Голод богов

Масленица! Маленькая радость великого народа, праздник вселенского обжорства, долгие дни предвкушения чуда. Пир в ожидании лета. Ночь все короче, и пусть утренний мороз по прежнему трескуч, в полуденных лучах солнца уже отдается эхо близкой весны. Краткое счастье северных краев, передышка в череде вечного сумрака и холодрыги. Впрочем, здесь издревле наловчились превращать лето в страду. В сезон страдания.

Но мучение еще впереди. И кажется, будто не примутся никогда гореть леса и чадить торфяники, и не схватятся в битве за урожай доживающие свой век труженики полей с родной природой. Природа, как всегда, победит тружеников. Тем более на ее стороне привычно выступит нефтяная гордость и владычествующая вертикаль. Скромные плоды родной земли поклюет воронье в высоких кабинетах, а крохи упадут к нам на стол.

Из этих крох мы испечем блин. Он наша доля в победе. Но сейчас это не важно. Блин торжествует. Вытесняет грусть и мрачные предчувствия. Выдавливает тоску и страх на дно подсознания. И все пустое и праздное отступает пред его сулящей сытость полнотой. Блин есть царь русской еды. Повелитель стола. Он являет собой лик и образ нашей земли. Символ и плотское воплощение души. Покрывающий собою мир и круг времен.

Блин становится мембраной. Прозрачной, но плотски ощутимой границей меж холодным сознанием зимы и текучим жарким бессознательным лета. Солнце расплавит мозг, сорвет одежды и отменит ледяные оковы стыда. Высокая трава и загородное шоссе сокроют утехи вчерашних верных мужей. Но сегодня их семьи еще крепки. А снежные королевы тешат себя верностью на кухнях. Их верность закончится через две недели. Верность это зима.

Лед изгоняется огнем. Дни всенародного обжорства венчает ослепительное аутодафе. Мы жжем зиму. И посыпаем мир ее пеплом. Стремясь развеять по ветру ее леденящую кровь лютость. Она наша грешница, наша ведьма, наш еретик. Время тьмы - первородный грех северных краев. В суровом краю суровый обычай, и века назад здесь жгли живых людей. Зиму венчало сожжение старцев. Тех, кого не забрала стужа, дожигали сыновья.

Древность безжалостна. Ослабевших и нежизнеспособных сбрасывали со скал еще в младенчестве. Утративших силу и ставших обузой вчерашних героев в лютую стужу отвозили на санях в лес и оставляли в дар смерти. Только так выживало все племя. Лето недолго, а запасов никогда не хватало на всех. Лишь много позже опыт стал обретать ценность. Дал оправдание немощи. Обложил юность оброком содержать старость.

Масленица это древняя тризна. Пир по тем, кого унесла стужа. По тем, чьи тела мы вручили метели. По матерям и отцам, собственной смертью поправшим смерть рода. Давшим шанс дожить до весны молодым. То время безвозвратно ушло. Но каждое новое поколение по прежнему стремится сжечь своих отцов. Мы видим отблески адского пламени в глазах наших детей. Они хотят унаследовать мир. И не желают ждать слишком долго.

Сгореть на масленичном костре было особой честью. Привилегией вождей, великих воинов и шаманов. Их жизнь поддерживали до урочного часа, даже если тело было слабо. Холили и берегли, отдавая им лучший кусок. Согревали теплом юных дев. Придет день, и их ласки обернутся языками огня. Вчерашние любовницы зайдутся в радостном хороводе у горящих ног того, кого любили и ласкали. И страстно отдадутся его юным сынам.

Обновление жизни требует жертв. Танцующие в хороводе знают, что в урочный срок поднесут свои тела холоду и огню. И не надеются жить вечно. Но знают, что огонь и лед дают новую жизнь. Потому что небо это огонь. Пламя и ветер словно два коня, подхватят дух и унесут в чертоги пламенеющих богов. Или в хрустальные замки инистых великанов. От того дети не ведают ни страха ни стыда. Они уже боги. Новые боги этого мира.

