениях. Для меня это  оказался очень трудным, как будто  выбирая одно, я безвозвратно должна бала потерять другое. И это выбивало почву из под ног.

Но, было и то, на  что  я могла твердо опереться в своей работе, то, что  поддерживало и   питало надежу, что я смогу, я  справлюсь. Особенно важным и полезным,  в плане прохождения практики в онкоцентре были для меня  курсы: «Основы взаимодействия терапевта и клиента», «Психология  утраты и травмы», «Практика на телефоне доверия» и начавшаяся личная терапия. Цикл лекций «Психология  утраты и травмы» был для меня особенно значимым,  не только потому, что это  важный  аспект моей будущей работы,  а еще и потому, что это помогло мне осознать свой  опыт переживания травм и утрат, многое понять и  по-другому увидеть то, что тогда казалось  непостижимым  и пугающим.

Я была матерью ребёнка, которому поставили страшный диагноз…и (к радости оказавшийся ошибочным);  пережила  процесс умирания  и смерть мамы  от онкологического заболевания и побывала в роли жены пережившей операцию мужа по поводу опухоли головного мозга. Я прошла через эти ситуации, испытав  ужас и страх, безысходность,  и полное отчаяние. Тексты лекций  сопровождали  красочные иллюстрации из мой жизни: стадия шока: «этого не может быть»,  невыраженная агрессия «почему  именно у меня…», стадия сделки – я сделаю все, лишь бы отступила беда. 

Слушая лекции я многое смогла понять и соотнести со своим опытом.  Депрессия  и длительная болезнь после смерти мамы перестала быть для меня случайным стечением обстоятельств.  Стало очевидным, что горевание проходило по универсальным законам развития травмы, а  запрет на выражение тяжелые чувства и моя установка «Я должна быть сильной» стали причиной болезни,   еще  долгое время я возвращалась к этим тяжёлым  переживаниям. Эти сложные периоды моей жизни я рассматривала как опыт, на которой я  могу опереться. «То, что нас не убивает, делает нас сильнее» сказал один мудрец.

Все эти мысли предваряли время моей практики, с этим багажом я и поднялась в отделение детской онкологии, где нас заботливо встретили наши руководители практики  Евгения Фарих и Ольга Рожанская. Супервизия, сопровождающая практику в больнице,  явилась для меня  важным ресурсом. Полезным и значимым  оказалось предложение «просто пройтись по отделению». Просто пройтись оказалось совсем не просто…

Я вышла из конференц-зала, и почувствовала, как усиливается  моё волнение. Иду по отделению: в холе папа играет со своим маленьким сыном, рядом  мальчик и девочка строят башню. Прохожу мимо кухни, мамы занятые приготовлением пищи,  оживленно беседуют. Я  приятно удивлена, кухня оказалась по-домашнему чистой и уютной. С каждым шагом я делаю  маленькие открытия:  группа подростков, увлечённых беседой, модно и аккуратно одетая девушка, макияж подобран со вкусом и  даже отсутствие волос на голове не мешает ей быть милой и привлекательной. Дверь палаты открыта, я заглядываю внутрь:  на тумбочке цветы, мужчина и женщина разговаривают с ребёнком. Мой образ онкологической больницы, сформировавшийся на фоне общественных стереотипов и личного опыта пребывания в подобных заведениях, обретает реальные черты, как будто я проявляю фотографию: постепенно, смутные образы обретают четкие границы. Предполагаемые грязные коридоры и палаты, пахнущие едой, оказались просторными и чистыми, современные и уютные холлы оборудованы игровыми комплексами и мягкой мебелью. Бедные, несчастные дети, обессилевшие и лежащие в кроватках оказались детьми, которые  играли  и улыбались. Мамы, папы и бабушки  объединены не только общим горем, но и надеждой, верой, активной позицией поиска выхода из обрушившихся на них трудностей. И мужчины, оказывается,  не всегда бросают мать с больным ребёнком, а есть и такие кто рядом несмотря ни на что. Я улыбаюсь… рушатся мои стереотипы. Жизнь продолжается, заявляет о себе, утверждая свои права, напряжение и беспокойство постепенно отпускает.

Но вот мой взгляд падает на инвалидную коляску, и я уже начинаю думать о том, что скрыто от посторонних глаз. О той невидимой части айсберга… О тех чувствах и мыслях, которые не выражены и не представлены внешними образами: о тревогах, беспокойстве и страхах, об отчаянии и бессилии, слабости и безысходности. И это неотъемлемая часть  жизни моих потенциальных клиентов. Пятнадцатиминутная «непростая прогулка»  дала мне возможность увидеть эту реальность, побыть с ней и  почувствовать  её, и я говорю спасибо за этот приобретённый опыт - просто молча наблюдать за настоящим. Я возвращаюсь в конференц-зал,   моя тревога  разбужена вновь, и неотступно следует за мной. Мы обсуждаем впечатления, делимся своими мыслями, проговариваем тревожащие нас чувства, и идем на поиски своих клиентов. Клиентки из предложенного списка не оказалась на месте, я захожу в соседнюю палату и предлагаю свои услуги.

