Как бессознательное становится сознательным

В своей работе "Бессознательное" З. Фрейд пишет о том, что само влечение принципиально не может быть осознанным. Сознанию же может стать доступным лишь представление, связанное с тем или иным влечением.    На практике осознанваниие это нечто, имеющее место практически только в психоанализе (да и то, не в каждой его школе), потому что концепция вытеснения и концепция  бессознательного не встечается в том самом "фрейдовском" смысле больше ни в какой другой теории. Поясним- ВСЕ влечения постыдны, скандальны и отвратительны, а бессознательное- "другая сцена", а также сам факт НЕПРЕОДОЛИМОЙ расщепленности субъекта. Все остальное- так сказать, от лукавого. Является ли осознание необходимым условием психоанализа? Нет. Является ли осознание чем-то возвышающим субъекта, делающим его мудрее, гармоничнее, спокойнее? Нет. Может быть осознание приводит к "личностному росту" или красивому прессу? Вполне возможно, но это совсем не то осознание,  о котором мы говорим. Существует легион практик, нью-эйджевского (и не совсем) толка, которые занимаються этими прекрасными вещами, но к данной теме это все не имеет никакого отношения. Следует также заметить, что осознование- не самый частый, а правильнее сказать, и вовсе редчайший способ преодоления вытеснения.Существует несколько "обходных"  и вполне "естественных" способов преодолеть вытеснение, вернее не преодолеть, а временно уменьшить. Остроумие- очень наглядный способ разрядить накопленное напряжение, и не потерять при этом лицо.Такие маркеры как "остроумно", "смешно" позволяют сказать вещи, которые показались бы субъекту ужасными, отвратительными, постыдными, если бы о них говорилось всерьез. Насколько здесь учавствует сознание- то есть, насколько в этих ситуациях происходит преодоление вытеснения- вопрос сложный,. Фрейд, в своей работе "остроумие и его отношение к бессознательному " показывает зависимость  чувства юмора  от "жесткости" суперэго. Мягкий юмор характерен для людей с относительно либеральным Суперэго, сарказм- для более жесткого, и возможно практически полное отсутствие юмора у людей, имеющих свержесткое суперэго. Другой, очень важный "обходной" путь- отрицание. На нем мы остановимся,  и попытаемся разобрать подробнее.

Для бессознательного не существует никакого отрицания, так как бессознательное само представляет собой отрицание (вытесненное). Можно, применительно к бессознательному, не совсем в шутку сказать о том, что «отрицание отрицания есть утверждение».  Скажем проще, для того чтобы нечто отрицать, представление об этом  «нечто» должно возникнуть во всей своей полноте, и только затем к этому представлению может быть прикреплен ярлычок «не». И без аффективной нагрузки подобное представлению не возникнуть. Примеров этому очень много, это и заявление неискушенных анализантов (и не только анализантов) о том, что «Я считаю, что во мне есть все что хотите, кроме гомосексуальности», или «до меня не доходит, как вообще можно испытывать влечение к собственным родителям».

Отрицание позволяет вытесненной мысли получить доступ к сознанию, обмануть бдительность цензуры.

С помощью отрицания вытеснение условно снимается, что на языке влечений может выглядеть как своеобразный фантазийный (а других и не бывает) и относительно безопасный для цензуры канал удовлетворения влечений.

Так что же происходит, когда бессознательное становится сознательным?  Фрейд пишет о том, что в случае признания первой топической модели, должны возникнуть вполне определенные сомнения. Если некое представление подвергнутое вытеснению, достигает сознания, стоит ли думать, что в данном случае имеет место новая фиксация представления,  и при этом сохраняется первичная запись, или же тот же, бессознательный материал перетерпевает некие изменения, делающие его теперь уже сознательным?

Какая модель будет описывать данный процесс лучше- топическая модель , заключающаяся в допущении новой  фиксации представления, с использованием новой локальности   или же функциональная модель, в основе которой лежит редакция старой "записи",  в том же самом "месте"? Следует вспомнить о том, что в процессе вытеснения представление отделяется от своего аффекта. И, с этой точки зрения осознать- значит вернуть представлению его аффект. Если исходить из этого, то, как отмечает Фрейд, в этом случае более корректной оказывается функциональная гипотеза.

На всем протяжении текста «бессознательного» Фрейд пытается ответить на вопрос о переводе из бессознательного в сознание, по сути об аналитическом процессе: о том, что же происходит при осознании- появляется новая «запись» (при сохранении «старой»?) или же изменяется функциональное «состояние» вытесненного материала в той же локальности («перезапись»)? В конце текста Фрейд задается вопросом о корректности подобной постановки вопроса об отличии бессознательных и сознательных представлениях, и разницу между ними находит в другом, в чем ему помогает речь лиц, больных шизофренией.

"Только анализ заболеваний, названных нами нарциссическими психоневрозами, обещает нам открыть необходимые точки зрения, благодаря которым загадочное Ubw станет нам более знакомым, как бы легко осязаемым".

В противоположность неврозам переноса, при нарциссических психоневрозах происходит отнятие либидо от объекта, которое затем не ищет себе нового объекта, а направляется к собственному "Я", что и является сущностью нарцисизма.

"Что кас ается взаимоотношения обеих систем, то всем наблюдателям бросилось в глаза, что при шизофрении высказывается вполне сознательно много такого, что при неврозах перенесения должно было быть открыто в бессознательном при помощи психоанализа".

