Биоэнергетика. Джон Эндрю Миллер - Психотерапевты о психотерапии - Муллан Б.

Джон Эндрю Миллер ведет биоэнергетические семинары с 1982 г. Сооснователь Биоэнергетического партнерства (Лондон). Он также работает с индивидуальными клиен­тами.

——————————

— Как Вы попали в терапию?

— Я жил и работал в среде, в которой и так много терапии. Одна из моих стандартных шуток состоит в том, что первая взрослая книга, которую я запомнил ребенком, это “Толкование сновидений” Фрейда. Я проходил терапию в детстве. Она была для меня не просто спасением жизни — она была спасением моего рассудка. Когда я учился в средней школе, считалось, что мое будущее поприще — психотерапия. Когда я попал в университет, мне предложили стандартный курс психологии — возможность получить ученую степень, сводя с ума мышей. Я перекинулся на историю, думая, что она уведет меня от психотерапии. Только когда начал читать лекции — отчасти потому, что был не намного старше своих студентов, отчасти потому, что уже обладал всеми этими знаниями, — я обнаружил, что студенты тянулись ко мне, чтобы поговорить о своей личной истории. Мои коллеги, и особенно глава отделения, замечали и поощряли это. И я думал, что если буду заниматься психотерапией, тогда я, конечно, должен быть уверен, что у меня есть знания о ней.

Так что я вернулся в терапию уже взрослым, и тогда у меня появилась возможность пройти обучение. Мне, не имеющему медицинского образования и диплома по психологии, невозможно было проходить академическое обучение психотерапии. Я решил получить диплом магистра по психотерапии в Лондоне, который признавался моим Универстетом (Антиох, Йеллоу Спрингс, Огайо, США). Я получил этот диплом и работал шесть лет. За это время университет обанкротился, и нам перестали платить. Мне предложили другое преподавательское место, где требовались навыки обучения и консультирования, а затем желание работы стало настолько велико, что мой врач посоветовал мне уехать из Антиоха.

Я не знал, что делать, но появились клиенты. С этого момента я в основном занимался тем, что пытался, с одной стороны, найти способы сочетать терапию и академическую работу, и с другой — продолжать свое обучение.

— Не могли бы Вы рассказать о том, чем Ваш подход отличается от подхода Лоуэна?

— У Лоуэна сейчас трудный момент. По слухам, Фрейду удалось полностью опровергнуть самого себя в 23 томах, а затем Бион сделал это еще лучше, в рамках одной книги. И Лоуэн в своем преклонном возрасте проходит такой же цикл.

Я думаю, основное различие (если ставить вопрос подобным образом) состоит в том, что Лоуэн считает: он способен диагностировать человека по телу, и отношение между терапевтом и клиентом имеет не очень большое значение. Я полагаю, что отношения, развивающиеся между нами двумя, очень важны, и если я буду внимательно слушать, то смогу на основе слов, которые использует клиент (являющихся на самом-то деле словами тела), более точно понять и поставить диагноз происходящего в человеке — и психологически, и физически. В то время как Лоуэн очень хорошо владел своим мастерством, я знал других людей, пытавшихся повторять Лоуэна. Они твердили клиентам: “Видите это, видите то... Что вы видели?” Бедный клиент либо был ошарашен, либо воспринимал этот набор слов как нечто недостижимое, чувствуя, что у него нет необходимых навыков. Мне значительно интереснее основываться на навыках, которые уже есть у клиента, и пытаться (почти с первого же сеанса) находить способы помогать клиенту, открывать ресурсы, которые уже есть у него, придавать клиенту новые силы.

Одна женщина, с которой я работаю, утверждает, что не знает, на чем она стоит, и чувствует, что ноги некуда поставить. Хотя сначала женщина и отрицала тот факт, что может существовать какая-либо связь с проблемой, которую она хотела обрисовать, и ее жизнью в этом мире, она продолжала возвращаться к метафорам про ноги и к разговору о том, как ей страшно встать. Предположим, пациентка приходит на следующую сессию, или на сессию номер икс. Есть немалая вероятность, что много работы будет проделано по поводу вспоминания того времени, когда она училась ходить, но важнее вспомнить, в какое время ей было трудно встать — буквально или метафорически. В дальнейшем мы будем использовать упражнения, которые помогут ей укрепить ноги, и попытаемся отследить, какие изменения произойдут по мере того, как она начнет чувствовать большую силу и поймет, что может создавать место для себя. Пациентка вскоре, вероятно, почувствует, что в состоянии вставать, опускать ногу или стоять самостоятельно.

