Контрперенос и развитие представлений о психоаналитических отношениях

Андерс Закриссон, д. псих.н., Норвегия 

Перевод с англ. Е.Гришиной

Понятие "контрперенос" имеет в психоанализе долгую историю. В этой статье описано явление, называемое контрпереносом, и история развития понимания этого явления, начиная с отношения к нему как к помехе для аналитика и заканчивая представлением о нем как о важном методе, ведущем к пониманию внутренней жизни пациента. Сложность обсуждаемых сегодня вопросов – как понимать такие концепции, как нейтральность, отстраненность и эмпатия; относительная субъективная взаимность и симметрия аналитической ситуации; разыгрывание и самораскрытие чувств со стороны аналитика – отражает сложность современного взгляда на отношения пациент-аналитик. В заключение автор предлагает модель, иллюстрирующую препятствующие и информативные аспекты контрпереноса, а также описывающую концептуальную взаимосвязь между контрпереносом, с одной стороны, и эмпатией и проективной идентификацией, с другой. Наконец, выделяя интуитивный и иррациональный уровни функционирования, автор представляет синтетическую модель контрпереноса​​, интегрирующую суть этой концепции в ее современном понимании.

(Статья поступила 7 октября 2008 г.; принята к публикации 13 декабря 2008)

Пациента и аналитика связывают двуcторонние отношения, имеющие  сложную структуру. Они не являются симметричными, поскольку пациент и аналитик находятся в этой ситуации по разным причинам и имеют разные функции в разворачивающемся взаимодействии. Контрперенос – это термин, используемый в психоанализе для обозначения участия аналитика в таких отношениях. В этой статье я постараюсь разъяснить это понятие. В современном понимании оно обозначает сложное явление – явление, которое может как мешать аналитику, так и способствовать его пониманию того, что происходит в терапевтической ситуации.

Во-первых, я объясню, какого рода явления обозначают термином контрперенос, и как это понятие соотносится с концепциями аналитического отношения и аналитического сеттинга. Затем я сделаю небольшой обзор развития взглядов на контрперенос, начиная с первых замечаний Фрейда (1910) и заканчивая современными представлениями, и кратко остановлюсь на современном этапе дискуссии об этом понятии. В заключение я приведу модель, иллюстрирующую отвлекающие и информативные аспекты контрпереноса, а также устанавливающую концептуальную связь между контрпереносом, с одной стороны, и эмпатией и проективной идентификацией, с другой. Наконец, выделив интуитивный и иррациональный уровни функционирования, я опишу синтетическую модель контрпереноса, интегрирующую современные представления об этом понятии.

В контексте данной работы я не разделяю психоанализ и психоаналитическую психотерапию. На мой взгляд, описываемое здесь актуально для обоих методов. Как известно, то, что мы называем психоанализом, не является единой теорией или единым набором понятий. Кроме того, в психоанализе мы находим различные мнения о том, как следует понимать и применять аналитическое отношение и аналитический сеттинг. Примерами широко обсуждающихся в последнее время аналитических концепций являются нейтральность аналитика и свободные ассоциации как метод работы. И хотя я стараюсь, по крайней мере отчасти, представить весь диапазон мнений и точек зрения, по всей вероятности, в моем изложении будут преобладать мои собственные представления о таких явлениях, как аналитические отношения и контрперенос.

Явление контрпереноса

Контрперенос не может быть понят в отрыве от других аналитических концепций, однако он относится к тем нескольким понятиям, которые касаются аналитических отношений. Мы рассматриваем контрперенос в контексте терапевтической ситуации. Важнейшим фактором в развитии представлений об этом понятии является изменение взглядов на аналитические отношения.

Контрперенос относится к тому, что происходит с аналитиком. Мы должны понимать всю сложность этого явления. С аналитиком происходит нечто, что грозит вывести его/ее из аналитической позиции. Этим нечто может быть чувство пустоты, раздражения или беспокойства. Это может быть склонность быть чересчур приятным для пациента, или тенденция не придерживаться типичных для нас рамок и соглашений – например, мы можем, против обычая, затянуть сессию на несколько минут, как будто нам приходится несколько нарушить правила, чтобы не причинить боли или не вызвать раздражения пациента. Это может быть вопрос мысли, фантазии или образа, которые иногда совершенно неожиданно возникают у аналитика (Zachrisson, 2006). Это может быть вопрос изменения настроения, колебания внимания и интереса, скуки, сонливости и т.д., появляющихся в качестве признаков бессознательных реакций аналитика. Есть широкий спектр реакций, которые можно классифицировать как контрпереносные реакции.

Можно также добавить, что речь идет, вероятно, не о таких интенсивных реакциях, которые представляют серьезнейшую угрозу – они для нас достаточно очевидны; но мы говорит о мелких, почти незаметных отклонениях в наших методах и отношениях. Это те отклонения, которые легко не заметить или оправдать, и которые в последующем могут привести к неадекватным или неблагоприятным аналитическим действиям.

Аналитический сеттинг

Происходит что-то, что грозит аналитику выходом из аналитической позиции. Что это значит? Позиция, о которой мы говорим, ограничена сеттингом психотерапии. Мы находимся в этой позиции, когда придерживаемся рамок. Аналитический сеттинг включает ряд внешних условий, составляющих психотерапевтическую ситуацию, и ментальный настрой аналитика, часто называемый аналитическим отношением.

Сначала несколько слов о внешних условиях. Кабинет является закрытым пространством, где потребность в анонимности и конфиденциальности обеспечивается профессиональной тайной. Это место, где можно свободно делиться своими мыслями и чувствами с другим человеком. Время является частью сеттинга. Работа ведется фиксированными, регулярно повторяющимися сессиями. Это также способствует предсказуемости и конфиденциальности. У нас есть контракт, регулирующий договоренность об оплате, отменах, отпусках и т.д. В психотерапии мы не всегда даем четкие указания на то, как работает наш метод, но мы транслируем пациенту представление о методе посредством своего собственного поведения. В начале психоанализа мы обычно сообщаем о так называемом основном правиле свободных ассоциаций и поощряем пациента отдаться свободному течению мыслей и максимально открыто говорить о том, что приходит ему в голову. Это довольно сложная задача, и проблемные аспекты основного аналитического правила подчеркнул, например Хоффман (2006), задававшись вопросом, насколько свободными являются такие ассоциации на самом деле. Как указывает Хоффман, ассоциации пациента находятся под влиянием сознательных и бессознательных мыслей и ожиданий аналитика.

