Теория генетического поля формирования эго. Ее значение для патологии - Психоанализ раннего детского возраста - Шпиц P.A.

Теория генетического поля формирования Эго1

Сто вторая годовщина со дня рождения Фрейда предоставляет мне желанную возможность изложить некоторые общие идеи, касающиеся развития человеческой личности и становления психической структуры. Эти идеи постепенно сформировались в моей голове в течение последних двадцати пяти лет работы с младенцами. На мой взгляд, они вытекают из концептуальных рамок, установленных Фрейдом, из его исходного предположения, что разделения между соматическими и психическими аспектами человеческой личности не существует, что тот же строгий детерминизм, который управляет физическим миром, применим и кинтрапсихическим процессам.

Специфическими психоаналитическими положениями, на которых основаны мои рассуждения, являются утверждения Фрейда о природе психической энергии, о последовательности либидинозных фаз и о формировании психической структуры.

Ранняя работа Фрейда в области эмбриологии и развития нервной системы во многом повлияла на его генетический подход к психическим явлениям. Он и в самом деле ссылался на эмбриологические эксперименты Ру (Freud, 1916—17) для объяснения диспропорционального воздействия раннего опыта на последующее психологическое развитие.

Я буду использовать этот подход и представлю несколько положений, касающихся психического развития в младенческом возрасте; эти положения были сконструированы по аналогии с теориями, разработанными в результате эмбриологических экспериментов.

В ходе длительного непосредственного наблюдения над младенцами я сумел установить некоторые точки ориентации в психологическом развитии ребенка. Я обнаружил, что первый год жизни можно подразделить на три отдельных периода или стадии. С психологической точки зрения они столь же отличаются друг от друга, как юность от латентного периода, а латентный период от доэдиповой стадии. Чтобы обсудить эти стадии, нам придется воспользоваться множеством терминов, к определению которых мы теперь и приступим.

1 Эта работа представляет собой расширенный вариант лекции, прочитанной в Нью-Йоркской Академии медицины 27 мая 1958 года под названием «Теория поля фор-мирования Эго и ее значение для патологии».

Созревание и развитие

Гартманн, Крис и Лёвенштейн (1946) ввели термины «созревание» и «развитие» в психоаналитическую литературу и дали им четкие определения. Концепты, лежащие в основе этих терминов, давно известны в психологии. Многие из нас, и я в том числе, их использовали. Они соответствуют бесконечному спору на тему «природа или воспитание»1. В целях данной статьи нам придется несколько расширить категориальные рамки, установленные Гартманном, Крисом и Лёвен-штейном, и мы будем оперировать следующими понятиями:

1. Наследственное оснащение представляет собой совокупность филогенетически сформированных и унаследованных данностей новорожденного — физических и психологических. Так, например, новорожденный появляется на свет с двумя глазами, но только с одним ртом; с двумя почками, но лишь с одной печенью и т.д., а также с другими физическими свойствами, включая сопротивляемость заболеваниям, скорость метаболизма и т.д. Другие важные компоненты этого оснащения охватывают эпигенетически развертывающиеся задатки (Anlage), врожденные пусковые механизмы (Tinbergen, 1951; Lorenz, 1950; Baerends, 1950), а также то, что мы называем «темпераментом», скоростью реакции, реакцией на стресс, и все остальное, чем наделен новорожденный.

2. Созревание является процессом прогрессирующих изменений и роста, которые происходят в физическом и психологическом секторах организма младенца. В основе этих изменений лежат внутренние передаваемые по наследству факторы, формирующие часть наследственного оснащения у новорожденного.

3. В отличие от Гартманна, Криса и Лёвенштейна мы разграничиваем психологическое развитие и биологическое. Такое подразделение было предложено Рапапортом в «Психоанализе и психологии развития» (1957).

Термин «психологическое развитие» будет использоваться в значении, которым Гартманн, Крис и Лёвенштейн наделили понятие «развитие». Оно включает в себя изменения, которым подвергается наследственное оснащение (как созревание, так и другие внутренние факторы биологического развития) отчасти в силу внешних обстоятельств, отчасти под давлением или при содействии факторов, влияющих на созревание и биологическое развитие.

Термин «биологическоеразвитие» будет использоваться в значении, в каком оно используется эмбриологами, в частности Полом Вейсом

1 Этот спор отнюдь не завершен. Одной из последних работ на эту тему, привлекших к себе мое внимание, является статья Нельсона ( 1958) под названием «Социальная наука, утопические мифы и эдипов комплекс», в которой автор высказывается по поводу «удивительной резкости, характеризующей полемику "природа или воспитание" в американской научной литературе», и в этой связи приписывает чрезмерную озабоченность этой проблемой причинам политической идеологии; эту точку зрения я сам высказывал примерно двадцать пять лет назад.

 (1939), который предпочитает свой собственный термин «органическое развитие». Согласно его определению, биологическое развитие является предфункциональным и предадаптированным, кумулятивным, прогрессивным и автономным. Факторы, способствующие этому развитию, являются в основном «конституциональными», внутренне присущими растущей системе, и лишь частично — «привходящими», внешними по отношению к ней, то есть факторами окружающей среды.

«Органы и ткани проявляют свое специфическое структурное оснащение и функциональную дееспособность совершенно без содействия и вмешательства функциональной активности, для которой они специфически создаются. Однако после того как эмбриональные процессы установились, структуры, способные функционировать, и сама функциональная активность могут отчасти контролировать сохранение этих структур и их реконструкцию после нарушений» (Weiss, 1939).

Вейс подчеркивает, что роль окружающей среды ограничена контролем над актуальными проявлениями внутренних конституциональных свойств без продуцирования таких свойств.

Как будет показано ниже, понятия биологического развития сложно применить к психологическому развитию, поскольку в них одни элементы смешаны с другими элементами, которые мы приписываем созреванию, или, возможно, наследственному оснащению. В дальнейшем мы будем использовать термин «биологическое развитие» только в том случае, если конкретно имеем в виду феномены, относящиеся к области эмбриологии. Если же мы используем термин «развитие» в психологическом контексте, то будем говорить о психологическом развитии.

Самый ранний уровень психологического развития

Теперь мы обсудим три последовательные стадии психологического развития на первом году жизни. Они представляют собой уровни возрастающей сложности в психической структуре индивида. Начало каждой из этих последовательных стадий знаменуется появлением специфического аффективного поведения, которое я стал рассматривать как индикатор наступления новой фазы.

В этих трех последовательных стадиях влияние психологического развития на поведение становится все более очевидным. Взаимообмены в рамках объектных отношений, по всей видимости, мобилизуют силы, вызывающие это прогрессивное развитие.

Первая стадия, которая начинается с рождения и продолжается примерно до середины третьего месяца жизни, была названа Анной Фрейд (1936), а также Гартманном, Крисом и Лёвенштейном (1946) «недифференцированной стадией». Они указывали, что Эго и Ид дифференцируются из недифференцированной матрицы.

Я предпочитаю говорить о стадии недифференцированности. Здесь

нет дифференциации внутри психики и сомы, ее нет также между Эго и Ид. Кроме того, здесь нет дифференциации между поступающими стимулами, а поведение, которое внешне возникает в ответ на эти стимулы, по-видимому, является неспецифическим. Более того, без слишком большого преувеличения можно сказать, что в ответ на поступающий стимул поведение может оказаться случайным. Под этим мы имеем в виду, с одной стороны, что оно может возникнуть, а может и не возникнуть; с другой стороны, если оно и возникает, то может происходить в любом из секторов тела младенца, способных функционировать в этом возрасте. Они включают в себя скелетную мускулатуру, сфинктеры, гладкую мускулатуру, а также сосудистые и вегетативные реакции1.

В начале этой стадии организм функционирует в соответствии с принципом нирваны; он стремится к редукции напряжения. В последующие недели развиваются реакции в аспекте принципа удовольствия-неудовольствия. Но пока здесь нет дифференциации, ни в восприятии, ни в памяти, помимо рудиментов, необходимых для закрепления элементарных условных рефлексов.

Изменение в этой картине происходит на третьем месяце жизни. Этот возрастной уровень, как и все остальные возрастные уровни, о которых будет говориться, является усредненным. По своему оснащению и в своем созревании индивиды существенно различаются, варьируют. Еще более широкие вариации существуют среди факторов, влияющих на психологическое развитие. Индивидуальные отклонения от средних значений, о которых пойдет речь, имеют порядок плюс-минус два или более месяцев.

Индикатором изменения, которое происходит на третьем месяце жизни, является реакция улыбки младенца. Если в этом возрасте тем или иным движением приблизить к младенцу свое лицо, то он ответит на него улыбкой. Это является ответом не на конкретного индивида, а на перцепт, имеющий свойства гештальта. Эта специфическая конфигурация состоит из двух глаз, носа, лба и должна находиться в движении (Spitz & Wolf, 1946).

1 В недавно опубликованной статье доктор Джон Бенджамин (1958) постулирует наличие стадии даже еще более ранней, чем та, которую мы сейчас описываем. Он считает, что к концу первых четырех недель достигается некоторая степень организации и интеграции мышечного поведения, которая позволяет дифференцировать этот период от последующих двух месяцев жизни, в которые становится все более заметным психологическое развитие* Безусловно, это наблюдение является верным. Однако один из важных критериев, которые, по моему мнению, определяют наступление новой стадии, при переходе от первых четырех недель жизни к последующим двум месяцам отсутствует. Этим критерием является специфическое аффективное поведение, которое я считаю индикатором наступления каждой последующей стадии. До тех пор пока такой индикатор перехода от стадии, описанной доктором Бенджамином, не удастся выделить, я буду считать ее подразделением описанной мною первой стадии. Таким образом, возрастающая степень организации нервно-мышечной координации, пожалуй, представляет собой некоторые относящиеся к созреванию предварительные условия для окончательного появления психических функций.

Этот гештальт является первым зрительным перцептом, который ребенок уверенно распознает и на который он реагирует специфическим эмоциональным поведением. Эта реакция является индикатором того, что у младенца произошел поворот от исключительного восприятия стимулов, возникающих внутри него, к внешнему миру, к восприятию стимулов окружающей среды. Он прогрессировал от первичной нарцисси-ческой стадии, стадии недифференцированности, к следующей стадии, на которой он устанавливает свои отношения с окружением.

Появление предшественника либидинозного объекта

и его значение

Стимул, вызывающий такой аффективный ответ, гештальт-перцепт, является константным в этой реакции. Индивиды, которые предлагают этот гештальт-перцепт, взаимозаменяемы. Поэтому я утверждал, что это — не настоящий объект, а предшественник либидинозного объекта; соответственно, пока еще эти отношения являются не настоящими объектными отношениями, а предстадией объектных отношений, из которой теперь будут прогрессивно развиваться настоящие объектные отношения.

Сэнфорд Гиффорд (1959), основываясь на экспериментальном исследовании паттерна сна-бодрствования и его организации в раннем младенчестве, отмечает, что предстадия объектных отношений, индикатором которой является реакция улыбки, предшествует тому, что он обозначил термином «предобъектные отношения». Мы полностью согласны с этим утверждением. Установление предшественника объекта, несомненно, предваряют все более организованные реакции младенца на помощь со стороны внешнего окружения, представленного матерью. Реакции, которые возникают вначале на уровне рефлексов, в первые два месяца жизни становятся все более организованными, хотя на этой стадии, как это можно увидеть из исследований Фоль-кельта (1929), Франкла и Рубинова (1934), а также Шпица и Вульф (1946), на специфический перцепт они пока еще не направлены.

К третьему месяцу жизни эти реакции принимают характер антиципации. Это отличает их от классического условного рефлекса. Этот процесс завершается установлением предшественника объекта, на что указывает появление реакции улыбки, представляющей собой осознанную, взаимную коммуникацию. Она является обменом сигналами с объектом; или, точнее, с предшественником объекта, с предобъ-ектом: эти сигналы имеют явно выраженный характер антиципации.

Этот процесс достигается в результате фундаментального изменения способа, которым ранее функционировал младенец на стадии недифференцированности. На этой стадии разрядку влечению нельзя отложить на время, достаточное для распознавания перцепта. Хорошей иллюстрацией этого служит следующий пример: когда в первые недели жизни младенец кричит от голода, введение соска в его рот не прерывает крика, и он не будет сосать (Rippin & Hetzer, 1930). В таком случае сосание можно

вызвать лишь постоянной стимуляцией сосательного рефлекса. Здесь по-прежнему царит принцип нирваны, напряжение должно быть разряжено, и эту разрядку нельзя прервать ни на мгновение, необходимое для то го, чтобы младенец сумел понять, что пища уже у него во рту.

Следуя аргументации Фрейда, зрительное распознание младенцем человеческого лица, реакция улыбки, знаменует установление реальности Эго, поскольку оно устанавливает, что «нечто, что присутствует в Я как образ, можно также вновь обнаружить и в восприятии [то есть в реальности]» (Freud, 1925).

