Найман Е.А. » Философская мысль франции XX века

p.243.  

2. Там же, р.252.  

3. Husserl E. Collected Works, vol.3. - Dorderecht, 1989.  

4. Merleau-Ponty М. Phenomenology of perception. - London, 1981, p.5.  

5. Там же, р.154.  

6. Там же, р.206.  

Данная работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда  

(РГНФ), грант ј 97-03-04328.  

Морис "Мерло-Понти  

ПРОСТРАНСТВО  

Анализ как идеально отличительный момент знания не может служить основанием  

какого-либо содержания. Само содержание как результат акта рефлексии уже имеет  

отношение к миру. Рефлексия не движется в обратном направлении по пути, уже  

проложенному конституирующим актом, И естественная, в данном случае, ссылка на  

вещественность мира ведет нас к новой концепции интенциональности. Новый подход  

необходим, поскольку классическая концепция интенциональности1, рассматривающая  

опыт мира с точки зрения чистого конституирующего акта сознания, Может сослаться  

на вещественность мира только в той мере, в какой она определяет сознание как  

абсолютное небытие и, соответственно, передает свое содержание "гилетическому  

слою", принадлежащему непрозрачности бытия. Для того чтобы приблизиться к этой  

новой интенциональности наиболее непосредственным образом, мы должны рассмотреть  

понятие формы восприятия и, в особенности, понятие пространства. И. Кант  

попытался провести демаркационную линию между пространством, как формой внешнего  

опыта, и вещами, как внутренним содержанием этого опыта. Естественно, что не  

существует особой проблемы соотношения того, что вмещает, и его содержимого,  

поскольку это отношение осуществляется только между объектами. Нельзя даже  

говорить об отношении логического включения, подобного отношению между индивидом  

и классом, поскольку пространство предшествует своим предполагаемым частям,  

которые всегда извлечены из него. Пространство - это не Место (реальное или  

логическое), в котором расположены вещи; оно характеризует только возможную  

последовательность их расположения. Это означает, что мы должны мыслить о  

пространстве как об универсальной силе, определяющей возможность соединения  

вещей, а не представлять его как их вместилище или как абстрактную  

характеристику, Которой вещи обладают в своей совокупности. Следовательно, либо  

я пребываю среди вещей, не рефлексируя, и отношусь к пространству как к месту, в  

котором они расположены, или как к их общему свойству; либо я рефлексирую,  

схватывая пространство в его источнике, и  

28 М. Мерло-Понти  

только в этот момент осознаю связи, выраженные в данном слове, представляя  

затем, что они опосредованы субъектом, который отслеживает и подтверждает их, и,  

в результате этого, перехожу от опространствленного пространства к  

пространствующему пространству. В первом случае мое тело и вещи, их конкретная  

связь, выраженная такими терминами, как верх и низ, правое и левое, близкое и  

далекое, могут быть представлены мной как нередуцируемое многообразие; тогда как  

во втором случае я открываю единственную и неделимую способность описывать  

пространство. В первом случае я заинтересован в физическом пространстве с его  

разнообразно специализированными областями; во втором случае - в геометрическом  

пространстве, имеющем взаимозаменимые размеры, однородные и изотропные.  

Последнее обстоятельство дает возможность, по крайней мере, мыслить чистое  

изменение места, которое движущееся тело должно оставлять неизменным, и,  

следовательно, мыслить о чистой позиции, отличающейся от ситуации объекта в его  

конкретном контексте. Отчетливо осознавая, каким образом это различие  

затемняется в современных концепциях пространства, даже на уровне научного  

знания, мы стремимся противостоять создавшейся ситуации не с помощью технических  

средств, имеющихся в арсенале современной физики, а - с помощью нашего  

собственного опыта пространства, который, согласно Канту, является окончательным  

апелляционным судом всякому знанию, связанному с пространством. Здесь мы  

действительно сталкиваемся с альтернативой: либо вещи воспринимаются в  

пространстве, либо (если мы рефлексируем и пытаемся открыть значение нашего  

собственного опыта) пространство мыслится как неделимая система, управляющая  

синтетическими актами, которые выполняются конституирующим умом. Однако разве  

опыт не дает основу для единства пространства за счет совершенно иного типа  

синтеза?  