Традиционно проблемы со свободными ассоциации у пациента рассматривается как сопротивление. Хоффман указывает на другую проблему, а именно влияние аналитика на ассоциации пациента. Тем не менее, отмечая ограничения основного правила, мы должны принять его как часть аналитического метода, без которой невозможно анализировать явления сопротивления и переноса.

Одним из аспектов основного правила является требование честности. Искренне поделиться своими мыслями с другим человеком, как бы постыдно или больно это ни было, – задача не из легких. Вероятно, альтернативой может быть следующая инструкция для пациента: “Это время для вас, здесь вы можете говорить обо всем, что приходит вам в голову”.

Итак, мы поговорили о внешних рамках. То, что происходит в этих рамках – это процесс психотерапии, самой сущностью которой являются отношения между пациентом и аналитиком. В фокусе внимания данной статьи находится аналитик как личность. И аналитик встречается с пациентом с настроем и способом поведения, обычно называемым аналитическим отношением. В той парадигме, к которой я отношу контрперенос, аналитическое отношение является важным понятием, поскольку оно обозначает нашу типичную позицию как аналитиков. Обращая внимание на то, что происходит в нас самих в процессе анализа, на наши реакции контрпереноса, мы можем отмечать, когда мы начинаем выходить из аналитической позиции.

Аналитическое отношение

Аналитическое отношение составляют эмоциональный нейтралитет, равномерное сосредоточенное внимание, свобода от амбиций и эмпатическое слушание (Schafer, 1983). Это также вопрос регламентированного и сбалансированного присутствия, соответствующей дистанции/близости, эмоциональной температуры и т.д. в контакте с пациентом. И конечно, это вопрос о поиске своего собственного личного стиля, в границах профессиональных и аналитических рамок, и при этом применительно к конкретному пациента. Вот некоторые параметры и условия, которые следует учитывать:

1)                соответствующая дистанция: не слишком далекая, доходящая до отстраненности и высокомерия, и не слишком близкая, доходящая до интимности;

2)                открытость всему, что есть и что может быть;

3)                избегание моралистических суждений, всезнайства и суетливости;

4)                такт, ответственность и вежливость в сочетании с серьезностью, беспристрастностью и уравновешенностью;

5)                концентрация на обеих или на всех сторонах внутренних и внешних конфликтов пациента, а также на нашем собственном влиянии на пациента, и избегание черно-белого мышления.

В целом, этот список можно расценить как попытку сформулировать то, что мы имеем в виду под эмоциональной нейтральностью, т.е. нейтральностью как стратегической позицией при наблюдении как за внутренними конфликтами пациента, так и за сложной эмоциональной взаимосвязью между пациентом и аналитиком (Baker, 2000; Хоффер, 1985). Нейтральность в психоанализе обозначает отношение, а не рецепт “правильного” поведения. И концепция “чистого экрана” не имеет, на мой взгляд, ничего общего с аналитической нейтральностью.

Этот момент был подчеркнут Гринбергом (1986/1999) и Хоффманом (2006), утверждавшими, что нейтральность не имеет смысла, если ее описывать в виде набора правил поведения. То, что для одного пациента является состоянием нейтральности, для другого может быть эмоционально нагруженным. И то, что один воспринимает как уважительное принятие, для другого будет означать безликость и безразличие. В то же время Гринберг утверждает, что “нейтральность является необходимым, хотя и недостаточным, способом выражения оптимального аналитического состояния” (стр. 138). Я думаю, что попытка Хоффера обосновать это понятие теоретически как стратегическую позицию для наблюдения, по крайней мере, частично является ответом на замечания Гринберга по поводу этой концепции.

Профессиональное -  частное - личное

Профессиональная и частная сфера противопоставляются друг другу. На мой взгляд, эти две области следует разделять. Одна из причин – техническая, с целью предоставить пациенту свободу связывать фантазии с аналитиком, чтобы фактическая информация не оказывала на них влияния в большей степени, чем это необходимо. Пациент неизбежно получает много информации об аналитике. При этом центральный вопрос аналитической работы с переносным/контрпереносным материалом – обеспечить такое пространство для развертывания фантазий, в котором аналитик мог бы в максимальной степени отмечать свое влияния на них.

Еще одна причина исключать из работы частную сферу – это защита аналитика и его/ее семьи от личностной вовлеченности в жизнь пациента, а также для защиты пациента от вовлеченности в частную жизнь аналитика. Тот факт, что пациент постоянно замечает признаки внутренней жизни аналитика, его субъектности, на мой взгляд, не снижает необходимости разделять эти две области. Напротив, тот факт, что невозможно не ставить пациентов в известность о своей субъективной жизни, в сочетании с силой нашего влияния на пациентов, подчеркивает значимость особой бдительности и осторожности со стороны аналитика. Это бдительность предполагает как четкое представление об аналитическом отношении, так и постоянную проработку контрпереносных чувств и реакций.

Исследование случаев сексуального злоупотребления в аналитических отношениях показывает, что, вероятно, первым шагом в этих неправомерномых действиях бывает включение в отношения крошечного элемента частной сферы. Аналитик пересекает границу по отношению к пациенту и выходит из аналитической позиции. За этим следует другой почти незаметный шаг, и вдруг аналитик оказывается “на скользкой дорожке”. Если мы заметим признаки такого процесса, необходимо в срочном порядке исследовать свое отношение к пациенту и, возможно, обратиться за помощью к коллеге.

Конечно, это не означает, что в аналитических отношениях любой элемент частной сферы является разрушительным или ведет к неэтичному поведению. В моем представлении, это осложняет работу аналитика, а избыток частных элементов ведет к избыточным методологическим последствиям. Тот факт, что мы все время информируем пациентов о себе, не освобождает нас от необходимости быть сдержанными в поведении. Мы стараемся следить за собой и своей ролью во взаимодействии с пациентом. Если мы теряем этот настрой, мы также теряем возможность понять и проанализировать происходящее. Психоанализ представляет собой длительные отношения и интенсивное и эмоциональное взаимодействие. Следовательно, аналитическая позиция постоянно подвергается испытанию и нуждается в восстановлении​​. Часто самая важная аналитическая работа происходит “на границе“ частной сферы аналитика.

Такое объяснение аналитического отношения требует дополнения. Частное относится к непрофессиональной жизни аналитика. Это не эквивалент его или ее субъективной, внутренней жизни. Таким образом, дихотомия профессиональное/ частное должна быть дополнена третьим компонентом, личным. Мы не можем и не станем избегать личностного самовыражения, а наша субъективность является частью этого самовыражения. Психоанализ – это глубоко личностный процесс. Наша личность является важным инструментом в этом процессе. Не может быть и речи об искусственном или общепринятом поведении или о копировании стиля другого аналитика. Нам следует развивать и вырабатывать свой собственный способ работы –формировать свой индивидуальный аналитический стиль.

