Гибель театра

Что такое современная драма? Метафора бытия, ключ к таящейся в сердце правде, или подделка под величие? Существует ли истина, или мы погружены в мир иллюзий? Выживет ли театральное искусство в изменившемся мире? Каким будет театр будущего? И так ли он нужен, как уверяют его поклонники?

Ключ к голове

В чем суть современной драмы? Драматический жанр лучше прочих проникает в сердце. В самые глубины бессознательного. Так повелось с античных времен. Действие, происходящее на сцене, загадочным способом производит трансформацию, последствия которой мы наблюдаем в себе спустя некоторое время. Иногда это нам нравится, иногда нет. Но как правило случившееся необратимо.

Иными словами, драма, это мина замедленного действия, подложенная автором под нашу жизнь. При нашем активном участии. Что-то взрывается в голове, и казавшийся привычным мир летит вверх тормашками. Обыденные обстоятельства вызывают гнев, а привычные повадки предстают низким мошенничеством. Тогда мы начинаем думать, вглядываться в себя, искать причины, и постепенно меняться.

Однако изменения, нахлынувшие внезапно, не всегда приносят радость. От того томительный позыв совершить подвиг и изменить собственную жизнь обычно купируется бессознательным торможением. Навеянные сценой желания вступают в конфликт с реалиями привычной жизни, социальными стереотипами и обязательствами перед ближними. Это вызывает страдания, принимаемые за возвышение духа.

Очищение соучастием

Психоанализ заимствовал у древней драмы идею катарсиса. Ритуальное очищение от иллюзий и накопленного зла. Катарсис венчал собой переживание минувшего. Он становился результатом проживания истории, разворачивающейся перед нашими глазами. Зритель отождествлялся с героями, проживая происходящее на сцене. События, примеренные на себя, несли знание собственной души и очищали ее.

В ходе психоаналитической процедуры, клиент становится автором и сценой собственной драмы. Пред его внутренним взором проходят преследующие его сюжеты, рожденные в далеком прошлом. Их повторное проживание, соединившись с отстраненной интерпретацией, дает новое понимание, ведущее к освобождению от боли. Причиняющие страдание привычки и идеи сменяются новыми, более адаптивными.

Впоследствии оказалось, что само участие в театральной постановке может обладать глубоким терапевтическим эффектом. На основе этого были созданы методы психодрамы. Ее отличие от психоанализа в том, что входе нее внутренняя реальность не только проживается внутри, но и разыгрывается во внешнем пространстве с помощью партнеров. Так дар античности стал исцеляющим душу лекарством.

Тайные радости

Но прошли века, и от античного величия остались истлевшие кости. Сегодня действие на сцене завершается не очищением, а чувством, словно тебя вываляли в помоях. Впрочем, на подобное удовольствие хватает любителей. Наслаждение от прикосновения к убогому способно наполнить смыслом душу многих. Театр становится местом, изображающим не торжество лучших порывов души, но их крах и поругание.

Наблюдение за торжеством зла ведет к переживанию тайной радости. Очищение от внутренней тьмы требует усилия. Потворство инстинктам делает жизнь проще. Энергия долго подавляемых чувств, сбросившая с себя оковы, дает ощущение эйфории. Мир кажется понятным и простым, и многие вопросы находят ответы. Того же эффекта достигает психоанализ, обращая нас к своим корням и природе.

Однако, в психоаналитической практике подавляемые чувства обнажаются ради того, что бы совершить с ними преображающую работу. Познание дает силу изменить себя. Здесь же процесс высвобождения деструктивных импульсов ведет не к их пониманию и проработке, но к снижению порога сознания и растворению эго в гедонистическом удовольствии. Это скорее можно сравнить с действием опьянения.

Распавшийся сюжет

За долгие века своей истории драма открыла, препарировала, и представила на обозрение все многообразие человеческих чувств и сюжетов. За тысячи лет природа нашего ума не претерпела существенных изменений. Сменились религии и философские взгляды, и бесконечно развилось технологическое могущество. Смягчились нравы, а общественные институты стали куда более человеколюбивыми.

