Некоторые методические аспекты - Методы современной психотерапии. Учебное пособие - Л.М. Кроль, Е.А. Пуртова

Семинары строятся как мастерские, преимущественно основанные на получении непосредственного опыта, с концептуальным, понятийным анализом того материала, который мы получаем в работе.

Разогрев для такого семинара, обычно проходящего в трехдневном формате, очень важен и, как ни странно, может быть достаточно прост, возможно, проще, чем когда мы начинаем обычную психодраму. Например, я предлагаю группе разбиться на пары и поговорить со своим партнером о какой-нибудь старой вещи, живущей в семье. Это не обязательно семейная реликвия в прямом смысле слова (далеко не в каждой семье в России они есть, слишком часто семьи бросало с места на место, слишком много было войн, пожаров, репрессий, слишком бедно жили наши предки, чтобы нить передачи материального духа семьи не прерывалась). Я предлагаю вспомнить вещь, которая живет в семье больше одного-двух поколений, рассказать об этой вещи своему партнеру и услышать, в свою очередь, его рассказ. Потом мы садимся в круг, и я предлагаю назвать по желанию, не обязательно всем, те предметы, старые вещи, которые есть в нашей группе. Это могут быть семейные иконы, доставшиеся от бабки, рамка от портрета, который давно утерян, серебряная ложка “на зубок”, сережки или какой-нибудь допотопный фотоаппарат и т.д. Когда называются эти предметы, в каждом из них материализован какой-то кусок истории, и немедленно возникают сильнейшие творческие и, естественно, основанные на памяти собственной семьи фантазии о том, что за вещь, откуда взялась, чья, зачем, о чем она говорит. Порой такого разогрева бывает достаточно, для того чтобы появились первые протагонисты с желанием что-то понять о своем роде, о своей семье.

Другой любимый мной разогрев — разговор в парах о том, что такое для меня мое отчество. В России всякий человек имеет отчество, хотя далеко не всякий имеет отца, и так уже в течение нескольких поколений. До самого конца своей жизни мы, взрослые люди, называемся Аннами Сергеевнами, Владимирами Михайловичами... Это как бы память о том, как звали нашего отца, и она сопутствует нам всю жизнь. Этот разогрев — тематический, он очень сильно включает характерную для российских групп тему утра­ченных, отнятых, уведенных историей отцов — погибших на фронте, репрессированных, спившихся. Это крайне болезненная тема, безусловно нуждающаяся в терапевтической работе, буквально на уровне культуры, семейного уклада, но, поскольку мы не претендуем на глубинные воздействия в больших масштабах, кажется очень важным, чтобы по крайней мере специалисты помогающих профессий все-таки проработали для себя эту тему — не только как индивидуальную, а как историческую и культурную.

Еще один разогрев, тоже тематический, тоже очень простой. В парах участники семинара с самого начала говорят о том, какие физические черты в их роду существуют больше одного поколения. Все эти фамильные носы, рост, цвет волос, цвет глаз, фигура и т.д. То, о чем говорят в каждой семье. Ведь когда рождается ребенок, буквально второй вопрос после выяснения, мальчик или девочка, — на кого похож. Эти самые физические сходства (понятно, что у них есть как бы генетическая, объективная сторона) отнюдь не поверхностны: человеку важно походить на кого-то в своем роду, на самого ли красивого, на самого любимого, на самого ли главного, быть своим. Мы всю жизнь носим на себе и в себе массу признаков принадлежности не просто к своей родительской семье, но и к роду. Работа с негенетической, нехромосомной наследственностью таким образом очень стимулируется, разогревается.

Были случаи, когда эти три разогрева проводились один за другим подряд или по отдельности, бывали и другие разогревы. Тема работы с семейной историей тяжела не только эмоционально, в силу материала, но и требует значительного времени — для того чтобы к моменту построения семейных деревьев и особенно работы со сверхтяжелыми травмами, с темами суицида, насильственных смертей, умерших детей группа была готова к этому и эмоционально, и технически.

Обычно первыми на семинаре делаются виньетки — встречи со значимым предком. Это короткая работа, она может занимать от 20 до 40 минут, а иногда совсем короткая —7—10 минут, просто разговор с кем-то из своих значимых, важных предков, с которым почему-то хочется этого контакта — спросить ли что-то, сказать ли что-то, поругаться, подержать за руку. Здесь бывают очень разные эмоциональные окраски, очень разные мотивы, эмоциональные потребности. Тем самым в психодраматическом пространстве как раз и появляются эти тени — любимые, ненавистные, загадочные. Или, наоборот, слишком “прописанные”, как бывает на парадном портрете. Эти люди, члены рода, семьи, по той или иной причине важны для протагониста. Надо заметить, что внутренняя идентификация с каким-нибудь дальним предком или продолжающийся с ним внутренний конфликт — совсем нередкое явление.

