А. Осборн. РАМАНА МАХАРШИ И ПУТЬ САМОПОЗНАНИЯ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Вскоре после того как в 1900 году мать Шри Бхагавана вернулась, потерпев неудачу в попытке снова завоевать сына, она потеряла своего старшего. Двумя годами позднее младший сын, Нагасундарам, еще только семнадцатилетним парнем, в первый раз отправился в Тируваннамалай посмотреть на родного брата, Свами. Он был охвачен таким чувством, что обнял брата и громко зарыдал; Шри Бхагаван сидел молча, не двигаясь. Мать пришла однажды на короткое время, возвращаясь из паломничества в Бенарес. В 1914 году она отправилась в паломничество к святыне Венкатараманасвами в Тирупати и вновь остановилась в Тируваннамалае на обратном пути. Тогда она заболела и несколько недель жестоко страдала от недомогания с признаками тифа. Шри Бхагаван заботился о ней с большой внимательностью. Стихи, сочиненные в течение ее болезни, – единственный известный пример, когда Махарши молился, чтобы повлиять на ход событий.

О Господь! Гора моего убежища,
Наилучшее лекарство от повторяющихся рождений,
Только Ты можешь излечить болезнь моей матери.

О Господь, убивающий смерть!
Прояви лотосы Твоих стоп
В лотосе Сердца той, которая родила меня,
Чтобы я нашел прибежище у лотосов Твоих стоп,
И защити ее от смерти.
Что такое смерть, если разобраться?

Аруначала, Ты – сияющий огонь Знания!
Укрой мою мать Твоим Светом
И сделай ее единой с Тобой.
Где тогда необходимость кремации?

Аруначала, Рассеиватель иллюзии!
Почему Ты медлишь рассеять бред моей матери?
Есть ли иной, кроме Тебя, наблюдать подобно Матери
За тем, кто ищет убежище в Тебе,
И спасать от тирании кармы?

Под предлогом спасения матери от лихорадки здесь на самом деле была молитва о спасении ее от еще более обширной лихорадки иллюзии и взятии снова в Единство с Атманом Освобождением от бреда жизни.

Нет нужды говорить, что Алагамма выздоровела. Она вернулась в Манамадурай, но после этой мольбы Шри Бхагавана обстоятельства благоприятствовали ее переходу от мирской жизни к жизни в Ашраме. Семейный дом в Тиручули был продан, чтобы отдать долги и произвести необходимые расходы. Брат ее мужа, Неллиаппияр, умер, тоже оставив свою семью совсем не в легких обстоятельствах. В 1915 году умирает жена самого младшего сына, Нагасундарама, оставляя малыша, которого усыновила тетка Аламелу, теперь уже вышедшая замуж. Алагамма почувствовала, что в старости нет у нее другого места, как быть рядом со своим сыном, Свами. В начале 1916 года она отправилась в Тируваннамалай.

Сначала она живет несколько дней у Эчаммы. Кто-то из почитателей возражал против ее пребывания со Шри Бхагаваном, опасаясь, что в молчаливом протесте он может покинуть свое нынешнее жилище, как в 1896 году оставил дом. Однако большая разница состояла в том, что сейчас именно мать отреклась от дома, а не он, которого задерживали там. Величие Шри Бхагавана было столь внушающим благоговение, что, несмотря на его милосердие, когда возникал вопрос, близкий к выяснению собственного пожелания Махарши, никто не осмеливался спросить его прямо. Даже если бы это и случилось, он мог сидеть неподвижно, не отвечая, так как не имел никаких желаний. Просьба о выздоровлении матери, выраженная в его стихах, есть нечто совершенно исключительное.

Вскоре после того как мать пришла, чтобы остаться с ним, Шри Бхагаван переселился из Вирупакши в Скандашрам, чуть выше по Горе и прямо над Вирупакшей. Это значительно более вместительная пещера, построенная специально для него. Наткнувшись на влажный участок скалы, Шри Бхагаван правильно предположил, что здесь должен быть скрытый поток. После земляных работ и взрыва на свободу вырвалась не пересыхающая летом струя воды, достаточная для всех нужд Ашрама и даже для небольшого сада, разбитого перед пещерой. Мать стала готовить пищу, и так началась новая эпоха в жизни Ашрама.

