Блаватская Елена Петровна » Теософия - 1. Разоблаченная Изида. Том I

«С незапамятных времен», – говорит миссис Лидия Мария Чайлд [372 , т. i, с. 17], – «в Индии поклоняются одной эмблеме, как виду творчества или источнику жизни. Это наиболее обычный символ Шивы [Бэла или Махадэва], который вообще связан с его почитанием… Шива не был только восстановителем человеческих форм; он представляет оплодотворяющий принцип, порождающую силу, наполняющую собой вселенную… Маленькие изображения этой эмблемы, вырезанные на слоновой кости, золоте или кристалле, носят как украшение на шее… Эмблема материнства также служит предметом религиозного почитания, и поклоняющиеся Вишну изображают ее на своем лбу горизонтальным знаком… Разве это странно, что они с уважением взирают на великую тайну человеческого рождения? Или они поэтому нечисты, или же мы не чисты, что не так смотрим на это? Мы проделали далекий путь, и нечисты были тропы с тех пор, как те древние анахореты впервые говорили о Боге и душе в торжественных глубинах своих первых святилищ. Не будем улыбаться над их образом прослеживания бесконечной и непостижимой Причины чрез все тайны природы, чтобы этой улыбкой не бросать тени от нашей собственной грубости на их патриархальную простоту».  

Много таких ученых, которые приложили все усилия, все свои способности, чтобы воздать должное древней Индии. Колбрук, сэр Уильям Джонс, Бартоломей Сент-Илер, Лассен, Вебер, Стрейндж, Бюрнуф, Гарди и, наконец, Жаколио – все выдвинули свои свидетельства о ее достижениях в законодательстве, этике, философии и религии. Никакой народ на свете никогда не достигал такого величия мысли и идеальных концепций о божестве и его отпрыске, человеке , как санскритские метафизики и богословы.  

«Мое недовольство многими переводчиками и ориенталистами», – говорит Жаколио, – «хотя я и восхищаюсь их глубокими познаниями, заключается в том, что они, как сами не жившие в Индии, не могут достичь точности выражений и не в состоянии постичь символического значения поэтических напевов, молитв и церемоний и таким образом слишком часто впадают в значительные ошибки, будь то перевод или оценка» [373 ].  

Далее этот автор, который вследствие долгого пребывания в Индии и изучения ее литературы лучше подготовлен к свидетельству, чем те, которые там никогда не были, говорит нам, что  

«жизней нескольких поколений едва ли будет достаточно, чтобы только прочесть труды, оставленные нам старой Индией по истории, этике (морали), поэзии, философии, религии, различным наукам и медицине».  

И все же Луи Жаколио в состоянии судить хотя бы только по тем немногим отрывкам, доступ к которым всегда зависел от почтительности и дружбы нескольких брахманов, с которыми ему удалось близко подружиться. Показали ли они ему все сокровища? Объяснили ли они ему все, что он хотел узнать? Мы сомневаемся в этом, иначе он не стал бы судить их религиозные церемонии так поспешно, как он это делал в некоторых случаях, руководствуясь только косвенными данными.  

Все же, никакой путешественник не показал себя более честным в целом или более беспристрастным к Индии, чем Жаколио. Если он суров по отношению ее нынешнего упадка, то еще более суров он к тем, кто вызвал этот упадок – к касте священнослужителей последних нескольких веков, и его упреки пропорциональны его высокой оценке ее прошлого величия. Он показывает источники, откуда исходили откровения всех древних религий, включая и инспирированные «Книги Моисея», и указывает прямо на Индию, как на колыбель человечества, родительницу всех других наций, рассадник всех утерянных искусств и наук древности, которые для самой старой Индии были уже утеряны в киммерийском мраке архаических веков.  

«Изучать Индию», – говорит он, – «значит идти назад по следам человечества к его истокам».  