Но сущность наших чувств, и стоящие за ними глубинные механизмы остались прежними, точно так же, как строение скелета. Хотя внешний антураж и особенности выражения внутренней реальности стали иными. Мы не хватаемся больше за меч, и не вызываем соперника на поединок. Не убиваем неверных жен, и не посылаем на казнь не угодивших нам друзей. Во всяком случае, если живем в цивилизованной части мира.

В результате, новой драме нечего нам предложить. Все было, и не раз. Остаются три пути. Можно пересказывать классику, придавая ей современный антураж. Можно вырезать из старых сюжетов отдельные фрагменты, и произвольно их компоновать, превращая в мозаику. Или окончательно разрушить логику и сюжет, превратив действие в занятную фантасмагорию. Но потом придется все это как-то объяснять.

Возвышение эксперта

Тем временем произошла трансформация института критики. Еще два века назад слово критик означало эксперта. Его занятием было рассуждение о сути вещей. Постепенно анализ все чаще стал означать поиск несовершенств. Разрушающее внимание, направленное на недостатки. В конце концов, критика действия превратилась в критику зрителя. То есть, в сладострастное обличение его предполагаемых пороков.

Критика объяснит, что если вам что-то не понравилось, то вы же и виноваты. Для внушения чувства неполноценности психологически здоровому зрителю существует театральная пресса и экспертное сообщество. Как заметил один некогда популярный имиджмейкер, ложь, повторенная многократно, становится истиной. А вполне неглупый человек, неоднократно услыхав о своей тупости, чувствует себя дураком.

В результате, у зрителя возникает стойкое чувство неполноценности, невежества и моральной ущербности. Впоследствии он маскирует его с помощью демонстрации значимости, агрессии и иных механизмов защиты. Разум, подавленный зависимостью от авторитета, начинает требовать жертв, на которых ему удастся выместить обиду. Из лекарства для души современный театр превращается в душевную болезнь.

Заговор просвещенных

Собственно, экспертное сообщество формируется из подобного рода больных. Чувство личной незначительности, приобретенное за годы непрерывной критической обработки, они вынуждены компенсировать, унижая других. Так происходит воспроизводство невроза, в театральных кругах почитаемого признаком высокой духовности. Здоровый же и разумный человек вызывает ярость и потоки обличений.

Эксперт, как правило, стремится вести себя с максимально возможной значимостью, ссылаться на непререкаемые авторитеты, и выступать с позиции априорной истины. Всякое сомнение в своих словах он предпочитает трактовать как признак вашей глупости. При этом ни на один вопрос по существу он ответить обычно не в состоянии. Что вполне естественно, поскольку ответов на них вообще не существует.

Сообщество в тайне презирающих себя людей ведет себя с показной надменностью, демонстрируя причастность к истинам, не доступным смертным. Для этого приходится делать многозначительные жесты, и непрерывно сетовать на убожество окружающих и их неспособность считывать культурные коды. Однако, ни один из самоназначенных экспертов не в состоянии объяснить, что он под этими словами имеет в виду.

Удел творца

Жизнь экспертного сообщества в равной мере наполнена страхом и завистью, протекая меж ними, как река среди крутых берегов. Страх оказаться разоблаченным, предстать перед людьми в своем истинном свете, в качестве людей самовлюбленных и несведущих, трансформируется в ненависть и обличительный раж. Внушенное себе чувство неполноценности находит выражение в страстной зависти к автору.

Творец, создающий драматическое произведение, и воплощающий его в сценическое действо, со стороны представляется существом совершенно иного масштаба и свойства. Автор подобен богу, создающему миры из ничего. Его воля населяет их кипящей и борющейся перед нашими глазами жизнью. Могущество чужого воображения как правило завораживает людей с парализованными творческими способностями.

При этом внутренний мир автора остается сокрытым от глаз. И служит идеальным объектом для инфантильных фантазий об идеальном и могущественном существе. Однако, реалии далеки от старательно культивируемого мифа. Обычно автор это нарцисс, одержимый страстной любовью к себе, и требующий почитания. Любая иная форма обратной связи воспринимаются им как личное оскорбление.