Желая привести в Ашрам и своего младшего сына, Алагамма послала одного почитателя вызвать его сюда. Сын отказался от своей работы в Тирувенгаду и переехал жить в Тируваннамалай. Сначала он оставался в городе, питаясь в доме того или иного друга и ежедневно посещая Ашрам. Вскоре он принял обет отречения и надел мантию цвета охры под именем Ниранджнянананда Свами, хотя более часто его звали фамильярно "Чиннасвами", "маленький Свами", как брата Свами. Какое-то время он еще ежедневно шел в город просить еду, но потом преданным показалось неуместным, что собственный брат Свами должен ходить и побираться, когда в Ашраме для всех была пища, и его убедили поселиться там.

И произошло то, что Бхагаван почти возвратился к семейной жизни, а семья расширилась, обнимая всех его почитателей; и действительно, он иногда говорил о них как о своей семье. Кажущаяся неуместность "семейственности" сначала отпугивала обоих – мать и брата – от совместной жизни с ним. Сешадрисвами однажды упомянул об этом в своей шутливой манере. Некий посетитель остановился увидеть его, а потом захотел подняться вверх по Горе, чтобы лицезреть Раманасвами. "Да, – сказал ему Сешадри, – идите и увидите. Там есть домохозяин. Вас угостят пирожными там".

"Соль" остроты Сешадрисвами заключается в том, что положение домохозяина обычно считают более низким, чем садху, ибо последний может посвятить себя полностью духовному поиску, тогда как семьянин имеет мирские заботы и занимается ими. Сам акт отрешения от дома и собственности считается большим шагом вперед. Поэтому многие из почитателей спрашивали Шри Бхагавана, не следует ли им принять отречение. Шри Бхагаван всегда отговаривал делать это. В случае, представленном ниже, он разъяснил, что отречение есть не изъятие, а расширение любви.

Почитатель: Я склонен бросить работу и оставаться всегда со Шри Бхагаваном.

Бхагаван: Бхагаван всегда с вами, в вас. Я в вас и есть Бхагаван. Это вам и следует осознать.

П: Но я чувствую побуждение оставить все привязанности и отречься от мира как санньясин.

Б: Отречение не означает внешнее снятие одежд и т.п. или оставление дома. Истинное отречение состоит в отречении от желаний, страстей и привязанностей.

П: Но однонаправленная преданность Богу невозможна, пока человек не оставит мир.

Б: Нет. Тот, кто воистину отрекся, на самом деле погружается в мир и расширяет свою любовь, чтобы обнять его целиком. Позиция почитателя более точно выражается всеобщей любовью, чем уходом из дома ради облачения в одежду цвета охры.

П: Но дома узы привязанности слишком сильны.

Б: Тот, кто отрекся еще недостаточно зрелым, создает себе лишь дополнительные оковы.

П: Разве отречение это не величайшее средство разрушения привязанностей?

Б: Оно может быть таким для тех, чей ум уже свободен от путаницы. Но вы не уловили глубинную сущность отречения: великие души, которые оставили жизнь в миру, сделали это не из отвращения к семейной жизни, но из-за своей великодушной и всеобъемлющей любви ко всему человечеству и всем живым существам.

П: Семейные связи должны уйти лишь через какое-то время. Так почему мне не следует проявить инициативу и разорвать их сейчас, чтобы моя любовь могла быть одинаковой ко всем?

Б: Когда вы действительно ощутите эту равную любовь ко всем, когда ваше сердце так расширится, что обнимет мироздание в целом, то вы, конечно, не почувствуете, что оставляете то или это; вы просто выпадете из мирской жизни, как созревший плод падает с дерева. Вы почувствуете весь мир вашим домом.