— Биоэнергетика уникальна в своем внимании к телу...

— Да, хотя гештальт в этом отношении тоже близок к биоэнергетике. И это неудивительно, учитывая, что Райх, основатель данного вида терапии, проводил анализ с Перлзом, основателем гештальта (по-моему, в 1929 г.). Вот еще один ответ на ваш предыдущий вопрос: я уделяю внимание тому, как человек привычно использует свое тело. Я помогаю человеку исследовать, что могут выражать движения тела. Некоторые скажут, что это является способом работы гештальт-терапевта, а биоэнергетики просто проделывают с человеком серию упражнений, которые описывает Лоуэн. На самом деле мы возвращаемся к вам, к движению вашей ноги и, преувеличивая, усиливая, пытаемся понять, о чем это может говорить. Пытаетесь ли вы таким образом организовать разговор? Находите ли вы это скучным и тянете время? Здесь может быть множество различных значений. Если прийти и сказать: “Вот каково значение” — это не поможет. Но по мере моих исследований нередко на поверхность выходит более ранний или, по крайней мере, более эмоционально значимый материал.

Вернемся к вашему вопросу. Биоэнергетика подчеркивает определенное главенство тела, что и обеспечило ей неплохую репутацию. Лоуэн и его последователи утверждают: “Вы — это ваше тело”. Хорошо известная книга называется “Тело проявляется”. Биоэнергетика уникальна в том смысле, что она ищет взаимосвязь между проблемой, с которой приходит клиент, и манерой его поведения. Она верит в то, что вы можете точно диагностировать историю человека и его психологические проблемы, правильно читая язык тела клиента. Биоэнергетический анализ, возможно, уникален в своем использовании разнообразных техник, разработанных в рамках биоэнергетики и взятых из других видов терапии, чтобы обеспечить выражение и разрешение проблемы в рамках терапевтического сеанса.

Но и многие другие терапии, кроме биоэнергетики, имеют телесную ориентацию. Последователи трансактного анализа советуют: “Думай сфинктером”, в то время как психодрама мобилизует тело. Психоанализ дал нам орально-анально-генитальную последовательность развития, которую расширил Лоуэн. Как и гештальт, элементы других видов терапии стали частью биоэнергетики, часто отражая интерес или опыт предыдущего тренинга практика биоэнергетики.

— Насколько точно Вы определяете связь “тело-разум”? Иными словами, где точно находится память?

— Я думаю, здесь заключены два вопроса. Как я определяю связь? И где находится память?

Нас учили, что травма остается в мускулатуре тела. Обычно сокращение мускулатуры служит телесной защитой от неприемлемых чувств. Иногда это запрещенные чувства, эротические чувства; иногда такие чувства — способ стирания, блокирования воспоминаний об унижении, вине или травме. Способ стирания неприемлемых чувств. Часто, занимаясь и забывая, клиент держит воспоминание и связанное с ним чувство раздельно. Но хотя я и могу иметь некоторое представление о том, в чем заключается слабость человека, сидящего передо мной, но не могу быть уверен, пока не исследую с моим клиентом процесс, через который, возможно, он проходит. И опять же, использую вас, поскольку вы зажаты. Делаете ли вы это неосознанно и что происходит, когда вы осознаете, что начинаете изменять свое состояние? Но если вы, напротив, прослеживаете, усиливаете его, что в итоге получается?

На меня оказал сильное влияние некий теоретик, один из первых коллег Лоуэна, Стэнли Келлерман. Он утверждает: “У нас есть разум, чтобы думать. И часто образ или слова делают происходящее осмысленным — воля должна пройти через разум, чтобы быть понятной изнутри, не говоря уже о ком-то другом”. Я надеюсь смоделировать использование моего разума, чтобы понять и осмыслить связь между телесными ощущениями и дилеммой развития, предполагая, каким может быть диалог или связь, и работая над интеграцией того, что может оказаться разделенным.

— Каково положение биоэнергетики в настоящий момент? Я знаю, Вы интересуетесь ее сочетанием с теорией объектных отношений...