Условия, которые ведут к установлению реакции улыбки, самым тесным образом согласуются с постулатом Фрейда, что- «важным предварительным условием для установления функции проверки реальности является утрата объектов, приносивших прежде реальное удовлетворение» (Freud, 1925). Это — точное описание того, что ПРОИСХОДИТЕ процессе кормления грудью, когда объект удовлетворения потребности, грудь, достигается и теряется множество раз. Поэтому зрительное распознание человеческого лица, проявляющееся в реакции улыбки, служит также индикатором того, что был установлен принцип реальности.

То, что распознает младенец, продуцируя реакцию улыбки, есть сигнал об удовлетворении потребности, а именно зрительно воспринимаемый гештальт человеческого лица. Узнавание человеческого лица подтверждает, что младенец приобрел способность обнаруживать в реальности объект, соответствующий тому, что присутствует в его воображении.

Но, разумеется, реакция улыбки является индикатором лишь далеко зашедшего процесса организации, происходившего в психике младенца. Он указывает на то, что сознательное и бессознательное оказались отделены друг от друга. Узнавание, акт улыбки — это явно сознательный, направленный, произвольный акт.

Я уже говорил, что он также указывает на установление рудиментарного Эго. Речь идет о телесном Эго, центральной управляющей организации. Она выполняет адаптивную функцию, самым ранним применением которой является первое элементарное осуществление проверки реальности.

Гартманн, Крис и Лёвенштейн (1946) полагают, как и мы, что вначале младенец проходит через недифференцированную фазу, во время которой постепенно формируются как Ид, так и Эго. Согласно нашей формулировке, дифференциация начинается на втором месяце жизни (и здесь мы тоже согласны с Гартманном, Крисом и Лёвенштейном) благодаря созреванию аппаратов и, мы бы добавили, стимуляции психической функции в процессе развития. Это представляется нам той точкой, в которой происходит разделение между компонентом Эго и компонентом Ид, так что они возникают одновременно.

Другими словами, обратной стороной возникновения рудиментарного Эго является возникновение Ид. Наличие Эго, пусть и рудиментарного, как исполнителя Ид не может не повлиять на способ функционирования последнего. Ибо теперь это Эго будет регулировать

разрядки Ид, в зависимости от обстоятельств ускорять или сдерживать их и их канализировать.

Появление реакции улыбки указывает также на то, как читатель мог заключить из сказанного мною ранее, что была приобретена способность хранить следы памяти в предсознательном. Это знаменует начало топографического разделения на сознательное, предсознательное и бессознательное. Способность реагировать улыбкой указывает далее на то, что одновременно стало действовать, как это было описано Фрейдом, мышление; оно представляет собой пробную деятельность посредством перемещения незначительных количеств энергии вдоль следов памяти.

Имеет смысл, пожалуй, подчеркнуть существенное различие между неспецифическими, ненаправленными, случайными реакциями на стадии недифференцированности и степенью организации психического аппарата, проявляющейся в возникновении реакции улыбки. На стадии недифференцированности, как было показано Дженсеном (1932), реакции не являются специфическими для разных стимулов. Любой стимул, будь то стимуляция губ младенца или легкое сжатие пальца на ноге, теребление волос или опускание вниз, вызывает реакцию сосания. Но как таковая эта реакция также не является специфической, поскольку сама по себе стимуляция губ не обязательно вызывает реакцию сосания. Кроме того, я показал, что младенец может реагировать, например, на стимуляцию подошвенного рефлекса, случайным образом — брыканием или сосанием, или мочеиспусканием, или эрекцией, или яичковым рефлексом и т.д.

То, что здесь задействованы базисные витальные функции, такие, как дыхание, сердцебиение, кровообращение, метаболизм и т. д., не опровергает наше утверждение о неспецифичности, превалирующей едва ли не во всей инфантильной организации. Во-первых, при рождении даже эти функции часто бывают нерегулярными. Дыхание Чейна-Стокса1 в первые часы после рождения является широко распространенным феноменом, который не обязательно имеет патологическое значение. Функции кишечного тракта может потребоваться время для установления регулярного ритма. На нерегулярности паттерна сна обращали внимание многие наблюдатели, например Сэнфорд Гиффорд (1959), Питер Вульф (1958), Чарльз (1954) и др. Во-вторых, определенный функциональный минимум необходим для того, чтобы сделать младенца жизнеспособным. Если бы его не существовало, у нас не было предмета для исследования; не было бы и нас здесь самих, чтобы исследовать.

Реакция улыбки резко отличается от этих неорганизованных, случайных реакций. Она является специфической в отношении стимула, надежной и произвольно направленной. Перечислим вкратце, что это означает с точки зрения организации.

1 Дыхание, при котором поверхностные и редкие дыхательные движения постепенно учащаются и углубляются и, достигнув максимума, вновь ослабевают и становятся реже. — Прим. перев.

1. Младенец совершает поворот от внутреннего ощущения к внешнему восприятию, или, по моей терминологии, от кинестетической рецепции к диакритической перцепции.

2. Начинается проверка реальности.

3. Откладываются и становятся доступными следы памяти.

4. Зарождаются и становятся доступными наблюдению направленные объектные отношения.

Эти факты можно легко наблюдать и продемонстрировать экспериментально. Если мы взглянем на них с точки зрения того, что я назвал системными положениями психоанализа, мы можем рассматривать их как свидетельства:

а) топографического разделения психического аппарата на сознательную и бессознательную части;

б) возникновения дифференциации Эго и Ид из стадии недиффе-ренцированности; другими словами, возникновения психической структуры;

в) как первый пример функционирования мыслительного процесса, который, согласно гипотезе Фрейда, состоит в перемещении ка-тексиса вдоль следов памяти.

Все это добавляется к картине широко простирающейся организации, к процессу кристаллизации в психике. Различные дискретные компоненты, некоторые из них связаны с созреванием, другие— с развитием (то есть являются специфически психологическими), были интегрированы и с этого момента будут действовать более или менее как единое целое. Очевидно, что был достигнут новый, более высокий уровень организации.

Что подразумевается под более высоким уровнем организации? Уоддингтон (1940) утверждает, что организация должна определяться в соответствии с неким контекстом и что новый уровень организации является не чем иным, как новым релевантным контекстом. Новый релевантный контекст в нашем случае состоит в зарождении разнообразных функций в перцептивном, когнитивном и волицио-нальном секторах. Что касается природы этого более высокого уровня организации, то, на мой взгляд, она заключается в организации ранее ненаправленных, неорганизованных, стремящихся к разрядке влечений в силовое поле1. Эта организация возникает в результате

1 Мы применяем этот термин по аналогии с его использованием в эмбриологии, и в дальнейшем мы остановимся на нем более подробно. Согласно Нидхэму (1936), эмбриональное поле является «динамическим описанием пространственно-временной активности, а не просто геометрической картиной моментального временного среза в истории организма». Уоддингтон определяет поле как упорядоченную систему, в которой позиция, занимаемая нестабильными объектами водной части системы, обусловливает определенное отношение с позицией, занимаемой нестабильными объектами в других позициях. Именно равновесие их позиций фактически и создает полевой эффект.

формирования психической и физической структуры. С соматической стороны, рецепторные и эффекторные органы созрели до такой степени, что для их скоординированного функционирования становится необходимой направленная энергия влечений. Со стороны психики, возникновение систем памяти и перемещение энергии вдоль следов памяти позволяют отсрочивать разрядку влечения. Тем самым становятся возможными систематическое направление влечений, их координация и взаимозависимость. Это и есть то, что мы понимаем под организацией силового поля в психике.

Разумеется, я четко осознаю, что понятие силового поля происходит из физики. Физики выдвигали возражения против применения этого понятия в эмбриологии, считая его аналогией без реального содержания. Такое же возражение a fortiori может быть выдвинуто против введения этого понятия из эмбриологии в психологию.

Нидхэм (1936) ответил на возражение физиков, напомнив им о том, что в истории физики существовал период, когда были известны определенные феномены магнитных полей, но в распоряжении не имелось метода для измерения силы поля. Критерием допустимости аналогии является ее полезность, то, что она содействует дальнейшему ходу научной мысли. Именно таким явился результат введения понятия поля в биологию; я попытаюсь показать его полезность также и в психоаналитической теории. Однако у нас еще будет возможность вернуться в дальнейшем к использованию аналогий в науке.

Возвращаясь к теме развития, мы можем сказать, что появление реакции улыбки знаменует поворотный пункт в психологическом развитии младенца. Установилась полярность в значении принципа удовольствия-неудовольствия. Многочисленные функции словно установили друг с другом связь и соединились в единое целое. Возникает структурный паттерн, который прежде в психике не существовал. После возникновения такой интеграции реакция на переживание будет уже не реакцией несвязных, дискретных компонентов, а реакцией в виде интегрированного действия единицы как целого.

Тем самым возникает новый и более адаптированный способ функционирования. Реакция и поведение приобретают иной, более адаптированный к цели паттерн. Переживание и действие становятся все более осмысленными. Новый способ функционирования делает доступным вознаграждение, что обеспечивает его непрерывную работу. Канализация сил влечения создает силовое поле, которое влияет на дальнейшие шаги в развитии.

Такое появление организованной функциональной единицы в психике напоминает о наблюдениях, сделанных в экспериментальной эмбриологии. Поэтому мы прервем наще изложение, чтобы вкратце обсудить некоторые идеи в экспериментальной эмбриологии, некоторые ее понятия, их значение и происхождение.

Экскурс в эмбриологию

В 1938 году Ханс Шпеман, систематизатор и в то время одна из наиболее выдающихся фигур в экспериментальной эмбриологии, опубликовал книгу «Эмбриональное развитие и индукция». Эта книга обобщает результаты его собственной работы в экспериментальной эмбриологии, а также практически всей работы, проделанной другими учеными мира. Шпеман завершает это подведение итогов следующим образом:

«Однако остается еще объяснение, которое, как мне кажется, я задолжал читателю. То и дело использовались термины, которые указывают не на физические, а на психические аналогии. Это означало больше, чем поэтическую метафору. Это означало выражение моего убеждения в том, что соответствующая реакция части зародыша, наделенной самыми разными потенциальными возможностями, в эмбриональном "поле", ее поведение в "определенной ситуации", не является обычной химической реакцией, но что эти процессы развития, как и все витальные процессы, нельзя сравнить— по тому, как они согласованы, — ни с чем другим, о чем нам известно в такой степени, как с теми витальными процессами, о которых мы имеем самое интимное знание, то есть с психическими процессами. Это служило выражением моего мнения, что, даже оставляя в стороне все философские выводы, просто ради точного исследования, мы не должны упускать шанс, который дает нам наша позиция между двумя мирами. Тут и там эта интуиция пробивается ныне наружу. Этими экспериментами, надеюсь, я сделал несколько шагов на пути к новой высокой цели»1.

На психоаналитическое мышление Фрейда, как мы знаем, значительное влияние оказали как его собственная прежняя работа в нейроэмбриологии, так и работа Ру и других в этой области. Данные

1 Когда Шпеман говорит о витальных процессах и витальных системах, он не использует эти термины в значении неовиталистскои школы, сконцентрировавшейся в первой половине этого века вокруг Дриша. Шпеман, напротив, имеет в виду свойства живой материи, а не нематериальные феномены. Шпеман, отвергающий, в частности, «энтелехию» как контролирующий фактор развития, определяет ее как «непространственный» фактор, как «идею» (в платоновском смысле) (Spemann. 1938). Пол Вейс (1939) говорите ней как о «нематериальном принципе» и, подобно подавляющему большинству современных эмбриологов, также отвергает ее в качестве контролирующего фактора развития. Когда современные эмбриологи, будь то Шпеман (1938), Вейс (1939), Нидхэм (1936), Уоддингтон (1940) или другие, говорят о витальных феноменах, они говорят о материальной системе; когда они вводят понятия сил, силовых полей, градиентов и т.д., они говорят тем же языком, что и физические науки. Поэтому особенно заслуживает нашего внимания то, что, по мнению Шпемана, только понятия, которые используются в психологии, могут охватить феномены, наблюдаемые в экспериментальной эмбриологии, и что Уоддингтон ( 1940) призывает к радикально новому мышлению, особо указывая на новые идеи в философии, возникшие, в частности, в связи с прогрессивными изменениями.

и идеи эмбриологии, несомненно, сыграли важную роль в его формулировке генетического подхода; тем не менее в психоаналитической литературе очень редко можно встретить ссылки на эмбриологию. Поэтому мы вкратце рассмотрим здесь некоторые наиболее важные эмбриологические данные и концепции, содержащиеся в работах Шпемана (1938), Уоддингтона (1940), Вейса (1939), Нидхэ-ма (1936) и других. В этом кратком резюме мы оставим без внимания различия во мнениях относительно сил, действующих в эмбриональном развитии, как бы они ни описывались разными школами, — будь то градиенты, химические энергии, физическое родство, ультраструктура и т. д.