Навстречу встает молодая женщина,  и волнение  нарастает вновь… передо мной клиент - настоящий, живой, надеющийся на помощь. В голове  лихорадочно проносятся  мысли, какие применить методы и техники, что я должна делать, будет ли это эффективно и по большому счету,  зачем я здесь? Что-то говорю на автомате, мы выходим, садимся в холе и начинаем разговор. Постепенно я забываю про все свои опасения, волнение исчезает и беседа становиться простой и естественной, а час консультации пролетает незаметно, на одном дыхании. Я просто слушаю и очень хочу понять и поддержать её, интересуюсь её мыслями и чувствами,  жизнью здесь,  способами справляться с трудностями.

Наташа - небольшого роста,  стройная миловидная женщина, почти девушка. Держится  внешне уверенно, спокойно. Четко описывает проблему – её беспокоит агрессия дочери, она активно включилась в разговор, выражено желание понять свою дочь и помочь ей справиться с противоречивыми чувствами. Беседа длиться больше часа, я многое узнаю о ней, её семье, о дочери и сыне. Наташа разведена и живет одна с детьми в коммунальной квартире. Мы много говорим о трудностях и её ресурсах, о её творческом, позитивном опыте  общения с детьми. Это даёт возможность Наташе  увидеть себя в позиции  активного, ищущего, компетентного человека.

Разговор оказался конструктивным и полезным. В конце беседы, Наташа  благодарила  за оказанную поддержку, была искренне удивлена  разнообразию собственного опыта и своей эффективности и выразила желание поговорить,  о других, волнующих её проблемах. Мы попрощались с обоюдным желанием встретиться вновь.

Я чувствовала себя удовлетворенной, и внешне все складывалось удачно. Но к моменту  второй встречи я заболела, совершенно странным образом, вечером  внезапно поднялась температура и я почувствовала озноб.. А еще были мои регулярные опоздания  на практику по совершенно объективным причинам. Можно  предположить, что  подсознательно я выбрала такие способы защиты  от непереносимых чувств, мои глубоко спрятанные страхи и тревоги  дали о себе знать... Но, как «хорошая девочка» я все же пришла в больницу и активно участвовала в обсуждении представленных случаев, видимо это было не так страшно, как встретиться с клиенткой.

Осознав это, я пошла к своему терапевту и там,  наконец,  смогла  открыто выразить свои чувства. Мы говорили о смерти моей мамы и болезни ребёнка, погоревав и поплакав,  я многое смогла прожить и осознать.

И  другая фраза из лекции   обрела реальный смысл. «Работа с горем и утратой разворошит тайную кладовую утрат, если ваше горе не было завершено и не пережито, но если горе пережито и интегрировано, то это прекрасная опора».

История незавершенной встречи получила продолжение, девочка с мамой в этот день были отпущены домой. Что это  было  случайность? На этот вопрос я не нашла ответа.

Прошла еще неделя  и впереди  последняя встреча, перед тем как открыть дверь, я через прозрачную стену заглядывая в палату. Наташа тихо и чинно сидит у окна и вяжет, спицы мелькают и мелькают; дочка сидит на кровати и что-то  рисует. Картинка никак не вяжется с отделением онкологии, капельницами, лысыми детишками, дочкой  худенькой, бледной и обессиленной.

Я думаю, где эта молодая мама черпает силы, чтобы быть такой сильной, справляющейся,  тщательно удерживающей в себе тяжелые чувства.

Этого не может быть, это  лишь верхушка айсберга, а внутри боль и страдания. Я это знаю не из теории, я это проходила в своей жизни, проливая слёзы у кроватки своей маленькой дочери, когда её поставили ДЦП - диагноз боли и безысходности. Где бурные слёзы, отчаяние и страх   она же   взорвется или заболеет. Как же ей важно  прожить эту боль,  чтобы потом не нести её через всю жизнь.  У меня сжимается сердце от сострадания и жалости… и  хочется плакать…  «Может это  я о себе и своём  горьком опыте?» - думаю я, и, подавив в себе эти чувства,  с улыбкой вхожу в палату.  

