Глава II ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ВНУШЕНИИ СЕГОДНЯ - Внушение и мы - М.Л. Липецкий

Подлинная наука ничего не отбрасывает из опыта человечества, накопленного на долгом извилистом пути, но все использует и трактует в соответствии с уже познанными законами объективного мира.

К. К. ПЛАТОНОВ

Внушение имеет психологические и физиологические проявления, которые взаимодействуют и обусловливают друг друга. Физиологически внушение проявляет себя в мозговых и телесных функциях.

Рассмотрим сначала психологическую сторону внушения. Еще в заключении авторитетной комиссии по докладу Месмера “чудодейственный животный магнетизм” был подменен словосочетанием “чудодейственное воображение”.

Действительно, без воображения не может быть внушения и вот почему,

Воображение — это построение новой мозговой информационной модели в форме образа, представления или идеи с помощью рекомбинации, хранящейся в памяти информации.

Воображение охватывает необозримый круг явлений. “Мы встречаемся с действием магнетизма или, лучше сказать, воображения и в театре, и на войне, и в народных смутах, и в многолюдных собраниях у целебной ванны (Месмера); повсюду эта сила является деятельною и ужасною; проявления ее повергают нас в изумление, между тем как ее источник остается темным и таинственным”,— писал знаменитый химик Д. И. Менделеев.

В любой деятельности человека в большей или меньшей степени участвует воображение. Воображение может быть обращено к прошлому, настоящему и будущему; оно может быть реальным, утопическим и фантастическим.

Независимо от того, реально или фантастично воображение, оно оперирует с реальными объектами или явлениями. В фантазиях реальности соединяются в произвольные неправдоподобные сочетания. Человеческое воображение создало легендарный мифологический мир языческих религий. Тут и кентавры, у которых голова и грудь человека соединились с туловищем лошади, и минотавры с головой быка и туловищем человека, и пегасы, являющие собой лошадь с крыльями птицы, и другие фантастические химеры.

Невероятные сочетания реальностей встречаются и в сказках, и в ряде произведений литературы. Так в чудо-драконе Леонардо да Винчи голова дога, глаза кошки, уши филина, нос борзой, брови льва, виски-сережки старого петуха, шея водяной черепахи. Снова реальные объекты вовлечены в чудовищно нереальные соотношения!

Критерием реальности, как известно, служит человеческий опыт.

Внушением становится далеко не всякое воображение. Только эмоционально насыщенное воображение чувственно воспринимается как реальность, а потому приобретает силу физиологического воздействия на организм, Эмоции при этом могут быть как положительными (радость, удовольствие и др.), так и отрицательными (страх, гнев и др.). Глубоко внушаемы как влюбленный, так и переживающий страх, тревогу, опасения.

Условием трансформации воображения во внушение является его эмоциональная насыщенность.

Именно эмоционально распаленное воображение я буду иметь в виду, рассказывая о внушении.

Внушение, как и воображение, опирается на запечатленный в памяти жизненный опыт. Нельзя внушить человеку, что он индеец или крокодил, если ему ничего неизвестно о них.

Интимная связь внушения с воображением следует из многих фактов повседневной жизни. И, М. Сеченов наблюдал человека, у которого появилась “гусиная кожа” при одном только воображении холода, хотя он находился в теплом помещении. Многие авторы сообщают об изменении частоты сердцебиения у людей, представляющих себе приятные или неприятные ситуации (И. Р. Тарханов, П. В. Симонов, М. Н. Валуева и др.). Я наблюдал одного актера, у которого пульс учащался на 20 ударов в минуту, когда тот представлял себе любимое занятие — купание в холодной воде.

И. А. Гончаров с таким сопереживанием воспринимал героев своих произведений, что они представлялись ему реальными людьми. “Лица не дают покоя, пристают, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров — и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что все это носится в воздухе около меня и мне только надо смотреть и вдумываться”, — писал он.

Внушением достигаются и телесные болезненные явления. Старший городской и судебный врач г. Харькова профессор Э. Ф. Беллин в 1898 году сообщил о таком наблюдении. Тупым пером он начертал на руке женщины ее имя, внушив, что пишет мушечным коллодием. Сразу же на местах, где прошлось перо, появились признаки ожога — возвышенные ярко-красные полосы с мелкими сливающимися пузырями, а через три дня на этих местах видны были мелкие кровоподтеки.