Попробуем рассмотреть опыт пространства до какой-либо его теоретической  

разработки. Возьмем, например, наш опыт "верха" и "низа". Поскольку мы не можем  

зафиксировать его в обычном течении жизни, то должны исследовать некоторый  

исключительный случай, при котором он может быть разложен на элементы и  

преобразован непосредственно на наших глазах, как в случаях видения с  

отсутствующей глазной инверсией. Когда участник эксперимента надевает очки,  

корректирующие зрительные образы, окружающий его мир первоначально  

представляется нереальным и перевернутым вверх тормашками. На второй день  

эксперимента начинает восстанавливаться нормальное воспри-  

29 Пространство  

ятие, однако человек продолжает чувствовать свое тело перевернутым2. В течение  

второй серии экспериментов3, длящихся неделю, объекты, оставаясь перевернутыми,  

кажутся более реальными, чем в первой серии. На второй день недели ощущение, что  

тело находится в нормальном поло-жении, еще отсутствует, хотя окружающий мир уже  

более на кажется перевернутым. С третьего по седьмой день тело начинает  

постепенно выравниваться, и участнику эксперимента кажется, в особенности когда  

он проявляет активность, что оно, наконец, занимает свое нормальное положение.  

Но когда он лежит без движения на кушетке, тело все еще представляется ему на  

фоне прежнего пространства, а правое и левое сохраняют свое былое значение в  

отношении тех частей тела, которые задействованы, но непосредственно им не  

наблюдаются. Внешние объекты постепенно приобретают "реальный" вид. На пятый  

день действия, которые первоначально были нарушены новой зрительной перспективой  

и требовали коррекции с позиции общего визуального смешения, теперь безошибочно  

осуществляют свою функцию. Новые визуальные данные, первоначально выступающие на  

фоне прежнего пространства, переворачиваются, вначале (третий день) только с  

помощью значительных усилий воли, а затем (седьмой день) вообще без всякого  

волевого усилия, причем в горизонте, который соответствует их общей ориентации.  

На седьмой день место, откуда исходит звук, правильно соотносится с местом  

звучащего объекта. Однако представление остается ненадежным, раздвоенным и даже  

неточным, если источник звука не проявляется в визуальном поле. На последней  

стадии эксперимента, когда очки удалены, объекты, не являясь перевернутыми, все  

же кажутся "странными", а моторные реакции действуют в обратном направлении:  

участник эксперимента вытягивает свою правую руку вместо левой. Психолог  

первоначально предполагает4, что после того, как очки снова будут надеты,  

визуальное поле предстанет участнику эксперимента снова таким, как если бы его  

перевернули на сто восемьдесят градусов, то есть вверх тормашками. Эта ситуация  

напоминает другую: иллюстрации в книге кажутся перевернутыми, если в тот момент,  

когда мы на мгновение оглянулись, кто-то в шутку поменял "верх" и "низ".  

