Дети и монстры. Детская травма

«кто может понять боль бутона в момент его раскрытия»

(Абасса Киаростами)

 Как детский психотерапевт я занимаюсь проблемами психологического и физического насилия и отвержения. В этой связи я бы хотел поделиться опытом работы с одним из моих клиентов, девятилетним Владиславом. На одной из наших встреч мальчик сказал мне: «Я нарисую тебе монстров». Это весьма удивило меня, так как Владислав несколькими сессиями ранее дал мне понять, что не любит рисовать и еще больше не любит говорить. Во время наших встреч мы играли с ним. Клиенту нравилась игра в шахматы. Особенности его отношения к игре было в том, что через несколько ходов он мог неожиданно прекратить матч. В его манере говорить я обратил внимание на напряженность в голосе и то, какие слова он использовал. Он выражался достаточно прямолинейно. Как я смог понять позже, это был крик его души. В начале нашей встречи он указывал на игрушку, с которой хотел начать терапию. Я вербализировал его запрос. Был сформирован миниконтракт. Согласно нашему договору, мы общались только во время игры. Начало сессии я всегда воспринимал с повышенным вниманием, так как мне казалось, что что-то очень важное происходит в этот момент.

Был конец октября на пороге праздника «Хеллоуин». В некоторых социальных кругах это событие становится традиционным. В школах этот праздник является поводом для разговоров о страшилках. Дети могут фантазировать и рисовать монстров во время уроков. Во время наших сессий Владислав нарисовал трех монстров и рассказал три истории, связанные с этими персонажами. В этих историях слышались темы оставленности, утраты, убийства, тюрьмы, побега, травмы и безумия. Слушая их, я думал о трагичной связке некоторых жизненных сценариев: смерти, тюрьме и безумии, описанных Берном. Клиент рассказал мне о мифах и легендах, обрядах защиты и магических заклинаниях, о которых он слышал от своих одноклассников. Он говорил о монстрах, которые живут в школе, о монстрах, которые прячутся дома в его ванной, замурованных в его зеркале, являющегося потайной дверью в неведомые миры. Я был поражен тем, как Владислав точно и быстро изображал на листе своих фантазийных чудовищ. Он рисовал с такой скоростью, что было абсолютно невозможно корректировать рисунок с помощью резинки или, тем более, обдумывать его. Казалось, что у клиента отсутствовал внутренний фильтр. Это выглядело так, что клиент хотел скорее освободиться от чего-то.

Владислав имел ограниченные навыки в умении рассказывать истории, и поэтому нуждался в моей поддержке. Моя задача, как терапевта, заключалась в том, чтобы делать это в ненавязчивой манере, и ни в коем случае не брать инициативу полностью в свои руки. Я решил найти его сильные стороны и осмыслить часть информации, которую он передавал мне. По Берну этот метод называется спецификация. Спецификацию можно сравнить с маркером, который студент использует для обозначения ключевых слов, с помощью которых можно провести логическую нить. Выстраивать эту логическую цепочку в настоящей истории клиента про монстров – это все равно, что заложить прочный фундамент в структуризации детских страхов, чтобы ребенок не затапливался приливами внутреннего беспокойства. Но этого еще недостаточно. Те, кто работает с детьми, должны уметь писать, рисовать, играть и иметь творческое мышление. Эти навыки сопровождаются особым ритмом, который становится «танцем». В этом танце важны движения, постановка ног, изменение шага в соответствии с мелодией. Эта музыка - способ анализировать раннюю историю ребенка, поскольку она связана с довербальном периодом жизни. Навыки у ребенка проявляются в умении планировать игры, в услышанных сказочных историях, в заученных движениях, в песнях, ритмах и поэмах.

Из разговора с моим клиентом я узнал, что у каждого монстра есть свое имя и даже родители, которые дали им имена. В своих рассказах Владислав намеревался меня шокировать, поразить страхом и затем проследить за тем, какой эффект он произвел своей историей на меня. Героями его рассказов были ужасные люди и животные. Заканчивались они тем, что кто-то трансформировал монстров. Как-то клиент мне признался, что никто не рождается злым, но человек может стать злым. В связи с этим мне вспомнился фильм «Кирику и колдунья». В фильме властная колдунья Караба посылает свои чары на маленькую африканскую деревню. Ее желание контролировать вместе с колдовством покрывали старую историю, в которой она подверглась унижению и была избита группой мужчин. Кирику спасает свой клан от чар ведьмы и так же спасает саму ведьму от ее зависимости от магии, которой она привыкла себя защищать. В спине Карабы был шип, который заставлял ее страдать. Эта боль давала ей невообразимую силу, которую колдунья направляла на уничтожение. Об удалении этого «шипа из спины пациента» писал Эрик Берн (1971).