Известный советский психоневролог профессор К. И. Платонов, прикладывая к руке человека холодную монету, внушал, что она раскалена. На этом месте появлялся ожог с волдырями. Телесные повреждения, к которым иногда приводят религиозные фантазии, так же связаны с внушением.

В XII столетии в Ассизи обитал основатель католического монашеского ордена францисканцев Джованни Бернадонне. В церковный праздник страстей христовых он предавался размышлениям о мучениях Христа. В это время у него появлялись кровоточащие язвы.

Кровоточащие раны в страстную пятницу наблюдались и у других религиозных экстатиков. Так, в XIX столетии они наблюдались у бельгийской девушки Луизы Лато. Служители церкви преподносили это как чудо. К городку, в котором жила Луиза, устремлялись верующие. Случай привлек внимание Бельгийской Академии наук. Была выделена специальная комиссия. Чтобы исключить обман, одну из рук девушки накануне страстной пятницы тщательно забинтовали и опечатали. Когда в праздник сняли повязку, на руке обнаружили кровоточащую язву.

В. Лебедев сообщает, что и в наше время кровоточащие язвы появляются у фанатически верующей баварской крестьянки Терезы Нейман. К ней также стекаются потоки паломников.

Все это связано с самовнушением, с воздействием воображения на организм.

“Раз точный исторический факт, что христианские мученики не только терпеливо переносили, но и с радостью шли на мучения и умирали с хвалой тому, во имя кого они собой жертвовали, — говорил И. П. Павлов, — то перед нами яркое доказательство силы самовнушения... Если сила внушения и самовнушения такова, что даже уничтожение организма может происходить без малейшей физиологической борьбы со стороны организма, то при доказанной широкой возможности влияния коры на процессы организма, с физиологической точки зрения легко могут быть поняты произведенные путем внушения и самовнушения частичные нарушения целости организма при посредстве также теперь доказанной трофической иннервации”.

Какова же природа упомянутых явлений — воображение или самовнушение? И то и другое. Можно сказать еще и так: внушение — это чувственное воображение. Ниже мы неоднократно убедимся в справедливости сформулированного определения.

Внушение может быть привнесено извне другими лицами или идеей, охватившей массы; может оно возникнуть из собственных побуждений (самовнушение). Человек в состоянии “развить воображение до появления иллюзий и галлюцинаций... Это и есть самовнушение” (В. М. Бехтерев).

Принципиальной разницы между внушением, привнесенным извне, и самовнушением нет. Их объединяет воображение. Более того, не может быть стороннего внушения без самовнушения.

Близок к истине был Э. Куэ, когда утверждал, что нет внушения, есть только самовнушение. Внушение со стороны становится мотивом самовнушения.

Отсутствие демаркационной линии между типами внушений показывает такой случай. Как-то на лекции я сообщил, что легко внушить невозможность раскрытия пальцев, сжатых в кулак. Специальное внушение не проводилось. Но каково было удивление аудитории, когда поднялась одна девушка и заявила, что не может раскрыть кулак. Нельзя этого понять без привлечения самовнушения. Но побуждено оно было извне — сообщением, услышанным на лекции!

Часто больные, которым проводилась психотерапия, дома с лечебной целью мысленно проигрывают ситуацию внушения. Случается, некоторые “слышат” при этом голос врача-психотерапевта. Так одна из моих пациенток через семь месяцев после окончания курса психотерапии по поводу неврастении с периодическим повышением артериального давления сообщила: “Когда у меня начинает болеть голова, я сажусь, закрываю глаза и представляю себе обстановку кабинета, ваши слова и даже отчетливо слышу ваш голос. Тогда головная боль проходит”.

Здесь невозможно отделить внушение со стороны от самовнушения, как и внушение от воображения, достигающего степени иллюзии (чувственного восприятия).

Теперь, вероятно, никто не станет удивляться, что слово “внушение” утратило свой первоначальный смысл. Глагол “внушать” происходит от древнеславянского “вън уши” — вносить в уши. Мы уже знаем, что внушать можно также словом написанным, а самовнушение вообще имеет истоком внутренние побуждения.

Специалистами часто употребляется равнозначное латинское слово “суггестия” (в переводе — присоединять, прибавлять, присовокупить). И опять-таки понятийное содержание слова шире изначального. Но слова привились, стали терминами, так им и существовать.