При шизофрении наблюдаются весьма специфические изменения речи, заключающиеся в том, что слова подвергаются первичным процессам, предметные и словесные значения слов теряют связь друг- с другом, в результате чего наблюдаются такие феномены как паралогия, соскальзывание, с имволизм, неологизмы, полисемантизм, что приводит к непонятной, вычурной а иногда и разорванной речи. Предметные и словесные ассоциации свободно перемещаются, обретя независимость друг от друга, что позволяет говорить о характерной для шизофрении диссоциации. Например, пациентка может сказать о том, что стала «невидимой» (написал в кавычках, хотя именно в этом случае кавычки неуместны) для отца, так как враги сделали так, чтобы вместо нее он видел робота-клона. По аналогии с предположениями Фрейда можно подумать о том, что

истеричка в таком случае приобрела бы конверсионный паралич (стала бы бесчувственным и пассивным «роботом») или амавроз (ослепла вместо отца). Или пациентка, говорящая с ”Ay mama” - «Лунной Матерью» проекцию которой она видит, когда смотрит на луну (Ay), что в переводе с азербайджанского означает почти то же что и по - русски «Ай мама!» или

«О мама!». Эта пациентка потеряла мать в раннем детстве, и воспитывалась отцом и мачехой. Фрейд указывает на, что то, что шизофреники говорят по поводу с воей непонятной речи, равноценно анализу, так как "содержит эквивалент этой речи в общепонятных выражениях; в то же время ее слова объясняют значение и происхождение шизофренического словообразования". Первичный процесс господствует в речи пациентов с шизофренией: благодаря его механизмам слова- ассоциации полностью передают свои активные энергии по цепочке следующему в ассоциативном ряду представлению, и «процесс может пойти так далеко, что единственное слово может заменить целую цепь мыслей». Речь шизофреника в некотором смысле не речь, так как здесь говорит не субъект, а сам язык говорит посредством него. Первичный процесс при шизофрении, таким образом осуществляет замену представления не на основе сходства обозначаемых словами «вещей», а на основании сходства словесных выражений. Но само восстановление активности вытесненных словесных представлений не является вытеснением, на что Фрейд указывает далее, а является "первой попыткой к исцелению или выздоровлению, которая так явно преобладает в клинической картине шизофрении". Это своеобразная попытка вновь вернуть либидо объекту, но здесь обретается лишь словесная часть предмета.

«Тут мы вдруг узнаем, чем отличается сознательное представление от бессознательного. И то и другое являются не различными, как мы думали, записями того же содержания в различных психических местах и не различными функциональными состояниями активности в одном и том же месте, а сознательное представление обнимает предметное представление плюс соответствующее словесное представление, бессознательное - состоит только из одного предметного представления».

И далее:

«вступление в связь со словесными представлениями еще не совпадает с осознанием, а создает только возможность его, что оно, следовательно, характеризует только систему Vbw»

Таким образом, можно подытожить тем, что для бессознательного характерен первичный процесс, функция метафоры теряет свой смысл, так как метафора и метанимия становятся основным механизмом ассоциативного процесса. В бессознательном нет связи между предметным и словесным обозначением слов, и все представления лишаются своих словесных обозначений, при сохранении предметных. Бессознательное находится вне хронологического времени, для него не характерно отрицание и сомнение, несовместимость противоположностей (компромисс вместо противоречия ), оно руководствуется принципом удовольствия и не функционирует согласно законам формальной логики.

Нужно отметить, что проекция вытесненного, «нахождение» его в реальности с последующим осуждением так же приносит свое удовлетворение,  и часто сопровождает отрицание. Часто, но не всегда. Проекция немыслима без отрицания, но отрицание вполне может быть и без проекции. Отрицание и проекция относятся друг к другу как защита и нападение, то есть объект, наделенный «отрицательными» свойствами, найденный во вне, обычно осуждается. Но тоже не всегда, иногда наблюдается дальнейшее развитие защиты. Это можно представить в виде ряда логических формул:

• качество «х» отсутствует во мне; (отрицание)
• качество «х» присутствует в субъекте «у», и осуждается мною; (проекция)
• качество «х» присутствует в субъекте «у», но я его принимаю в нем; (проекция)
• качество «х» присутствует в субъекте «у», «z»… во всех, в том числе и во мне; (не-отрицание)
• качество «х»- воображаемый конструкт, и поэтому его нет ни у кого; (деконструкция)

Причем, в результате подобного развития защит вытеснение «как таковое» не разрешается,  а именно снимается. На каждом из этих шагов означающее «х» теряет часть либидинальной нагрузки.  Относительно отрицания Фрейд пишет:

«Здесь можно видеть, как интеллектуальная функция отделяется от аффективного процесса. С помощью отрицания обратимым делается лишь одно из следствий процесса вытеснения, состоящее в том, что затронутое им образное содержание (Vorstellungsinhalt) не достигает сознания. Отсюда проистекает род интеллектуального принятия вытесненного, при том что все существенное по-прежнему остается за вытеснением. В ходе аналитической работы мы часто создаем другое, очень важное и довольно удивительное видоизменение той же самой ситуации. Нам удается и отрицание преодолеть, и провести полное интеллектуальное принятие вытесненного — но сам процесс вытеснения тем самым еще не снимается».