На Арбат Макс пришел одним из первых. «Не уж то, старик, решился, - спросил Вовик, глядя, как друг разворачивает картину, уже давно вызывавшую зависть и восхищение у всей братии художников.
Макс буркнул что-то себе под нос.
«Да ладно, еще напишешь. Чего красоту-то такую прятать, - видя, что на Макса его слова не произвели никакого утешительного действия, Вовик решил сменить тактику
- «А мне думаешь, не жалко было моих монстров продавать.»
Владимир Гатчин работал в сюрреалистическом жанре. Около его картин частенько крутились всякие свежеиспеченные бизнесмены, лелеющие мысль поразить знакомых, да и себя в первую очередь, экстравагантностью своего жилища.
«Мне тоже было жалко, - старался он говорить внятно и доходчиво, растягивая слова, - зато «прикид» купил модный и за хату заплатил. Чего молчишь… весь в долгах, как в шелках, а на носу зима, кто в мороз художествами-то нашими любоваться будет. Куй железо, пока жарко.»
Болтовня Вовика была Максу совершенно ни к чему. Он умел принимать решения и никогда потом о них не жалеть. С самой любимой своей картиной он попрощался еще прошлой ночью, мысленно уже даже потратил деньги на съемное жилье, на холсты и краски. Попрощался и отрезал. Теперь даже побаивался, что картину не купят. Мнение товарищей художников это одно, а востребованность на рынке совсем другое.
- Да нет, должны купить,- думал Макс, глядя на картину.
На залитой луной лужайке, на самом краю леса танцевали нимфы в белоснежных одеждах. Даже слышно было, как они, кружась, смеялись, наслаждаясь красотой друг друга и, как будто на миг данной им свободой. А из-за деревьев осторожно выглядывали чертики. Эти обычно хитрые бестии с несвойственным им простодушием любовались танцовщицами.
Время на Арбате близилось к обеду.
Нельзя сказать, чтобы картину Макса не замечали. Она нравилась. Многие разглядывали ее внимательно, но почему-то ценой никто не интересовался.
Интеллигентного вида мужчина долго крутил ее в руках, то слева, то справа, заглядывая на лужайку. Понятно было, что он примерял ее то к гостиной, то к стене у лестницы, что ведет на второй этаж, то к своему кабинету.
«Нет, Глеб, это не пойдет. Это слишком, слишком вычурно, - с этими словами необъятная, от чего-то запыхавшаяся дама, схватила мужа под руку и потащила прочь.
«Чувырла, - сказал Вовик, - да что она понимает-то. Где ты ценитель истинных творений? Испортили обывателя. Испортили своими треугольниками и «сырэнью».
Вовик обожал коверкать часто употребляемые слова, чтобы хоть как-то сбить с них оскомину. В мастерстве написания сирени попробовал себя каждый арбатский художник.
«ПапА, - пропела рядом с Максом на французский манер какая-то девица. «Обрати внимание, какая прелесть.»
«Посмотрим, посмотрим, - наклонился достопочтенный господин над картиной с нимфами, - не плохо, очень даже не плохо.»
« Я хочу ее, папочка, - щебетала дочь уже вполне нормальным голосом. Словно страсти захватили ее и не оставили места для наигранности. Страсть слишком всепоглощающее чувство, в страсти человек невольно становится естественным. Может быть чудным, но чудачество исходит из него само собой, как будто в этот момент он способен только так выразить себя.
«Папочка, сколько это может стоить, - она посмотрела на Макса.
«Я полагаю это искусство. Вы талантливы, молодой человек, талантливы бесспорно, - произнес господин, - думаю, 700 долларов вас устроит.»
Боковым зрением Макс видел происходящее вокруг. Вовик впился в картину таким взглядом, будто только что ее увидел. Своих монстров он продал за 300 долларов и считал это большой удачей. Так его картина была раза в три больше, да и покупатель попался весь навороченный, в цепях и в наколках. Такому отказываться перед стоящей рядом девицей было неловко, уж коли заинтересовался - пришлось брать.
Макс мысленно поблагодарил господа Бога и ошалело перевел взгляд на девушку, которой приглянулась его картина. Счастливая улыбка, уже почти появившаяся на его лице, вдруг превратилась в какую-то гримасу. У него потемнело в глазах, он сказал «нет» и услышал, как Вовик падает с раскладного стульчика.
«Тысяча, - спокойно произнес господин
- Нет.
-Тысяча двести.
Закрыв глаза, Макс отрицательно качал головой.
-Тысяча триста.
-Тысяча четыреста.
-Полторы тысячи.
Заслышав, неправдоподобную сумму для этого островка Арбата, где пытались продавать свои картины совсем еще молодые художники, соседи Макса начали подтягиваться к месту торгов.
«Папочка, - скулила девушка.
Макс открыл глаза. Покупатель до этого смотрящий на картину и искренне пытающийся определить ее цену, назвав предельно допустимую на его взгляд сумму, наконец-то перевел взгляд на Макса. Макс чувствовал, как кровь пульсирует в его, с детства оттопыренных, ушах и очки сползают по вспотевшему за секунду носу. Они смотрели друг на друга, не отрываясь.