Утехи цветов

Особенностью нарциссического состояния являются резкие перепады самооценки. Периодические мощные колебания между двумя полюсами. На одном человек ощущает себя величайшим гением, наделенным сверхъестественными силами и особым высшим предназначением. Все созданное им гениально и осенено вечностью. На другом он ничтожество. Все созданное омерзительно, ужасно и вызывает стыд.

В порыве величия автор создает текст, не стоящий и выеденного яйца, и принимает его за шедевр. А в следующей фазе уничтожает наброски, содержащие по-настоящему великие прозрения. От того считается, что гений это не столько вдохновение, сколько упорный труд. Собственно, вдохновением обычно называется пик фазы величия, сопровождающийся ощущением присутствия высших сил и беспредельного восторга.

Соответственно, для создания качественного текста автору необходимо пройти несколько пиков восторга, дающих ему энергию для работы и служащих наградой за труд. Так же ему требуется терпение и выдержка, что бы не только пережить депрессивные фазы, но и использовать их для самой тщательной правки своего детища. Однако, это удел таланта. Обычно мы имеем продукт совсем иного свойства.

Новые берега

В суровые эпохи минувших веков, авторы, слишком увлеченные качанием на нарциссических качелях, не выживали. Их тонкая натура не выдерживала встречи с реальной жизнью. Таковы причина ранней гибели многих, почитаемых как гении. Выживали те, кто обладал гибкостью, настойчивостью и склонностью к самоанализу. Они-то и создали большую часть классики. Но сегодня выживают все.

В результате мы имеем парадоксальную ситуацию, когда больные лечат здоровых. Страдающий острой формой нарциссизма, и часто социально неадекватный автор, становится учителем жизни, возвещающим истины о внутреннем мире человека. Сообщество же профессиональных критиков дружно изображает вокруг очередного гения новое платье короля. Главное выдерживать при этом умное лицо.

Однако, выражением лица сыт не будешь. В результате, мы имеем водораздел меж убожеством современной драмы и восхваляющим ее экспертным сообществом с одной стороны, и изумленным зрителем с другой. Однако, если вглядываться в черный квадрат, рано или поздно узришь бога. Театр становится школой конформизма, тренирующей лицемерие. Зритель учится соглашаться, и принимать покорность за мышление.

Следующее солнце

Все это уже многие годы рождает разговоры о смерти театра. Однако, покуда он совершенно не торопится нас покидать. И проявляет все признаки дальнейшей трансформации. Есть основания полагать, что в будущем он возродится, причем в совершенно ином качестве. Вернее, в трех новых форматах, являющихся логическим продолжением существующих тенденций. Впрочем, это будет не совсем театр.

Первая тенденция завершится окончательным превращением действия в перформанс. Гротескно костюмированный маскарад, соединенный с публичным обнажением, ненормативной лексикой и сексуальными практиками. Театр окончательно сойдет со сцены и переместится на подиумы ночных клубов и стойки баров. Балет соединится со стриптизом, и полностью сотрется грань меж драмой и высоким порно.

Вторая последует за сокрытой в театре целительной силой. Начала, положенные психодрамой, и продолжаемые новыми студиями и тренингами актерского мастерства, получат развитие в виде исцеляющей игры. Терапевтический театр станет медицинским инструментом, соединив сцену с поликлиникой и стационаром. Хирургия и публичный диалог смогут соединить здесь свои лучше особенности ради здоровья людей.

Третья тенденция возвращает нас к корням. К античной драме и высокой трагедии. Это будет возвращение классики, избавленной от позднейших наслоений, и соединенной с первобытной интерактивностью. Действие объединит героев и хор, позволив нам стать соучастниками событий. Единоборства, игра в мяч, и бой с оружием соединятся со стихосложением, восстановив в душах античный идеал гармонии.

Возможно, так и будет. А может, все пойдет совсем иначе. Но так, как происходит сейчас, не может продолжаться слишком долго. Ведь сохранение нынешней ситуации оказалось бы для театра и его зрителей перспективой более горшей, нежели все нарисованные воображением апокалипсические прогнозы. Однако, поживем – увидим.