Вводимая информация воспринимается не пассивно, она перерабатывается с учетом запечатленного в мозгу жизненного опыта. Внушение осуществляется через репродукцию этого опыта, оно преломляется через призму собственной индивидуальности. Подвергаемый внушению субъект всегда выступает в роли соавтора внушения, так как обогащает вводимую информацию своим собственным воображением. Да, действительно, “слово принадлежит наполовину тому, кто говорит, и наполовину тому, кто слушает” (М. Монтень).

Соавторство содействует внушению. Содержание, яркость и чувственная реальность воображения зависят не только от содержания вводимой информации, ее эмоциональной окрашенности, но и от степени эмоциональности, жизненного опыта, культуры, потребностей и физического состояния человека, подвергаемого внушению.

Нескольким людям внушается, что они находятся в саду. При этом одни видят спелые яблоки на деревьях, другие — деревья в цвету, третьи — еще слышат пение птиц.

Наблюдая за поведением человека, находящегося во власти внушения, естественно задаться вопросом, не играет ли он заданную роль в угоду оператору? К такому вопросу многократно возвращались исследователи,

В конце прошлого столетия его задавал себе и известный психиатр Крафт-Эбинг. Взрослым людям он внушал, что им 5 или 7 лет. Соответственно изменялось их поведение: они шалили, проказничали, лепетали. Не выступают ли исследуемые лица как актеры?

Крафт-Эбинг сопоставил почерк и особенности письма в экспериментально репродуцированном возрасте с сохранившимися образцами, выполненными в реальном возрасте. Они оказались идентичными. Автор счел это достаточным основанием, чтобы заключить: дело не в игре, а в воспроизведении ранних возрастных навыков.

К такому же выводу пришли и многие советские ученые (К. И. Платонов, А. О. Долин и др.).

А. О. Долин установил, что во внушенной возрастной регрессии не только письмо, но также рисунки и лепка аналогичны сохранным образцам. Воспроизводилось даже патологическое состояние, пережитое в раннем возрасте.

Внушая взрослому человеку, что ему всего два дня от роду, болгарский ученый Г. Лозанов наблюдал характерное для таких малышей сужение глазных щелей и рассогласование движений правого и левого глаза. Когда правый глаз смотрел вверх, левый смотрел вниз.

Подобные примеры есть в практике каждого специалиста. Я внушил двум женщинам, что, когда они проснутся, им будет по 5 лет (постгипнотическое внушение). Тотчас после пробуждения они преображались: глаза блестели, поведение озорное, детская речь. Обе испытуемые по просьбе охотно рассказывали стихотворения, которые знали во внушенном возрасте. Затем внушением выводились из этого состояния. Любопытно, что до начала исследования и после его Скончания они не могли припомнить ни одного стихотворения, которое знали в 5 лет.

Однажды, когда одной из этих больных было внушено, что ей 12 лет, у нее появился сильнейший озноб. На вопрос, что с ней, ответила: “Приступ малярии”. Измерили температуру — оказалась 38,3°. После внушения действительного возраста озноб прекратился, температура стала нормальной. Выяснилось: в 12 лет больная перенесла малярию, ее проявления хранились в архивах памяти.

Все, казалось бы, подтверждает представления Крафт-Эбинга: при внушенной возрастной регрессии дело не в игре, а в репродукции запечатленного в памяти того, что связано с этим возрастом.

Однако не будем спешить с выводами.

Поговорим о сценической игре. Какова ее природа? Сценическая игра — это перевоплощение в изображаемый персонаж через эмоционально насыщенное воображение, опирающееся на извлечение из памяти и интерпретацию имеющихся о нем сведений.

Сценическая игра, следовательно, требует ярких эмоций и репродукции знаний. Без этого перевоплощение актера невозможно. Но ведь и внушение требует того же самого! Вот почему мы говорим, что противоречий между внушением и сценической игрой нет, но только в том случае, если считать, что не игра присутствует во внушении, а внушение — в игре. При этом игру не надо принимать как нечто выполняемое, по выражению детей, “понарошке”.