На одной из сессий я спросил Владислава – откуда пришли монстры и каким образом они стали опасными? Я стал рассматривать вопрос – можно ли вернуться назад и найти корни их человечества в истории клиента. На сессии Владислав добавил, как бы обращаясь к самому себе: «Как это можно сделать? Что-то нужно делать с душой. Если душа мертва, тело умирает вместе с ней». Запрос клиента на терапию был в том, чтобы я работал с его монстрами.

Исходя из этого запроса, я работал над историей Владислава в его настоящей жизни. Был один момент, когда ребенок прервал меня и спросил, когда придет его мать. Я не понимал – клиент использует защиту или же он упоминает человека, с которым были связаны его страдания. Мне вспоминается первая встреча с Владиславом, когда его мать сказала мне, что отец покинул семью в момент, когда родился мальчик. Она призналась, что вначале сказала мальчику, что его отец умер и попросила, чтобы он называл ее нового ухажёра «папой». И только за несколько дней до терапии она рассказала сыну правду: что его родной отец до сих пор жив, но не хочет видеть своего сына. Шипаро рассказывал о том, сколько травм нижнего регистра могут превратится в одну большую травму (Шипаро, 1995). Это так же может стать кумулятивной травмой, которая показывает, как из-за пренебрежения может развиваться психопатология и травматический опыт, даже если первичная связь является благополучной (непризнанные и незамечаемые потребности в девальвирующих отношениях). Похожая динамика прослеживалась в семейной истории Владислава: его родная мать отвергала свою беременность и рождение сына. История, в которой в ранние годы своей жизни клиента воспитывала бабушка алкоголичка.

Понимая смысл вопроса, который задал мне Владислав, я сказал ему, что идет его мать. Затем клиент сказал мне: «Вы знаете, что я занимаюсь дзюдо?» Я ответил: «Да, знаю. Благодаря этому виду спорта ты сможешь понять, как защищать себя, и это хороший стимул для твоего роста». Это напоминает технику «переродительства» в транзактном анализе. С помощью уроков дзюдо и благодаря профессионализму тренера, физически и психически клиент смог интернализовать Защищающего Родителя. С помощью Родителя Владислав стал способен защищать себя. Как терапевт, я закрепил эту защитную способность с помощью интерпретаций и других терапевтических инструментов. Этот процесс напоминал неторопливое прошивание гобелена, сопровождающегося интенсивными транзакциями обмена, которые время от времени повторялись. В этой части нашей работы с Владиславом появилось много эмоций. Наша работа подходила к концу, и я задавался вопросом – что я должен делать со всем тем, что произошло, особенно осознавая, что наиболее ключевые взаимодействия вероятно происходят путем трансформации и сохранения ценного дара откровения.

В терапии с детьми терапевт и ребенок работают вместе с целью сформировать рабочий альянс и доверие, чтобы восстановить архаичные отношения клиента. Это становится топливом и отправной точкой для последующей работы. Это моменты тихого и творческого хаоса (Веронези, 2005). Это нелинейные встречи, напоминающие сказку про «Алису в стране чудес». Алиса падала в кроличью нору: «кроличья нора вела прямо и напоминала туннель. Затем она внезапно повернула вниз, настолько внезапно, что у Алисы не оказалось ни минуты, чтобы остановить себя, перед тем, как она обнаружила, что проваливается глубоко вниз».

На последующих сессиях с Владиславом все казалось спутанным и память о монстрах канула в небытие. Но я хорошо помню, что потом произошло. Для меня эта память приняла форму, смысл и структуру, связанных с нашим совместным опытом. Она стала предшественником дальнейшего развития клиента. Мы не должны выходить за пределы клинического материала нашего клиента, но напротив, должны оставаться на три ступень позади. Это становится особенно важно в работе с детьми, так как здесь важна синхронность. Как это будет не парадоксально звучать, но аналитическая работа имеет свои ритмы и времена, к которым следует проявлять большое внимание. Другими словами, мы не беспокоим спящих монстров, но мы готовы преследовать и исследовать их, когда они просыпаются.

Что такое монстры? Возможно, они – крик надежды, благодаря которому ребенок творчески проявляет себя, находя смысл своей жизни, чтобы дать ответ на непримиримые противоречия. Это выражение философского мастерства ребенка, его взгляд на мир. Это так же возможность для нас, аналитиков, глубже понять смысл нашей терапии. Психические образы детей способны заряжать нас. Они обладают таинственным и волшебным характером со всей непосредственностью и настойчивостью, неизвестной взрослым. Это энергия психического образа, наполняемого чувствами и значениями.

В каком самом месте заканчиваются воспоминания о монстрах? Мы решили положить монстров Владислава в ящик, а ящик спрятать в шкафу, который стоял в моей консультационной комнате. С тех пор они стали безвредными. Однако, при необходимости мы могли бы их вызвать оттуда.