Аналитическое отношение и признаки контрпереноса

В целом можно сказать, что контрпереносные реакции появляются как признаки бессознательных конфликтов, чувств и стремлений аналитика. Примерами являются оговорки, различные ошибки, сны и неясные или неприятные эмоциональные состояния. Кроме того, бывают ситуации, когда аналитик испытывает затруднения в идентификации или ощущении эмпатии к пациенту, или наоборот, когда аналитик чрезмерно идентифицируется, например, с позицией пациента как жертвы.

Можно отметить следующие признаки контрпереноса, акцентирующие преувеличенные реакции аналитика на пациента:

1)                Аналитик беспокоится о сессиях, озабочен пациентом между сессиями, спорит с ним или уязвлен его критикой или презрением.

2)                Аналитик путает время сессий или беспокоится о том, чтобы не перепутать.

3)                Аналитиком овладевает сонливость, беспомощность или бессилие во время сессий.

4)                Аналитику сложно вовремя окончить сессию, или он слишком любезен, или пытается быть приятным другими способами.

Это лишь приблизительный список возможных отклонений от «нормальной» аналитической позиции. Я уделил столько внимания концепции аналитического отношения, поскольку она дает нам инструмент для выявления признаков контрпереноса, которыми могут быть любые реакции, выводящие нас из аналитической позиции.

Классический взгляд на контрперенос

Теоретические положения Фрейда отвечали научным представлениям того времени об аналитике как объективном и нейтральном наблюдателе, интерпретаторе внутренней драмы пациента. Такие представления отражаются в ранних метафорах Фрейда, сравнивающих аналитика с зеркалом или с хирургом (Freud, 1912). Эти метафоры акцентируют объективность и нейтральность. Зеркало отражает только то, что в него попадает. Аналитик отражает то, что приносит пациент, и воздерживается от привнесения в психотерапию собственного материала. Хирург соблюдает определенную эмоциональную дистанцию, чтобы иметь возможность отстраниться от боли пациента и благодаря этому лучше провести операцию. Аналитик держится от пациента на необходимой дистанции, чтобы сохранить свою целостность и быть в оптимальной позиции для наблюдения и интерпретирования конфликтов пациента. В то же время такое представление об аналитике позволяло сфокусироваться на столь важных вещах, как внутренняя жизнь пациента, чувства и фантазии, потребности и конфликты, симптомы, зажимы и черты характера.

Вместе с этим, появление концепции о переносе пациента как центральной части аналитического процесса привлекло внимание к отношениям: отношениям между пациентом и аналитиком “здесь и сейчас”. И следующим шагом стало введение понятия контрперенос, которое в своей изначальной форме относилось к бессознательным, иррациональным и инфантильным реакциям аналитика на переносы пациента.

Контрпереноскак помеха

Вначале контрперенос рассматривался как помеха и отклонение от аналитической нейтральности. (Зеркало было запятнанным и неровным; рука хирурга дрожала.) Таким образом, отношения между пациентом и терапевтом становились более сложными. Не только пациент, но и аналитик вносит свой бессознательный, иррациональный вклад в аналитическую ситуацию. Это понималось как нарушение процесса, нечто нежелательное. Целью стало уменьшения контрпереносной составляющей. В результате был предложен тренинг-анализ – в целях уменьшения отвлекающего влияния контрпереноса. При этом проявление в аналитической работе контрпереносных реакций считалось неблагоприятным. Это были слепые пятна в понимании аналитиком пациента, признаки непроанализированных конфликтов. Они могли быть чем-то постыдным, как будто бы вы, не убравшись в своем ​​собственном доме, принимались бы за уборку у других людей.

Фрейд (1910) понимал контрперенос как бессознательные реакции аналитика на пациента. Он называл его результатом влияния пациента на бессознательное аналитика, и добавлял, что “ни один психоаналитик не может пойти дальше, чем ему разрешат его собственные комплексы и внутренние сопротивления” (стр. 145). В этих словах подчеркивается как мешающий и ограничивающий характер контрпереноса, так и значение тренинг-анализа для аналитика.

Перенос иконтрперенос

С психоаналитической точки зрения, перенос является общим, повседневным явлением, накладывающим ​​отпечаток на все или почти все наши отношения. При встрече с другими людьми, особенно когда речь идет о сильных чувствах, мы используем ранние, эмоционально важные отношения в качестве шаблона для отношений и ожиданий. В этом смысле можно сказать, что перенос является способом вспомнить прошлое и извлечь уроки из опыта. Специфика аналитической ситуации заключается в попытке создать тепличные условия для развертывания переносов на аналитика, путем поддержания аналитического сеттинга, строгой аналитической позиции аналитика, и поощрением регрессии, являющейся частью аналитического метода. За счет этого переносы становятся более сильными, четкими и мощными, чем в повседневной жизни.

Естественно, это оказывает влияние на аналитика. Более сильные переносные чувства провоцируют более сильные контрпереносные реакции. Для аналитика это может стать проблемой, если он/она не способен выдерживать интенсивные чувства и вынужден защищаться от них, таким образом выходя из аналитической позиции. Важнейший аспект аналитических отношений состоит именно в том, чтобы разрешить пациенту выразить все, что приходит ему в голову, какими бы ни были его чувства или мысли, и какие бы чувства или мысли ни вызывали они в психоаналитике.

Расширение  взгляда на контрперенос

До конца 1940-х гг. преобладал классический взгляд на контрперенос, хотя можно было встретить некоторые идеи о внутренней жизни аналитика, предвосхитившие развитие этой концепции. Фрейд утверждал (1912), что аналитик “должен направить собственное бессознательное, подобно приемнику, на то, что транслируется бессознательным пациента” (с. 115). Он также говорил о равномерно приостановленном внимание аналитика (стр. 111-12). Эти идеи были продолжены в таких концепциях, как идентификация, эмпатия, интуиция, “слушание третьим ухом”, например, у Ференци, Дойча, Балинта и Райка. В целом, однако, преобладал классический взгляд на контрперенос как на песок, попавший в аналитический механизм.

Однако постепенно на теоретическом фронте стали происходить события, оказавшие глубокое влияние на понимание контрпереноса. Параллельно с развитием эго-психологии в США, теоретические разработки велись и в Англии – а именно, появилась модель объектных отношений. Первый вклад сделала Мелани Кляйн уже в 1920-х гг., а Фэрбэрн и Винникотт внесли свою долю в 1930-х. В 1946 году Кляйн предложила концепцию проективной идентификации. В ее представлении это был внутрипсихический процесс, защитный механизм: неприемлемые части себя отщепляются и проецируются на объект в качестве попытки получить контроль и власть над объектом (Klein, 1946/1975). В своем первоначальном виде это понятие не было связано с контрпереносом. Позже, однако, проективная идентификация стала играть довольно важную роль в понимании аналитических отношениях. Я вернусь к этому позже.