Нет ничего удивительного в том, что такие вопросы ставились часто и что для многих ответы были полной неожиданностью, потому что позиция Шри Бхагавана противоречила традиционно принятой точке зрения. Хотя духовные пути, передаваемые потомству из поколения в поколение, никогда не менялись, Учители приспосабливали методы обучения, ведущие к постижению Истины, так, чтобы соответствовать измененным условиям века. В современном мире для многих отречение или даже полное соблюдение ортодоксальности⁴¹ невозможны. Почитатели – бизнесмены, служащие, врачи, юристы, инженеры – так или иначе связаны с жизнью и нравами современного города, но, однако, ищут Освобождения.

Наиболее часто Шри Бхагаван разъяснял, что истинное отречение находится в уме. Оно не достигается отречением от материального и не задерживается отсутствием его.

"Зачем вы думаете, что вы семьянин? Подобные же мысли, что вы – санньясин, отрекшийся, будут преследовать вас, даже если вы покинете мир как санньясин. Останетесь ли вы в миру или же отречетесь от него и уйдете в лес, ум будет преследовать вас. Источником мысли служит эго. Оно творит тело и мир и заставляет вас думать, что вы – домохозяин. Если же вы отречетесь от мира, то это лишь заменит мысль о домохозяине на мысль о санньясине, а окружение дома на лес, но внутренние препятствия всегда с вами. Они даже сильно возрастут в новой обстановке. Изменение среды вам не поможет. Ум – это единственное препятствие, и он должен быть превзойден – дома ли, в лесу ли. Если вы можете сделать это в лесу, то почему не дома? Следовательно, зачем менять окружение? Ваши усилия могут предприниматься даже сейчас, при любом окружении".

Он также объяснял, что препятствием для садханы служит не работа как таковая, а позиция ума, с которой она выполняется, и что возможно продолжать обычную деятельность, но только без привязанности. "Препятствием служит самое ощущение того, что "я работаю", – говорит он в "Евангелии Махарши". – Спросите себя: "Кто работает?", вспомните, кто вы на самом деле. Тогда работа не будет связывать вас. Она будет выполняться автоматически". В своем дневнике "День за днем с Бхагаваном" Дэвараджа Мудальяр записал более подробное разъяснение.

"Вполне возможно совершать все жизненные дела без привязанности и считать только Атман реальным. Ошибочно предполагать, что если человек установлен в Атмане, то его обязанности в жизни не будут выполняться правильно. Это похоже на состояние актера. Он загримирован, одет в костюм и действует на сцене, переживая исполняемую им роль; но доподлинно знает, что в действительной жизни является не той личностью, а чем-то еще. Точно так же, почему сознание тела или ощущение того, что "я тело", беспокоит вас, если вы определенно знаете, что вы не тело, но Я? Ничто из выполняемого телом не должно выводить вас из пребывания в Себе. Такое пребывание помешает правильному и эффективному исполнению каких-либо обязанностей тела не больше, чем сознавание актером своего истинного положения препятствует исполнению им роли на сцене".

Как медитация или "вспоминание" (это можно называть по-разному) не ухудшает качество сделанной работы, точно так же и процесс работы не вредит медитации. Шри Бхагаван четко разъяснил это в разговоре с Полем Брантоном.

Бхагаван: Отрекаться от деятельной жизни не надо. Если вы медитируете⁴² час или два ежедневно, то сможете справиться со всеми своими обязанностями. При правильной медитации вызванное ею течение ума будет продолжаться и во время вашей работы. Здесь как бы два пути выражения одной идеи; та же линия, которую вы принимаете в медитации, будет выражена и в вашей деятельности.

Поль Брантон: И каков будет результат?

Б: Если вы будете продолжать, то обнаружите, что ваше отношение к людям, событиям и объектам постепенно изменяется. Ваши действия будут стремиться самопроизвольно следовать вашим медитациям.

Человеку следует отказаться от личного эгоизма, который привязывает его к этому миру. Отбрасывание ложного "я" есть истинное отречение.