«Точно так же, как современное общество толчет античность на каждом шагу», – добавляет он, – «как наши поэты подражали Гомеру и Виргилию, Софоклу и Еврипиду, Плавту и Теренцию; как наши философы черпали вдохновение от Сократа, Пифагора, Платона и Аристотеля; как наши историки брали за образец Тита Ливия, Саллюстия или Тацита, а наши врачи изучают Гиппократа и как наши кодексы отражают Юстиниана, – точно также сама античность изучала, копировала и подражала другой античности. Что может быть проще и логичнее? Разве народы не предшествуют и не являются преемниками один другому? Разве познания, с трудом приобретенные одним народом, ограничивают себя только одним народом и его территорией и умирают вместе с породившим их поколением? Может ли быть абсурдом утверждение, что Индия, такая какою была 6000 лет тому назад, блестящая, цивилизованная, переполненная населением, наложила свой отпечаток на Египет, Персию, Иудею, Грецию и Рим – отпечаток настолько же неизгладимый, настолько же глубокий, как последние наложили на нас?  

Пора выбросить из головы такие предрассудки, в которых нам представляется, что у древних почти стихийно возникали разработанные идеи, философические, религиозные, моральные, наиболее возвышенные – предрассудки, в которых все в области науки, искусств и литературы приписывается интуиции каких-то нескольких великих людей, а в области религии – откровению» [373 ].  

Мы верим, что недалек тот день, когда возражатели этому прекрасному и эрудированному писателю будут приведены к молчанию силою неопровержимых доказательств. А когда факты подтвердят его теории и утверждения, что тогда обнаружит мир? Что именно Индии, стране менее исследованной и менее познанной, чем другие страны, все другие великие нации мира обязаны своими языками, искусствами, законодательствами и цивилизацией. Ее прогресс, задержанный на несколько веков до нашей эры, – ибо, как говорит этот писатель, в эпоху великого Македонского завоевателя «Индия уже прошла период своего блеска», – был окончательно остановлен в последующие века. Но свидетельство о ее прошлой славе хранится в ее литературе. Какой народ во всем мире еще может похвастать такой литературой? Если бы санскрит не был так труден, его бы теперь изучали гораздо больше. До сих пор массовому читателю приходится, по части информации, полагаться на нескольких ученых, которым, несмотря на свою великую ученость и добросовестность, не под силу перевести и прокомментировать больше, как только несколько книг из почти бесчисленного количества, которые, несмотря на вандализм миссионеров, все еще остались, чтобы заполнять свое место в великой санскритской литературе. И даже чтобы сделать то, что уже сделано, требовался пожизненный труд европейца. Поэтому люди судят слишком поспешно и часто впадают в весьма смешные ошибки.  

Совсем недавно некий преподобный Данлоп Мур из Нью-Брайтона, Пенсильвания, решившись показать одним ударом и свой ум и свою набожность, произвел атаку на утверждение одного теософа, высказанное в речи на церемонии кремации барона де Палма, а именно, что кодекс Ману существовал за тысячелетия до Моисея.  

«Все известные ориенталисты», – говорит он, – «теперь пришли к соглашению, что „Законы Ману“ были написаны в различное время. Самая древняя часть этого собрания законов, вероятно, относится к шестому веку дохристианской эры».  

Что бы ни думали другие ориенталисты, столкнувшиеся с этим пенсильванским пандитом, сэр Уильямс Джонс другого мнения об этом.  

«Ясно», – говорит он, – «что „Законы Ману“, в таком виде, как они дошли до нас, содержащие только 680 шлок, не могут быть трудом, приписываемым Соумати, каковой труд описан под заголовком „Бриддха Манава“, или „Древний кодекс Ману“, который пока еще не был целиком восстановлен, хотя многие параграфы этой книги сохранены в традициях и часто цитируются комментаторами».  

«Мы читаем в предисловии к трактату о законодательстве Нарады», – говорит Жаколио, – «написанном одним из его адептов, носителем брахманской власти: „Ману, написав законы Брахмы в 100000 шлоках или двустиший, которые образовали 24 книги и 1000 глав, передал этот труд Нараде, мудрецу из мудрецов, который сократил его для применения человечеством до 12000 стихов, которые он передал сыну Бригху, по имени Соумати, который ради большего удобства человека, сократил их до 4000“».  

Вот вам мнение сэра Уильяма Джонса, который в 1794 г. подтвердил, что фрагменты, находящиеся во владении европейцев, не могут быть «Древним кодексом Ману», и вот мнение Луи Жаколио, который в 1868 г. после консультации со всеми авторитетами, добавивши результат своих собственных долгих и терпеливых исследований, пишет следующее:  

«Ману систематизировал индийские законы более чем за 3000 лет до христианской эры; они были скопированы всем античным миром, в особенности Римом, который единственный оставил нам писанные законы – «Кодекс Юстиниана», принятый в качестве основы всеми современными законодательствами» [373 ].  