Ведь при внушенной возрастной регрессии в действительности воспроизводится лихорадочное состояние, характерное для приступа малярии. Ведь внушением в самом деле устраняется боль при хирургических операциях Характерно в этом плане и воспоминание народной артистки СССР В. Пашенной, приведенное ею в ее мемуарах “Ступени творчества”, о том, что в роли Вассы Железновой в соответствующей сцене у нее начинало слабеть и сбоить сердце. “Живя в образе Вассы,— писала Вера Николаевна, — я просто перестаю существовать вне жизни моей героини, и даже учитывая мой опыт старой актрисы, мою большую технику, отдаю роли себя, свои нервы и свои силы безраздельно. Иной раз мое уже больное сердце начинает “сбоить” вместе с больным сердцем Вассы. Я всякий раз облегчаю свой костюм перед третьим актом, принимаю специальное сердечное лекарство, проверяю подушки, где настигает Вассу ее неожиданная смерть”.

И далее: “Каждый раз, когда я спрашиваю Анну про Наталью и кричу: “Путаешь! Врешь!”—у меня почему-то начинает страшно болеть левое плечо и руки всегда опускаются, как плети, на колени. Я еле могу ими шевелить. Некоторое время они так и остаются до конца какими-то чужими и не вполне слушаются меня... физическая слабость неизбежно охватывает меня и не выпускает до конца”.

Подобные состояния хорошо понимал К. С. Станиславский, когда писал: “Поставить себя на место изображаемого лица — это значит воспроизвести силой своего воображения всю совокупность условий, в которых живет, чувствует и действует сценический персонаж... Происходит нечто подобное гипнотическому внушению”.

Для осуществления внушения необходима готовность к нему — психологическая установка. Учение о психологической установке разработано грузинской психологической школой во главе с Д. Н. Узнадзе. Узнадзе пишет, что при “наличии потребности и ситуации ее удовлетворения в субъекте возникает специфическое состояние, которое можно охарактеризовать как склонность, как направленность, как готовность к совершению акта, могущего удовлетворить эту потребность...”.

Установка вообще сплошь и рядом направляет поведение человека. Она диктует характер восприятия даже вопреки противоречащей ему реальной действительности. Это убедительно демонстрируется исследованиями иллюзии Шарпантье (названа так по имени автора, впервые наблюдавшего ее).

Испытуемый с завязанными глазами получает в руки два шара одинакового веса, но разного объема (80 и 40 мм в диаметре). Большой шар находится в левой руке, меньший — в правой. Испытуемый должен сказать, в какой руке находится большой шар. Опыт повторяется 15 раз. Затем следует критический опыт, в котором испытуемый получает два шара, равных по весу и объему (каждый диаметром 40 мм). Под воздействием сформировавшейся установки шары равного объема воспринимаются как неравные.

Во внушении психологическая установка сближается с понятием веры. Бернгейм считал, что внушенный сон — результат веры человека во внушение. В. М. Бехтерев в вере усматривал необходимую подготовку настроения.

Субъективно психологическая установка может проявляться в эмоции ожидания (ожидание избавления от недуга с помощью внушения, ожидание погружения во внушаемое состояние и т. д.). Каждый из нас не раз убеждался: человек часто видит то, что ожидает увидеть, слышит то, что ожидает услышать. Но если в спокойном состоянии человек склонен к установочным иллюзиям, то что же сказать о тех моментах, когда он одержим страхом?

Ожидание опасности часто бывает страшнее самой опасности. Приведем цитату из Чарлза Дарвина: “Я приложил лицо к толстому стеклу клетки змеи в зоологическом саду, с твердым намерением не шевелиться, если змея бросится к стеклу; но едва только она ударилась в стекло против моего лица, как вся моя решимость исчезла бесследно, и я отскочил на аршин или два с поразительною быстротою. Моя воля и разум оказались совершенно бессильны против воображаемой опасности, которой не было на самом деле”.

Психологическая установка во внушении может сыграть роковую роль. В конце XIX столетия английский журнал “Ланцет” сообщил о случае смерти от самовнушения. Молодая, физически здоровая женщина, желая покончить с собой, приняла большое количество порошка от насекомых. Через несколько часов ее нашли в постели мертвой. Найденный в желудке при вскрытии еще не всосавшийся порошок был подвергнут химическому анализу, который показал совершенную безвредность его для человека (приводится по Н, Бернштейн, “Наука и жизнь”, 1965,№ 2),

Психологическая установка является фактором внушаемости субъекта, его готовности к реализации внушения. Ей принадлежит организующая роль во внушении. Она ориентирует деятельность человека соответственно своему содержанию.

