Особенности работы с детьми, имеющими в своей судьбе опыт покинутости

Особенности работы с детьми, имеющими в своей судьбе опыт покинутости  

Клинический психолог, 

Индивидуальный член Международной ассоциации

 аналитической психологии (IAAP), 

Супервизор IAAP

Официальный преподаватель и супервизор Профессиональной Психотерапевтической Лиги

В данной статье осуществляется изучение явления сиротства.   Анализируется роль влияния теневой энергии человечества   на судьбу отдельно взятого ребенка и на судьбу окружающих его взрослых: родителей усыновителей, специалистов, психологов, аналитиков.

Ключевые слова: тень, судьба сироты, возврат усыновленных детей, эмоциональный голод, работа психолога, всемогущество и бессилие, ненависть, любовь, чувства специалистов, символическое поле, аналитиская работа, энергия, прерывание работы, потенциал.

К написанию этой статьи меня подтолкнуло участие в семинаре-практикуме «Рассказывая правду или брошенность как судьба»  в Киеве в 2011 году. Мне бы хотелось описать свой опыт работы с детьми сиротами и со специалистами помогающих профессий, которые волей или неволей сталкивались с судьбой сироты. Феномен сиротства существует испокон веков, до нас доходят сказания,  мифы, легенды, где героями могут быть оставленные родителями дети. Похоже, само это явление задумано как часть мироустройства. В разные века с этой проблемой человечество справлялось по-разному, однако невозможно отрицать ее существование. Как будто сиротство является тенью благополучной жизни. Как же это  - родиться с подобной  судьбой  и нести в себе всю жизнь эту теневую энергию человечества? Что за энергии владеют самим ребенком, и с какими из них сталкиваются специалисты, психологи, воспитатели, приемные родители. Как дети сироты могут влиять на нас, и как мы можем влиять на них? Этими вопросами я задавалась, работая с детьми, родителями и специалистами.

С чем же мы имеем дело, когда подходим близко к душе сироты? Все знают феномен Маугли. Долго живя в лесу, дети уподобляются зверям, они сильно отличается от сверстников, похожи на животное, с которым росли. Внешние различия очевидны. Совсем не так с ребенком, имеющим опыт оставленности. Внешне он такой же, как и другие, но чем больше мы заинтересованы в контакте, тем более нам очевидны различия.  Этот ребенок чаще всего имеет опыт, о котором мы не имеем представления. В описании стихийных бедствий, землетрясений пострадавшие часто описывают, как земля уходит из под ног, как рушатся стены, как дом, которой был самым защищающим, становиться вдруг самым опасным в мире. В течении долгого времени после этих событий люди не уверены, что они, наступая на землю, не провалятся под нее. Существует иррациональный страх. И даже если он проходит, то воспоминание об этом катастрофическом Опыте остаются на всю жизнь, и часто являются определяющими ее. Подобную катастрофу часто в еще не осознанном возрасте проходят дети с опытом брошенности. В какой- то момент жизни им не на кого было опереться, эмоциональной опоры не было, и чем дольше был этот период, тем больший урон психике он нанес.

Между ребенком и Вами стоит этот Опыт. Он похож на огромную пропасть, пропасть недоверия и жестокости, жалости и разочарования, обмана и предательства, и  большого желания любви

Кто же это такой  покинутый ребенок? Чем он отличается от детей, которые воспитываются в семье? Почему процент возврата усыновленных детей очень высок? Почему для семейных психологов самыми сложными в работе являются пары, в которых есть супруг, воспитанный в «казенном доме». И самый главный вопрос, который интересует психологов и воспитателей: «чем и как можно помочь ребенку справиться с этим опытом, предоставленным судьбой?». В настоящее время  часто, когда материальные вопросы уже разрешены, администрация детских домов и интернатов обращается к психологическим и социальным службам с запросом психологического сопровождения и адаптации. Иными словами требуется помощь в определении своего места ребенком в окружающем его мире, помощь его душе и психики.