В 1947 г. Винникотт написал статью о ненависти в контрпереносе (1947/1975). В одном из ее положений говорилось о важности признания той ненависти, которую текущее поведение и личность пациента может вызывать у аналитика. Он считал, что такое знание необходимо, для того чтобы помочь пациенту почувствовать свою ненависть к аналитику в переносе, что в будущем станет предпосылкой для его способности испытывать любовь.

Новая парадигма

В 1950 году Паула Хейманн опубликовал работу, ознаменовавшую изменение взгляда на контрперенос (Heimann, 1950). Она предположила, что контрпереносные реакции, в той мере, в какой мы способны их осознать, можно использовать в целях лучшего и более глубокого уровня понимания пациента; что контрперенос на самом деле является важным источником знаний о бессознательном пациента и поэтому его роль позитивна. Хейманн утверждала, что контрперенос дает уникальную возможность исследовать бессознательные конфликты и защиты пациента. Эмоциональное отношение и реакции аналитика на пациента представляют собой один из самых важных инструментов в аналитической работе. Ее взгляд можно рассматривать как продолжение сходной идеи Фрейда о том, что бессознательное каждого человека – это инструмент для интерпретации бессознательной экспрессии других людей. Разница в том, что Хейманн напрямую связывает этот инструмент с контрпереносом. Она дополняет положение о равномерно приостановленном внимании, включая в его сферу не только выражаемое пациентом, но и собственные реакции аналитика. Именно с его помощью аналитик может отслеживать эмоциональные движения и бессознательные фантазии пациента в процессе. Уделяя внимание также и своим собственным реакциям, аналитик приходит к более глубокому пониманию бессознательного, латентного материала и невысказанных содержаний.

Хейманн включала в контрперенос все чувства и реакции аналитика и не ограничивала его значение иррациональными аспектами реакций. Контрперенос состоит из невротических и неневротических, сознательных и бессознательных реакций на перенос и личность пациента. По ее мнению, контрперенос является в значительной степени реакцией на бессознательные конфликты пациента, на то, как они разворачиваются в процессе, а не только признаком внутренних конфликтов и черт характера аналитика.

Таким образом, Хейманн вносит нечто совершенно новое в понимание контрпереноса: он “создан” пациентом и является частью его личности. Вместе с тем, она указывает на его потенциальную опасность. Аналитик должен избегать позиции актера в пьесе, разыгрываемой пациентом, а также воздерживаться от использования взаимоотношений с пациентом ради своих собственных нужд. Для аналитика всегда имеет смысл продолжать анализ собственных проблем. Но это является его частным делом, и не следует делиться своими чувствами с пациентом. Такая открытость неизбежно превращается в исповедь и становится обузой для пациента.

По сравнению с классическим взглядом на контрперенос, такая точка зрения представляет собой нечто принципиально иное. Чувства аналитика – это не только дестабилизирующий фактор, они являются чем-то неизбежным и даже желательным, потенциальным источником более глубокого понимания пациента. Это связано с тем, что они зарождаются в бессознательном пациента, а не аналитика. Они являются откликом аналитика на чувства пациента (см. также King, 1978; Money-Kyrle, 1956; Segal, 1977).

Две клинических виньетки

Наглядным примером того, как воздействуют на аналитика реакции пациента, может служить виньетка о психотерапевтическом случае 12-летней девочки, подвергавшейся сексуальному насилию со стороны отца, которая в настоящее время живет в приемной семье. Она страдает от тревоги, вызванной навязчивыми мыслями о числах, не может контролировать свои мысли и иногда теряет связь с реальностью. Так, у нее бывают видения, что в комнате вместе с ней находится ее мать, которую она жаждет видеть и при этом злится и боится ее. Это ее чрезвычайно пугает, и она впадает в панику. Когда аналитик пытается поговорить с ней, она отвергает его попытки: “Я не хочу говорить об этом” и впадает в беспорядочную активность, принимаясь интенсивно подпрыгивать или поспешно решать сложные математические задачи. Как показывает опыт, разговор о числах повергает ее в еще большую тревогу, и ее паника растет. Аналитик буквально парализован чрезвычайно неприятным чувством. Он привык к ее интенсивной активности, но это нечто другое. У него появляется ощущение, что продолжение разговора с девочкой о ее тревоге будет вторжением в ее внутренний мир. Он превращается в насильника – подобно ее отцу с его сексуальными вторжениями в ее тело и мысли.

Racker (1957) назвал этот тип контрпереноса комплиментарным, или дополнительным контрпереносом: аналитик идентифицируется с объектом реальных внутренних объектных отношений. Альтернативным вариантом для аналитика могла быть его идентификация с самим субъектом тех же самых объектных отношений, и в таком случае наполниться психотической тревогой. Этот второй вид контпереноса Racker назвал конкордантным.

Следующая простая виньетка может служить иллюстрацией изменения в понимании контрпереноса. Аналитику сложно вовремя заканчивать сессии с пациенткой, он часто замечает, что задерживает завершение сессии на пять минут. Такое отклонение достаточно нетипично для него. При классическом взгляде на контрперенос это можно понимать как преувеличенное расположение аналитика, своего рода реактивное образование. Когда проблема идентифицирована, ему следует проанализировать проблему своей агрессии и таким образом восстановить свою аналитическую позицию.

При расширенном взгляде на контрперенос мы задаем вопрос, что лежит в основе такой реакции. Что такого получает аналитик от этой пациентки, что ему так сложно завершать сессии с ней? Слушая свои чувства, мысли и фантазии, он ищет нюансы, которые могут помочь ему понять, что происходит. Возможно, пациентка испытывает скрытую агрессию, вызванную отвержением в связи с окончанием сессии? И если это так, то почему он не выдерживает этой агрессии? Связано ли это с тем, что ее гнев – это не тот невротический вид гнева, который возникает, когда человека прерывают в некоем важном занятии, а скорее паранойяльный и, следовательно, гораздо более неприятный гнев? Другой вариант – возможно, что аналитик улавливает подспудную сепарационную тревогу пациентки. И если это так, то почему он не выдерживает ее, хотя обычно ему это удается? Вызвано ли это тем, что для этой пациентки прерывание контакта является не ограниченной, скорее невротической формой сепарационной тревоги, а чем-то страшным, бездонным и невыносимым? Как будто покинуть кабинет для этой женщины означает оказаться в пустоте, бездне; и аналитик не может выдержать ее открытости этой тревоге.