Исключительное значение во внушении имеет бессознательное подражание социальной микросреде. Оно может выразиться в представлениях, эмоциях, ощущениях и действиях. Это и есть так называемая конформность. Последняя в своих крайних проявлениях характеризуется безынициативностью, пассивностью, некритичностью.

Это не означает, что внушению подвержены лишь лица с конформным складом характера. В определенной ситуации все люди в какой-то степени конформны. С помощью подражания у всех нас в детстве формируется сложное социальное поведение.

Да и у взрослых людей приходится встречаться с многочисленными проявлениями конформного поведения.

С конформностью в ее наиболее ощутимом проявлении мы встречаемся в моменты паники, охватывающей огромные массы людей. В. Гюго в романе “Отверженные” с величайшим мастерством изобразил панический страх, овладевший отступающей наполеоновской армией в сражении при Ватерлоо. “Армия вдруг дрогнула со всех сторон одновременно... За криками “Измена!” последовало: “Спасайся!” Разбегающаяся армия подобна оттепели. Все оседает, дает трещину, колеблется, ломается, катится, рушится, сталкивается, торопится, мчится... Упряжки сталкиваются, орудия мчатся прочь, обозные выпрягают лошадей из артиллерийских повозок и бегут, фургоны, опрокинутые вверх колесами, загромождают дорогу и служат причиной новой бойни. Люди давят, теснят друг друга, ступают по живым и мертвым. Руки разят наугад что и как попало. Несметные толпы наводняют дороги, тропинки, мосты, равнины, холмы, долины, леса — все запружено обращенной в бегство сорокатысячной массой людей. Нет уже ни товарищей, ни офицеров, ни генералов, — царит один невообразимый ужас”.

Конформное поведение проявляется в массах, проникнутых общностью настроений и чувств. Когда люди настроены на одну волну, достаточно появиться искре, чтобы раздулось бешеное пламя. Представления, возникшие у кого-то одного или у немногих в русле коллективной установки, порой даже ложные, фантастические, могут лавиной охватывать окружающих, порождать массовые галлюцинации. Такими явлениями отмечены периоды религиозных воодушевлений.

В. М. Бехтерев сообщил, что во время религиозных празднеств в Сарове в заброшенном колодце многие богомольцы начали видеть предмет своего поклонения — отца Серафима. Видели его так, как он изображался на иконах. Некоторые заметили даже движения руки. Видение продолжалось несколько минут, пока подошедшая богомолка, не осведомленная о предмете видения, не сказала, что ничего на дне колодца нет, кроме камней и мусора. С этого времени массовая галлюцинация прекратилась.

Не напоминает ли это сказку Г. X. Андерсена “Новое платье короля”, который в действительности оказался голым?

Именно конформное поведение лежит в основе многочисленных психических эпидемий в период от средневековья до XIX столетия. Нередко очагами таких эпидемий были монастыри.

В 1500 году в бельгийском монастыре эпидемия началась с заболевания долго постившейся монахини. У нее появились галлюцинации, судорожный смех, застывание в различных позах. Болезнь быстро распространилась. Монашки одна за другой “заражались” ею - прыгали, наносили себе телесные повреждения, вешались коленями на ветках деревьев и сбрасывались вниз; то издавали крики, то теряли речь. Общая ярость обратилась против двух невинных жертв: монастырской кухарки и ее матери. Их сожгли как виновниц эпидемии.

В 1630 году большая эпидемия бесоодержимости вспыхнула в Мадридском монастыре бенедиктинцев. У одной монахини вдруг начались судороги, млели руки, ночами она издавала вопли, бредила. Она объявила, что в нее вселился демон. Вскоре демономания охватила всех монахинь. Все начали выть, мяукать и лаять.

Спустя год такая же эпидемия возникла в Луденском монастыре урсулинок.

Эпидемии бессодержимости не обходили и детей. В 1669 году такая эпидемия овладела детьми в Швеции-. Они рассказывали, что ведьмы их водят на шабаш, доносили на своих матерей, в которых усматривали ведьм. По указанию детей только в одном округе было сожжено 34 взрослых и 15 детей.

Известны религиозные эпидемии, в которые вовлекалось много тысяч людей. В XIII—XVII веках Западную Европу охватила судорожная эпидемия, названная “пляской святого Витта”. На улицах и площадях тысячи возбужденных людей с криками и воплями плясали до полного изнеможения.