ПБ: Возможно ли стать неэгоистичным, ведя активную мирскую жизнь?

Б: Между работой и мудростью противоречия нет.

ПБ: Вы подразумеваете, что можно продолжать все прежние активности, профессиональные например, и в то же время получить Просветление?

Б: Почему же нет? Однако в таком случае человек не станет думать, что это прежняя личность выполняет работу, ибо его сознание будет постепенно изменяться, перемещаться, пока не войдет в ТО, которое лежит за пределами маленького "я".

Многих сначала ставило в тупик предписание действовать с чувством отрешенности и беспокоило, можно ли в действительности продуктивно работать таким способом. Но они имели перед собой пример самого Шри Бхагавана, поскольку все, что он делал, было до педантичности тщательным, будь то правка корректуры или переплетение книги, приготовление пищи или вырубка и полировка ложки из скорлупы кокосового ореха. И, фактически, даже перед тем, как иллюзия Я-есть-делатель рассеяна, отчужденное отношение к работе не вредит, а увеличивает ее продуктивность, пока оно сочетается с добросовестностью, так как подобная позиция предполагает не безразличие к качеству выполнения работы, а только невмешательство эго в нее; именно вмешательство эго вызывает и разногласия, и неэффективность. Если бы все люди делали свои дела просто потому, что это их работа, без тщеславия или эгоизма, то эксплуатация бы исчезла, усилие было бы правильно направлено, координация заменила бы соперничество и большинство проблем мира было бы решено. То, что продуктивность работы не страдает, очевидно, если вспомнить о периодах слепой веры в каждой религии, оставивших образцы наиболее совершенного искусства – в готическом ли соборе или в мечети, индусской скульптуре или даосской живописи – созданных художниками, которые считали себя только инструментами и предпочли остаться безымянными. Можно брать примеры из других профессий также. Врач лечит более эффективно, когда он не взволнован чем-либо, и, в самом деле, поэтому часто предпочитает не лечить самому членов своей собственной семьи. Финансист действует более невозмутимо и результативно там, где его собственные интересы не поставлены на карту. Даже в играх фортуна благосклонна к тому, кто незаинтересован.

Предписание продолжать семейную жизнь встречало возражение, что Шри Бхагаван сам оставил свой дом. На это он обычно кратко отвечал, что каждый человек действует согласно своей прарабдхе (судьбе). Однако здесь уже возникает вопрос о том, что полная внешняя нормальность и участие в ежедневном распорядке жизни, которым Шри Бхагаван служил таким совершенным примером в последние годы и которые он предписывал своим последователям, были для него самого невозможны сразу после Пробуждения, случившегося в доме дяди в Мадурае. Ответ таков, что ставшее возможным для Шри Бхагавана он, своей Милостью, делает осуществимым и для тех, кто следует ему.

Вернемся к матери: в Ашраме она получила суровую тренировку. Шри Бхагаван довольно часто игнорировал ее, не отвечая на вопросы, хотя замечал остальных. Если мать жаловалась, то он говорил: "Все женщины – мои матери, а не только вы". Тут вспоминается высказывание Христа, когда ему сказали, что его мать и братья стоят у края толпы, ожидая разговора с ним: "Кто бы ни исполнял Волю моего Отца, Который на небесах, – мой брат и сестра и мать"⁴³. Сначала мать Шри Бхагавана часто плакала от досады, но постепенно понимание развилось в ней. Ощущение превосходства от того, что она – мать Свами, ушло, чувство эго ослабело, и Алагамма посвятила себя службе преданным.

Даже сейчас он все еще высмеивал ее правоверную брахманскую щепетильность. Если ее сари случайно касалось небрахмана, Махарши восклицал с притворным испугом: "Смотрите! Чистота ушла! Религия ушла!" Пища в Ашраме была строго вегетарианской, но Алагамма, подобно нескольким очень набожным брахманам, шла еще дальше и считала некоторые овощи тоже не-саттвичными (нечистыми), и Шри Бхагаван обычно насмешливо говорил: "Обратите внимание на эту луковицу! Это огромное препятствие к мокше (Освобождению)!"