Открываясь чувствам и образам, аналитик пытается войти в контакт с внутренним состоянием пациента, а его интервенции основываются на достигнутом понимании. Эта внутренняя работа может вызвать и в нем контакт со своей собственной сепарационной тревогой, а также его идентификацию с брошенным ребенком в пациентке.

Метод работы

Далее я постараюсь описать способ работы с контрпереносом. Нам приходится иметь дело с тонкими, эмоциональными и когнитивными, частично бессознательными явлениями, из-за чего описание будет несколько расплывчатым и метафоричным. Наши контрпереносы берут начало за пределами сознания. Достигают сознания только признаки, говорящие нам о том, что мы подвержены влиянию чего-то, и, вероятно, о том, как это на нас повлияло. Эти признаки появляются в виде мыслей, фантазий, импульсов к отыгрыванию, настроений и чувств. Они могут очень легко ускользать от внимания, но их возможно удерживать, осознавать и использовать.

Итак, аналитик находится на сессии с пациентом, который говорит или лежит молча. Он стремится понять, что происходит. Он пытается открыться эмоциональному, невысказанному во внутреннем мире пациента; старается настроиться на его состояние, уловить и пропустить через себя то, что происходит в  пациенте. Он пытается постичь пациента через возникающие у него самого ассоциации, фантазии, мысли и чувства. Такое слушание часто происходит в сноподобном состоянии, которое Бион называл «грезящим»[1] (Bion, 1962). Оно сродни состоянию равномерно приостановленного внимания[2], при котором мысли находятся в свободном движении, не в фокусе. Аналитик не просто позволяет себе реагировать на пациента, он также старается выдержать любую возникающую у него мысль или чувство (Leira, 1995). В этом процессе необходимо время от времени останавливаться и размышлять о том, что происходит и что это означает. Это курсирование между двумя полюсами – эмпатическим вниманием и рефлексией; между чувствованием вместе с пациентом и размышлениями о пациенте.

Как правило, это тихая и спокойная деятельность, но иногда напряжение возрастает и активизируются сильные чувства. Возрастает риск того, что эти чувства переполнят аналитика, и он потеряет равновесие. Так и должно быть. Важные аспекты аналитической работы происходят в этой пограничной зоне, в которой аналитик находится на грани выхода из своей позиции. Это необходимая часть аналитической работы. Она подобна ходьбе. Чтобы иметь возможность идти вперед, нужно потерять равновесие. Нельзя ходить, не напрягаясь, не перемещая центр тяжести за пределы стоящей впереди ноги. Ходить – значит, находиться в непрерывном управляемом падении. Подобным же образом нам следует подвергать себя риску эмоционального падения. Мы должны быть выведены из равновесия, чтобы войти в контакт с внутренним состоянием пациента и таким образом способствовать терапии.

Краткий обзорсовременнойдискуссии оконтрпереносе

При сравнении двух подходов к пониманию контрпереноса возникает ряд вопросов. Что послужило причиной такого радикального изменения взглядов? Почему такие разные явления называют одним и тем же термином? Не имеет ли эта новая форма контрпереноса какого-то отношения к эмпатии? И следует ли нам отказаться от классических воззрений, если мы принимаем новое понимание?

Одной из причин изменения представления был растущий интерес к эмоциональному взаимодействию между пациентом и аналитиком и исследования в этой области. В частности, важную роль здесь сыграла аналитическая работа с детьми, психотическими пациентами и пациентами с тяжелыми личностными расстройствами[3]. Такие случаи – серьезное испытание для нашего аналитического отношения. В работе с такими пациентами наше аналитическое состояние часто больше подвержено угрозе, чем в случае невротических, сдержанных, вежливых  пациентов. В подобных случаях, как правило, имеются более сильные скрытые невербальные послания и больше проективной активности. У детей и пациентов с тяжелыми нарушениями многое происходит между строк и часто транслируется без слов (Макдугалл, 1975/1993).

Таким образом, есть разница, по крайней мере, в той степени, в которой пациенты с сильными нарушениями влияют на аналитика по сравнению с более невротическими пациентами – или, если быть точнее, в том, насколько клинический материал доневротического уровня больше активирует аналитика по сравнению с невротическим материалом, когда бóльшая часть взаимодействия происходит открыто и вербальным способом. Именно в молчании и проекциях пациентов с более серьезными расстройствами такие процессы становятся доминантными, а наша способность к эмпатии подвергается серьезному испытанию (Leira, 1995; Макдугалл, 1975/1993).

В классическом взгляде на контрперенос путь к пониманию внутренней жизни пациента лежит через эмпатическое слушание. Контрпереносные реакции аналитика являются потенциальными помехами в этой работе. В расширенном взгляде на контрперенос чувства и реакции аналитика по отношению к пациенту рассматриваются как ценная информация, что способствует более глубокому пониманию эмоциональной и бессознательной жизни пациента.

Многим аналитикам и психотерапевтам новый взгляд принес облегчение: оказалось, их чувства не были постыдными признаками невротических нарушений или остатками незавершенного анализа. Им как бы разрешалось испытывать те чувства, которые у них были. Да и в конце концов, разве можно представить себе аналитика без контрпереносных реакций? Разве что в качестве карикатуры на психоаналитическую нейтральность.

Проективная идентификация

В наши дни обсуждается то, как можно использовать контрпереносные реакции в аналитической работе, а не то, использовать их или не использовать (Jacobs, 1999a). Не думаю, что сегодня найдется аналитик, который отрицал бы тот факт, что аналитик испытывает эмоциональное влияние пациента и реагирует на его внутреннее состояние, и что эти реакции содержат полезную информацию.

Центральным понятием в этом обсуждении является проективная идентификация, но в более широком смысле, чем изначально имела в виду Кляйн (1946/1975). Для нее это было внутрипсихическим процессом, в котором ребенок отсщепляет нежелательную или неприемлемую часть саморепрезентации и проецирует ее на объектрепрезентацию (матери), которая в свою очередь переживается как часть себя (стр. 8). Кляйн назвала этот процесс идентификацией посредством проекции, чтобы отличить его от комплиментарного процесса идентификации посредством интроекции (1952/1975, с. 68-69).