Шпеман ввел термин «организатор» для фактора, управляющего этими силами. Современная эмбриология предпочитает говорить об этих же феноменах в терминах понятия поля. Мы полагаем — и покажем это далее, — что понятие «поле» эмбриологов имеет свои аналогии в человеческом развитии. Тем не менее мы по-прежнему будем использовать в нашем данном исследовании первоначальный термин Шпемана «организатор» — простоты ради, а также потому, что в психоанализе значение этого термина не было искажено неверными истолкованиями, как это случилось в эмбриологии.

Принадлежащее Шпеману понятие организатора как динамической единицы оказалось необычайно плодотворным для исследований в эмбриологии. Он продемонстрировал его природу в бесчисленных экспериментах и во многих работах указывал на его значение. С тех пор он и многие другие эмбриологи снова и снова пытались четко и ясно определить это понятие. Наилучшее определение, насколько мне известно, можно найти у Нидхэма (1931):

«Организатор, таким образом, является тем, что задает скорость развития по определенной оси... оперируя с помощью количественных различий, которые в известной мере варьируют вдоль этой оси. Он отвечает, по всей вероятности, за феномены, описываемые экспериментальными биологами под названием Wirkungsfeld, Organisationsfeld и Determinierungs-feld}. Пока еще невозможно сделать предварительные выводы относительно фундаментального характера его доминирования» (том 3, стр. 1627).

В свете нашей дальнейшей дискуссии мы можем заметить, что Нидхэм тоже говорит об организаторе как о «реляционном факторе развития» и как о «центре, излучающем свое влияние».

Понятие «организатор» Шпемана явилось отправной точкой для многих эмбриологических гипотез, среди которых особый интерес представляет для нас гипотеза о зависимой дифференциации (1938). Дифференциация ткани зависит от появления организатора. Это посредством последовательной индукции в презумптивной ткани приводит в действие развитие следующего организатора, организатора второго по-

1 Соответственно: поле воздействия, поле организации и поле детерминации (нем.). — Прим. перев.

рядка. Цепи последовательной индукции в свою очередь приводятся в действие организатором второго порядка, в результате чего возникают организаторы третьего порядка, четвертого и так далее.

Другие эксперименты показали, что изолированные части яйца обладают тенденцией в максимальной степени реорганизовывать свой материал в ту же упорядоченную структуру, которой обладало все яйцо. Это свойство было описано Дришем ( 1908) как тенденция к гармонической эквипотенциалъности.

Даже в этой чересчур сжатой подборке бросаются в глаза динамические аналогии с некоторыми психоаналитическими понятиями. Мы узнаем генетические последовательности, синтетические тенденции, прогрессию от неорганизованного и недифференцированного к организованному и структурированному. Уоддингтон (1940), например, утверждает: «Весь прогресс развития можно поэтому рассматривать как проистекающий из неустойчивой конфигурации веществ, которая заставляет эмбриональную ткань меняться в направлении более стабильного состояния».

Все это и вправду звучит очень знакомо. Аналогии очевидны; но мы не должны забывать, что в данном случае это не более чем аналогии.

Можно выдвинуть принципиальные возражения против использования аналогий в науке. Эта установка весьма выражена среди ученых с узконаправленной ориентацией. Но если ученый работает в областях, где становится необходимым междисциплинарный подход к явлениям, аналогия является бесценным инструментом, полезным для открытия новых подходов к исследованию и предоставления свежих идей.

Роберт Оппенгеймер в своем выступлении на собрании членов Американской психологической ассоциации в 1955 году утверждал:

«...аналогия действительно является незаменимым и неизбежным инструментом научного прогресса... Я не имею в виду метафору; я не имею в виду аллегорию; я даже не имею в виду сходство; но я имею в виду особый вид сходства — сходство структуры, сходство формы, сходство констелляции между двумя наборами структур, двумя наборами свойств, которые внешне весьма отличаются, но имеют структурные параллели. Речь идет о связи и взаимосвязи» (Oppenheimer, 1956).

В дальнейшем мы еще поговорим о том, как мы будем использовать аналогии между психологическим и эмбриологическим развитием младенца. Поразившие меня сходства между нашим мышлением и понятиями экспериментальной эмбриологии определенно не являются здесь убедительными. Но они побудили меня пересмотреть наши данные, полученные при непосредственном наблюдении над младенцами, с точки зрения возникающих доминирующих центров интеграции и назвать их организаторами психики. Имея в виду эту концепцию, я выдвинул следующие положения.

В формировании личности младенца взаимодействуют два потока. Первый — это процесс созревания, второй — психологическое развитие; то есть изменение, выражающееся в более высокой степени дифференциации и возникающее отчасти под влиянием внешней среды, осуществляется главным образом благодаря продолжающимся отношениям с удовлетворяющим потребности объектом в ситуациях, важных для выживания младенца. Это поле сил, из которого выделится доминирующий центр интеграции, первый организатор психики. Если в этом силовом поле возникает нарушение, то тогда первый организатор психики претерпит изменения, что будет иметь важные последствия для будущего развития и созревания (Spitz, 1958). Это видоизменение обнаружится либо в соматической области, либо в психологической, либо в той и другой и будет проявляться в ходе дальнейшего развертывания объектных отношений.

Первый организатор психики

Индикатором возникновения первого организатора психики служит — по моему мнению и в силу изложенных мною причин — появление реакции улыбки.

Параллели между первым организатором психики и понятием организатора в эмбриологии на этом не заканчиваются. Первый индуктор в эмбриологии, дорсальная губа бластопора, возникшего из серого серповидного тела (Needham, 1936), обладает необычайной устойчивостью к внешним воздействиям. Точно так же удивительную эластичность проявляет и первый организатор психики. Его появление основано на согласовании развития и созревания. Но границы, в которых оно может сдвигаться в ту или иную сторону, не являются жесткими. Я уже отмечал, что колебания плюс-минус два месяца от среднего значения находятся в пределах нормы.

Кроме того, когда нарушаются примордии, конституировавшие первый организатор психики, такие, как «внутреннее и внешнее восприятие», или функция памяти, или зарождающаяся активность, или проверка реальности, — независимо от того, сдерживаются они или стимулируются, — все равно имеется выраженная тенденция к формированию структур личности, которые нам хорошо известны у обычного человека.

Разумеется, в первые три месяца — и даже позже — львиная доля по-прежнему принадлежит созреванию. Развитие постепенно вторгается на его территорию после установления первого организатора психики с помощью паттернов действия у младенца в ответ на поведение матери. Мать способствует или препятствует этим действиям, а ее личность канализирует их в определенные направления.

Тем не менее за этим направляющим и канализирующим влиянием реципрокных объектных отношений наблюдатель отчетливо осознает наличие интегрирующей силы, которая, по-видимому, следует собственному паттерну. Эмбриологи давно уже осознавали наличие чего-то весьма похожего. Нидхэм (1936) говорит о «тенденции к формированию завершенности», а фон Берталанфи (1928) — о «морфологическом заряде».

Паттерн интеграции может сцепляться с направлением, принимаемым объектными отношениями, или противодействовать им, выражаясь в компромиссе. Мы можем поинтересоваться, не ведет ли синтетическая функция Эго свое происхождение от этой наиболее ранней организующей тенденции, которая в конечном счете привела к появлению рудиментарного Эго.

Однако случаются отклонения. Они отмечались психоаналитиками-наблюдателями, такими, как Гринэйкр (1941), а также Бергман и Эскалопа (1949), которые указывали на последствия преждевременного развития Эго. Со своей стороны я наблюдал, что младенцы с особенно ранним развитием Эго склонны к более тяжелой травматиза-ции из-за нарушений объектных отношений во второй половине первого года жизни. Это, однако, является возрастом, к которому, согласно моим наблюдениям, я отношу второй организатор психики.

Второй организатор психики

В нашей культуре значительное изменение у младенца происходит примерно после шестого и до десятого месяца жизни. Становится заметным явный прогресс в различных областях психики младенца, как-то: в сферах восприятия, когнитивных процессов, памяти, в объектных отношениях, в проявлениях эмоций. Это развитие начинается с появлением того, что я назвал «тревогой восьми месяцев».

Младенец, который до этого момента реагировал улыбкой и зачастую явным удовольствием на приближение любого человека, мужчины или женщины, белого или цветного, вдруг начинает выражать в разной степени неудовольствие при приближении незнакомца. Его реакция может варьировать от «застенчивого» отведения глаз до прятанья своего лица под одеяло или до крика и рыданий. Эта реакция, согласно экспериментальным психологам, указывает на то, что младенец стал способен отличать знакомых людей от незнакомых. Мы предпочитаем говорить, что эта реакция является индикатором установления собственно либидинозного объекта, который отныне будет отличаться от любого другого. Тем самым начинается эпоха, в которой объект любви и отношения с объектом любви приобретают первостепенное значение. Вряд ли нужно подчеркивать, что объект любви не мог существовать до тех пор, пока он не стал надежно отличим от всех остальных объектов.

Метапсихологическое исследование этих проявлений позволяет утверждать, что в центральной управляющей организации, в Эго, произошло серьезное изменение. Тревога восьми месяцев является аффективным сигналом этого изменения, смещений энергии, которые произошли в психической организации у младенца. Реакция улыбки также являлась гаким аффективным сигналом интрапсихических изменений.

В своих наблюдениях я обнаружил, что подобные аффективные проявления указывают на процесс динамических изменений, происходящих, когда в психике возникают доминантные центры интеграции. Они возвещают о значительных изменениях в психической организации, за которыми последуют чтакже заметные изменения и в поведении младенца, в его достижениях. Аффективным проявлением, которое я считаю индикатором второго организатора психики, является тревога восьми месяцев.

Ибо в последующие недели происходят поведенческие изменения такого масштаба и значения, что даже случайному наблюдателю ясно, что тревога восьми месяцев есть поворотный пункт в развитии младенца. Сама тревога восьми месяцев указывает на то, что социальные отношения становятся все более и более сложными. Социальные жесты, такие, как рукопожатие, будут пониматься и станут взаимными в течение нескольких недель. Начинают пониматься запреты и приказания. Если теперь, например, вы прерываете деятельность ребенка, покачивая головой или говоря «нет, нет», ребенок прекратит свои действия.

Понимание и обращение с пространством не ограничивается пределами детской комнаты — даже до того, как окончательно сформировалась локомоция. Понимание «связей между вещами» появляется одним или двумя месяцами позже, в результате чего одна вещь может использоваться как инструмент для достижения другой.

Кроме того, «вещи» дифференцируются друг от друга, что проявляется в выборе любимой игрушки. Становится все более заметным неодинаковое отношение к разной пище. В аффективных реакциях становятся видны оттенки, такие, как, например, ревность, гнев, ярость, зависть, стремление к обладанию — все их можно наблюдать до конца первого года жизни.

Эти более дифференцированные аффективные реакции, прежде всего, а также понимание социальных жестов, запретов и приказаний становятся неотъемлемой частью усложняющихся объектных отношений. Также становятся очевидными определенные механизмы защиты, а среди них в первую очередь идентификация.

Позвольте мне подчеркнуть, что все, о чем я до сих пор говорил, почти без исключения было подкреплено доказательствами в нашей западной культуре. Я уверен, читателю очевидно — в процессе образования второго организатора соответствующие роли созревания и психологического развития переменились. Теперь львиная доля в картине принадлежит развитию. Отныне и на протяжении всей жизни оно этой роли уже не уступит.

Это, однако, имеет и свои минусы. В разных аспектах второй организатор психики гораздо более уязвим, чем первый. Это легко понять; в конце концов, созревание — это процесс, который постепенно устанавливался в филогенезе и передавался по наследству тысячелетиями. Избавившись от всего лишнего в кровопролитном процессе естественного отбора, оно приобрело необычайную прочность.

Психологическое же развитие и изменения, которые оно вызывает, гораздо более уязвимы. Психологическое развитие является продуктом обменов в рамках объектных отношений и прежде всего онтогенетическим феноменом. Детерминирующие его силы чрезвычайно разнообразны, и таким же будет и результат. Именно это онтогенетическое происхождение и делает последствия психологического развития в целом и период второго организатора в частности столь уязвимыми.

Выражаясь иначе, первый организатор менее уязвим, потому что основная часть процесса, ведущего к его установлению, относится к созреванию, и поэтому она устойчива к внешним воздействиям. И наоборот, у второго организатора основная часть относится к психологическому развитию — процессу, который гораздо более уязвим.

Однако мы еще не рассмотрели, что представляют собой потоки психологического развития, которые сходятся и формируют второй организатор психики. Уже отмечалось, что это является поворотным пунктом в развертывании объектных отношений, прогрессией от предшественника объекта к установлению собственно объекта. В другом месте (1953) я показал, что в ходе этого развития объект, который на уровне примерно трех месяцев все еще был разделен на хороший объект и плохой, теперь объединил в себе как агрессивное, так и либидиноз-ное влечения. Кроме того, произошло слияние этих двух влечений. Отныне их расслоение будет патологическим.

