Самоуспокоение как психосоматический симптом

В нашей стране в последнее время на каждом углу можно услышать разговоры про психосоматику и приписывать к ней абсолютно любое телесное проявление собственных переживаний. Предлагаю немного разобраться хотя бы поверхностно в том, насколько связаны тело и психика, чтобы выделять психосоматические проявления среди других, имеющих связь с телом.

Есть три пути совладания с возбуждением и проработкой психических событий: психический, поведенческий и соматический (через тело). Психический путь – самый скомпенсированный и самый здоровый: мы отыгрываем ситуацию внутри себя, создаем и модифицируем представления об объектах, обогащаем свой опыт и таким образом «перевариваем» ситуацию внутри себя. Поведенческий путь обращен больше на окружающий мир: мы с помощью поведения отыгрываем травматическую ситуацию для того, чтобы с ней справиться и дублировать психическое в реальности. В основном поведенческий путь имеет импульсивный характер, часто не осознаваемый и стихийный. Мы замечаем последствия своих действий только после того как мы отыграли ситуацию: предугадать развитие отыгрываемой ситуации мы не можем, поскольку большинство наших действий при проработке травмы через поведение непонятны нам самим ввиду их машинальности и произвольности согласно травматической ситуации. Как только ситуация отыграна – наступает облегчение, подобное тому, которое происходит при психизации травмы. Здесь можно вспомнить пример проработки травмы в работе Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия», когда мальчик играл с катушкой, отыгрывая таким образом уход матери из дома и ее возвращение. В этой игре мальчик бросал с одним звуком катушку за диван и подтягивал ее к себе за веревочку, издавая другой звук. Фрейд обратил внимание на то, что когда мать этого мальчика уходила, он издавал в точности тот же звук, когда бросал катушку за диван, и другой,- совпадающий со звуком при подтягивании катушки к себе, когда мать возвращалась. Таким образом он в реальности символизировал ее уход и возвращение, связывая это со своими чувствами. Если ни один из предыдущих путей не срабатывает в проработке травматической ситуации – психика прибегает к третьему, соматическому, пути и возникает телесный симптом. Есть два вида телесного отреагирования на травму: это конверсия и соматизация и необходимо понимать главную разницу между этими механизмами. При конверсии имеет место запрещенное желание или чрезмерное чувство, которые настолько интенсивны, что психика с ними не справляется и отправляет их в тело. Конверсионный симптом всегда указывает на психическое событие, соматический – только на возбуждение. Касательно симптомов, являющихся конверсионными, мы можем говорить про различного рода параличи, потерю чувствительности участка тела, функциональные расстройства разных органов, слепоту, импотенцию, бесплодие и прочее. Особенность конверсий заключается в том, что их природа не обусловлена никакими органическими причинами. То есть, мы можем говорить про психогенную природу образования данных симптомов. Самое главное при аналитической работе с конверсиями – это найти и проработать причину возникновения конверсионного симптома.

Говоря про психосоматику, мы говорим больше про возбуждение в психике, передающееся в тело. Проблема заключается в том, что соматический симптом не имеет смысла, и связывать его с каким-либо психическим событием или травмой – пустая трата времени. Если говорить вкратце про функционирование психосоматических пациентов и попытаться их выделить как группу, то приходит в голову только одно слово – скука. Они скучны: говорят только о насущных делах или рассказывают на сеансах, как прошел их день без каких-либо чувств, речь монотонна. Эти люди конформны, стремятся быть обычными, следовать правилам, ничем не выделяться. Если попробовать представить и поставить рядом двух таких людей – создастся впечатление, что они ничем друг от друга не отличаются. Все их чувства и представления, находящиеся в бессознательном – заблокированы, сны скудны либо их нет совсем, а сам отход ко сну и сновидческая деятельность представляется для некоторых из них ужасом: в своем представлении они говорят про сон как прерывание их существования, и забивают свое желание спать гиперактивностью и поиском дел, особенно в ночное время. Люди, имеющие конверсионную симптоматику, зачастую живы, они могут мыслить о своей жизни, формировать представления в психике и более активно работают психически, нежели психосоматические больные.

Переходим к теме самоуспокоительных приемов. Если вспомнить пресловутый случай с игрой с катушкой – мы видим, что тот маленький мальчик отыгрывал травму ухода мамы из дома. Он был опечален, но он желал воссоединиться с ней, поэтому пытался связать ее уход с помощью фантазии о воссоединении с матерью через эту игру – в ней была жизнь. Если мы говорим про самоуспокоительные приемы – мы касаемся больше темы совладания с травматическим возбуждением в результате катастрофы, зачастую угрожающей жизни пациента и его неспособностью проработать ее психически. Разница заключается в том, что с помощью двигательных активностей человек пытается в точности воспроизвести ситуацию, его травмировавшую исключительно с помощью мышечных действий. Жерар Швек описывал случай одного молодого человека, попавшего в автомобильную катастрофу, и он воспроизводил на сеансах все, что он видел. Мальчик пошел учиться игре на ударных, и с помощью грохота ударных инструментов он воспроизводил то, что он слышал об этом инциденте, будучи его участником. При этом к психической работе он относился пренебрежительно, жил будто робот, рассказывая без деталей о своей жизни. В попытках связывания его возбуждения не было никаких фантазий, чувств и удовольствия, что должно присутствовать в работе в психоанализе, - этот мальчик как будто умер в момент катастрофы. Как мы можем связать такое сильное травматическое возбуждение? Только с помощью его эротизации, то есть, найти то удовлетворение и удовольствие от процесса, с помощью которого мы пытаемся совладать с этой травмой. Более того, самоуспокоительные приемы призваны быть не только средством совладания с возбуждением, но и средством доведения себя до истощения, в результате которого только удается уснуть. При этом сны либо скудны и представляют собой в лучшем случае пейзаж, образы людей в этих снах отсутствуют; либо сон является повторением катастрофы или травматической ситуации, которую пациент видит максимально подробно, что заставляет его просыпаться.