В результате многочисленных дополнений – назовем в качестве примера только Огдена (1979), Джозефа (1987/1989) и Розенфельда (1987) – концепция проективной идентификации получила более широкое понимание, и сейчас она распространяется на весьма значимые составляющие аналитических отношений. В настоящее время под ней понимают форму коммуникации, в которой внутрипсихические объектные отношения, описанные Кляйн, проецируются вовне на другого человека (часто называемого внешним объектом). В принимающей стороне проективные идентификации вызывают чувства и мысли, а также импульсы к отыгрыванию. Он чувствует принуждение к реагированию на ситуацию, в которой находится (Фельдман, 1997). Основываясь на концепции проективной идентификации Кляйн, Бион предложил модель контейнера, в который может проецироваться объект (1962). Эта модель иллюстрирует, что проективная идентификация включает, помимо свойственного ей принуждения к действию, такие элементы, как несимволизированные состояния и неотрефлексированные чувства (бета-элементы, по Биону). Контейнирование относится именно к внутренней работе, это своего рода метаболизм тех психических элементов, которые пациент сам не в состоянии переварить; это переваривание, которое замещает действия во внешнем мире.

Сандлер (1976) описывает альтернативную модель таких процессов. Он полагает, что пациент бессознательно проигрывает свои ранние объектные отношения и что аналитик становится актером в его пьесе, принимая на себя ту роль, которую навязывает ему пациент (стр. 45). Сандлер называет такую склонность брать на себя роль в бессознательном проигрывании пациента ролевой отзывчивостью. Часто аналитик осознает свои реакции и свое отношение только после того, как они нашли выход в действиях. При этом, по мнению Сэндлера, единственный способ для аналитика получить информацию о бессознательных переносах пациента – это постараться осознать скрытые и тонкие способы, которыми пациент навязывает ему определенные роли (Sandler , 1976) .

Некритическое использование контрпереносных реакций

Heimann (1950) утверждал, что контрперенос исходит от пациента. Это, можно сказать, продукт его/ее творчества. Если аналитик понимает это буквально и не принимает во внимание своего ​​вклада во взаимодействие, это чревато клинически сомнительной практикой – анализом на основе контрпереносных реакций, при котором аналитик некритически использует свои собственные внутренние состояния в качестве основы для интерпретации внутренних состояний пациента. Ошибка в том, чтобы считать внутреннюю жизнь пациента единственным источником всех субъективных мыслей и чувств аналитика во время сессии.

Полагать, что все субъективные реакции терапевта исходят от пациента, конечно же, неверно. Они также имеют отношение к собственной жизни аналитика. Аналитик не только реагирует на переносы пациента; пациент также активизирует объектные отношения аналитика, вызывая чувства и фантазии из его личной истории (Gabbard, 2001). Такие реакции создаются не пациентом. Скорее, они выражают перенос аналитика на пациента.

Следовательно, для того, чтобы использовать свои контрпереносные реакции в качестве аналитического инструмента, аналитик должен тщательно исследовать собственные реакции, пытаясь разобраться, что исходит от пациента, а что является его собственным вкладом в этот процесс. Без такой внутренней работы реакции аналитика не могут быть полезными. Сегал (1977) четко указывает на две стороны контрпереноса в аналитической работе, когда пишет, что "очень важно знать, что контрперенос является лучшим из слуг, но худшим из хозяев" (стр. 37). Смит (2000) говорит о том же, утверждая, что контрперенос "является источником информации, но не источником доказательств " (стр. 105).

Точно так же существует риск ошибочного понимания и некритического использования концепции проективной идентификации. Ошибочным было бы расценивать все коммуникации, или по крайней мере, все коммуникации, адресованные пациентом аналитику, как проективную идентификацию и использовать их в качестве основы для интерпретации. Сандлер (1993) разъясняет разницу между коммуникациями, являющимися проективными идентификации, и теми, которые не являются таковыми. Коммуникацию можно назвать проективной идентификацией, если соблюдены два условия: она должна являться защитной реакцией и содержать бессознательное намерение вызвать определенную реакцию в другом.

Межсубъектность как основа для понимания

Психоанализ и психотерапия больше не рассматриваются как задача объективного анализа аналитиком субъективной жизни пациента. Вклад аналитика в этот процесс сегодня считается более сложным. Сильный акцент на таком понимании мы встречаем в межсубъектном подходе, нашедшем свое выражение в традиции, называемой психоанализом отношений[4]. (Aron, 1996; Greenberg, 2001; Mitchell & Aron, 1999; Ogden, 1994). Здесь отношения пациента и аналитика понимаются как встреча двух субъектов в межличностном поле. Таким образом, можно увидеть определенный сдвиг во взглядах на аналитика: из объективного наблюдателя внутренней жизни другого человека он становится субъективным участником, взаимодействующим с другим.

Огден утверждает, что в аналитическом сеттинге пациент участвует в конструировании своего психического пространства, формируемого его природными свойствами. Аналитик, со своей стороны, бессознательно принимает участие в этом конструировании (Ogden, 1994). Такое межcубъектное конструирование пациента в сотрудничестве с аналитиком, очевидно, и есть то, что Огден в другом фрагменте называет аналитическим третьим. Отчасти именно таким образом (через анализ этого межсубъектного конструирования) аналитик получает доступ к внутренним состояниям пациента. Огден называет это работой с контрпереносом и открыто подчеркивает субъективный вклад аналитика. Их такого представления вытекает, что по сравнению с более ранним пониманием, перенос и контрперенос связаны более симметричным, но и более сложным полем,

Гринберг (2001) резюмировал свой взгляд на новый подход и изменения в понимании аналитических отношений. Поскольку аналитик разными способами влияет на процесс и на переживания пациента, в аналитической работе важно  остерегаться внушения и личного влияния. И это влияние заметно не сразу. Проигрывание происходит непрерывно, поэтому понимание происходящего может прийти позже, но для этого необходимо  приложить усилия.

Такой взгляд сопоставим с почти идентичным мнением Сэндлера, высказанным в его рассуждениях о ролевой отзывчивости (1976). По словам Гринберга, признание субъективного вклада аналитика лишает содержания и делает мифом такие ключевые психоаналитические понятия, как нейтральность и отстраненность. То же касается эмпатии. Вследствие такого взгляда ставится под сомнение роль аналитика как наблюдателя. Все пронизано субъективностью, безучастная объективность является мифом, а “наш контрперенос – это воздух, которым дышат наши пациенты” (стр. 362-363).

Heimann (1950) прямо утверждал, что контрпереносными чувствами не следует делиться с пациентом. Он считал, что такие реакции – это личное дело аналитика и что их нужно прорабатывать либо в самоанализе, либо с помощью коллеги. Для пациента они были бы ненужной обузой. Сегодня такая точка зрения оспаривается. Субъективность аналитика является неизбежной частью отношений, и его реакции не могут укрыться от пациента. В связи с этим высказывается мнение, что их лучше прямо выражать и таким образом аналитически использовать. Bollas (1983) приводит примеры ситуаций, в которых прямое выражение аналитиком своих чувств к пациенту было терапевтически полезным. Maroda (1991) и Natterson (1991) высказывают сходную точку зрения.