«Максимчик, Максик, очнись, - шептал откуда-то из-за спины Вовик, - ты согласен. Скажи - я согласен.»
Нет, - почти шепотом произнес Макс.
Мужчина резко развернулся. «Елизавета, пойдем, - произнес он, беря девушку за руку.
«Папочка, ну дай я попробую его уговорить, - щебетала Елизавета, от чего отец, встряхнув головой, как-то импульсивно, видимо не желая ничего слышать, закрыл ухо свободной рукой.
Как только они скрылись из вида, Макс схватил картину и стал заворачивать ее в холст.
«Посмотри за всем этим,- обратился он к Вовику и кивнул на «чайные розы», «сирень» и «избушку в лесной глуши».
Вовик пришел в себя только после того, как Макс исчез. Вокруг него стояли художники.
«Слушай, он что очумел? Полторы тысячи долларов. Подумаешь гений!»
«Да проваливайте вы отсюда, - разозлился Вовик. От чего разозлился, и сам не мог понять. Он неплохо знал Макса. По его представлениям тот был вполне последовательным и сдержанным. Что, черт возьми, произошло. Откуда эта тихая истерика.
***
Макс вышел из детского дома, где, не смотря на причитания и отказы Марии Петровны, ему удалось прибить и повесить на стену, в спальне у девчонок старшей группы, свою картину. Девчонки в отличие от своей воспитательницы просто визжали от восторга. Еще бы!
Макса они помнили и почти все были влюблены в него по уши. Подарок, который им сделал их кумир, казался по истине царским. Каждая в тайне мечтала, выйдя из детского дома, разыскать Макса и предложить ему свою помощь в продаже картин. Сидеть на Арбате рядом с настоящими произведениями искусства, а он пусть не отрывает время от работы. И когда-нибудь он станет известным художником, и прославит их детский дом. «Это наш Макс Ветер, - будут рассказывать они своим детям, которых будет очень много, и которых они будут очень любить. Все знали, что Макс Ветер когда-то был Мишей Сидоровым, и вырос он в этом же детском доме.
Макс сел в старенькой разваливающейся и от того еще более родной беседке и закурил.
…….«Сидоров, - услышал он, - ты опять испачкал красками весь ковер, - ворча, шла ему навстречу Марья Петровна. Он испугано зажмурил глаза и что-то спрятал за спиной. «Ой, не прижимай к себе, сейчас и рубашку-то сзади всю испачкаешь. Ну, показывай, чего нарисовал... Господи, -рассмеялась воспитательница, - что ж это за баба Яга у тебя получилась.»
«Я хотел.. .Я думал... .Это Лиза, - заревел шестилетний Мишка.
Ну Лиза, так Лиза, - уже обнимала его Марья Петровна, - вот вырастешь и нарисуешь свою Лизу. Не плачь, там к тебе пришли, - шепнула она на ухо малышу.
Мишка понесся в вестибюль, прыгая через ступеньки, и слезы мгновенно высохли на его глазах.
Тетя Лариса и дядя Максим. Два раза в месяц они брали его на прогулки и вели в зоопарк, или в цирк, или кататься на каруселях. Они покупали ему карандаши, краски и вкуснейшие пирожные. «кушай, Ветерок, кушай», приговаривала тетя Лариса, а дядя Максим тем временем рассказывал про невиданные страны, где крокодилы и пингвины. Если бы Мишка узнал тогда, что они живут так далеко друг от друга, он бы все равно этого не понял. Детский дом видоизменял представления малышей об этом мире. Загородная дача казалась просто краем света, ведь дальше, ни Мишка, ни его друзья никогда не были.
Да это, наверное, и не важно, когда ты счастливчик, а именно так
называли Мишку уже полгода.
Лариса Григорьевна и Максим Петрович готовили документы на усыновление.
По вечерам Мишка всегда рисовал, а Лиза молча сидела рядом. «Это зебра, -пояснял свои картины Миша, а это бегемот.» Лиза крутила головой, от чего ее золотые кудряшки иногда задевали Мишкины уши. Уж очень они были выдающиеся.
«Счастливчик,- шептала Лиза, понимая, что зебра и бегемот это должно быть очень здорово, хотя и не очень похоже.
-А это карусель, я вырасту и буду тебя на ней катать.
-Обещаешь?
-Честное слово.
Еще через две недели Мишка рисовал Лизе свою комнату.
- Вот здесь у меня стоит письменный стол, а здесь кроватка.
- А это, что за букашка, - спросила Лиза.
- Это не букашка. Это солнышко. Тетя Лариса сказала, что в
мое окошко всегда будет светить солнышко.
Ну, до чего ж ты счастливый, Мишка, - сказала как-то перед сном Марья Петровна и потрепала волосы на его голове.