Из поведенческих изменений у ребенка становится также понятным, что Эго значительно изменилось по сравнению с рудиментарным Эго, достигнутым к трем месяцам. У него — как это было показано мной в другом месте (1957) — сформировался ряд систем, таких, как память, восприятие, процесс мышления, способность суждения, а также аппараты Эго, такие, как пространственное понимание, социальные жесты, и чуть позднее — способность к передвижению, которые делают Эго более эффективной, но вместе с тем и более сложной структурой. Мы можем сказать, что теперь Эго заняло подобающее ему место. Поэтому неудивительно обнаружить, с одной стороны, возникновение защитных механизмов Эго, с другой стороны, появление того, что можно назвать собственно психиатрическим заболеванием в случае, если это развитие нарушается.

Зависимое развитие

Вводя понятие второго организатора, я указывал, что он является звеном в цепи последовательных индукций. Это включает в себя предположения о том, что 1 ) будут иметь место дальнейшие организаторы и 2) что адекватное установление второго организатора основывается на нормальном установлении первого организатора. Точно так же нормальное установление второго организатора является необходимым условием развития третьего организатора. Другими словами, эта цепь последовательных индукций вытекает из утверждения о зависимом развитии.

Нам не следует преувеличивать идею эволюционной зависимости в психике; последовательные организаторы обладают своей собственной жизнью, своим собственным содержанием — если не по какой-то иной причине, то вследствие роли, которую играет в них созревание. Но компоненты организатора — как психологические, так и соматические, — нуждаются в соответствующей почве, из которой они появляются. Она обеспечивается установлением предыдущего организатора, который является необходимым, но недостаточным условием для возникновения следующего.

Аналогичные идеи высказывались Эриксоном. Независимо друг от друга и используя совершенно разные исследовательские подходы, мы пришли к теоретическим формулировкам, которые во многом совпадают друг с другом. Эриксон (1940, 1950, 1953) ввел в психологическое развитие понятие эпигенеза, идею, впервые сформулированную в 1651 году Уильямом Гарвеем. Ей суждено было стать одним из фундаментальных постулатов в эмбриологии. Эта же идея выражена в моих концептуальных рамках в понятии паттерна психологического развития, которое я создал по аналогии с отчасти более специфическим постулатом эмбриологии о зависимой дифференциации. Соответственно, там, где я описываю в терминах экспериментальной психологии критические периоды и организаторы, Эриксон говорит о фазах развития. Каждая из этих фаз обладает специфической задачей в развитии, которая должна быть разрешена до того, как будет достигнута следующая фаза.

Мои формулировки и формулировки Эриксона несколько отличаются системой координат. Но по своей сути они очень похожи. Они демонстрируют приносящую удовлетворение конвергенцию выводов, основанных на несхожих исследовательских подходах, которую я стал рассматривать как одну из наиболее убедительных форм верификации психологических утверждений, не поддающихся количественному определению.

Идея цепи индукций созревала в моей голове постепенно. Конечно, я понимал, что уже задолго до этого Фрейд описал такие «станции» в психологическом развитии человека, как эдипов комплекс, пубертат, климактерий, и что в результате наблюдения за последовательной активацией трех эротогенных зон он разделил стадии либи-динозного развития на оральную, анальную и фаллическую фазы. Мне также стало ясно, что они являются стадиями в зависимом развитии; что только в том случае, если оральная стадия была успешно пройдена, сможет нормально развертываться анальная стадия. В свою очередь анальная стадия может подвергнуться своим собственным нарушениям. И если только она была пройдена без серьезных расстройств, мы можем ожидать нормального возникновения фаллической стадии. Это же правило относится к эдипову комплексу, пубертату и т.д.

Лишь в последнее десятилетие я понял, что феномены развития

первого и второго года жизни можно соотнести с рядами, которые были определены Фрейдом как подразделения стадий, детерминированные эротогенными зонами. Первые два организатора относятся к оральной стадии.

Остается проблема: куда поместить третий организатор? Последние данные, полученные в исследовании детей, несколько сдвинули дату возникновения стадий, основанных на эротогенных зонах. Я полагаю, что анальная фаза, вероятно, начинается по завершении первого года жизни. Можем ли мы обнаружить организатор примерно в этот период? Будет ли третий организатор совпадать с началом анальной фазы?

Как уже отмечалось ранее, я склонен относить организаторы к определенным точкам, в которых сходятся потоки созревания и развития. В этом я следую Фрейду, который — по крайней мере для фаз развития либидо — основывался на последовательности созревания эротогенных зон. Кроме того, до конца своих дней он пытался найти филогенетически передающийся, идентифицируемый фактор для феноменов латентного периода, который знаменует поворотный пункт в преодолении эдипова комплекса.

Факторы созревания, отвечающие за возникновение обсуждавшихся до сих пор организаторов, определить сложно. Очевидно, что критерии, выбранные мной в качестве индикаторов этих организаторов психики, имеют психологическую природу. И улыбка, и тревога восьми месяцев являются выражениями аффектов. Поэтому в качестве критериев третьего организатора мы снова будем рассматривать психологические, преимущественно аффективные, феномены.

Что же тогда служит индикатором третьего организатора? Если второй организатор характеризовался установлением процесса мышления, настоящих объектных отношений, функционирующего Эго, что мы можем ожидать от третьего организатора психики?

Третий организатор психики

Рассматривая различия между человеком и животным, напомним об экспериментах, в которых некоторые высшие приматы — шимпанзе, если быть точными, — росли вместе с человеческим ребенком ( Kellogg & Kellogg, 1933). Оказалось, что развитие шимпанзе, которое в первый год жизни во многих отношениях было более быстрым, чем развитие ребенка, где-то на втором году жизни останавливается, тогда как развитие ребенка, разумеется, продолжается. При грубом обобщении можно сказать, что взрослый примат находится на уровне развития восемнадцатимесячного ребенка. Я понимаю, что к этому утверждению необходимо сделать множество оговорок.

Из этого следует, что, если мы хотим выделить в развитии очередную филогенетически очевидную стадию дифференциации и возрастания сложности на пути эволюции, то мы должны выбрать на втором году жизни уровень, который отделяет приматов от человека. В чем состоит

достижение человека, которого нет на этом уровне у приматов? Это — коммуникация с помощью вербальных символов. Поэтому я высказал гипотезу, что третьим организатором является приобретение речи.

Младенец приобретает речь в ряде последовательных стадий. Сейчас нас интересуют стадии, которые приходятся на первые два года жизни. Речевые формы, используемые ребенком до восемнадцатого месяца жизни, принципиально отличаются от взрослой коммуникации. Подобно периоду удовлетворяющего потребность объекта в первые шесть месяцев жизни мы наблюдаем период выражающих потребность всеобщих слов, которые являются единственными словами, используемыми до восемнадцати месяцев. И только после восемнадцати месяцев жизни начинает возникать речь во взрослом значении.

Всеобщие слова фактически представляют собой предложения. Например, слово «мама» используется одним и тем же ребенком для выражения всей гаммы, от «я одинок», «я рад тебя видеть», «я голоден», «я хочу мою погремушку», «мне больно», «я испуган», «я несчастен» и т. д. в бесчисленных вариациях. Эта форма архаической речи сохраняется до восемнадцати месяцев. Слова, используемые в такого рода коммуникации, выражают потребности; они имеют характер обращения, а не характер описания, каким является язык взрослого.

Однако, если мы согласны рассматривать приобретение речи в качестве третьего организатора, представляется весьма очевидным, что стадию удовлетворяющих потребность всеобщих слов можно рассматривать лишь как переходную стадию. Речь, как организатор мыслительных процессов, умственных операций, должна быть специфической. Это условие выполняется речью во взрослом значении, где происходит семантическая коммуникация с помощью вербальных символов. Где же пролегает линия раздела между удовлетворяющими потребность всеобщими словами и использованием речи, то есть семантических сигналов, во взрослом значении?

Что представляет собой приобретение речи с позиции ЭгЬ? Оно знаменует начало умственных операций неограниченной степени сложности. С возникновением речи Эго приобретает множествсНнр-вых функций, среди них функцию абстракции и — в свете исследований Пиаже — такую же важную функцию обратимости. Кроме того, язык необычайно обогащает объектные отношения, в которых он становится главным инструментом взаимодействия. В это же время Эго начинает служить множество новых защитных механизмов. Одновременно начинается период анального упрямства, негативизма со всеми вытекающими осложнениями в сфере объектных отношений, защит и формирования характера.

Именно этот последний аспект приобретения речи привлек наше внимание к единственному исключению в вербальных навыках ребенка в переходный период между десятым и восемнадцатым месяцами жизни. Как отмечалось выше, в этот период речь ребенка состоит из всеобщих слов. Единственное исключение в этом утверждении относится, собственно, не к слову. Речь идет о жестовом символе семантической коммуникации, жесте «нет», который выражается в нашей культуре покачиванием головой в горизонтальной плоскости.

В другом месте (1957) я опубликовал несколько предположений о процессе, в результате которого примерно в пятнадцатимесячном возрасте приобретается этот жест. В этом процессе я приписывал главную роль защитному механизму идентификации с агрессором. Я также подробно обсуждал природу и значение достижения жеста «нет». По моему мнению, он репрезентирует линию расхождения в психическом и психологическом развитии. С этого момента начинается новый образ бы-• ия. Я обсуждал его значение для психической структуры и объектных отношений, в которые он привносит новый метод, заменяя действие коммуникацией. Он инициирует осуществление защитных механизмов в их постоянной форме, совпадающей и взаимодействующей с проявлениями анальной стадии. Я также обсуждал изменение, возникающее в умственном развитии в результате приобретения жеста «нет». Здесь он возвещает о развертывании высших интеллектуальных функций, которые начинают служить адаптации и овладению внешним миром. В частности, я упоминай обратимость ( Piaget, 1936), а также развитие речи и мыслительных процессов, включая абстракцию.

Я лишь коснулся нынешней темы, функции жеста «нет» как индикатора установления в психическом развитии третьего организатора. Вместе с тем я считаю, что достаточно проиллюстрировал, почему я считаю правомерным говорить об этих трех основных подразделениях в первые восемнадцать месяцев развития младенца. Что я еще недостаточно объяснил, так это то, почему я говорю о них как об организаторах, как если бы они являлись аналогами понятия организатора в эмбриологии.

Второй экскурс в эмбриологию

Читателю, знакомому с данными о психологическом развитии мла-тенца, понятно, что в предыдущем описании трех поворотных пунктов я ограничился сообщением о непосредственных наблюдениях над младенцами и вытекающих из них психоаналитических выводах. Из эмбриологии я заимствовал лишь понятие и термин «организатор» и •силовое поле». Я говорил тут и там о некоторых аналогиях и хочу теперь отметить некоторые особенно разительные сходства в структурах эмбриологического мышления и психоаналитической теории. Я уже говорил о принадлежащей Уоддингтону (1940) концепции развития как прогрессии от нестабильности к стабильности. Она, несомненно, соответствует нашим собственным представлениям о функции психической структуры. Кроме того, концепция Уоддингтона соответствует концепции о функции идентичности Эго, разработанной Эриксоном (1956).

Далее Уоддингтон (1940) утверждает, что сам по себе стимул или отдельная причина не является адекватным объяснением чего-либо,

но что дифференциацию создает вся комплексная система действий и взаимодействий. Он говорит о способности ткани формировав определенный орган, но лишь на протяжении конкретного периода. Это во многом соответствует концепции критических периодов в психологии, продемонстрированной на собаках Скоттом и Марстоном ( 1950) и — независимо от их исследования — мной на младенцах (Spitz, 1958).

Не ссылаясь на формулировки Фрейда относительно комплементарных рядов и, вероятно, даже не зная о них, Уоддингтон ( 1940) говорит о комплементарном влиянии тканевой компетентности и эвока-тора. Между тем он признает, что имеются психологические генные воздействия. Но гораздо более важным представляется то, что, хотя он и не использует термин «критические периоды», он постоянно отмечает, что воздействие гена или определенной генной последовательности ограничено определенным периодом, в котором соответствующие гены оказывают решающее воздействие и в котором процесс разветвляется на два разных направления развития.

Эта теоретическая формулировка иллюстрируется затем на дрозофилах и домашних курах (Waddington, 1940) и даже использовалась другим автором (Goldschmidt, 1938) для формулировки гипотезы (не получившей общего признания) о половой дифференциации.

Система путей развития эволюционирует по разветвляющимся линиям. Ее равновесие непостоянно, и с течением времени состояние системы меняется. Однако нормальный путь развития — это тот, к которому развивающаяся система стремится вернуться после того, как было нарушено равновесие. Это является еще одним способом выражения эмбриологической регуляции, которая, однако, происходит лишь на протяжении определенного периода времени. Двухмерная картина разветвления в развитии вскоре становится неадекватной для описания продолжающихся процессов, и на смену ей приходит то, что Уоддингтон (1940) назвал «эпигенетическим ландшафтом», состоящим из наклонной равнины с долинами, слияниями долин и их разветвлениями.

