Война и дети

Как дети реагируют на эвакуацию

Эвакуация разрушает привычные эмоциональные связи ребенка

Война для детей имеет сравнительно малое значение, пока она только угрожает их жизням, доставляет неудобства и заставляет жить впроголодь. Она становится ощутимой в тот момент, когда рушится привычный уклад семейной жизни, уничтожая в жизни ребенка первые эмоциональные связи с членами семьи. Поэтому многие дети хуже переносят эвакуацию, чем бомбежки.

Доводы «за» и «против» эвакуации широко обсуждались в первые годы войны в Англии. В результате постоянных воздушных налетов на Лондон возникла острая необходимость эвакуации детей из города. Для более глубокого изучения психологических проблем, рассмотрим последствия этого явления.

Ситуация попадания ребенка в другую семью

Чрезвычайно интересное социальное явление порождается процессом распределения детей по новым местам жительства. Дети, попадая в семьи, статус которых выше или ниже социально-экономического статуса их родителей, прекрасно осознают эту разницу. Дети, вынужденные адаптироваться к более высокому уровню культуры, включающему в себя: чистоплотность, хорошую речь, манеры, социальное поведение, идеалы морали, – могут оскорбиться такими требованиями, расценивая их как критику своих родителей, поэтому они нередко противостоят этим требованиям. Есть дети, которые отказываются от новой одежды, предпочитая ей грязную, поношенную, привезенную из дома. В отношении маленьких детей такой поступок расценивается как проявление любви и привязанности к прошлому. Для детей постарше – это одновременно и проявление верности своему прежнему дому. В своих фантазиях дети 6–10 лет демонстрируют полный спектр эмоций по отношению к родителям. Дети испытывают к ним любовь и ненависть, восхищение и осуждение, даже презрение. И если эвакуация и, соответственно, разлука происходят именно в этот период, попадание в приемную семью другого социального статуса расстраивает ребенка, вероятно, потому, что он неожиданно сталкивается с неприятной реальностью, которой следовало бы оставаться в царстве грез. Ситуация попадания в другую семью имеет тайные отголоски во внутреннем мире фантазий ребенка в мирное время. У большинства детей этого возраста есть свои воображаемые тайны – «романтические семейные легенды» о том, что они потомки королевской династии или династии лордов, которых отдали в их теперешние семьи. Другие втайне боятся, что были украдены, и теперь вынуждены жить в бедности.

Ребенок, привезенный из Лондона в его пригороды, безусловно, был увезен от большой опасности к опасности чуть менее серьезной; антисанитарные условия сменились на более гигиеничные, они избежали опасности подцепить инфекцию, которая разрастается в местах скопления народа. Если ребенка направили в благоустроенный приют, то там его будут кормить лучше, чем он питался раньше; у него появится возможность заниматься чем-то полезным, у него появятся друзья, он будет защищен от мрачного и унылого существования, которое состоит в простаивании в очередях в метро, в жизни где-то между домом и убежищем.

Трудно сказать, что все эти улучшения жизни ребенка – ничто по сравнению с тем, что он ради этого должен оставить свою семью. 

Нормальные и патологические проявления

Нормальные и патологические проявления в «трудном» поведении и различных отклонениях

Невозможно, чтобы такие проявления прошли для детей бесследно, не обнаружив себя в «трудном» поведении и различных отклонениях. Незрелой детской природе приходится сталкиваться с потрясениями, лишениями, горестями жизни. Психологические механизмы, сформированные у взрослых, отсутствуют в детстве. Может быть, поэтому дети легче переживают многие события, которые в другом возрасте наложили бы большой отпечаток. С другой стороны, от испытываемого напряжения, которое для взрослых незначительно, они могут «сломаться». 

Проявления в речи. Когда матери приходят в детский центр после очередной ночной бомбежки, лучшее, что мы можем для них сделать, – это обеспечить заинтересованной аудиторией. Кухня на Уэзербурн Роуд наполняется рассказами об убитых соседях, о разрушенном доме, о чудесном вызволении из горящего бомбоубежища. Детям, услышавшим о произошедшем больше, чем нужно, мы причиняем больший вред, чем их матерям, обрывая их и оставляя невысказанными их мысли. Если они достаточно часто возвращаются к описанию этих ужасов, их возбуждение заметно спадает.

Этот наиболее важный способ выражения эмоций через речь и сознание, выступающий в роли дренажа для тревоги и эмоций, недоступен маленьким детям. Возможно, что они могли бы вслед за матерью использовать этот прием. Но в условиях проживания в приюте дети не говорят о пережитых страшных событиях сразу же после того, как это произошло. Среди детей, живших на Уэзербурн Роуд, и у которых разбомбило дома, не было ни одного, кто бы в тот момент понимал, что случилось.

Единственный ребенок, который спокойно говорил об этом, – это Чарли, который часто жил в бомбоубежищах и слышал много разговоров о бомбардировках, но никогда не видел воздушных налетов. По прошествии более чем полугода некоторые из детей внезапно начинали говорить о бомбежке так, как будто это случилось вчера.

Проявления в игре. Взрослые переживают происходящее посредством речи, дети делают то же самое в игре.