В другом томе, озаглавленном «Христос и Кришна», по поводу научной подборки набожного, хотя и очень ученого католического оппонента М. Текстора де Рависи, который стремится доказать, что орфография имени Кришна не соответствует санскритскому правописанию – и терпит поражение – Жаколио замечает:  

«Мы знаем, что законодатель Ману теряется во тьме веков доисторического периода Индии, и что ни один индовед не осмеливался отказать ему в титуле наиболее древнего законодателя в мире» (стр. 350).  

Но Жаколио не слышал о преподобном Данлопе Муре. Вот почему, вероятно, он и несколько других исследователей Индии собирают доказательства, что многие ведические тексты, так же как и тексты Ману , присланные в Европу Азиатским обществом Калькутты, совсем не являются подлинными текстами, но большею частью обязаны своим происхождением коварным пробным усилиям неких иезуитских миссионеров, задавшихся целью ввести в заблуждение науку с помощью апокрифических трудов, рассчитывая заодно набросить на историю древней Индии облако неопределенности и мрака, а на современных брахманов и пандитов – подозрение о том, что они систематически вносят свои вставки.  

«Эти факты», – добавляет он, – «которые в Индии настолько хорошо установлены, что им уже больше не уделяют внимания, должны быть доведены до сведения Европы » [374 , с. 347].  

Кроме того, кодекс Ману, про который европейским ориенталистам известно, что комментарии к нему написал Бригхоу, даже не образует части «Древнего кодекса Ману», называемого «Бридхаманава». Хотя только малые отрывки его были обнаружены нашими учеными, он все же существует в целом виде в некоторых храмах; и Жаколио доказывает, что тексты, присланные в Европу, совсем не сходятся с теми самыми текстами, которые обнаружены в пагодах Южной Индии. Мы также можем процитировать по этому поводу сэра Уильяма Джонса, который, жалуясь на Каллоука, говорит, что последний, кажется, в своих комментариях никогда не учитывал, что «Законы Ману ограничиваются первыми тремя веками ».  

По вычислениям, мы теперь находимся в веке калиюга, в четвертом, считая от сатья– или критаюги, первого века, к которому индийская традиция относит «Законы Ману», и подлинность этого сэр Уильям Джонс безоговорочно принимает. Признавая все, что может быть сказано по поводу громадных преувеличений индийской хронологии, что, кстати сказать, гораздо лучше совпадает с современной геологией и антропологией, чем 6000 лет карикатурной хронологии европейского Священного Писания – все же прошло около 4500 лет с тех пор, как четвертый мировой век, калиюга, начался; здесь перед нами доказательство, что один из величайших ориенталистов, какие когда-либо существовали – и, вдобавок, христианин, а не теософ – верит, что Ману на много тысяч лет старше, чем Моисей. Ясно, что теперь должно произойти одно из двух: или индийская история должна быть передана по газете «Пресвитерианский стяг», или же пишущие для этой газеты должны изучить историю Индии до того, как снова критиковать теософов.  

Но кроме этих частных мнений преподобных джентльменов, взгляды которых нас очень мало интересуют, мы обнаруживаем даже в «Новой американской энциклопедии» определенную тенденцию оспаривать древность и значение индийской литературы. «Законы Ману», по словам одного из ее авторов, – «ведут свое происхождение не раньше третьего века до Р. X.» Этот термин очень эластичен. Если под «Законами Ману» пишущий подразумевает сокращение этих законов, подобранных и сгруппированных позднейшими брахманами, чтобы они служили для поддержания их авторитета в их честолюбивых замыслах, создавая себе господствующее положение, то, в таком случае, они могут быть правы, хотя мы в состоянии оспаривать даже это. Во всяком случае, столь же неправильно выдавать это сокращение за подлинные старинные законы, собранные в кодексе Ману, сколь неправильно будет утверждать, что еврейская Библия ведет свое происхождение не раньше третьего века до Р. X., так как у нас нет ни одной еврейской рукописи старше этой даты, или что поэмы Гомеровской «Илиады» не были ни известны, ни написаны до того, как была найдена первая подлинная их рукопись. В распоряжении европейских ученых нет ни одной санскритской рукописи намного старше четвертого или пятого века, однако этот факт ничуть не мешает им приписывать Ведам древность происхождения от четырех до пяти тысяч лет. Сильнейшие, как только можно, аргументы говорят в пользу утверждения о великой древности книг Ману, и, не давая себе труда цитировать мнения различных ученых – мнений, из которых даже два не совпадают – мы выдвинем наши собственные аргументы, по крайней мере, в отношении этого весьма необоснованного утверждения энциклопедии.  