Эти формулировки не мои; они чуть ли не дословно взяты У вышеупомянутых эмбриологов. Тем не менее они во многом звучат так, словно идеи, часто встречающиеся в психоаналитической литературе, были выражены другим способом или в несколько иной системе координат. В этом контексте является поучительным использование Уоддингтоном различных схематических средств для наглядного объяснения зависимой дифференциации. Одним из них являлся «эпигенетический ландшафт».

Другая диаграмма Уоддингтона, которую мы считаем полезной для понимания связи между организатором, зависимой дифференциацией и направлением, которое принимает развитие, воспроизведена здесь (рис. 1) в чуть измененной форме. Каждая их последовательных ступеней развития представлена конусом, соединенным с предыдущим конусом посредством организатора.

Первый организатор находится в неустойчивом равновесии на вершине верхнего конуса; он может скатиться вниз по стороне конуса в

любое место на радиусе круга в 360 градусов и остановиться в одной из точек окружности, образующей основание конуса. Здесь он дает начало организатору второго порядка, второму организатору. Место, в котором он установился на окружности, необратимо определяет некоторые дальнейшие линии на пути развития.

В свою очередь второй организатор может скатиться вниз в любую точку круга в 360 градусов, который служит основанием вторичного конуса. Сам по себе вторичный конус подвижен лишь относительно той позиции, которую занимает его организатор на круговом основании первого конуса. Как только эта позиция устанавливается, положение второго конуса по отношению к первому конусу становится необратимым. Из этой необратимой точки второй организатор будет продвигаться к своей конечной позиции на основании окружности вторичного конуса; здесь сформируется третичный организатор, который в свою очередь пройдет через сходный процесс, и так далее.

Но если первый организатор скатится в другую точку круга, образующего основание первичного конуса, то сформированный там второй организатор будет индуцировать развитие в совершенно ином и новом направлении. Он будет детерминировать появление очередных организаторов, которые частично могут перекрываться, но определенно не будут совпадать с первоначальным направлением, которое было выбрано при нормальном развитии первичного организатора. Этот отличный путь представляет собой ответвление, которое необратимо будет определять в дальнейшем иную последовательность появления вторичного и третичного организаторов, как можно увидеть на диаграмме, где они изображены пунктирными линиями.

Идеи, развиваемые здесь с помощью диаграммы, во многом напоминают то, что, как я полагаю, стало для нас общепризнанным в отношении последовательных фаз либидинозного развития. Предпосылкой для нормального развития анальной стадии является более или менее ненарушенное развертывание оральной стадии. Прохождение без нарушений через анальную стадию в свою очередь создает наилучшие условия для возникновения фаллической стадии. Успешное же прохождение через эти три стадии закладывает основу для эдиповой стадии и т.д.

Если на любой из этих стадий случается серьезное нарушение, то тогда закладывается девиантная основа для установления следующей

стадии, будь то в форме точки фиксации или даже в форме более серьезных расстройств. Основываясь на впечатлениях, полученных при непосредственном наблюдении над младенцами, я бы постулировал, что это же относится к установлению организаторов психики в первый год жизни и что неадекватное установление любого из этих организаторов психики ведет к девиантному психическому развитию.

Любой внимательный читатель литературы по эмбриологии постоянно будет сталкиваться с такими аналогиями. Но, разумеется, наша концепция взаимодействия между созреванием и психологическим развитием содержит сходства, выходящие за рамки просто аналогии.

Ранее я отмечал, что вначале созреванию принадлежит большая роль, чем психологическому развитию, и что эта пропорция меняется к моменту, когда мы приходим к третьему организатору психики. Близкое сходство с процессами развития, происходящими в эпигенетическом ландшафте созревания, делает весьма вероятным, что на самой ранней стадии некоторые психологические процессы будут моделироваться по биологическим прототипам. На нынешней стадии развития нашего знания — или эмбриологического знания — вряд ли возможно провести границу между биологическими и психологическими процессами; фактически Фрейд всегда утверждал именно это.

Позвольте мне категорически подчеркнуть, что я не пытаюсь перенять концепции эмбриологической теории и просто перевести их в наши психологические термины. Во-первых, если бы даже такая попытка была желательной, наше знание о психологическом развитии все же было бы недостаточным. Уже при самом поверхностном рассмотрении становится совершенно очевидным, что область психики является намного более сложной, чем область физического созревания. Законы, управляющие созреванием, должны быть расширены и дополнены, даже если мы постулируем непрерывность континуума между сомой и психикой.

Мы можем предположить, что законы, управляющие эмбриональным развитием, будут в значительной мере применимы на протяжении нескольких месяцев и, возможно, лет после рождения. Эти законы эмбриологии будут представлять один из факторов в процессе, который мы назвали созреванием. Однако в области психологического развития любое применение этих законов будет, по существу, лишь грубой аналогией. С другой стороны, нам, конечно, известно, что природа крайне скупа на свои методы и механизмы — они представлены только что упомянутыми мною законами. Природа щедра на материал, будь этим материалом индивид, вид, род, класс или фи-люм1. Но она будет продолжать использовать тот же механизм в условиях, которые кажутся совершенно неподходящими. Поэтому было бы неудивительно обнаружить метод или механизм, используемый на эмбриональной стадии, который действует также на стадии младенчества в совсем иной среде, в среде психологического развития.

Единица систематики в ботанике и зоологии. — Прим. перев.

Я бы предположил, что механизм организатора будет продолжать использоваться после рождения, по крайней мере в соматической сфере и в созревании в целом. Применяя это понятие к собственно психологическому развитию, я отдаю себе отчет, что это является аналогией и что окончательная формулировка законов психологического развития в первый год жизни — дело будущего, и она может существенно отличаться от выдвинутых мною предположений. Я выдвинул их в надежде, что они могут иметь некоторую эвристическую ценность как для нашего понимания психического развития в первые восемнадцать месяцев жизни, так и в отношении нозогенеза и нозологии.

Мы уже цитировали Оппенгеймера (1956) в поддержку использования аналогии. Однако такое использование подлежит определенным ограничениям. В своем эссе «Аналогия в науке» он также указывает, что всякий раз, когда аналогия применяется в науке, обнаруживается, что «приходится несколько расширять рамки и находить дисаналогию, которая позволяет нам сохранить то, что было верно для аналогии». Это утверждение налагает на нас обязанность указать, по крайней мере ориентировочно, дисаналогии между биологической концепцией развития и психологической.

Наиболее явная дисаналогия относится к самому понятию организатора. В биологии организатор ограничен областью бластопора, частью ткани, называемой дорсальной губой, которая устанавливает силовое поле (Needham, 1936). Ничего подобного не имеется в виду, когда мы используем термин «организатор психики». Мы мыслим в строжайшем соответствии с принципами, заложенными Фрейдом в «Я и Оно» (1923), где он представляет диаграмму психических систем. Он отрицает expressis verbis всякую возможность конкретного приложения этой диаграммы к актуальным физическим структурам. Тщетно было бы пытаться найти соматический эквивалент для организаторов психики, например в миелинизации или в аналогичных органических процессах. Психические и органические процессы взаимосвязаны; но они не являются двумя разными аспектами одного и того же феномена, они комплементарны. Грубо говоря, в тот или иной момент (мы пока еще весьма далеки от того, чтобы установить, в какой именно) миелинизация становится необходимым органическим инструментом для осуществления определенных функций, инициированных появлением организатора психики. Однако сама по себе миелинизация не является сущностью этого организатора. В другом месте (1951) я указывал на некоторые аспекты этого отношения.

Мы вынуждены допустить, что подобно тому, как понятие поля в эмбриологии, говоря словами Оппенгеймера (1956), «несколько расширяет рамки» понятия поля в физике, так и организатор психики является приложением понятия организатора в эмбриологии. Ибо, если организатор в эмбриологии — категория пространственно-временная, то организатор психики, по всей видимости, проявляется во времени, но не в пространстве.

Можно найти и необходимо исследовать и другие такие дисана-логии. Одна из них, которая тут же приходит в голову, относится к уровням организации. В эмбриологии различия между уровнями организации рассматриваются некоторыми учеными как «переход от количества к качеству» (Waddington, 1940).

«Когда элементы определенной степени сложности организуются в единицу, принадлежащую более высокому уровню организации, мы должны предположить, что когерентность более высокого уровня зависит от свойств, которыми действительно обладали изолированные элементы, но которые не могли проявиться, пока эти элементы не вступили в определенную связь друг с другом... то есть, новый уровень организации нельзя объяснить свойствами его элементарных единиц, как они ведут себя по отдельности, но можно объяснить, если мы добавим к ним определенные другие свойства, которые эти единицы проявляют, объединившись друг с другом» (Waddington, 1940).

Эта точка зрения полностью совместима с предположениями психоаналитика, касающимися функционирования психического аппарата. Но когда автор далее утверждает, что «нельзя объяснить какое-либо особое поведение, постулируя наличие нового уровня организации», то тогда мы сталкиваемся со специфической дисаналогией. Ибо в процессе психологического развития предпосылкой нового поведения действительно является образование более высокого уровня организации (или, наоборот, нарушение уже существующей организации). Остается выяснить, обусловлена ли эта дисаналогия принципиальными различиями между предметами исследования эмбриологии и психологии.

Все это — фундаментальные дисаналогии. Мы можем подумать о других — например, об экспериментах в эмбриологии, когда организатор из одной части примордия перемещают в другую часть, где он создает орган, не принадлежащий другой части, например, когда глазной бокал перемещают от переднего полюса к дорсальному эпидермису, где он превращает эпидермис в хрусталик глаза.

На нынешнем уровне развития нашего знания такие транспозиции в сфере психического функционирования невозможны. Локализация в психике не является приемлемой концепцией; согласно нашим представлениям, даже самое грубое структурное разделение психики не соответствует какой-либо физической организации в центральной нервной системе. Ее границы, границы между Ид, Эго и Супер-Эго, неустойчивы; и, как отмечала Анна Фрейд ( 1936), в обычных условиях граница между Эго и Супер-Эго неразличима. Она становится заметной только тогда, когда между ними возникает противоречие.

Но даже в этом случае у нас, похоже, возникают некоторые аналогии. Трансплантированный организатор, глазной бокал, создаст хрусталик из дорсального эпидермиса. Но этот глаз никогда не будет видеть, потому что у него отсутствует нервное соединение с оптическим центром мозга. С другой стороны, в силу своих имманентных законов он развивается в орган, напоминающий глаз.

Однако глаз посередине спины нарушит защитную функцию дорсального эпидермиса из-за включения более уязвимой и менее функциональной области. Все это до некоторой степени напоминает нам патологические феномены при неврозе и психозе, такие, как наличие одиночной бредовой идеи у сравнительно нормальных в остальном индивидов или ограниченного навязчивого ритуала у дееспособных в остальном людей и прочие аналогичные и внешне изолированные области дисфункции.

В эмбриологии имеется довольно много данных, подкрепляющих психоаналитические идеи. Разные авторы, среди них Беата Ранк (1949), писали о «фрагментированном Эго». Эмбриология своими экспериментами разделения дорсальной губы бластопора предоставила модель для таких феноменов. Особенно поучительным в этом отношении является эксперимент, в котором дорсальная губа бластопора разделяется на два компонента, причем один из них нежизнеспособен. Однако он будет оказывать как организующее, так и дезорганизующее влияние на компонент, который остается жизнеспособным и развивается более или менее нормальным образом. Далее, мы обнаруживаем мозаичные потенциальности у различных компонентов оплодотворенного яйца, которые выражаются в беспорядочном нагромождении квази-органов, не достигающих функциональной целостности; и мы вспоминаем о совершенно несвязной личности у некоторых психотиков.

Все это, возможно, искусственные аналогии, и нам лучше не придавать им значения. Однако нам все-таки кажется, что более широкое понятие зависимой дифференциации, в которой организаторы возрастающих порядков инициируют цепи последовательной индукции в презумптивной ткани, выходит за рамки простой аналогии. Нам также кажется, что концепция гармонической эквипотенциальности, которая гласит, что изолированным частям присуща тенденция реорганизовывать свой материал в ту же упорядоченную структуру, какой первоначально обладало целое, может быть применена и к психологическому развитию.

Дифференциация, интеграция и кумуляция

Мне кажется, что некоторые мои давние идеи находят поддержку в экспериментах, касающихся эмбрионального развития. Этими идеями—в том порядкег как я их излагаю, — являются: идея о последовательной дифференциации и интеграции в сочетании с принципом кумуляции в случае нормального психологического развития, с одной стороны, и идея о дисбалансе развития в случае патологического развития и при объяснении теории фиксации — с другой.

Впервые я изложил свои идеи о дифференциации и интеграции в работе, представленной в 1936 году в Венском психоаналитическом объединении. В то время у меня была благоприятная возможность в течение года ежедневно проводить детальные наблюдения за сравнительно большим числом благополучных детей, и высказанные в этой работе идеи явились первыми формулировками полученных мной впечатлений.