Обычной первой реакцией взрослого человека, встречающего ребенка с опытом покинутости является сочувствие и естественное желание участия в его судьбе. Всем своим видом дети показывают, что без этого им никак не справиться. Это интересный феномен, который мы можем наблюдать в жизни детей. Взрослые часто сталкиваются с желанием накормить, забрать себе, обогреть, многое отдать. Это естественное желание, заложенное в нашем коллективном разуме. При этом они чувствуют свою силу и опыт, и без сомнения уверены, что многое могут предоставить в распоряжение ребенку. Также психологи, работая в кабинете, не могут справиться с этим всепоглощающим чувством – желанием помогать. Не смотря на достаточно жесткие запрещающие  правила, специалист ощущает непреодолимое желание посадить этого ребенка на колени, принести конфету, забрать его домой. Задумываясь о том, почему психолог становится подвластен этим переживаниям, невозможно не думать о стремлении ребенка к более близкому контакту. Вполне понятно, он  хочет компенсировать недостаток  общения со взрослыми, недостаток эмоционального тепла. Пытается достать крупицы нежности отовсюду, откуда это возможно.  Особенностью же является то, что детей как будто нельзя «накормить», они не могут быть удовлетворены предоставляемыми благами, не насыщаются ими, сразу переходят к требованию новых или же забывают того кто им помогал  после получения желаемого.

 Интересно,  как этот феномен проявляется на телесном уровне. Многих приводят с таким симптомом, что дети не могут остановиться в приеме пищи, не чувствуют насыщения, едят очень много и не чувствуют своего тела. Выглядят они при этом худыми, пища будто не удерживается, не откладывается. В психологической  работе требуется достаточное время, чтобы в жизни дети начали понимать разницу между голодом и насыщением. Однако  неспособность  почувствовать  физическую насыщаемость, связана также и с эмоциональным голодом. Эмоционально покинутый ребенок часто оставался «голодным». В судьбе есть опыт, когда взрослый долго не отвечал на эмоциональные потребности, не приходил вовремя, не заботился, не предвосхищал желаний ребенка. Теперь эмоциональный голод имеет свои последствия: может выражаться в сильной навязчивости, показательной любви к взрослому, требовании постоянного внимания. Взрослому сложно ставить границы, не обижая ребенка. Кажется, что если родитель на минуту будет занят своим делом, то мир разрушится, ребенок оказывается брошенным снова. Этот феномен часто описывают приемные родители и воспитатели детских домов,         SOS-мамы.  В какой-то момент требования постоянной помощи становится очень разрушительны, родители и воспитатели чувствуют свою захваченность, неспособность с этим справиться, чувствуют себя заложниками постоянного пристального внимания. Чувства любви и расположения уступают чувству ненависти и желанию избавиться от нежеланного ребенка. Ребенок будто не способен приобретать эмоциональный опыт и опираться на новых папу и маму. Семья попадает в круговорот событий, где главными становятся вновь возникшие симптомы ребенка:  переедание, агрессивное поведение, воровство, недержание мочи и кала и другие. Родители усыновители вместо  радости и гордости за новую семью сталкиваются с чувствами бессилия и разочарования. Чем больше ухаживающий взрослый подавляет в себе раздражение, тем более тотальным оно становится. Аналитические психологи часто стимулируют родителей к выражению накопившейся агрессии в психологическом кабинете, только так можно справиться с ее разрушительным воздействием. Если же родитель пытается испытывать только положительные чувства, подавляет в себе ненависть  к уже полюбившемуся ему ребенку, то часто он ставновится заложником агрессивных энергий. И усыновители решают, что они только вредят ребенку, своей семье и, возможно, своим уже имеющимся у них детям. К сожалению, часто это приводит к тому, что усыновленных детей снова возвращают в «казенные» детские учреждения. Первоначальное всемогущество, ощущение полноты сил, вера в будущее сменяется чувством бессилия и неверия в самих себя. К сожалению, по статистике возврат детей из приемных семей составляет порядка 40 процентов. Это почти половина всех усыновленных детей. Конечно, это новая травма для ребенка, ведь он получил надежду на близость. И с одной стороны он своим поведением и реакциями ребенок, не осознавая этого, делает все возможное и невозможное, чтобы родители почувствовали отчаяние, а с другой стороны он очень желает, чтобы они выдержали и смогли пробиться к его душе и возможности устанавливать привязанность.  Это удается далеко не всем.