Если поступать как Жаколио, с текстом в руках доказывающий, что «Кодекс Юстиниана» скопирован с «Законов Ману», то прежде всего нам нужно установить давность первого, не в виде написанного уже завершенного кодекса, но его происхождение. Мы думаем, что ответ не труден.  

Согласно Варро, Рим был построен в 3961 г. юлианского периода (754 г. до Р. X.). Римское право, как зафиксированное по приказу Юстиниана и известное под названием Corpus Juris Civilis, как известно, не было кодексом, но представляло смесь обычного права за многие сотни лет. Хотя ничего в действительности не известно о его первоначальных сферах компетенции, главным источником, из которого jus scriptum, или писанный закон, возник, был jus non scriptum, или обычное право. И вот, именно, мы собираемся обосновывать наши аргументы на этом обычном праве . Законы «Двенадцати скрижалей», кроме того, были составлены около 300 г. до нашей эры и даже это, поскольку касается гражданского права, было взято из еще более ранних источников. Поэтому, если обнаруживается, что эти более ранние источники так хорошо совпадают с «Законами Ману», про которые брахманы заявляют, что они были собраны в кодекс в критаюге, на целый век предшествовавшей нынешней калиюге, то мы должны думать, что этот источник «Двенадцати скрижалей», как законов обычного права и традиций, должен быть на несколько сотен лет старше тех, кто его копировал. Уже это одно отодвигает нас назад более чем на 1000 лет до Р. X.  

«Манавадхармашастра», представляющая индийскую систему космогонии, признается второй по древности происхождения последней, пятнадцатому веку до Р. X. А теперь, что представляет этимология заголовка «Манавадхармашастра»? Он составлен из «Ману»; «дхарма», что означает «установление»; и «шастра», что означает «веление» или «закон». Как же тогда «Законы Ману» ведут свое происхождение только от третьего века дохристианской эры?  

Индийский кодекс никогда не претендовал на то, что он является божественным откровением. Различие, какое сами брахманы делают между Ведами и всеми другими священными книгами, какова бы ни была их древность, является этому доказательством. В то время, как каждая секта считает Веды непосредственно словом Божиим – шрути (откровение), – кодекс Ману обозначается ими просто смрити – собрание устных традиций. Все же эти традиции или «воспоминания» занимают место среди самых древних, так же как среди самых почитаемых на земле. Но, возможно, сильнейший аргумент в пользу его древности и общего почитания, какое ему оказывается, заключается в следующем факте. В какой-то отдаленный период брахманы, несомненно, переделали эти традиции и законы, привели их в тот вид, в каком они теперь находятся в кодексе Ману с тем, чтобы они отвечали их честолюбивым замыслам. Поэтому они, должно быть, проделали это в то время, когда сжигание вдов (сутти) не практиковалось и не имелось в намерениях, что было приблизительно 2500 лет. Кроме как в Ведах, нигде в кодексе Ману этот зверский закон не упоминается! Кто, если он только совершенно не знаком с историей Индии, не знает, что эта страна однажды была накануне религиозного восстания, вызванного запрещением английского правительства? Брахманы выставили в оправдание сутти стих из «Ригведы», в котором приказывалось совершать сутти. Но недавно было доказано, что этот стих был фальсифицирован. Если бы брахманы были единственными авторами «Законов Ману», или, если бы они кодифицировали его целиком, вместо того, чтобы просто пополнять его вставками, соответствующими их целям, не ранее времени Александра, как возможно, чтобы они пренебрегли этим наиболее важным пунктом и поставили в опасное положение его авторитет? Один только этот факт доказывает, что «Законы Ману» должна считаться одною из их самых древних книг.