Я утверждал нечто, по сути, очень простое: прогрессирующее развитие, в результате которого происходит дифференциация способностей, как физических, так и психологических, имеет вид синусоиды. В определенных точках кульминации эти способности, способы адаптации, умственные операции интегрируются в новую психофизическую организацию более высокого уровня. По достижении такой интеграции начинается новый процесс дифференциации, который достигает высшей точки во второй интеграции, и так далее. Однажды я проиллюстрировал это примерами, взятыми, с одной стороны, из наших психоаналитических познаний, и с другой стороны, из бихевио-ральных наблюдений, таких, как наблюдения Мирты Макгроу (1935).

К этому утверждению я добавил еще одно, а именно, что на следующем уровне интеграции, достигнутом в ходе развития, не происходит полного отказа от формы удовлетворения, ставшей возможной благодаря достижению данного уровня интеграции. От однажды достигнутого удовлетворения нелегко отказаться, и оно переносится на следующую, более высокую стадию удовлетворения, даже если на этой стадии оно оказывается бессмысленным. В качестве примера я привел ребенка, который продолжает сосать большой палец на стадии анальных и фаллических приносящих удовлетворение действий, — поэтому мы можем наблюдать мастурбацию у детей во время сосания ими большого пальца. Я назвал это принципом кумуляции и показал, что этот принцип играет важную роль в объединении — под приматом генитальности — парциальных влечений, которые происходят от оральной, анальной и фаллической стадий.

Необходимо отметить, что в этих утверждениях понятие поворотных пунктов психического развития (представленных интеграцией) включало в себя процессы созревания, и, кроме того, что в принципе кумуляции была предпринята неуклюжая попытка выразить нормальные аспекты зависимой дифференциации в психическом аппарате. Эти идеи претерпели дальнейшее развитие, когда благодаря моим продолжающимся непосредственным наблюдениям за психическим развитием у младенцев мне стало ясно, что возникновение специфического аффективного поведения на определенных возрастных уровнях всякий раз соответствует установлению важных организационных уровней в личности младенца, тем самым обеспечивая нас чем-то, что очень напоминает эмбриологическое понятие организатора. Стало также понятно, что на каждом уровне этой эволюции существует меняющаяся пропорциональность между ролью созревания и ролью развития в различных секторах личности младенца.

Пониманию этого способствовало создание Шарлоттой Бюлер и Хет-цер ( 1932) детских тестов, в которых авторы выделили для анализа детской личности шесть разных секторов: 1) владение телом, 2) владение восприятием, 3) владение социальными отношениями, 4) овладение научением и

ВО. —тело; SOC. —социальный: LEA. = научение; MAN. = манипулирование

Рис. 2

памятью, 5) манипулирование предметами и 6) интеллект. Последовательное применение этих тестов, которые включали в себя выполнение или невыполнение определенных заданий, стандартизированных для данных возрастов, очень скоро сделало очевидными два феномена:

1. Развертывание различных секторов прогрессирует с меняющейся скоростью в течение первого года жизни; поэтому, чтобы добиться среднего распределения, тесты должны быть взвешены.

2. В постоянной и сравнительно неизменной нормальной среде или, наоборот, в постоянной и неизменной патогенной среде соотношение между этими шестью секторами оставалось инвариантным.

Следующая диаграмма (рис. 2) иллюстрирует относительную инвариантность этого соотношения в возрасте четырех, пяти, шести и семи месяцев у ребенка, растущего в сравнительно нормальной среде.

Постоянство сил внешней среды, взаимодействующих с данностями созревания одного и того же ребенка, выражается, таким образом, в удивительном сходстве эволюционных достижений, которые из месяца в месяц можно наблюдать в разных секторах его личности. Такой младенец произведет на наблюдателя впечатление уравновешенного, живого, интересующегося ребенка, не имеющего особых проблем в эти месяцы. На мой взгляд, не меняющийся в течение ме-

сяцев профиль развития в случае такого ребенка указывает на благоприятные внешние условия. Под этим я подразумеваю, что условия внешней среды позволяют ребенку развертывать потенциальные возможности созревания. Я бы даже пошел еще дальше и сказал, что окружающая среда предоставляет не только необходимые условия, но и соответствующие возрасту стимулы, которые нужны для адаптации.

Дисбаланс развития

Однако влияние патогенной внешней среды, когда она экстремальна, также ведет к единообразию в профиле развития в течение всего времени, когда имеет место патогенное воздействие. Это обусловлено постоянством вреда, наносимого ребенку, которое и выражается в единообразии дефектов. Последствия этого особенно поразительны, когда большие группы детей одновременно подвергаются вредоносному воздействию среды на протяжении долгого времени. Профили развития у каждого из этих детей в течение месяцев будут оставаться идентичными. Но, кроме того, записи показывают, что профили развития у многих из этих детей, независимо от возраста ребенка, обладают поразительным сходством до тех пор, пока продолжается действие вредоносного внешнего фактора. Это настолько бросается в глаза, что производит впечатление, так сказать, воздействия эпидемиологического фактора.

Следующая диаграмма (рис. 3) демонстрирует профили развития троих детей, находившихся в одних и тех же условиях, в возрасте пяти месяцев двадцати двух дней, десяти месяцев двадцати дней, двух лет и трех с половиной месяцев. Профили похожи друг на друга; различие заключается в несоответствии между хронологическим возрастом этих детей и возрастом их развития. Это несоответствие прогрессивно возрастает, поскольку вредоносное воздействие продолжается, но оно не влияет на соотношение различных факторов между собой. Таким образом, можно увидеть, что если первый из этих детей достиг уровня развития пяти месяцев и полутора дней, очень близкого к его хронологическому возрасту, то двое других детей задержались в развитии примерно на уровне семи месяцев.

Я еще раз хочу настойчиво подчеркнуть, хотя делал это неоднократно и даже публиковал это утверждение, что не считаю эти измерения абсолютами или меркой. Они были стандартизированы в данной среде и могут использоваться лишь в качестве самого общего индикатора тенденций в развитии конкретного ребенка. Они являются средними величинами, варьирующими у индивидуального ребенка в довольно широкой зоне.

Тем не менее сходство профилей у детей, растущих в одинаково неблагоприятной среде, поразительно. Оно поднимает проблему но-зогенеза и проблему фиксации. И наоборот, профили ребенка, растущего в благоприятной среде, редко являются постоянными. Взлеты и падения в семейной жизни, интеркуррентные заболевания, появление новых людей, изменение условий порождают калейдоскопические

PER. = восприятие; ВО. = тело; SOC. = социальный; LEA. = научение;

MAN. = манипулирование; INT. = интеллект; D.А. = возраст развития;

D.Q. = коэффициент развития

Рис. 3.

перемещения в силовом поле. В большинстве случаев мы видим, что в течение первого года жизни профиль ребенка смещается и изменяется в соответствии с изменениями в давлении, оказываемом внешней средой. Иллюстрацией этому служит следующая диаграмма (рис. 4).

Таким образом, возможности, как мы видим, многочисленны или, вернее, неограниченны. От этой меняющейся картины достижений в индивидуальном развитии резко отличается постоянство, с которым мы можем наблюдать появление аффективных паттернов поведения, указывающих на установление организаторов психики. Несогласованность кривых развития и характер такой несогласованности у детей, растущих в среде, в которой меняются объектные отношения, поражает еще больше и заставляет задуматься.

Критические периоды

Если мы хотим разобраться в проблеме зависимой дифференциации организаторов психики в течение первого и второго годов жизни, необходимо пояснить эту проблему. Организатор представляет собой изменение психической структуры, будь то изменение от недифференцированного состояния к структурированному или — на следующем этапе — реструктурация уже существующей структуры на более высоком уровне сложности. Из гипотезы о зависимой дифференци-

PER. — восприятие; ВО. — тело; SOC. — социальный; LEA. — научение;

MAN. =. манипулирование; INT. = интеллект; D. A. — возраст развития;

D.Q. — коэффициент развития

Рис. 4.

ации следует, что отклонение, аномалия в формировании одного организатора будет влиять на формирование следующего организатора или даже ему препятствовать. Это предполагает существование критических периодов в развитии ребенка, а именно периодов установления каждого конкретного организатора.

Концепция критических периодов в развитии была введена Скоттом и Марстоном (1950) в исследовании на собаках и была расширена в отношении других млекопитающих, включая человека.

Теория критических периодов содержит в себе ряд положений, имеющих непосредственное отношение к нашей теме. Например, если не происходит соответствующего возрасту для данного критического периода психологического развития, то индивиду будет сложно, если вообще возможно, достичь его на более поздней стадии. По-моему мнению, причина этого двоякого рода.

1. В соответствующий критический период данному элементу психологического развития будут сопутствовать все условия созревания, благоприятные для его установления. В этот период элемент развития может и будет органически соединяться с тенденциями созревания, а потому я склонен говорить о согласованности созревания. Эквивалентом согласованности созревания является (психологическая) согласованность развития. При нормальном развитии младенца психологическая организация достигает степени интеграции, необходимой для того, чтобы воспользоваться тем, что было достигнуто за счет созревания. Я хочу подчеркнуть, что синхронность созревания и развития является неотъемлемой характеристикой нормального развития. Она составляет полную противоположность асинхронности созревания и развития и ее последствиям в патологических случаях.

Приведу грубый пример: к концу первого года жизни созревание иннервации нижней части тела позволяет ребенку ходить. Но для этого необходимо еще и желание ходить; если же его нет, то ребенок ходить не будет, как мне это удалось показать в особенно наглядном случае. Этот ребенок уже был способен стоять и ходить с поддержкой. Но вследствие травматической аффективной депривации он регрессировал на стадию, где не мог ни ходить, ни стоять, ни сидеть.

2. Если в критический период соответствующий (психологический) элемент развития не появляется, то тогда факторы созревания ухватятся за другие доступные (психологические) элементы развития. Эти элементы развития будут изменяться и деформироваться до тех пор, пока не подчинятся потребностям созревания. Будет достигнута интеграция, отклоняющаяся от нормы, по аналогии с эмбриологическим законом гармонической эквипотенциальности. В результате оказывается, что, когда (психологический) элемент идущего обходным путем развития наконец все же становится доступным на более поздней стадии, позиции созревания заняты компенсирующей, но при этом девиантной, структурой и недоступны для нормальной интеграции.

Наблюдения фон Зендена (1932) над слепорожденными индивидами, у которых спустя много лет была удалена катаракта, наиболее убедительно показывают, что таким индивидам практически невозможно достичь зрительной ориентации. Более того, многие из них после того как месяцами пытались научиться этому, в отчаянии просили, чтобы их ослепили снова.

Это, разумеется, крайний случай, из которого мы не можем почерпнуть слишком многого, чтобы понять проблему фиксации и нозогенеза.

Вместе с тем эксперименты, которые вносят ясность на этот счет, были проведены на крысах. Читатель может возразить, что непозволительно использовать экспериментальные данные, полученные на крысах, для иллюстрации правильности психоаналитической теории. Я разделяю это возражение и недвусмысленно утверждал (1955), что «применение данных, имеющих силу на уровне меньшей сложности

организации, к уровню более высокой сложности организации без подтверждающих доказательств недопустимо. Я полагаю, что читатель найдет такие подтверждающие доказательства как на предыдущих, так и на последующих страницах. Кроме того, уместно, пожалуй, будет сказать несколько слов о первичных понятиях человеческой психологии, которые также можно встретить на более низком уровне сложности, таком, как у крысы, и на которые мы будем ссылаться ниже.

Начнем с понятия конфликта. Когда мы говорим о конфликте у человека, мы, как правило, рассуждаем в терминах высоко структурированных интрапсихических компонентов. Конфликт в опытах с крысами относится главным образом к базальным влечениям и аффектам, то есть к потребности в пище, с одной стороны, и к ситуациям, порождающим тревогу, — с другой.

Мы будем также говорить об Эго у крысы мы можем говорить об Эго лишь в терминах телесного Эго — организации, управляющей телесными функциями животного, координацией мускулатуры и удовлетворением базальных потребностей.

Наконец, мы будем говорить об объектных отношениях крысы. Здесь опять речь идет об объекте, который удовлетворяет элементарные витальные потребности. Другими словами, объектом у крысы является не знакомый нам либидинозный объект, а объект, удовлетворяющий потребность. Его не следует считать настоящим объектом в психоаналитическом значении этого термина.

Мы можем добавить, что, по мнению Гартманна, Криса и Лёвен-штейна ( 1946), у животных также можно допустить наличие Эго, хотя это Эго совершенно иной, чем у человека, природы. Оно включает в себя многое из того, что у человека принадлежит к Ид, и совсем мало из высших человеческих функций Эго. Эта формулировка, по моему мнению, относится как к приматам, так и к другим млекопитающим, таким, как крыса. Различие между приматами и другими млекопитающими — это различие в степени; различие между приматами и человеком, помимо различия в степени, является еще и качественным.

В последнее время для иллюстрации и даже подтверждения данных, относящихся к человеку, неоднократно использовались опыты на животных. Достаточно будет упомянуть эксперименты Рюгамера, Бер-нштейна и Бенджамина (1954) с аффективной депривацией у крыс, эксперименты Хебба (1955) с сенсорной депривацией у собак и т.д.