Наташа встаёт и идёт мне на встречу. Говорит быстро, как-будто торопится. Становится, очевидно, что сегодня она  растерянна и тревожна, Она рассказывает о своих страхах и тревогах связанных с предстоящей операцией, ее особенно волнует неожиданный перенос даты операции. Чувствуется острая потребность говорить… «Не могу, трудно,  не знаю что делать, ужасно» - это говорят её страхи и беспомощность и её часть «Я – сильная» сдает позиции. Наташа выглядит  растерянной, видно как она старательно держит себя в руках, как будто говорит: «Сейчас не время, я должна быть надежной и эффективной». Сколько затрачено усилий,  чтобы выстроить этот домик, это её  защита, дающую надежу и опору. Как мне это знакомо. Наташа пока может  только  лишь говорить о своих чувствах, я понимаю это и  следую за ней. Но,  как же хочется вскрыть этот нарыв, а что потом… Я понимаю, что в рамках краткосрочной терапии это не целесообразно. Охранительное поведение имеет свои причины, и с ним нужно работать отдельно до начала работы с чувствами. Сейчас я должна быть особенно бережной и поддерживающей. Я отражаю её чувства и помогаю отыскать  ресурсы, её сильные стороны:  умение  разумно и эффективно организовать свою жизнь и жизнь дочери в сложившейся сложной ситуации. Отмечаю её умение взаимодействовать с людьми и устанавливать с ними дружеские отношения.  Мы говорим дольше обычного, к  концу беседы  Наташа  принимает решения поговорить с врачом, и выяснить ситуацию с отложенной операцией. Подводя итоги нашей работы я благодарю её за общую проделанную работу, говорю о её возможностях черпать силы, как в собственной эффективности и самостоятельности, так и  в  поддержке и помощи родных и  близких  для неё людей, а при  острой необходимости  можно обратиться к специалистам. Мы  тепло прощаемся, и я надеюсь, что наши встречи помогли  Наташе обрести большую уверенность и надежду. Наша  работа закончилась, я ухожу, забирая с собой ценный опыт  этих  коротких встреч.

Проделанная работа  и внешняя, и внутренняя, во многом, стала эффективной благодаря организованной супервизии, от первой встречи и до последней о нас неустанно заботились. Все встречи с преподавателями, ведущими практику, были очень поддерживающими и помогающими. Каждый раз, встречаясь в конференц-зале, мы обменивались своим очень разным опытом, и каждая клиентская история и анализ нашей работы был тем огромным ресурсом, на который  я опиралась в  последующих встречах, и думаю не раз ещё буду к этому возвращаться. Нам  давали много поддержки, стимулировали к размышлениям и анализу нашей работы, расширяя наши профессиональные горизонты. Нам постоянно высвечивали наш положительный опыт и наши ресурсы, и я почувствовала как это важно и эффективно. Мы в данной ситуации были не менее уязвимы, чем наши клиенты.  Горе - часто рассматривают как реакция на утрату значимого объекта, части идентичности. Процесс профессионального становления,  в какой-то степени можно сравнить с травмирующим событием. Нельзя сказать, что я утратила часть своей идентичности. Но  было ощущение, что части меня - «профессионала» - еще нет,  или правильнее сказать,  эта часть моего «Я» еще не обрела целостность, она еще как кусочки мозаики, и собрать эти кусочки - непростая работа. Это вызывает тревогу и страх, и рождает неуверенность.

Групповая супервизия была для меня сродни  терапевтическому воздействию в ресурсной модели, нам давали столько поддержки, и так бережно обходились с нашими чувствами и нашим опытом, порой далеко неидеальным. Для меня было особенно важным,  рельефно увидеть результат своей работы, её эффективность. Анализируя свою работу, я  больше чувствовала -  получилось, чем понимала. Я радовалась, что Наташа оказалась такая разумная и сотрудничающая,  и думала, мне просто очень повезло, попалась «хорошая клиентка», я нечего особенного не делала, просто слушала и поддерживала, задавала вопросы и этого оказалось достаточно. Наши встречи  были  естественны и для меня явились скорее просто разговором.

Обсуждение моей работы, высветило в этой «простой беседе»,  процесс консультирования, его воздействия и его результаты. В нашей совместной работе с Наташей  я увидела свою  часть работы, ту часть, которую сделала я. И моя работа обрела значимость. Осознание этого  укрепило  мою веру в собственные силы и стало тем ресурсом, на который я  могу опереться в своей будущей работе. Практика стала тем «уникальным эпизодом», с которого  можно строить альтернативную  историю моего профессионального становления. Хочется сказать всем спасибо за эту возможность начать этот путь   в обстановке доверия и поддержки.

Размышляя о своей работе в онкоцентре, и  пытаясь осознать этот непростой для меня опыт, понять, чем он для меня явился,  я подумала об айсберге. Айсберг для меня явление масштабное, и до конца  не постижимое, вызывающие противоречивые чувства. С одной стороны  он  завораживает  своей грандиозностью  и есть в нем, что-то таинственное, влекущее. А с другой стороны, что-то пугающее и непредсказуемое, вызывающее чувство беспомощности и страха.

В этом образе я увидела два аспекта моей работы, две  её части внешнюю - видимую  и  наблюдаемую; и внутреннюю - невидимую,  но более масштабную, глубокую и  значительную, лежащую в основании целого.

Подводная часть айсберга, таинственная и непостижимая пугает, пока ты боишься встретиться с ней, но, отважившись на этот шаг,  ты начинаешь понимать  её масштабность, и значимость на пути познания себя и своего внутреннего мира.