Что же происходит? Почему из возможно счастливой семьи часто получается снова две еще более несчастные половинки? Я бы хотела вернуться к Опыту катастрофы, который приводила в начале. У ребенка этот Опыт, есть в его бессознательном, и он помещает его в дорогие ему объекты. Сам он не в состоянии их пережить и переработать. Но мог бы это сделать вместе с кем-то. Если родитель охвачен безысходностью, бессилием, потерей опоры, невыносимостью и ненавистью, то, как ни странно, он очень глубоко соприкоснулся с природой феномена брошенности. Если сохранять метафору катастрофы, то чувства и страхи человека, не участвующего  физически в стихийном бедствии, становятся абсолютно такими же, как того, кто в нем когда-то участвовал. И тем они сильнее, чем сильнее природная чувствительность этого человека. Очень полезно, чтобы ребенок и родители не справлялись с этим в одиночестве, а получали психологическую поддержку. Это может помочь преодолеть важную середину пути друг к другу. Это перевал, и главное найти в себе силы идти вперед.

Однако также сложными кажутся и чувства самих специалистов- психологов участвующих в судьбе детей сирот. Как люди, в силу своей профессии, более открытые к человеческим переживаниям, они оказываются также подвержены страданию. Работая как супервизор,  я столкнулась с тем, что для детских психологов это очень сложная работа. Большая текучка кадров. Психологи сталкиваются с тем же феноменом: сначала энтузиазм и много помогающей энергии, а потом апатия и бессилие. Многие не выдерживают и уходят из системы. Многие не могут пережить тот факт, что ребенка забирает семья, а через полгода ребенок снова оказывается в детском доме. И психологи тоже увольняются из учреждений, потому что сталкиваются с невыносимыми переживаниями невозможности реальной помощи ребенку. Многие начинают говорить, рассказывая о своей работе, что задумывались, не взять ли действительно того или иного ребенка к себе домой или закрепить за ним патронат. Я думаю, что основная проблема психологической работы - это желание помочь в реальности, буквально. Тут специалисты испытывают крах. Ведь главной психологической задачей является расширение символического поля у ребенка, не буквальная помощь ему, а восстановление и развитие символического пространства. Вспомним маму и младенца, мама не всегда может накормить вовремя, дать что-то буквальное, она обычно разговаривает с ребенком, поет ему песенки, просит подождать с едой, пока добежит из магазина до дома. Мама объясняет ребенку, что у него болит и гладит больное место, словно волшебник-экстрасенс. Так и в кабинете задача психолога помочь ребенку в игрушках и словах описать опыт нехватки и страдания, создать смыслы такой судьбы, поговорить об опыте, тем самым соприкоснувшись с ним, не буквально накормив, а научив опираться на отношения.

Как раз опыта символического пространства очень часто нет у детей с опытом брошенности или он требует корректировки. Иными словами мы не можем исправить этот опыт, мы можем быть только рядом с ним. И если психолог хочет помочь буквально, то он в ловушке. И может принести вред - как ребенку, так и самому себе.