Эксперименты, на которые я буду здесь ссылаться, были проведены Александром Вульфом ( 1943), показавшим, что за ограничениями, которым подвергаются определенные функции крыс в период вскармливания, следует подавление этих функций в зрелом возрасте, когда организм подвергается стрессу. Крысы, подвергшиеся на ранней стадии развития зрительной депривации, испытывают большие сложности в реакциях на визуальные стимулы в ситуациях конкуренции. Однако эти же крысы в тех же ситуациях конкуренции стимул о в без труда реагируют на слуховую стимуляцию.

Совершенно иначе обстоит дело у крыс, подвергшихся на ранней стадии развития слуховой депривации. Они с трудом реагируют на слуховую стимуляцию, когда конкуренция стимулов вызывает у них стресс, но при этом с легкостью реагируют на зрительные стимулы.

Эти крысы могут справляться с реальностью, пока конкурирующие стимулы не создают тупик, конфликт. В этот момент происходит дезинтеграция их взрослых реакций, и они возвращаются к более ранним, незрелым реакциям, с помощью которых они прежде овладевали внешней средой.

Я бы предложил следующее — согласующееся с психоаналитической теорией — объяснение экспериментов Александра Вульфа на крысах: подавление одной из телесных функций крысы на стадии вскармливания не позволяет ей интегрироваться в то, что мы можем назвать телесным Эго крысы. Главное здесь то, что подавление происходит на стадии вскармливания, то есть на стадии, когда на крысином уровне устанавливаются объектные отношения. По всей видимости, объектные отношения у крысы с удовлетворяющими потребность объектами также задействованы в функциональной интеграции различных секторов тела. В конечном счете это ведет к установлению скоординированного, целенаправленного взаимодействия этих функций, достигающего кульминации в центральной управляющей организации, которую мы здесь назвали телесным Эго крысы. Из этого следует, что телесная функция, которая была исключена из соответствующих возрасту объектных отношений, не может быть удовлетворительным образом интегрирована в телесное Эго на более поздней стадии и на всю жизнь остается ущербной.

Можно спросить, каким образом ориентацию с помощью зрительных стимулов можно объяснить как регрессию к более низкому уровню, чем ориентация с помощью слуховых стимулов. Уровень, с которого происходит регрессия, является уровнем интеграции того и другого. Эта интеграция происходит в соответствующее для созревания время благодаря влияниям со стороны процессов развития. Соответственно, она включала в себя зрительную, слуховую и психологическую (можно сказать, идеационную) сферу. В данном случае речь идет об интеграции восприятия (слухового и зрительного) и апперцепции.

Когда эта интеграция происходит в подходящее для созревания время и синхронно с психологическими структурами, соответствующими процессам развития, устанавливается тесная связь, которую непросто разорвать эмоциональным стрессом, конкурирующими стимулами или иным образом. Когда один из этих трех факторов — будь то слуховое восприятие, зрительное восприятие или апперцепция — отсутствует в должное время, асинхронно присоединяясь в более поздний период, то тогда интеграция будет происходить на гораздо более поверхностном уровне. Если такая асинхронная интеграция подвергается затем стрессу, последний из трех достигнутых факторов будет исключен из интеграции целого, выражаясь метафорически, согласно правилам старшинства.

Регрессия происходит к уровню, на котором восприятие, каким бы

ни был тогда его орган, было интегрировано с апперцепцией и с эмоциональным силовым полем, действовавшим в то время.

Это утверждение особо подчеркивает ведущую роль эмоциональной и апперцептивной функции в формировании перцептивной структуры. Мы знакомы с этим из наших собственных экспериментов. В равной степени ведущую роль в формировании организатора играют эмоции.

Чтобы избежать терминологической путаницы, я повторю, что организатор — конструкт теоретический. Он обозначает состояние координации и интеграции множества функций, как соматических, так и психологических. Результатом этой интеграции является новый уровень организации, фактически изменяющий свойства элементов, от которых он происходит. Это хорошо выражено эмбриологами, утверждающими, что новый уровень организации нельзя объяснить свойствами его элементарных единиц; что когерентность более высокого уровня зависит от свойств, которыми действительно обладал и изолированные элементы, но которые не могли проявиться, пока эти элементы не вступили в определенную связь друг с другом (Waddington, 1940). Однако путь, ведущий к этой интеграции изолированных функций, создается объектными отношениями младенца, переживаниями аффективной природы. Соответственно, индикатор организатора психики будет иметь аффективную природу; он представляет собой аффективное поведение, которое на несколько месяцев явно опережает развитие во всех остальных секторах личности.

Синхронность и интеграция

Можно ли найти гомолог экспериментам с крысами в развитии человеческого ребенка'? Будут ли нарушения инфантильных объектных отношений выражаться в дефектах формирования Эго в соответствии с критическими периодами, в которые они возникли? Я полагаю, что именно это и происходит, и я говорил в другом месте о таких дефектах в формировании Эго как о дисбалансе развития. Ранк (1949) говорила о таких детях как об «атипических детях». Этот термин не очень информативен. Мне кажется, что понятием дисбаланса развития в сочетании с понятием организатора мы можем гораздо более точно определить как этиологию, так и возможное повреждение.

Кроме того, я считаю, что понятие фрагментированного Эго становится более доступным нашему аналитическому пониманию, если мы рассматриваем фрагментацию как результат асинхронное™, как синкопу в совпадении потоков созревания и развития. Подобно тому, как в эмбриологии нарушение в дорсальной губе бластопора выражается в образовании вторичной конечности, или в циклопическом развитии, или в удвоении глаз, одним словом, в уродстве, точно так же длительное нарушение совпадения созревания и развития в критический период будет выражаться в том, что я бы назвал асимметрическим развитием Эго.

С самого начала Эго демонстрирует выраженную тенденцию к формированию связной структуры, регулирующей динамическую симметрию. Эта концепция впервые была введена Фехнером (1873) и называлась Stabilitätsprinzip1. Фрейд разработал эту концепцию и назвал ее принципом нирваны. Современные авторы, среди них Куби ( 1948) и Меннингер ( 1954), попытались соотнести эту концепцию равновесия, регулятивной активности с тенденциями к симметрии внутри системы с принципом гомеостаза Кэннона (1929).

Разумеется, следует иметь в виду, что эти авторы говорят о таких тенденциях в психической системе в целом и прежде всего у взрослого; мы же говорим здесь о самом начале жизни и о зарождении психической системы.

В ходе дальнейшего развития эта тенденция проявляется в интег-ративной и синтетической функциях Эго. По моему мнению, интег-ративная функция Эго существует здесь с самого начала2. Нормальная интеграция между развитием и созреванием может быть нарушена из-за отсутствия или аномалии объектных отношений. Если случается такое расстройство, интегративная тенденция Эго будет компенсировать возникающую ретардацию специфических ядер Эго путем девиантной интеграции. Это достигается за счет бурного развития ядер Эго, которые остаются доступными.

Точки фиксации

Такие бурно развивающиеся и, следовательно, аномальные ядра Эго, могут затем стать составными частями «фрагментированного Эго» или точками притяжения, притягивающими к себе «интроектов». Таким образом, они станут одной из первопричин точек фиксации. Под этим я не имею в виду, что, когда позднее происходит регрессия, она неизбежно дойдет до самого возникновения этих ядер. Скорее мне представляется, что в ходе последующего развития такие бурно развивающиеся ядра Эго неизбежно вступят в конфликт с нормальными требованиями окружения на гораздо более поздней стадии, будь то анальная фаза или фаллическая.

Именно с этим конфликтом будет связана фиксация, и именно из-за него прежде всего произойдет регрессия. Я выскажу здесь вывод, к которому пришел: точка фиксации означает точку, на которой либо влечение (парциальное влечение), либо объектные отношения, либо то и другое достигли максимума ставшего доступным для них удовлетворения. К этой формулировке близко подходит Фенихель (1945),

1 Принцип стабильности (нем.). — Прим. перев.

2 Интересно отметить, что идея об интегративной функции развивающегося яйца является концепцией, которая также занимала внимание эмбриологов. Нидхэм (1936) сообщает об идее фон Берталанфи (1928). что яйцо «заряжено морфологической формой» или имеет «морфологический заряд».

когда он говорит об одной из форм фиксации, возникающей из-за «стремления к достигавшемуся прежде удовлетворению».

Рапапорт ( 1957), указывая на аналогии между фиксацией в психоанализе и запечатлением в этологии, формулирует это более общо. Он утверждает, что речь идет о процессах, создающих прочные отношения между влечениями и объектами. Они включают в себя форму фиксации, описанную мною выше. Может ли это, как считает Рапапорт, служить отправной точкой для генетической теории научения, пока неясно. Вполне можно представить себе эксперименты, основанные натакой модели.

Но независимо от формирования точек фиксации интегративная тенденция Эго будет действовать в процессе развития личности. Бурно развивающиеся и аномальные ядра Эго в надлежащее время будут интегрированы в более или менее когерентную структуру с нормально развивающимися ядрами Эго, с одной стороны, и с факторами созревания — с другой, однако возникающее в результате Эго может оказаться аберрантным и несбалансированным. Они должны быть интегрированы под давлением внешней среды в процессе взаимодействия с окружением, к которому индивид, если желает выжить, должен адаптироваться — пусть даже и столь неадекватным образом. Эта адаптация в одних частях будет более или менее адекватной, а в других частях— понятной лишь с точки зрения ранних, пробных, неадекватных адаптации, которые могут функционировать только вместе с доступным в это время внешним Эго, то есть с помощью матери.

Архаические адаптивные паттерны младенца столь же неуместны у школьника или у взрослого, каким был бы доисторический монстр на наших улицах. Бронтозавр на улице Нью-Йорка не только нарушил бы дорожное движение, но и поранил себя. Ранние паттерны ребенка в более позднем возрасте доставляют много хлопот окружению, но в то же время они не дают многого и ребенку, кроме вреда.

Возьмем простой, практически нормальный паттерн поведения у шести-восьмимесячного ребенка: все, что становится доступным для ребенка этого возраста, используется им либо для того, чтобы бить по всему, что попадается ему на глаза, либо для того, чтобы засунуть в рот и жевать. Но, разумеется, предметы, подходящие для этой цели, восьмимесячному ребенку тщательно отбирают его родители. Эти предметы должны быть достаточно большими, чтобы ребенок не мог их проглотить, и достаточно мягкими, чтобы удары не причинили вреда. Кроме того, ребенок ограничен детской кроваткой или манежем, где любой вред, который он может причинить, не будет существенным.

Но два или три года спустя тот же ребенок достаточно повзрослел, а потому держать его в манеже становится сложно. Он способен хватать предметы, которыми может нанести вред и себе, и окружению. При нормальном развитии эта деструктивная активность шести-восьмимесячного ребенка постепенно трансформируется в наполнение предметов, в манипулирование, в конструирование, в ролевую игру трех-четырехлетнего ребенка.

Но если зго развитие задержано на более раннем уровне, а деструктивная деятельность, нормальная для этого уровня, у ребенка трех-четырех лет сохраняется, то тогда мы получаем картину бессмысленно деструктивного ребенка, который разбивает все, что попадается ему на глаза, кусает каждого на своем пути и заканчивает тем. что выливает на себя чайник с кипящей водой. Эта картина знакома всем, кто имел дело с нарушениями у ребенка возбудимого типа.

Это, разумеется, лишь грубо составленная иллюстрация. Ее необходимо дополнить, с одной стороны, продолжающимся процессом созревания, который предоставляет такому ребенку средства, которыми не обладал шести-восьмимесячный младенец, как-то: локомоция. мышечная сила и координация, сенсорное различение и т.д. С другой стороны, даже если объектные отношения этих детей являются несоответствующими и неадекватными, отсутствуют в одних секторах и гипертрофированны в других, это все равно некие объектные отношения. Они предоставляют ребенку возможность развивать паттерн реакций или отсутствие реакций, способ справляться со своими влечениями посредством защит, которые, будучи полностью девиантны-м и, те м н е менее на π о л н е н ы с м ы ел о м,

Из только что сказанного мной становится ясно, что паттерн, развиваемый такими детьми, столь же многообразен, сколь многообразны условия, в которых он возникает, и сколь многообразна индивидуальная история индивидуального ребенка. Единственное, что монотонно повторяется, — это картина бессмысленной агрессии и де-структивности, отсутствие контакта. Если устанавливаются какие-либо интерперсональные отношения, они нестабильны и ненадежны. Бросается в глаза неспособность откладывать удовлетворение, толерантность к фрустрации минимальна или не существует. Ребенок не терпит отсрочки и отвечает на нее взрывами ярости, которые могут чередоваться с паникой.

Но это лишь один из возможных путей развития. Мы в равной мере знакомы с ребенком, который ретируется, у которого проявление агрессии, похоже, стало настолько же парализованным, как и проявление ли-бидинозных влечений. Его положение выглядит еще ХУДШИМ, чем положение деструктивного ребенка, поскольку кажется, что он отказался от всех контактов с внешним миром. Пока мы еще не знаем, почему в одних случаях развитие идет в этом направлении, а в других — в направлении деструкции. Две эти категории четко очерчены, и их можно обнаружить рядом друг с другом в одном и том же детском учреждении. Будущим исследователям останется выяснить, где проходит линия водораздела.