Мания плясок в Италии названа тарантизмом. Распространилась она под влиянием ошибочного представления, что укус ядовитого паука тарантула, часто встречавшегося в Италии, обезвреживается танцами, которые потому получили название тарантелла. Тарантизм распространился и на другие государства (Германия, Нидерланды). Огромное количество людей бросали работу, отрешались от домашних дел, чтоб предаться неистовой пляске.

Известны случаи, когда в очаг психической эпидемии превращалась “чудодейственная святыня”. Так, в Париже 3 мая 1727 года на кладбище Сен-Медар похоронили дьякона. Перед возложением покойника в гроб мотальщица шелка потерла о него левую парализованную руку. Возвратившись домой, она стала разматывать шелк обеими руками, недуг прошел.

Медицине известны мгновенные внушенные исцеления. Они характерны для больных истерией, у которых параличи или другие болезненные знаки — внушенного происхождения. Несомненно, и у этой женщины паралич был внушенный. Иначе не могло произойти мгновенное освобождение от него, которое так же обязано глубокой внушающей вере в исцеляющую силу предпринимаемых действий.

Исцеление получило большую огласку. На Сен-Медарское кладбище собирались истеричные со всего Парижа. Неожиданно у одной из присутствовавших по имени Жанна Фуркруа появились конвульсии. Вскоре они разожгли пожар безумия. Вот как эту эпидемию описал ее очевидец (цит. по Реньяру, 1889).

“Конвульсии Жанны послужили сигналом для новой пляски св. Витта, возродившейся вновь в центре Парижа в XVIII в., с бесконечными вариациями, одна мрачнее или смешнее другой. Со всех концов города сбегались на Сен-Медарское кладбище, чтобы принять участие в кривляниях и подергиваниях. Здоровые и больные все уверяли, что конвульсируют и конвульсировали по-своему. Это был всемирный танец, настоящая тарантелла.

Вся площадь Сен-Медарского кладбища и соседних улиц была занята массой девушек, женщин, больных всех возрастов, конвульсирующих как бы вперегонку друг перед другом. Здесь мужчины бьются о землю, как настоящие эпилептики, в то время как другие, немножко дальше, глотают камешки, кусочки стекла и даже горящие угли. Там женщины ходят на голове с той степенью скромности, которая вообще совместима с такого рода упражнениями. Люди корчатся, извиваются и двигаются на тысячу различных ладов.

Среди всего этого нестройного шабаша слышатся только стоны, пение, рев, свист, декламация, пророчества и мяукание. Но преобладающую роль в этой эпидемии конвульсионеров играют танцы”.

В дореволюционной России получила распространение несколько иная форма психической эпидемии — кликушество. Особенностью кликушества являлось то, что люди, впадающие в истерическую одержимость, были уверены, что на них или их близких напущена “порча”. Считалось, что “порча” наводилась через пищу или воду, взятые из рук колдуна, через дурной взгляд, проклятие и т. д. Одержимые бились в судорогах, издавали бессмысленные звуки, всхлипывали, подражали голосам животных, лаяли по-собачьи, куковали, икали, выкликали имена лиц, их якобы испортивших, — отсюда и возникло название кликуш. В подавляющем большинстве это были женщины. Кликуши считали себя бесоодержимыми. Достаточно было в деревне появиться одной кликуше, как вслед за ней появлялись десятки других.

Конформное поведение играет немалую роль в коллективных формах психотерапии. В них лечебное воздействие оказывает не только врач-психотерапевт, но и больные друг на друга. Поэтому эффективность коллективной психотерапии выше, чем индивидуальной.

Итак, внушение является производным воображения, психологической установки и конформности. Они составляют психологическую структуру внушения. Каждый из трех феноменов сам по себе настолько обширен, что существует далеко за пределами рамок внушения. И только эмоциональное напряжение их связывает в единый психологический акт, называемый внушением. Значимость каждого феномена неодинакова. Эмоционально выраженное воображение — это психологический механизм внушения. Психологическая установка и конформизм содействуют внушению.

Обычно внушение противопоставляется убеждению, которое, по В. М. Бехтереву, обозначается как воздействие на другое лицо силой логики и непреложных доказательств. Убеждение обращено к рассудку, сознанию, критическому мышлению.