Действительно, помимо невозможности спокойно спать и эротически связать свое возбуждение человек прибегает к формуле «возбуждение ради возбуждения», перегружая двигательный аппарат еще большим возбуждением на уровне мышц, при этом «отключая голову», и становясь таким образом машиной. То есть, самоуспокоительные приемы носят исключительно машинный характер, что является прямой угрозой для психического функционирования и с одной стороны помогают замершей психике в связывании смертельного возбуждения и восстановлении баланса, но с другой стороны влекут за собой начало тяжелой соматической болезни при их недостаточности.

Также я хотел бы коснуться сексуальной жизни людей, прибегающих к самоуспокоительным приемам. Во многих случаях психосоматических пациентов мы можем видеть, что сексуальные отношения носят весьма формальный и механистический характер. Многие пациенты говорят о сексе как о долге, который «должен быть выполнен», о работе, которая «должна выполняться хорошо». При этом половой акт как воплощение наивысшего удовольствия перестает быть таковым, уступая место механике и, следуя формуле «возбуждение ради возбуждения», становится также самоуспокоительным приемом только для того, чтобы связать определенного рода возбуждение без наполнения какой-либо жизнью. В таких отношениях нет места фантазиям и инвестициям в создание чего-то общего, а именно – создание новой жизни. Психическая деятельность и инвестиции в продолжение себя и единение с партнером уступают место механистическим повторениям, где нет оргазма, нет расслабления, нет чувств, - имеет важность исключительно чрезмерное возбуждение, гасимое движением ради движения, доводящее до истощения. Секс таким образом превращается в поход в спортзал для того, чтобы сбросить «наболевшее».

Если говорить о причинах такого рода поведения, я вновь обращаюсь к труду Жерара Швека «Добровольные галерщики», где он в своих размышлениях довольно конкретно говорит об одной из них: технически верные укачивания матерью младенца, где в двойном послании матери младенцу между «тебе надо спать, чтобы стать большим и сильным» и «отстань уже от меня и дай заняться собой» преобладает второе. Вторая часть этого послания обращает младенца к смерти, взращивает влечение к ней, показывает младенцу его ненужность, никчемность, бесполезность и отсутствие важности его чувств и влечений в угоду желаниям матери. Таким образом, ребенок вынужден приспосабливаться к своей реальности, которую представляет в большей степени механическая мать. Такие дети гиперактивны, сверхадаптированны, возбуждены, умны «не по годам», наблюдательны. Есть еще одна немаловажная причина: из детей делают «правильных» персонажей, бессознательно запрещая им фантазировать, заставляя выдавать исключительно нужные и безопасные для взрослых формулировки и окончания их фантазийных историй. Есть один замечательный пример: статья «Онирическая жизнь ребенка», где описан случай мальчика, родившегося с дефектом бедер и позже перенесшим операцию по удалению глаза. Тот мальчик также воспроизводил травматическую ситуацию и пытался связать возбуждение, но довольно нестандартным образом: через сны, слова, работу с психотерапевтом. При этом у меня создавалось впечатление, что тот мальчик оберегал отношения с психотерапевтом как значимым объектом, рассказывая, на его взгляд, «правильные» истории из своих снов и фантазий. Таким образом, мы можем говорить еще об одном уровне самоуспокоения – ментальном.

Подытоживая, хотел бы сказать, что вкратце описанная мной проблема достаточно актуальна и находит отражение в повседневной жизни любого человека: мобильные игры, представляющие собой простое повторение механических действий (Candy crush), одержимость спортзалами, пробежки по несколько километров по городу, длительные поездки на автомобиле, разного рода экстремальное поведение в формате игры со смертью и прочее. Этот феномен, безусловно, связан с оператуаризацией (роботизацией) современного человека, когда для него становятся недоступно собственное бессознательное, которое ныне всячески отрицается, в приоритет ставится подчиненная ему система восприятия, переоценивается понятие эффективности и личный результат ставится на первое место, жизнь превращается в конкурентную борьбу в рамках определенных правил, а самое страшное – внушается иллюзия контроля собственных чувств, где основным столпом этой доктрины является их отрицание и замещение желаемыми для еще достижения большей эффективности. Оператуарность и самоуспокоительные приемы зачастую идут рука об руку в психическом функционировании психосоматических пациентов, и одна из главных задач психоаналитической работы с такими пациентами – научить их слышать свои чувства и связывать собственное возбуждение, а главное – восстановить их связь с собственной историей для выхода из этого порочного круга, несущего за собой лишь бесчувственные страдания, подкрепляющие их брошенность и бессмысленность в собственной жизни, их чрезмерное и ставшее уже привычным стремление к смерти.