Представим себе, что в семье существует некий прадед, первый в этом роду выбившийся в люди, достигший успеха, удостоенный еще царских наград. Для нескольких поколений своего рода он образец, эталон — человек, с которого род как бы начался, хотя фактически это не так. Такой прадед, что называется, обязывает. Это как тот портрет из семейной галереи, который смотрит пристально и как бы задает вопрос: “А достаточно ли ты хорош? А что ты сделал со своей жизнью?”. Особенно учитывая упомянутую выше травму — дефицит отцовских фигур в нашей культуре, — этот полуфантастический и легендарный прадед имеет шансы стать в высшей степени значимой фигурой. Когда происходит психодраматическое общение с таким персонажем, ему задаются вопросы — об обстоятельствах его жизни, о том, чем, например, для него был успех, его дети, чего он ожидал от своих сыновей. Конечно же, протагонист, задавая эти вопросы, идет не за объективной историей, а (как всегда бывает в психодраме) за своей правдой, за разрешением, благословением, за собственной внутренней отцовской фигурой — внутренним отцом, который не только суров и справедлив, но еще может поддержать, пошутить, положить руку на плечо. В психодраме это возможно физически.

Виньетки разогревают группу очень сильно и учат не только техническим аспектам работы, но и крайне важной для этого жанра психодрамы, очень глубокой идентификации с персонажами. У каждого в семье были свои святые и злодеи, жертвы и люди, умевшие себя защитить, сумасшедшие и герои, красавица и чудовище, невинно убиенные и т.д. Семейный миф, он на то и миф, особенно если располагается в одной известной всем нам истории, что в каждой работе на тему предков другие участники группы видят очень много своего, едва ли не больше, чем при обычной психодраматической работе. Мифологический материал имеет это свойство сильного притяжения, крайне богатой, мощной энергетики.

И шеринг, и возвращение протагониста в группу при работе с семейной историей должны производиться даже более тщательно, потому что, как сказал один из участников таких семинаров, “мы потревожили столь серьезные энергии, что теперь должны быть невероятно внимательны к тому гулу, который чувствовали у себя под ногами и у себя в крови”. Во время шеринга мы как раз и внимаем этому гулу, прежде чем начнется работа с полными семейными деревьями. Когда она начинается, почти вся группа оказывается в пространстве действия — семейное древо большое, ролей хватает всем персонажам, всем участникам группы, а иногда даже участников оказывается недостаточно, и тогда мы ставим пустые стулья. После работы с семейным древом — она многоступенчатая и часто далеко отходит от первоначального запроса — обнаруживаются какие-то новые обстоятельства, вспоминаются, переигрываются, переделываются, разрешаются какие-то отношения, которые на самом деле не могли быть разрешены: например, мать не похоронила бабушку по очень важным и существенным причинам, но чувство ее вины перед матерью, разговоры об этой вине, разумеется, оказали влияние на жизнь протагонистки — и, конечно же, это должно быть переиграно в психодраме.

Вся эта длительная, трудная, эмоционально крайне заряженная работа, когда мы имеем дело с полным деревом, часто завершается интеграцией всех сообщений предков, персонажей. Они могут говорить о себе: “Я, ... Кузьма, построил кузницу на высоком берегу, огонь любил, красивые решетки ковал, а ты — мой прапра­внук”. А могут быть и прямые сообщения протагонисту: “Живи долго, тебе не обязательно умирать в том возрасте, когда умер я”. Это могут быть исцеляющие, корректирующие сообщения, благословения, прощения, пожелания, разрешения и очень многое другое.

Одним из психодраматических приемов завершения работы с полным семейным древом — даже когда и протагонисты, и вспомогательные лица уже знакомы с ним, он все равно эмоционально довольно сильно воздействует — является хор. Техника хора описана Морено, но в семейном древе хор приобретает некоторый дополнительный и важный смысл. Иногда директор просит протагониста, находясь уже в пространстве настоящего, завершив свое путешествие к корням, повернуться спиной к выстроенному в пространстве действия семейному древу и послушать, как оно шелестит. Это означает, что все, кто есть в пространстве действия, все предки — важные и неважные, позитивные и не очень, живые и мертвые — вполголоса произносят те сообщения, которые были в момент работы даны им протагонистом. Они говорят все одновременно. Слух протагониста выхватывает то одну пару слов, то другую, с края, где материнская ветвь, с края, где отцовская: от близких по времени — мама, бабушка, папа, — и от дальних по времени. Все это слышится одновременно, и ощущение многолюдства, полноты, мощи семейного древа при этом очень сильное. Это очень серьезное эмоциональное переживание при всей простоте приема. Часто именно в этот момент я спрашиваю у протагониста, можем ли мы закончить. Это сильное ресурсное переживание, на котором как раз такую тяжелую работу хорошо заканчивать.

Для качественного шеринга важно отвести много времени: в силу множественности связей и идентификаций вспомогательных лиц, в силу того, что они сильно вовлечены в действие, даже первый круг — шеринг из ролей — обычно бывает долгим и подробным. Потом, когда роли сняты, сильный эмоциональный отклик также обычно бывает не на одно событие или ситуацию — и представляется важным, что зачастую это разные чувства и воспоминания одного и того же участника группы. В этом разнообразии собственных эмоциональных “участий” в работе протагониста видится глубокий смысл: жизнь рода не сводится к тезисам и плакатным фигурам, есть место и время для похорон и крестин, праздников и будней — и для всего спектра отношений и чувств. Как правило, когда происходит шеринг в такой работе, один и тот же человек говорит не один или два раза, а три-четыре. Крайне важно, чтобы на эмоциональном уровне эта работа была завершена, только тогда будет реализован терапевтический потенциал психодрамы древа для других участников группы, а не только для протагониста.