Можно, конечно, постулировать, что эта линия водораздела уже сформирована при рождении и представляет собой врожденное свойство индивида. Некоторые данные, полученные Эскалоной, Катериной Вульф и йельской группой (Центр исследования ребенка), указывают на такую возможность. Однако в равной мере возможно, что в некоторых из этих случаев дивергентный путь к установлению первого организатора психики был навязан постнатальной средой. В этом случае у нас был бы здесь пример ответвления психологического развития, на который мы ссылались на 53-й странице и который был проиллюстрирован там диаграммой Уоддингтона зависимых конусов (рис. I). Чтобы ответить на этот вопрос, понадобится гораздо более интенсивное исследование; важность такого ответа как для терапии, так и для профилактики очевидна.

В наших нынешних целях, однако, эти крайние случаи служат лишь иллюстрациями. Рассматривая теорию комплементарных рядов и фиксации, мы имеем дело с гораздо более тонкими феноменами, нежели массивная задержка развития: последняя практически останавливает все развитие ребенка и приводит в действие адаптивный процесс на совершенно ином уровне, который настолько девиантен, что не имеет никаких шансов объединиться с нормальным потоком человеческой адаптации. Нас больше интересуют отдельные явления дисбаланса, которые можно наблюдать на первом году жизни. Всю основную информацию мы получали до сих пор из случаев, подобных случаю Моники, ребенка сатрезией пищевода, наблюдавшегося Энджелом и Райхсманном (1956), который я обсуждал в другом месте (1957). Из случаев подобного рода становится ясно, что когда по той или иной причине, будь то влияние внешней среды или наследственность, возникает дефект в каком-либо секторе личности, то, чтобы его компенсировать, будут объединяться и — во многих случаях — быстро развиваться другие секторы. Это и есть то, что я назвал дисбалансом развития.

Когда дисбаланс развития прочно закрепился на одном уровне, то в соответствии с законом зависимого развития он изменит паттерн следующего старшего организатора. Структуры, которые должны теперь возникнуть, могут так и остаться отсутствующими либо появиться в искаженной форме. В любом случае внутрисистемные и межсистемные отношения будут серьезно нарушены или, по крайней мере, изменены. Аппараты Эго, функции Эго, системы Эго будут разбалан-сированы, некоторые подавлены, некоторые акцентуированы. Наглядный пример такого селективного подавления функций Эго представлен в эксперименте Александра Вульфа (1943) с крысами, который мы подробно обсуждали в разделе о критических периодах.

Но на этом процесс не заканчивается. Если каждый последующий организатор зависит от установления структур, интегрированных в обычных условиях предшествующим организатором, то тогда искажение структурного паттерна предшествующего организатора должно вести к искажению последующего организующего процесса, будет ли это искажение заключаться во временной задержке или в компенсаторной перегруппировке самих структур.

В благоприятных случаях эти искажения могут вести к относительной компенсации. Крысы, подвергшиеся зрительной депривации в период вскармливания, могли адаптироваться с помощью тактильного и

слухового восприятия, которое способствовало их выживанию. И только в условиях психологического стресса, конкуренции стимулов, у них произошла дезинтеграция паттерна зрительной адаптации. После этого у них наступил регресс к более ранним слуховым и тактильным способам адаптации, то есть к менее адекватному, менее эффективному, более примитивному способу адаптации, который, однако, прежде служил им на более ранней стадии. С точки зрения экономики влечений мы можем сказать, что они регрессировали к точке фиксации. Компенсаторная функция потерпела неудачу. Они регрессировали к точке, на которой влечение находило свое наиболее адекватное удовлетворение, и к функции, которая в этой точке была эффективной. .

Ребенок с асимметричным развитием Эго, который на трехлетнем уровне сталкивается с фрустрацией при достижении цели, откажется от вторичных адаптивных методов, устанавливаемых сравнительно на поверхности. Он регрессирует к уровню, когда он достигал наивысшей степени удовлетворения влечения через нанесение ударов, через жевание, через кусание, через деструкцию.

Этими утверждениями я не могу и не стремлюсь предложить исчерпывающую теорию возможного происхождения каждой фиксации. Я не упускаю из виду очевидного, а именно того, что фиксация может происходить по разным причинам. Фенихель (1945), например, перечислил пять из них. Психиатрические нарушения могут возникать вследствие депривации определенных секторов объектных отношений, но также вследствие чрезмерного удовлетворения этих же или других секторов. Тщательные исследования, такие, как «Джонни и Джимми» Мак-гроу (1935), дальнейшее прослеживание за судьбой пациентов, а также повторение таких экспериментов с критериями наблюдения, к которым мы пришли, со временем должны внести необходимую ясность.

В концепции дисбаланса развития, как объяснительном принципе одной из первопричин фиксации, акцент в той же мере делается на психологическом развитии, что и на отсутствии равновесия. Это отмечалось мной при обсуждении понятия организаторов психики. Я подчеркивал роль временной асинхронности между процессами созревания и развития в возникновении нарушений при установлении организаторов. Аналогичную роль играет дисбаланс между различными секторами развития. Что бы из них ни являлось причиной возникновения точки фиксации, процесс зависимого развития обеспечит последующее — и, вероятно, еще большее — влияние на это расстройство.

Возвращаясь к нашим замечаниям относительно организаторов психики, мы можем добавить, что в первые восемнадцать месяцев жизни они расположены друг от друга ближе, чем в любой другой более поздний период жизни. Последовательная зависимость в это время также является большей. С другой стороны, вследствие беспомощности человека в период младенчества эти первые организаторы являются также более зависимыми и более уязвимыми к воздействиям внешней среды.

Первый из организаторов психики структурирует восприятие и приводит к установлению зачатков Эго. Второй интегрирует объектные отношения с влечениями и приводит к установлению Эго как организованной психической структуры, обладающей различными системами, аппаратами и функциями. Наконец, третий организатор открывает дорогу развитию объектных отношений в соответствии с человеческим паттерном, то есть паттерном семантической коммуникации. Это обеспечивает возможность как возникновения самости, так и установления социальных отношений на человеческом уровне.

Эти три самые ранние стадии имеют чрезвычайное значение для последующего психологического развития. Они являются предчелове-ческими ступенями на пути к очеловечению. Созреванию, врожденному и филогенетически обусловленному, принадлежит в них огромная доля, хотя эта доля постепенно уменьшается. Однако дисбаланс развития на любой из этих стадий выражается в возникновении необычайных по своему значению точек фиксации. Ибо регрессия к такой точке фиксации неизбежно будет подрывать последующее и более уязвимое развитие человеческих паттернов, адаптации, умений, защит.

Комплементарное влияние наследственных факторов и факторов внешней среды, то есть комплементарные ряды, по Фрейду, более четко можно выявить в раннем развитии. Наиболее наглядно это, пожалуй, можно продемонстрировать на примерах дисбаланса развития, возникающего в критические периоды на первом и втором годах жизни. Чтобы выяснить роли того, что передается по наследству, и того, что определяется внешней средой, необходимы дальнейшие исследования. Это относится как к формированию личности, так и к этиологии психиатрического расстройства. Покойный Эрнст Крис организовал и вдохновил йельские исследования младенческого возраста именно с этой целью.

Выводы для терапии и профилактики

Для ранней диагностики того, что йельская группа называет «специфическими факторами оснащения», особенно если они могут оказывать неблагоприятное влияние на последующее развитие, как, например, врожденные дефекты, должны быть разработаны более тонкие критерии, чем те, которыми мы располагаем сегодня. Необходимо найти методы компенсации таких врожденных дефектов, воздействующие через окружающую среду. Предложения в этом направлении содержатся в исследовании Ритво и Солнита (1958).

Однако эти по сути профилактические соображения направлены на предотвращение. Я часто говорил о необходимости изменения социальных институтов, возникших в нашей культуре, если мы не хотим нанести большого вреда в младенческом возрасте, и я не хочу повторяться. Поэтому я возвращаюсь к проблемам терапии в случае уже возникшей патологии.

Наша терапевтическая работа успешно продвигалась благодаря фрейдовским теориям комплементарных рядов и фиксации. Возможно, мои предположения, касающиеся функции организаторов психики, критических периодов и дисбаланса развития, смогут пролить некоторый свет на моменты, которые Фрейд эксплицитно не расшифровывал в своих выводах. Если это так, то мы должны прийти к некоторому новому пониманию нозогенеза и терапии.

Дефекты в адаптации создают компенсаторные защитные процессы, привязанные к определенным точкам фиксации. Они играют главную роль в этиологии психиатрического заболевания. Эти точки фиксации являются, так сказать, осевыми пунктами патологической регрессии. В таком случае наша терапевтическая цель должна быть двоякой: 1) обнаружить в индивидуальном случае местоположение точки фиксации; 2) предоставить психиатрическому больному возможность проследить свои шаги. Это предполагает две разные процедуры. Я только упомяну их, чтобы читатель мог осознать, в какой мере эти две процедуры составляют неотъемлемую часть психоаналитической терапии.

Одной из них является редукция компенсаторного чрезмерного усиления адаптивных процессов к уровню, на котором они более не посягают на другие жизненные функции и перестают сами себя увековечивать. Нетрудно догадаться, что мы говорим об анализе защит.

Другая процедура заключается в том, чтобы предоставить пациенту возможность восстановить часть развития, которая отсутствовала вследствие дефекта, вследствие дисбаланса. Об этом терапевтическом приеме мы говорили в основном отрицательно. Сущность психоаналитического лечения состоит в том, что оно не направляет, не советует, не воспитывает. Оно освобождает личность и позволяет ей делать собственные корректировки.

Это фактически я и имею в виду, когда говорю о необходимости создать условия для развития в секторах, в которых существовал дефект. В каких-либо директивных или воспитательных мерах в общепринятом значении этих терминов нет надобности. Более того, они могут только нарушить естественный процесс, который настолько индивидуален, что не позволяет конкретному терапевту руководить им в его мелких деталях. Любое нужное направление фактически задается ситуацией переноса. Она обеспечивает процесс генетического развертывания, свободный от тревог, опасностей и угроз первоначальной ситуации.

То, что я здесь описываю, нельзя путать с аналитической терапией, которую ввел Марголин (1954) для лечения тяжелых психотических больных и психосоматических пациентов. Целью анаклити-ческой терапии является регрессия пациента к самым ранним стадиям объектных отношений, к анаклитической связи. В высказанных мной предложениях анаклитические факторы, действующие в рамках отношений переноса, являются пригодными для того, чтобы пациент

также мог восстановить объектные отношения на уровне, на котором его развитие было неполным.

Я не предлагаю каких-либо терапевтических инноваций, хотя считаю, что мы можем расширить некоторые предложения, касающиеся терапии, сделанные Фрейдом. Тщательное исследование развития младенца на первом и втором году жизни в терминах модели организаторов, критических периодов и дисбаланса развития должно обеспечить нас ценными указаниями в отношении терапевтической процедуры. Оно не позволит нам извлечь из пациента воспоминания, связанные с довербальным периодом. Но оно позволит нам разработать более точные реконструкции прошлого пациента и сделать эти реконструкции осмысленными с точки зрения специфической стадии развития, к которой они относятся. Они могут сделать более простым для понимания определенное поведение пациента, связанное с переносом, и позволить нам предложить более эффективные интерпретации. Пример такой процедуры можно найти в работе Джоан Флеминг и ее сотрудников (1958).

Резюме

Я попытался провести некоторые параллели между эмбриологической и психологической концепциями формирования с акцентом на самых ранних стадиях аффективного развития. Я выдвинул гипотезу, что эти стадии представляют собой то, что было названо мной последовательными организаторами психики, и что их возникновение характеризуется зависимой дифференциацией. На мой взгляд, эти предположения следуют из концепции Фрейда о роли комплементарных рядов в этиологии невроза. Я полагаю, что они способствуют лучшему пониманию формирования ранних точек фиксации. Я соотнес эти ранние точки фиксации с дисбалансом развития, который ведет к прогрессирующей деформации организаторов психики. Наконец, я попытался соотнести этот подход с нашей концепцией нозогенеза и на этой основе внести некоторые предложения, касающиеся наших терапевтических методов.

Я понимаю, что многое из того, что я сказал, является рассуждениями, основанными на аналогиях. Поскольку это мое выступление приурочено к годовщине со дня рождения Фрейда, я не могу лучше обосновать эти рассуждения, чем цитатой из Фрейда, который завершил свою книгу «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) следующими словами:

«Надо быть терпеливым и ждать дальнейших средств и поводов к исследованию. Надо быть также готовым оставить путь, по которому мы какое-то время шли, если окажется, что ни к чему хорошему он не приводит. Только верующие, которые требуют от науки замены отвергнутого катехизиса, поставят в упрек исследователю дальнейшее развитие или даже изменение его взглядов».