В действительности принципиальная разница между внушением и убеждением существует только на полюсах обоих понятий. На экваторе разграничение затруднительно или даже невозможно. Восприятия, адекватные реальной действительности, и восприятия ложные, навязанные внушением, могут вступать в конфликтные отношения. Тогда человек испытывает мучительную борьбу двух мотивов: один побуждает к поведению, отвечающему внушению, а другой требует поведения, диктуемого реальной ситуацией.

Мы коснулись психологической стороны внушения. Однако в ее основе — физиологические механизмы, хотя сводить ее только к ним было бы упрощенчеством. Содержание психической деятельности — это продукт человеческой истории, общественного бытия.

В раскрытие физиологической природы внушения неоценимый вклад внес гениальный физиолог академик Иван Петрович Павлов (1849—1936). С его именем связано начало новой эры объективного изучения физиологических закономерностей работы высшего отдела центральной нервной системы — коры головного мозга. Этим ознаменовалось начало XX столетия, начало новой эры в объективном изучении физиологических закономерностей психической деятельности.

Представления И. П. Павлова о внушении складывались из экспериментальных исследований гипноза на собаках и наблюдений больных в неврологической и психиатрической клиниках. В патологии он видит естественный эксперимент.

И. П. Павлов установил, что психической разобщенности, наблюдаемой при внушении, соответствует физиологическая разобщенность функции коры головного мозга, разорванность функциональных связей между отдельными ее частями. Он утверждал, что “основной механизм внушаемости есть разорванность нормальной, более или менее объединенной работы всей коры. Потому и непреодолимо определенное внушение, что оно происходит в отсутствие обыкновенных влияний со стороны остальных частей коры”.

После кончины И. П. Павлова исследование функции головного мозга продолжается. Становится очевидным, что объединение психологии и физиологии в отношении внушения возможно только на какой-то общей для обеих наук основе. Такой основой стал системный подход в изучении организации поведения, разработанный талантливым учеником И. П. Павлова академиком Петром Кузьмичем Анохиным (1898—1974).

Полвека назад в Горьковском медицинском институте П. К. Анохин занялся глубоким физиологическим анализом условного рефлекса. Все началось в 1933 году с наблюдения за поведением обманутой собаки. С помощью порции сухарей у нее был выработан условный рефлекс на звонок. Звонок — и собака, облизываясь, направляется к кормушке за сухарями. Типичнейшая условно-рефлекторная реакция со всеми известными звеньями рефлекторной дуги, описанной Рене Декартом: 1) восприятие раздражения, 2) анализ его в центральной нервной системе и 3) ответная реакция.

Но однажды вместо сухарей в кормушку положили мясо. К удивлению экспериментатора, животное не набросилось на лакомую пищу. Весь вид собаки говорил о том, что она озадачена. Причиной явилось рассогласование между привычным, ожидаемым (прогнозируемым) и реальным.

Происшедшее невозможно понять, руководствуясь лишь классическими представлениями о трехзвенной открытой рефлекторной дуге, — здесь нет места оценке результата действия. Между тем такой оценке принадлежит решающая роль в построении любого поведенческого акта.

Обманутая собака побудила к открытию четвертого, конечного звена рефлекторного процесса. Оно оповещает центральную нервную систему о достижении ожидаемого эффекта, или “поставленной цели”. Четвертым звеном, названным кибернетиками обратной связью, рефлекторный механизм замкнулся в круговой процесс.

Стало очевидным, что любой поведенческий акт направляется целью, вытекающей из биологических и социальных потребностей. “Рефлекс цели имеет огромное жизненное значение, он есть основная форма жизненной энергии каждого из нас, — говорил И. П. Павлов. — Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура делается рефлексом цели, делается только людьми, стремящимися к той или другой поставленной цели... Наоборот, жизнь перестает привязывать к себе, как только исчезает цель”.

Многочисленными опытами П. К. Анохин показал, что цель становится системообразующим фактором. Для ее достижения необходим план действий. Он неодинаков в разных внешних обстоятельствах и при различных физических состояниях организма. Поэтому действию предшествуют анализ информации о внешней обстановке, о состоянии организма, а также извлечение из памяти образцов поведения при аналогичной или близкой ситуации. Этот этап организации поведения назван афферентным синтезом. Афферентными сигналами в физиологии именуются нервные импульсы, поступающие в центральную нервную систему и оповещающие о внешней и внутренней среде.

На основе анализа собранной информации принимается решение о стратегии действий — что, как, когда и в какой последовательности надо делать для достижения цели. После принятия решения формируется нервный аппарат с программой поведения и эталонами сигналов, которые, поступая по каналам обратной связи, должны будут оповестить, соответствует ли поведенческий акт программе. При рассогласовании вносится поправка.