Но сперва надлежит проводить восвояси старых богов. Тех, кто уже отплясал свое. Того, кто вчера был добытчиком пищи и повелителем дум. А нынче стал не нужен. Но ему предстоит еще исполнить свою главную роль. Старца услаждали песнями и умащали маслом. Что бы пламя занялось посильнее. Одевали в венки из засохших прошлогодних цветов. Цветов его последнего лета. Теперь его цветком станет пламя.

Полноту прожитой жизни символизирует замкнутый круг. Масленица — день завершения круга. С нее все начнется вновь. Для тех, кто полон сил и юн. И по этому очень важно освободить себя от всего нежизнеспособного, ветхого и старого. От того, что висит на плечах, сковывает руки и мозг ледяными оковами. От старых людей. Старых ненужных вещей. Обрыдлых и тягостных связей и привычек. В этот день мы поднесем их огню.

Сегодня мы сожжем зиму. Развеем по ветру прошлое. Бросим в огонь старое, мрачное, светлое и святое. Все, о чем молились, на что надеялись, но так и не обрели. А то что получили, растаяло как снег, сжалось как зимняя ночь, и стало неважным. Масленичный блин это колесо времен. Безжалостно катящееся по душам и телам. Придет время, и оно проедет по нам. Масленица это маленькая смерть. Пир во время птичьего гриппа.

Придет последнее лето, и тела гордых царей мирозданья, пирующих ныне за праздничным столом, склюют птицы. Но сейчас они едят блины. И думают, что их жизнь будет вечной. Словно шведский стол бытия не иссякнет вовек. Хотя ложка уже скребет по дну. Блин символизирует изобилие. Зовет принять в себя, поглотить, растворить в теле и духе. Пирующий есть повелитель яств. Символически воплощающий вечную сытость.

Когда-нибудь мы будем сыты. В краю вечной охоты еды хватит на всех. Но сейчас мы несем в себе голод. Космическая, первозданная ненасытность смотрит на мир нашими глазами. Чутко вслушивается в ночь нашими ушами. Мыслит нашим мозгом. Мечтая пожрать мир. Сделать его своим. Подвластным, контролируемым и безопасным окружением. И видит в нем лишь еду. То, чем можно овладеть. Жертву. Добычу. Пищу.

В древности блин был мандалой. Кругом мирозданья, с его горами, лесами и полями. Наполненный до краев бессчетными бродячими, плавающими и летучими существами. Их тела и души размещались на круге в виде сладких фигурок и пирамид. Все это подносилось богам. Собственно, оно и так изначально принадлежало им. И мы помещали их в свои тела. Боги ели нашими зубами. Это была совершенная жертва. Высшее подношение.

Помимо внешнего подношения существовало и внутреннее. Мы подносили богам сами себя. Дарили им полноту нашей жизни и нашей души. Блин воплощал собой не только мандалу внешнего космоса, но и внутренний мир во всей его завершенности. На нем нашли место наши лучшие и худшие качества и свойства. Образы любимых друзей и ненавистных врагов. Все это мы отправляем в пасть вечности. И теперь оно навсегда в нас. Вечное и святое.

Пришел час, и люди принесли в жертву своего бога. Бог, распятый окровавленный блин, пронзенный остриями зубов. Мы рисуем за головой радужный круг, стыдливо называемый нимбом. Но в сердце своем знаем что это блин. Тарелка с лежащей на ней головой бога. Приходит время еды. Мы вонзим зубы в его глазницы. Расколем череп. Растерзаем мозг. Выпьем память, став сопричастны всей бездне времен. Причастившись Творению.

Мы едим вечность. Пожираем солнце. В свой час оно поглотит нас. Все о чем мечтали, чем жили и с чем боролись, хрустнет и исчезнет в зубах безжалостного бога. Но сегодня наш час. Наши рты есть врата бездны. Черные дыры межзвездного вакуума. Маслянистый круг на тарелке соединяет собой пространство и время. Это колесо времен и чаша небес. Пред нами лежит вселенная. И мы сожрем ее. Если нас не остановить.