Здесь следует сказать, что Шри Бхагаван вообще не осуждал ортодоксальность. В данном случае у матери была чрезмерная привязанность к формам ортодоксальности, и на это он нападал. В целом он подчеркивал важность саттвической (чистой) пищи. Он вообще редко давал какие-либо предписания, касающиеся внешней деятельности; его обычный метод состоял в том, чтобы посеять духовное семя в сердце и оставить, дабы оно по мере роста формировало внешнюю жизнь. Предписания приходили изнутри. Один почитатель с Запада к моменту прибытия был отчаянным любителем мясного, считавшим мясо подлинной сущностью пищи, также как и самой вкусной ее частью, и хотя по этому вопросу не было сказано ни слова, пришло время, когда он почувствовал отвращение к самой идее поедания мяса.

Следует разъяснить для читателей неиндийцев, что практика вегетарианства вытекает не только из нежелания отнимать жизнь или есть мясо, хотя это одна из ее причин. Она проводится также и потому, что не-саттвическая пища (которая включает некоторые сорта овощей, так же как и мясо) имеет тенденцию увеличивать животные страсти и препятствовать духовному усилию.

Были также и другие способы, которые заставили мать осознать, что он, родившийся ее сыном, – Божественное воплощение. Однажды, когда Алагамма сидела перед Махарши, он исчез, и вместо сына мать увидела лингам (столб) чистого света. Представляя себе, что сын сбросил свою человеческую форму, она залилась слезами, но вскоре лингам пропал и Махарши появился снова, как и раньше. В другом случае мать увидела сына, увешанного гирляндами цветов и окруженного змеями, как Шива в традиционных образах. Она закричала ему: "Прогони их! Я боюсь!"

После этого мать умоляла его отныне появляться ей только в своей человеческой форме. Цель этих видений была достигнута: Алагамма осознала, что форма, которую она знала и любила как своего сына, была столь же иллюзорной, как и любая другая, которую он мог принять на себя.

В 1920 году здоровье матери начало ухудшаться. Она должна была уменьшить работу по обслуживанию Ашрама и больше отдыхать. В течение ее болезни Шри Бхагаван постоянно ухаживал за матерью, часто просиживая с ней ночь. В безмолвном присутствии сына и медитации ее разум достиг зрелости.

Конец наступил в 1922 году, во время празднества Бахаула Навами⁴⁴, которое тогда пришлось на 19 мая. Шри Бхагаван и еще несколько человек весь день прислуживали больной, не принимая пищи. Когда солнце зашло, приготовили еду, и Шри Бхагаван попросил остальных идти и есть, но сам остался. Вечером группа почитателей сидела рядом с матерью, распевая Веды, в то время как другие повторяли имя Рамы. Она лежала там более двух часов, ее грудь тяжело вздымалась, дыхание перешло в шумные хрипы, и все это время Шри Бхагаван сидел возле матери, положив свою правую руку ей на сердце, а левую – на голову. Сейчас уже не было вопроса продления жизни, нужно было только так успокоить ум, чтобы смерть могла стать махасамадхи, погружением в Себя, в Атман.

В восемь часов вечера мать была окончательно освобождена от тела. Шри Бхагаван сразу поднялся, совсем веселый. "Сейчас мы можем поесть, – сказал он. – Идите, загрязнения нет".

В этих словах был глубокий смысл. Смерть индуса вызывает ритуальное загрязнение, требующее очистительного обряда, но это была не смерть, а обратное погружение, не развоплощенная душа, но совершенный Союз с Атманом. И поэтому не было нужды в очистительной церемонии. Несколькими днями позднее Шри Бхагаван подтвердил это.

Когда кто-то упомянул о смерти матери, Махарши кратко поправил говорившего: "Она не умерла, она поглотилась".