Вот простейший пример. Читая книжку, вы решили взять со стола карандаш для пометок. Протянули руку, но она наткнулась на ножницы. Наступило рассогласование между запрограммированным и действительным результатами действия. Головной мозг это фиксирует после сопоставления информации ожидаемой и действительной, поступившей по каналам обратной связи от тактильных и мышечно-суставных рецепторов (датчиков). Тут же дополнительно включается зрительная система, вносится поправка в траекторию движения, и ошибка исправляется.

Аппарат предвидения и сличения назван П. К. Анохиным акцептором действия, а информация, поступающая по каналам обратной связи, — санкционирующей афферентацией.

Предвидение опирается на запечатленный в памяти индивидуальный и видовой опыт. Основоположник кибернетики Норберт Винер в обратных связях усматривал “способности живого существа устанавливать свое будущее поведение на основе прошлого опыта”. Без этого приспособление организма к изменчивой среде, само существование его невозможно.

В описанной структуре мозгового аппарата управления все элементы содействуют организации поведения для достижения полезного результата. Такое замкнутое динамическое образование названо функциональной системой. В ней воплощен принцип опережающего отражения действительности — сначала предвидеть, а потом действовать. Управлять — значит предвидеть. Цель опережает всякое действие. Вот тут-то и пересекается физиологический механизм опережающего отражения с психологией предвидящего воображения.

П. К. Анохин наполнил глубоким содержанием мысль своего учителя: организм — это саморегулирующаяся система, “сама себя поддерживающая и даже совершенствующая...” (И. П. Павлов).

А теперь посмотрим, как организуется поведение, обусловленное внушением. Снова — пример из врачебной практики автора этой книги.

В бодрствовании пациентке внушается, что в склянке, которую предлагают понюхать, содержится нашатырный спирт. Приблизив склянку к носу, пациентка морщится и отворачивается от резкого раздражающего запаха. В действительности склянка наполнена обыкновенной водой.

Как понять подобное поведение?

Совершенно очевидно, что в головной мозг информация о реальном содержимом склянки в данном случае не поступает. Афферентная сигнализация, противоречащая внушению, заблокирована торможением. Этому способствует ярко выраженная эмоция, без которой внушение невозможно. Внушение идет в обход афферентного синтеза. Создаются, таким образом, условия, когда ложные сведения, переданные речью, не могут быть опровергнуты. Они принимаются как чувственная реальность.

Стратегия поведения в нашем примере определяется иллюзорным восприятием. Принимается решение о необходимости ответить защитной реакцией (отвернуться). Для обеспечения такого поведенческого акта формируется акцептор действия, содержащий программу реакции и ее чувственный эквивалент, который затем подтверждается санкционирующей афферентацией.

Сознание у данной больной полностью сохранено. Поэтому все другие поведенческие акты остаются адекватными реальной действительности.

Сохранение сознания — это характерная особенность внушения в бодрствовании. Вот еще один опыт.

Испытуемому в бодрствовании внушается, что он не может разжать кулак. Он прилагает большие усилии, но тщетно. Испытуемый удивлен, смеется, говорит: “Я знаю, что это чепуха, но ничего сделать не могу”.

Это происходит потому, что внушение в мозгу воспринято как чувственная реальность. Вся последующая организация функциональной системы со всеми рабочими реакциями ей подчинена. Для раскрытия кулака необходимо сокращение мышц, участвующих в этом акте. А функциональная система настроена на непосильность этого акта. В результате мышцы не сокращаются, а только напрягаются, как это наблюдается при попытке поднять непосильную тяжесть. Функциональная система, организованная внушением, работает в автономном режиме. Она функционально разобщена с остальными мозговыми образованиями. Это становится причиной физиологического и психического расщепления, так характерного для внушения. Личность оказывается раздвоенной.

Торможение поступления информации о реальной действительности является и причиной того, что материалом для реализации внушения становится только запечатленный в памяти жизненный опыт. Человеку сверх его жизненного опыта ничего внушить нельзя.

Облегчение извлечения из памяти информации при внушении позволяет вспомнить и воспроизвести давно забытые ситуации и формы поведения. В этом особенно убеждают эксперименты с возрастной регрессией, которые упоминались выше.