Самораскрытие аналитика

При обсуждении самораскрытия аналитика (например, Jacobs, 1999b) описаны различные его виды. Одной из таких разновидностей являются бессознательные оговорки, забывание и другие непреднамеренные действия со стороны аналитика. Такие действия без сознательного намерения традиционно считаются признаками контрпереноса. Часто их называют контрпереносными разыгрываниями (Jacobs, 2001; McLaughlin, 1987). Примером неловкой ситуации такого рода может быть ошибка терапевта в имени пациента при обращении к нему. Когда мы допускаем такие ошибки, нам следует постараться понять, что происходит, и вместе с пациентом проработать эту ситуацию. В традиционном анализе это также считается неизбежной частью аналитической работы.

Самораскрытие в собственном смысле слова – это мысли, чувства и фантазии, которые аналитик выбирает, чтобы рассказать о них пациенту, или ситуации, когда аналитик решает прямо ответить на вопрос пациента, буквально. Здесь проблема становится более сложной и противоречивой. Когда информирование пациента о чувствах или фантазиях может помогать аналитическому процессу, а когда такая информация будет нарушать процесс? Кроме того, когда прямые ответы на вопросы пациента, особенно вопросы, касающиеся личных и частных дел, могут быть эффективными и когда такие ответы будут препятствовать работе?

Однако, даже если некоторая степень самораскрытия неизбежна, есть существенная разница между тем, открываемся ли мы в традиционной аналитической манере, и тем, как это может происходить при непосредственном выражении наших позитивных или негативных чувств к пациенту. То же самое касается ответов на вопросы пациента, спектр которых может быть довольно широким, от достаточно второстепенных и до существенных, эмоционально нагруженных, имеющих непосредственное отношение к процессу и наличию переноса в ситуации.

В традиции психоанализа отношений аналитическая ситуация понимается как межсубъектное конструирование. Она характеризуется взаимностью. Однако вместе с тем, эти отношения асимметричны, пациент и аналитик находятся в разных позициях. При этом асимметрия не противоречит взаимности отношений, как отмечает Арон (1996). Они одновременно асимметричны и взаимны. Вследствие этой асимметрии выражение чувств становится и важной, и сложной проблемой для аналитика. Намерения такой открытости должны быть осознанными, понятными и осмысленными. Решающее значение имеет отличие ситуации, в которой аналитик разыгрывает собственные потребности, от ситуации, в которой главной целью является коммуникация понимания внутреннего мира пациента или сложившихся отношений. В первом случае самораскрытие, несомненно, крайне проблематично. Во втором оно может идти на пользу, но должно осуществляться с осторожностью из-за асимметрии и риска недооценки зависимости пациента, его уязвимости, стыда и презрения к самому себе (Zachrisson, 2008).

Аналитические отношения и аналитическая позиция

С точки зрения межличностных отношений, взаимоотношения аналитика с пациентом характеризуется высокой степенью взаимной субъектности. Она усиливает воздействие и контрпереноса, и других типов реакций аналитика. Более того, ставятся под сомнение или отвергаются за ненадобностью такие понятия, как нейтральность и отстраненность. Следствием этого является факт, что аналитическое отношение и аналитическая установка не могут больше по-прежнему служить ориентирами и "навигационными средствами" в сложных и коварных эмоциональных водах. Это отклонение от курса анализа не только в традиционной эго-психологии, но и в концепции объектных отношений, отклонение, которое делает понимание аналитических отношений более сложным и неоднозначным.

Гринберг (1999) предупреждает об этом, ссылаясь на опасности, связанные с вовлечением пациентов в интенсивное личностное взаимодействие наперекор традиционным аналитическим рамкам. Арон (1996) в заключительной части своей книги также размышляет о рисках концепции отношений. Он подчеркивает важность этической позиции аналитика, ответственности и профессиональной компетентности, и описывает, как может работать альтернативная модель аналитического отношения.

Однако противоречия во взглядах на психоаналитический метод не являются темой этой статьи. Я изложил историю понятия контрперенос в контексте изменений в представлениях о терапевтических отношений в психоанализе.

Заключительные замечания – синтез

Фрейд ввел понятие контрперенос для концептуализации явления, которое мешало аналитику в работе и выводило его из аналитической позиции. Развитие психоаналитического метода, особенно более сложная картина аналитических отношений, разработанная в рамках моделей объектных отношений, привело к смене парадигмы в понимании контрпереноса. Из помехи, нарушающей понимание пациента аналитиком, он превратился в один из его главных инструментов для проникновения на бессознательные уровни пациента. Вследствие этого возникает закономерный вопрос: почему мы используем один и тот же термин для обозначения столь разных понятий, как классический и расширенный контрперенос?

Знакомство с представленными здесь концепциями показывает, что это имеет смысл. На самом деле эти две формы контрпереноса связаны между собой и могут рассматриваться как разные стороны одного и того же класса явлений. Подведем итоги обсуждения. Аналитик позволяет себе испытывать эмоциональную мобилизацию под влиянием происходящего при взаимодействии с пациентом. В то же время он стремится сохранять способность наблюдения за своими чувствами и не допускать, чтобы они овладели им. Если ему удается удерживать рефлексивную позицию, контрперенос может принести пользу. Если он теряет ее, контрперенос становится помехой. Это разные процессы, которые протекают одновременно и параллельно по разным линиям, или на разных уровнях.

Далее, эти уровни могут отличаться либо большей интуитивностью, либо большей иррациональностью (Zachrisson, 2006). На интуитивных уровнях контрпереносные реакции являются потенциально полезными и информативными источниками знаний о пациенте. Они могут использоваться в качестве инструментов для понимания. На иррациональных уровнях, однако, эти реакции легко становятся помехами, что затрудняет восприятие аналитика и его понимание пациента. В таком комплексном понимании контрперенос становится многоуровневым, всеобъемлющим явлением, относящимся к чувствам и фантазиям аналитика, к их проработке в отношении пациента и происходящего процесса. Такая проработка происходит в режиме непрерывного движения от рефлексии к эмпатическому пониманию и обратно, что в настоящее время часто называют контрпереносным анализом.