Описывая потом процесс поглощения, Шри Бхагаван сказал: "Внутренние склонности ума и тонкая память прошлых переживаний, ведущие к будущим возможностям, стали очень активными. Сцена за сценой прокручивались перед ней в тонком сознании, внешние чувства уже ушли. Душа прошла через серию переживаний, избежав, таким образом, необходимости перерождения и сделав возможным Союз с Духом. С души были сняты, наконец, тонкие оболочки, прежде чем она достигла окончательного места назначения, высочайшего мира Освобождения, из которого нет возвращения в неведение".

Мощной была поддержка, оказанная Шри Бхагаваном, а глубокая святость Алагаммы, ее предшествующее отречение от гордыни и привязанности позволили ей воспользоваться этой помощью. Махарши говорил позже: "Да, в ее случае – успех; до этого я делал то же для Паланисвами, когда приближался его конец, но была неудача. Он открыл глаза и умер". Махарши, однако, добавил, что в случае с Паланисвами не было полного поражения, так как хотя эго и не погрузилось в Атман, но способ его ухода показал последующее хорошее перерождение.

Когда преданные переживали тяжелые утраты, Шри Бхагаван часто напоминал им, что умирает только тело и только иллюзия Я-есть-тело создает из смерти трагедию. Теперь, по время своей собственной тяжелейшей утраты, он не выказывал никакого горя. Целую ночь он и почитатели просидели, распевая песни преданности. Это равнодушие к физической смерти своей матери – подлинный комментарий к его молитве периода ее предыдущей болезни.

Возник вопрос, как распорядиться телом. Бхагаван сам засвидетельствовал, что она погрузилась в Атман, а не осталась для перерождения к иллюзии эго; но чувствовалось некоторое сомнение в том, что тело женщины-святой следует не кремировать, а хоронить. Тогда и вспомнили, что в 1917 году этот самый пункт фигурировал в серии вопросов, которые Ганапати Шастри и его группа поставили Шри Бхагавану, и он ответил утвердительно. "Поскольку джняна (Знание) и мукти (Освобождение) не различаются в зависимости от пола, тело женщины-святой не требуется кремировать. Ее тело также служит обителью Бога".

В случае ухода матери из Ашрама, как и при ее вступлении в него, никто не осмелился спросить самого Шри Бхагавана о решении, а он не объявлял последнего. Казалось, никому не придет в голову, что ответ уже дан в его молитве 1914 года:

"Укрой мою мать Твоим Светом
И сделай ее единой с Тобой.
Где тогда необходимость кремации?"

Шри Бхагаван стоял, молча наблюдая, безучастно. Тело матери захоронили у подножия Горы, с южной стороны, между водоемом Политиртам и святыней Дакшинамурти. На церемонию прибыли родственники и друзья, масса людей пришла из города. Священный пепел, камфора, фимиам были брошены в яму вокруг тела, прежде чем могила была заполнена. Было построено каменное надгробие, и на нем установлен священный лингам, доставленный из Бенареса. Позднее на этом месте воздвигли храм, полностью законченный в 1949 году и известный как храм Матрубхутешвара, храм Бога, проявленного как Мать.

Как приход матери обозначил эпоху в жизни Ашрама, так и ее уход. Вместо задержки его развитие усилилось. Были преданные, которые чувствовали, что ее присутствие, словно шакти, или творческая энергия, стало более могущественным, чем раньше. Шри Бхагаван однажды сказал: "Куда она ушла? Она – здесь".

Ниранджнянананда Свами выбрал своим местопребыванием соломенную постройку у подножия Горы, возведенную рядом с надгробием. Шри Бхагаван остался в Скандашраме, но почти каждый день спускался по горному склону к могиле – около получаса ходьбы. Затем однажды, почти шесть месяцев спустя, ушел на прогулку и в процессе ходьбы почувствовал мощное побуждение спуститься к надгробию и остаться там. Когда он не возвратился, преданные последовали за ним туда, и таким образом был основан Шри Раманашрам. "Я переселился из Скандашрама не по своей собственной воле, – говорил он позднее, – что-то повело меня туда, и я подчинился. Это было не мое решение, а Божественной Воли".