Совокупность ощущений, возникающих при наблюдении иллюстрации, сходна с  

ощущениями, связанными с изменением верха и низа. Но совокупность ощущений,  

связанных с осязанием мира, остается между тем "правильной". Ощущения не могут  

более Соответствовать видимому миру, ибо, в этом случае, субъект имел бы два  

противоречивых представления своего тела,  

30 М . Мерло-Понти  

одно - данное ему его тактильными ощущениями и теми "визуальными образами",  

которые он сохранил со времени, предшествующего эксперименту, а другое - его  

видение в данный момент, показывающее ему его тело "вверх тормашками". Подобный  

конфликт образов может закончиться только тогда, когда один из них будет  

устранен. Чтобы проследить, как восстанавливается нормальная ситуация,  

необходимо уяснить то, каким способом новый образ мира и собственное тело могут  

"сместить"5 другой образ или заставить его "померкнуть"6. Уже отмечалось, что  

восстановление нормальной ситуации прямо пропорционально активности участника,  

например, когда он моет руки на второй день эксперимента' В этом случае  

обнаруживается, что опыт движения, направляемый взглядом, учит участвующего в  

эксперименте приводить тактильные и визуальные данные в гармоническое  

соответствие. Он осознает, например, что движение, требуемое для того, чтобы  

дотянуться до своих ног, которое ранее было направлено "вниз", проявляется в  

новом визуальном образе как движение, которое ранее было направлено "вверх".  

Наблюдения за этим визуальным образом дают возможность скорректировать  

неправильные жесты на ранних стадиях эксперимента посредством рассмотрения  

визуальных данных просто как знаков, которые необходимо декодировать и  

переводить на язык прежнего пространства. Как только визуальные данные  

становятся "привычными"8, они устанавливают между старыми и новыми направлениями  

движения устойчивые "ассоциации"9, в которых старые направления, будучи первыми,  

исчезают в пользу новых, господствующих в силу своего визуального происхождения.  

"Верх" визуального поля, где первоначально появляются ноги, отождествляется с  

тем, что на ощупь является "низом". Но вскоре у участника эксперимента исчезает  

необходимость рассчитывать движения для того, чтобы перейти из одной системы в  

другую. Его ноги располагаются в том месте, которое он обычно называл "верхом"  

визуального поля. Он не только "видит", но также и "чувствует" их там10. В конце  

концов, то, что ранее было "верхом" визуального поля, начинает производить  

впечатление, сходное с впечатлением "низа", и наоборот11. Как только тактильные  

характеристики тела соотносятся с визуальными, область визуального поля,  

связанная с появлением ног, уже более не рассматривается как "верх". Ее значение  

переносится в область, в которой появляется голова, а область, содержащая ноги,  

вновь становится "низом".  

Однако подобная интерпретация не осознается. Перевертывание окружающего мира, с  

последующим возвращением  

31 Пространство  

к нормальному видению, основано на предположении о том, что "верх" и "низ"  

переворачиваются и меняются местами соответственно направлению головы и ног за  

счет того, что голова и ноги представлены в образе и, так сказать, отмечены в  

сенсорном поле с помощью реального распределения чувств. Но ориентация не может  

быть задана движениями головы и ног, присутствующих в поле, ни в начале опыта,  

когда мир "перевернут", ни в конце его, когда мир "правильный", ибо для того,  

чтобы привнести направление В поле, голова и ноги должны иметь его сами по себе.  

Однако "перевернутое" и "правильное" - сами по себе не имеют никакого значения.  