Опишу несколько вещей, которые могут происходить с психологами. Как уже было описано раньше,  ребенок помещает свой опыт во внутреннее психическое пространство важных объектов. Для этого  приведу пример  аналитической работы с мальчиком из интерната. В кабинете при длительной работе специалист столкнулась с чувством неприязни к ребенку, с желанием его унизить и высмеять. Это было очень странное переживание, потому что ребенок старался вести себя идеально. Кроме того морально сложно для специалиста признаваться себе в подобных чувствах к сироте. Но важно помнить, что ребенок приносит с собой энергию своего опыта. В его прошлом его мать-наркоманка пыталась сжечь его, когда он был младенцем в детской кроватке. В его настоящем, когда он шел по школе, только ленивый не останавливался чтобы не побить его или не пнуть. Он был изгоем. Ничто реальное не могло помочь этому мальчику выстроить свое поведение так, чтобы другие не видели в нем жертву. Психолог нашла подход к  этому феномену через отношения в кабинете. Первое, на что она обратила его внимание, это то, что он всегда поддается в настольных играх. Пытается проиграть, чтобы выиграл противник. Психолог говорила с ним о том, как ему сложно быть агрессивным, хотеть выиграть, стать победителем. Для него это было связано с насилием. Работая с этим переживанием, она смогла анализировать чувства, входящие в кабинет вместе с ребенком, обрабатывать их внутри себя, искать их смысл и говорить о происходящем.

Довольно частыми явлениями во время работы с ребенком оказываются скука и засыпание на встречах у специалистов. Как будто и не о чем говорить, все и так хорошо. Подобное - верный признак защиты психики от переработки травмы. Нередко описывание специалистами ощущения, что ребенок обманывает в привязанности, играет роль, невозможно получить удовольствия от общения. Говоря терминами Д. В. Винникота,  ребенок демонстрирует  в кабинете «Ложное Селф». При продвижении работы могут возникать чувство всемогущества в контакте. Психолог может ощущать, что только он может понять этого ребенка и помочь ему. В этот же период психолог может заметить за собой нарушение границ, отдает игрушки с собой ребенку (недопустимо в кабинете), затягивает время встречи и проявляет исключительное отношение к ребенку. Целебным же для ребенка является, наоборот, попытка учиться в кабинете соблюдать общие правила. В пространстве кабинета ребенок постепенно создает поле символического, а не буквального.

Но не всегда с возникающими переживаниями так легко поладить и работать над созданием символического. Очень часто чувства  захватывают психологическую работу. Не раз я слышала истории и сама попадала в них. Когда опыт прерывания отношений буквально врывался в работу с ребенком. Психологов резко увольняли с работы, финансирование проектов психологической поддержки закрывали, вводили карантин в учреждении, увозили детей на длительных отдых, биологические родители выходили из тюрьмы и забирали ребенка и т. д. И психолог испытывал всепоглощающее чувство вины и стыда, что повторил опыт прерывания зарождающегося контакта с ребенком, не смог попрощаться. Главной защитой от происходящего было попытаться забыть про неудавшуюся работу. Много стыда и уверенность, что только с ними - плохими специалистами, могла произойти такая ужасная история. Но собрав статистические данные, оказалось, что это одна из особенностей работы с феноменом брошенности. Судьба заставляет снова и снова терять контакты. Очень важно для психологов не стыдиться невозможности продолжения. И конечно идеальным было бы найти возможность попрощаться с ребенком или закончить работу.

Следующее явление, которое мне кажется удивительным при работе с детьми сиротами, это то, что психологи, длительно работающие с опытом брошенных детей, словно заражаются энергией недоверия и предательства близких людей. Многие описывают, что становятся более требовательными к проявлениям привязанностей близких, не верят в возможности эмоциональных связей. Психолог как бы делается сумасшедшим, сталкивается со своим собственным психозом. И тем больше, чем глубже он продвинулся в работе с ребенком, тем сильнее ощущение. Однако также очевидно, что если психолог получает помощь супервизора или собственного аналитика, то может обрабатывать это переживание без вреда для себя и работы с ребенком.

В заключение мне бы хотелось поделиться своей уверенностью в  важности психологической работы с детьми, имеющими в судьбе опыт брошенности. Переработать его в одиночестве очень сложно. Но возможно вместе с заинтересованным взрослым, родителем и специалистом. В этом случае энергия разлуки не будет преследовать жизнь и разрушать ее, а станет опытом, через который сможет прорасти творческий потенциал самости.

Литература.

Д. В. Винникотт "Искажение Эго в терминах Истинного и Ложного Я" Московский психотерапевтический журнал.  2006. - № 1.