Игра в войну несет определенную роль в нашем приюте, равно как и в других. Построенные дома бомбят сверху, используя для этого кирпичи. Игра в поезд перешла в игру в самолет, звук поезда – в звук летящего самолета. Игра такого рода в большей степени выходит на передний план после воздушных налетов и уступает место мирным играм, когда все спокойно. После налетов в марте и мае 1941 года дети 3–5 лет воспроизводили в играх то, что они увидели и услышали. Подъемная рама в саду использовалась «бомбардировщиком» для достижения наивысшей точки атаки. Один ребенок забрался на самый высокий прут и оттуда кидал предметы на детей, находящихся внизу. Это был к тому же единственный случай, когда мы услышали, как один ребенок воскликнул: «Газ!» Девочка трех лет набирала в ладошки песок из песочницы и кинула его в лицо ребятам, сказав: «Это газовая атака».

В эту игру дети играли без страха, с огромным, необузданным возбуждением. В игру в войну совсем другого рода играл Берти четырех лет в тот период, когда он отказывался принимать смерть отца. Во время весенних налетов он болел, лежал в кровати, и у него был целый поднос бумажных домиков, в которые он играл без устали. Он выстраивал домики, приделывал им крыши и сбивал их маленькими шариками, выступающими в роли бомб. Тогда как в играх других детей людей убивали и все превращалось в обломки, в играх Берти всех людей вовремя спасали и все дома неизменно восстанавливали. Дети в своих играх воспроизводили что-то более безличное, они воспроизводили более насыщенные событиями версии случившегося. Такие игры отлично служили для снятия напряжения. Игра Берти преследовала еще одну цель – она помогала ему не верить в произошедшее. До тех пор, пока он не вытеснил это из своего сознания, игра должна была постоянно повторяться – она стала навязчивой. А игры других детей были непостоянными.

Игрушка – заменитель семьи. Куклы и плюшевые мишки используются в игре как заменители отсутствующих семей. Дети 4–5 лет до сих пор засыпают со своими игрушечными зверями, чего они, вероятно, не делали бы в нормальных условиях семейной жизни. Некоторые дети, у которых не забрали их игрушечных зверей, принесенных из дома, не выпускали их из рук, и если получалось, держали их при себе даже во время умывания, одевания и еды. Утрата этой привязанности к игрушкам становится обычно первым признаком того, что ребенок пережил шок от разлуки и обрел новые живые объекты для своей любви. То, что ребенок дает эту игрушку другому ребенку – признак существования большой любви между этими детьми. Дети постоянно играют с куклами в дочки-матери. Наблюдая за маленькими девочками, чувствуешь, что кукла представляется не ребенком, которому девочка была бы мамой, а скорее всего, кукла представляет собой отсутствующую мать. Поэтому признаком вражды между детьми служит то, что они обижают кукол и зверей, других детей.

Формы получения удовлетворения

Жадность. Естественная любовь ребенка к пище, конфетам, подаркам под влиянием регресса и отсутствия этих вещей превращается в неуемную жадность. Потребность в любви трансформируется в потребность в материальных вещах.

Агрессия. В условиях военного времени дети более агрессивны и имеют в своем поведении разрушительные тенденции в отличие от условий мирного времени по причине двух факторов. Один фактор – это ослабление контроля над агрессивностью из-за наличия примеров разрушительности вовне. Другой фактор – возвращение ребенка к предыдущим моделям выражения агрессии. Большой ребенок становится несдержанным, каким он давно не был. Как у малыша, начинающего ходить, у него меняется настроение: он то всех любит, то бесится, полный ненависти, и готовый укусить или оцарапать. Эти деструктивные тенденции направляются в равной степени как на живых людей, так и на безжизненные объекты.

Вспышки гнева. Возвращение к формам поведения, характерным для раннего детства, в равной степени относится и к природе детских желаний и наклонностей, и к способу, которым они стараются получить удовольствие. Младенцы могут заявить о своих потребностях только плачем, криком, жалобами; у них нет других средств приблизить получение желаемого удовольствия. Дети постарше могут по-своему оценить ситуацию, они умеют говорить, просить, требовать; они могут передвигаться, когда им этого хочется, могут достать то, что хотят, то есть они активно меняют ситуацию. В норме их желания к этому времени должны в меньшей степени восприниматься как жизненно необходимые.

Вспышки гнева у детей, которые часто встречаются во время войны в детских приютах, представляются нам как регресс в отношении воспитательных достижений. Дети кидаются на пол, топают ногами, визжат и внезапно снова становятся послушными, мирно сосущими свои пальцы, или поднимающимися с пола как ни в чем ни бывало. Это означает, что они от разумной активной позиции взрослого индивидуума вернулись к беспомощной, отчаявшейся пассивности маленького ребенка.

Неестественное  ослабление  интереса  к  окружающему  миру

Согласно нашим данным, предполагается, что состояние болезненной тоски по дому длится от нескольких часов до нескольких недель или даже месяцев. По истечении этого срока ребенок имеет уже новые объекты привязанности из своего нового окружения. Новые связи могут быть менее прочными и более поверхностными. Как уже описывалось, ребенок начинает строить новые взаимоотношения на более примитивном уровне, и некоторые ценные достижения теряются в процессе адаптации. Однако каковы бы ни были эти потери, большие или маленькие, факт остается фактом: в норме потеря интереса к окружающему миру временная и ребенок рано или поздно снова налаживает адекватные отношения с окружающим миром. По-другому обстоят дела, если при неблагоприятном стечении обстоятельств ребенку вынуждены менять человека, заботящегося о нем, один раз или дважды так, что и новые привязанности оказываются своего рода бесполезными. Дети депривированы этими новыми объектами, только что обретенными. Отношение ребенка к людям становится все более и более поверхностным, и за этим следуют ненормальные проявления различного рода. (...)