На самом деле ответ заключается в том, что после того, как надеты очки,  

визуальное поле переворачивается относительно тактильно-телесного поля или  

нормального визуального поля, которое мы, используя номинальное определение,  

называем "правильным". Тем не менее, аналогичный вопрос возникает и в отношении  

полей, рассматриваемых нами в качестве стандарта. Их простого присутствия не  

хватает для обеспечения какого-либо направления. Для того чтобы установить  

направление, достаточно Среди вещей указать две точки. Находясь среди вещей, мы  

владеем только сенсорными полями, которые не сводятся к совокупностям данных нам  

ощущений, таких, как "голова вверху" или "голова внизу". В течение эксперимента  

системы явлений по разному ориентированы даже там, где при группировании  

стимулов никакие изменения не происходят. Наиболее важно выяснить, что  

происходит тогда, когда свободно плавающие явления неожиданно бросают якорь и  

занимают определенную позицию относительно положения "верха" и "низа", когда  

тактильно-телесное поле, в начале эксперимента, кажется "правильным", а  

визуальное "перевернутым", или когда первое переворачивается, в то время как  

второе осознается как "правильное", или, наконец, когда, в заключение  

эксперимента, оба более или менее "уравниваются". Нельзя допустить, что мир и  

ориентированное пространство даны вместе с содержанием чувственного опыта или  

вместе с самим телом, поскольку опыт фактически показывает, что то же самое  

содержание может быть успешно сориентировано в различных направлениях и что  

объективная взаимосвязь, запечатленная на сетчатке глаза, в соответствии с  

позицией физического образа, не управляет нашим опытом "верха" и "низа". Мы  

хотим знать, каким образом объект может являться нам "правильным" или  

"перевернутым" и что эти слова обозначают? Этот вопрос относится к эмпирической  

психологии, которая рассматривает восприятие пространства как рецепцию ре-  

М. Мерло-Понти  

32  

ального пространства в нас самих, а феноменальную ориентацию объектов как  

отражение их ориентации в мире. В равной степени его можно задать  

интеллектуалистской психологии, для которой "правильное" и "перевернутое" суть  

взаимоотношения, зависимые от выбранных фиксированных точек. А поскольку  

выбранная ось координат расположена в пространстве только в отношении к другой  

оси, то задача определения мира откладывается бесконечно. "Верх" и "низ" теряют  

свое специфическое значение, которое могло бы быть за ними закреплено, если бы,  

стремясь не допустить противоречия, мы не признавали бы определенного  

содержания, способного занять позицию в пространстве, которое привносит эмпиризм  

с его проблемами. Легко показать, что направление может иметь место только для  

такого субъекта, который ему следует. Конституирующий ум способен зафиксировать  

все направления в пространстве, но без реальной отправной точки, без абсолютного  

"здесь", которое способно постепенно подтвердить значения всех пространственных  

определений, он не может иметь какого-либо направления в данный момент, а  

следовательно, не может иметь и самого пространства. Интеллектуализм, так же как  

и эмпиризм, исторически находится вне проблемы ориентированного пространства,  

так как не в состоянии поставить соответствующий вопрос. Для эмпиризма вопрос об  

ориентированном пространстве может быть сформулирован следующим образом: каким  

способом образ мира, существующий в себе, может быть представлен мной правильным  

образом, если он перевернут? Интеллектуализм даже не может понять, что после  

того, как надеты очки, образ мира переворачивается. Конституирующий ум лишен  

оснований, позволяющих различить опыт до и после надевания очков, и не способен  

каким-либо образом отличать визуальный опыт "перевернутого" тела и тактильный  

опыт "правильного" тела до тех пор, пока он не получит откуда-нибудь связанные с  

ними данные и пока все объективные отношения между телом и окружающей его средой  

не закрепятся в новом облике. Итак, мы получаем возможность понять, в чем  

заключается эта проблема. Эмпиризм должен охотно принять актуальную ориентацию  

моего телесного опыта в качестве фиксированной точки, которая необходима, если  

мы желаем понять, что представляет для нас направление. Однако опыт и рефлексия  

показывают, что никакое содержание не может ориентироваться в себе.  

Интеллектуализм, для того чтобы объяснить актуальное восприятие пространства, не  

может стоять в стороне от отношения верха и низа и начинает с этого свое  

исследование. Поэтому мы не можем  

33 Пространство  

понять опыт пространства ни с точки зрения рассмотрения содержания, ни с точки  

зрения некой чистой синтезирующей активности. Мы сталкиваемся здесь с третьей  

пространственностью, на которую указывали ранее и которая не является  

пространственностью вещей в пространстве и про-странственностью  

пространствующего пространства. Она не затронута кантовским анализом, который,  

тем не менее, неявно ее предполагает. Нам необходим абсолют в границах сферы  

отношений пространства, который не ускользает от явлений, а реально в них  

укоренен и от них зависит, но который не дается вместе с ними каким-либо  

реальным способом и может, как показывают эксперименты Стрэттона, пережить их  

полную дезорганизацию. Мы должны обнаружить первичный опыт пространства в