Результаты психодраматической работы с семейной историей так же разнообразны, как и показания к ней. Вот несколько при­меров.

Разрешение реального конфликта с взрослым сыном (запрос на психодраматическое исследование: “Почему в нашем роду отторгают, как бы изгоняют мужчин?”).

Интеграция, воссоединение двух ветвей — отцовской и материнской, — расколотых разводом родителей (запрос: “Хочу понять, кто же я на самом деле, чья я?”).

Преодоление чрезмерной зависимости от рода и его истории (“Они словно ждут от меня чего-то, требуют, — а у меня только одна жизнь”).

Отреагирование глубоко подавленного горя, “транслируемого” в трех поколениях (“Хотелось бы как-то преодолеть эту каменную маску, это выражение бесчувствия, которое я вижу во­круг с самого детства”).

Рождение желанного ребенка (“У нас в роду женщины объявлялись бесплодными, а потом благополучно рожали. Что-то мне подсказывает, что и со мной то же самое”).

Разумеется, для достижения результата не всегда достаточно одной сессии — тем более что по ходу работы часто вскрываются новые проблемы, изменяющие картину в целом.

С методической стороны следует отметить особое значение процесс-анализа в работе с семейной историей. В учебных группах подробный разбор завершенных сессий — дело вполне традиционное. Однако именно в данном жанре психодрамы процесс-анализ приобретает дополнительное значение, поскольку в нем особое внимание уделяется историко-культурному контексту. Порой именно этот контекст позволяет изменить понимание внутрисемейных разрывов, конфликтов, тайн или кажущихся немотивированными поступков предков.

Например, в работе одной протагонистки мучающей ее трагедией, проклятием рода было убийство четверых детей их родителями: “Какие же мы люди после этого? Ведь и во мне эта кровь, а у меня сын. Может, и я чудовище или он вырастет монстром?” Подробности оказываются не менее ужасными, но именно они выводят событие из разряда бытового преступления в пространство трагедии: Украина, “голодомор”, дети отравлены во имя избавления их от мук неизбежной и страшной смерти, которую язык не повернется назвать “своей”.

Центральное место в работе занимает оплакивание, прощание с погибшими детьми: “Я вас поминаю, вы были, покойтесь с миром”. Сообщение бабушке, матери: “Никогда этого не пойму, простить пока не могу. Но склоняюсь перед твоим страданием”. После обмена ролями, в роли бабушки: “Ты не слышала, деточка, как они кричат от голода, и чтоб тебе никогда этого не услышать. Грех на мне, а ты живи. То не кровь у нас дурная, то доля наша проклятая. Спасибо, что помянула деток”.

В шеринге по этой работе выражались сильные чувства, связанные с личным опытом или историей семьи. А вот в процесс-анализ наряду с обычным для этой процедуры разбором работы директора и группы вплелись исторические сведения, фрагменты семейных воспоминаний — например, одному участнику группы рассказывал дед, что в страшные годы были старушки, которые такое зелье умели сварить, что человек умирал во сне. И что отчаявшиеся люди обращались к таким старушкам — чаще для детей...

Процесс-анализ часто помогает понять какие-то особенности системы родовых “посланий”, которые в самой работе ускользают от внимания. Так, в упомянутом семейном древе в следующем поколении у всех женщин наблюдалась отчетливая тенденция “жить ради детей” — на такой женился единственный выживший сын той самой бабушки, и ее сестра, тетка протагонистки, принадлежит к тому же типу сверхзаботливых, гиперопекающих матерей.

При подробном рассмотрении семейного древа обычно находятся ресурсные области, “зоны исцеления” основных травм, альтернативые сообщения.

Во времена перемен, когда множество людей переживают последствия культурной травмы, работа с семейной историей словно запрашивается самой жизнью. Должны появиться профессионалы, которые умеют делать эту работу как в групповой, так и в индивидуальной форме, — коллеги, участвовавшие в наших учебных семинарах, систематически сообщают о своей работе, могут получить супервизию.

“Путешествие в семейную историю” представляется перспективным не только в чисто терапевтических целях: на мой взгляд, это одна из форм культурной терапии. Каждый из нас носит в себе последствия межпоколенной травмы, с которой связаны многие явления, обычно не рассматриваемые под этим углом зрения. Легкость возникновения катастрофических прогнозов и разнообразных страхов, склонность к насилию и попаданию в роль жертвы, дисфункциональные семейные паттерны, аутодеструктивное поведение — это и многое другое явно выходит за рамки психотерапевтического запроса.

Работа с семейной историей могла бы послужить посильным вкладом профессионалов в решение такого рода проблем — и, если угодно, поклоном нашим предкам, пережившим так много.