На рисунке 1 представлена комплексная модель, иллюстрирующая отвлекающие и информативные аспекты контрпереноса вместе с эмпатией и проективной идентификацией. На рисунке эмпатия изображена как информативное дополнение к классическому контрпереносу. Проективную идентификацию можно рассматривать как частный случай расширенного контрпереноса. Различие в том, что проективная идентификация влияет на аналитика более разрушительным образом, т.к. содержит неосознанный материал и требует сдерживания интенсивных реакций. Тем не менее, с этим явлением также можно работать как с источником информации о состоянии пациента.

В нижней части рисунка изображены интуитивный и иррациональный уровни как попытка интегрировать оба аспекта контрпереноса в одной модели. Как видно на рисунке, в этой модели два подхода сведены вместе и таким образом оправдано использование одного и того же термина.

Рисунок 1. Модель основных аспектов контрпереноса , эмпатии и проективной идентификации

References

Aron, L. (1996). A meeting of minds. Hillsdale, NJ: Analytic Press.

Baker, R. (2000). The neutral position. J. Amer. Psychoanal. Assn., 48, 129-53. 

Bion, W.R. (1962). Learning from experience. New York: Basic Books. 

Bollas, C. (1983). Expressive use of the counter transference. Notes to the patient from oneself. Contemp. Psychoanal., 19, 1-34. 

Feldman, M. (1997). Projective identification: the analyst's involvement. Int. J. Psycho-Anal., 78, 227-1. 

Freud, S. (1910). The future prospect of psychoanalytic therapy. Standard Edition, 11, 141-51. 

Freud, S. (1912). Recommendations to physicians practising psychoanalysis. Standard Edition, 12, 111-20. 

Gabbard, G.O. (2001). A contemporary psychoanalytic model of counter transference. Journal of Clinical Psychology, 57, 983-91.

Greenberg, J. (1999). Theoretical models and the analyst's neutrality. In S. Mitchell & L. Aron (Eds.) Relational psychoanalysis. The emergence of a tradition (pp. 131-52). London: Analytic Press. (Original work published 1986)

Greenberg, J. (2001). The analyst's participation: a new look. J. Amer. Psychoanal. Assn., 49, 359-81. 

Heimann, P. (1950). On counter transference. Int. J. Psycho-Anal., 31, 81. 

Hoffer, A. (1985). Toward a definition of psychoanalytic neutrality. J. Amer. Psychoanal. Assn., 33, 771-95. 

Hoffman, I.Z. (2006). The myths of association and the potentials of the analytic relationship. Int. J. Psycho-Anal., 87, 43-61. 

Jacobs, T. (1999a). Counter transference past and present: A review of the concept. Int. J. Psycho-Anal., 80, 575-94. 

Jacobs, T. (1999b). On the question of self-disclosure by the analyst. Error or advance in technique. Psychoanal. Q., 68, 159-83. 

Jacobs, T. (2001). On misreading and misleading patients. Some reflections on communications, miscommunications and counter transference enactments. Int. J. Psycho-Anal., 82, 653-69. 

Joseph, B. (1989). Projective identification: some clinical aspects. In E.B. Spillius & M. Feldman (Eds.) Psychic equilibrium and psychic change (pp. 168-80). London: Tavistock/Routledge. (Original work published 1987) 

King, P. (1978). The affective response of the analyst to the patient's communications. Int. J. Psycho-Anal., 59, 329-34. 

Klein, M. (1975). Notes on some schizoid mechanism. In The writings of Melanie Klein, (Vol. 3, pp. 1-24). London: Hogarth Press. (Original work published 1946)

Klein, M. (1975). Some theoretical conclusions regarding the emotional life of the infant. In The writings of Melanie Klein (Vol. 3, pp. 61-93). London: Hogarth Press. (Original work published 1952)

Leira, T. (1995). Silence and communication: nonverbal dialogue and analytic action. Scand. Psychoanal. Rev., 18, 41-65. 

McDougall, J. (1993). Primitive communication and the use of counter transference. In A. Alexandris & G. Vaslamatiz (Eds.) Counter transference (pp. 95-133). London: Karnac Books. (Original work published 1975)

McLaughlin, J.T. (1987). The play of transference: Some reflections on enactment in the psychoanalytic situation. J. Amer. Psychoanal. Assn., 35, 557-82. 

Maroda, K. (1991). The power of counter transference: Innovations in analytic technique. London: J. Wiley & Sons.

Mitchell, S., & Aron, L. (Eds.) (1999). Relational psychoanalysis. The emergence of a tradition. London: Analytic Press.

Money-Kyrle, R. (1956). Normal counter transference and some of its deviations. Int. J. Psycho-Anal., 37, 360-6.

Natterson, J. (1991). Beyond counter transference: The analyst's subjectivity in the analytic process. London: Jason Aronson.

Ogden, T. (1979). On projective identification. Int. J. Psycho-Anal., 60, 357-73.

Ogden, T. (1994). Subjects of analysis. London: Karnac Books.

Racker, H. (1957). The meanings and uses of counter transference. Psychoanal. Q., 26, 303-57.

Rosenfeld, H. (1987). Projective identification in clinical practice. In Impasse and interpretation (pp. 157-90). London: Routledge.

Sandler, J. (1976). Counter transference and role responsiveness. Int. Rev. Psycho-Anal., 3, 43-7.

Sandler, J. (1993). On communication from patient to analyst: Not everything is projective identification. Int. J. Psycho-Anal., 74, 1097-107.

Schafer, R. (1983). The analytic attitude. New York: Basic Books.

Segal, H. (1977). Counter transference. Int. J. Psychoanal. Psychother., 6, 31-7.

Smith, H.F. (2000). Counter transference, conflictual listening, and the analytic object relationship. J. Amer. Psychoanal. Assn., 48, 95-128.

Winnicott, D.W. (1975). Hate in the counter-transference. In Through paediatrics to psychoanalysis (pp. 194-203). London: Karnac Books. (Original work published 1947)

Zachrisson, A. (2006). Analytic work with adolescents. Reflections on the combination of strict method and creative intuition in psychoanalysis. Scand. Psychoanal. Rev., 29, 106-14.

Zachrisson, A. (2008). Neutrality, tenderness and the analyst's subjectivity. Reflections on the analytic relationship. Paper presented at the 21st Nordic Psychoanalytic Congress in Stockholm, August 8. 2008.

[1] Термин Биона – “reverie”

[2] ”Равномерно приостановленное внимание” - максимально точный перевод выражения автора “evenly suspended attention”. Хорошим русскоязычным аналогом, хотя несколько далеким от оригинала, является выражение “расфокусированное внимание” (прим. переводчика).

[3] По-видимому, имеются в виду пациенты с пограничным уровнем развития психики (прим. переводчика).

[4] relational psychoanalysis (прим. переводчика)