Она посмотрела на его уши и рассмеялась. Они были лопоухими и какими-то уж очень веселыми, и ей пришла мысль, что ими, как локаторами, он и поймал свое счастье. «Чудесные родители у тебя будут.» Она никак не могла привыкнуть, что детей забирали из детского дома. Оно, конечно, хорошо, но каждый как будто забирал с собой кусочек ее сердца. Мишкины усыновители казались всему воспитательскому составу, людьми редких душевных качеств. Оба они излучали такую доброту и обаяние, так нежно любили друг друга, что при мысли о том, как спокойно и уютно Мишке будет в этой семье, сердце у Марьи Петровны таяло. «Ну и с богом, ну и с богом, - шептала она.
В тот вечер, за которым следовал день Мишкиной выписки из детдома, он ничего не рисовал. Сидел на стульчике и смотрел, как Лизонька расчесывает перед сном волосы. Она делала вид, что не обращает на него внимания. «Лизонька, поговори со мной, пожалуйста, - упрашивал Мишка, чувствуя себя очень виноватым за свое согласие уйти жить к Ларисе Григорьевне и Максиму Петровичу.
Как настоящая женщина, Лиза выдерживала паузу. Когда волосы от длительного причесывания стали уже электризоваться расческой, она положила ее на тумбочку и повернула голову так, что Мишка увидел ее голубые глаза, как озера, из которых сейчас должна перелиться вода. Мишка умудрился зареветь еще быстрее.
«Не уходи, Мишенька, не уходи, пожалуйста, - лицо ее было таким несчастным, - ты ведь не хочешь от меня уходить.
«Не хочу, Лизонька и не уйду, - вдруг принял решение Мишка и ему на миг стало легче.
«Жених и невеста, жених и невеста, - обступили их малыши. Первый раз они не стеснялись и не обращали внимания на эту дразнилку. Они остаются вместе. Мишка спас Лизоньку. Она не заплачет, и он быстро вытер глаза.
-Не хочу. Не хочу. Не хочу. - невпопад отвечал Мишка на все вопросы, которые ему задавали утром воспитатели.
- Не хочу, - сказал он Марье Петровне.
- Не хочу, - с закрытыми глазами повторял тете Ларисе и дяде
Максиму.
- Не хочу. Не хочу. Не хочу.
Приходил врач, пробовал разговаривать директор детского дома.
- Не хочу.
Лариса Григорьевна и Максим Петрович в последний раз переступили порог детского дома через два дня постаревшими. «Не хочу» звучало у них в ушах «Не хочу.»
А через неделю Мишку увезли в больницу.
«Аппендицит. Не волнуйтесь. - сказал доктор со скорой помощи Марье Петровне. Аппендицит оказался с какими-то осложнениями, и Мишка окончательно поправился только спустя месяц. Все это время его согревала мысль о том, что его ждет Лизонька. Он ее спас. Он будет спасать ее всегда и когда они вырастут, то обязательно поженятся. Марья Петровна часто приходила к Мишке, гладила его по голове, читала книжки, обнимала, но ничего не говорила про Лизоньку, а спросить он стеснялся. «Наверное, сердится на меня, - думал Мишка, но был уверен, что скоро она его простит. Вот только сердилась она как-то странно. Зачем же тогда целоваться и обнимать, если сердишься.
***
Наступил день выписки из больницы. Мишка влетел в детский дом на крыльях. Сломя голову пронесся по всем этажам и попал в комнату девчонок. «Жених, - презрительно фыркнула Танечка Волкова. На кровати Лизоньки сидела какая-то новенькая девочка.
«Да опоздали они с электрички, только что ушли, - тихо сказала за его спиной повариха тетя Клава. Марья Петровна на нее шикнула. «Мишенька, пойдем завтракать, - позвала она. Мишка проскользнул мимо них и бросился в детскую. Малыши столпились у окна и что-то громко обсуждали. Не найдя среди них Лизу, Мишка на миг заинтересовался тем, что они так дружно рассматривают. Хулигански наклонившись, как маленькая торпеда пролез к самому окну. Увидев его, ребята расступились, глядя на него так, будто он явился с того света. «Куушаать, - позвала тетя Клава и, повинуясь ее властному голосу, все бросились в столовую.
«Лизонька!!!» - обрадовался Мишка.
Она шла такая красивая с развевающимися локонами, держа за руку какую-то уж слишком нарядную женщину. Они о чем-то весело болтали и уходили все дальше и дальше. Сначала с ними шел еще и мужчина, но он обернулся, посмотрел прямо на то окно, из которого высовывался Мишка, да так и остался стоять. «Смотрит, как будто ему меня жалко, - отчего то подумалось Мишке, а в следующую минуту у него потемнело в глазах. Он все понял.
***
……Макс Ветер шел по дороге от детского дома и видел впереди
развевающиеся золотые кудри.
***
Вовик ворвался в дверь его «общаги» поздно вечером. «Макс, твою «сырэнь». Макс, полторы тысячи долларов. Макс, тот мужик вернулся и забрал «сырэнь», - Вовик казался мало вменяемым. «Макс, ты что гений, - визжал он.
Макс молча встал с кровати, отсчитал Вовику 200 долларов за
честность, остальные взял без всяких эмоций - для детского
дома.
«Да нет, Вовик, это мужик гений. Феноменальная память.»