— Биоэнергетика, мне кажется, разделяется на несколько частей, по мере того как она становится более зрелой. Несомненно, есть специалисты и в Европе, и на западном побережье Америки, которые очень хорошо сочетают теорию объектных отношений с биоэнергетикой и исследуют то, как зажимается человек при неудаче, в частности, при неудаче в отношениях с тем, кто заботился о них в раннем детстве. Такое знание используется для диагностики, а также применяется умение работать для раскрепощения, освобождения. Работать активно, быстро, с озарениями — это очень интересно.

Сам Лоуэн (сейчас ему лет 85—86) вернулся к своему раннему способу работы (1950—1960), который можно назвать примерно так: “Стукни, крикни, и у тебя все будет в порядке”. Подобный подход хорошо работал в свое время, потому что большинство клиентов, приходящих к нему после длительного психоанализа, понимали и осознавали, что недостаточно довольны своей жизнью, чего-то недостает. Поэтому он мог концентрироваться на физическом раскрытии, поскольку эти люди обладали умственными способностями, необходимыми для осмысления того, что происходило. Недавно Лоуэн стал настаивать на том, чтобы основное направление биоэнергетики и основное направление практики биоэнергетики следовало за ним в движении — обратно к основам.

Так что можно сказать, что я вне основного потока: я не следую этим движениям. Но я знаю: есть люди — и здесь, и в Америке, — которые очень интересуются связью с теорией объектных отношений. И я, конечно, думаю, что в конце концов это приведет к тому, что биоэнергетика не будет очень изысканной, очищенной от разных влияний терапией. Она создаст связи с другими видами терапии.

— Это не касается травмы, не так ли?

— В работах Лоуэна практически не дается определения хорошего психического здоровья, и именно это подвергается критике как в рамках биоэнергетики, так и вне ее. Приведу одно определение Лоуэна: хорошее психическое здоровье — это “легкий поток энергии между головой, сердцем и гениталиями”. И если вы читали книги Лоуэна, то заметили, что он в основном говорит о событиях раннего возраста: “Предательство Тела” — о структуре шизоидного характера, “Страх жизни” — о структуре эдипова характера, “Нарциссизм” — о различных нарциссических формах структуры характера. Но практически книги Лоуэна утверждают, что все формируется в возрасте пяти-шести лет.

Жизнь продолжается, и я проделал интересную работу, рассматривая шоковые состояния, возникающие в любом возрасте и вызывающие телесные реакции. Тонкое использование биоэнергетики нередко помогает человеку выйти из шокового состояния. И я думаю, можно работать с текущей проблемой человека (например, с проблемой супружества) без обязательного возвращения к раннему опыту. Но акцент в биоэнергетике иногда даже слишком сильно ставится на травме, и, хотя обещается огромное сексуальное удовлетворение, на радости ставится не слишком большой акцент.

— Вы говорите о привлечении ресурсов людей. Работают ли Ваши клиенты дома — между сессиями?

— Нереально ожидать, что терапия может происходить только на терапевтической сессии. Разве люди не ведут никакой жизни вне терапии? Теперь о домашних заданиях. Я велю всем моим клиентам пойти и поплавать, потому что сам много занимаюсь плаванием. Но по мере того как пациенты больше входят в контакт со своим телом, они начинают бегать или заниматься спортивной борьбой, и я вижу, что происходят очень серьезные изменения. Поэтому я считаю, что интеграция — того, что происходит вне сеанса и на сеансе, — очень важна. Не думаю, что эти люди испытывали садомазохистское влечение к упражнениям, но, входя в контакт со своим телом, они начинают более целенаправленно и сознательно управлять им, глубже дышать, глубже физически и психически ощущать себя.

На ваш вопрос можно ответить и по-другому. Конечно, клиенты приходят с различными уровнями дистресса и различными уровнями интеллекта, различными уровнями силы Эго. Любой хороший практик с любыми теоретическими убеждениями находит способы встретить клиента в той точке, где он находится. Юнг служит классическим примером. Будучи одним из главных фрейдистов своего времени, он говорил, что первое, что необходимо решить, это проводить ли фрейдистский или юнгианский анализ. Я пошел бы дальше: то, что уместно в терапии на данный момент, вполне может перестать быть уместным позже, в процессе развития человека. Так что я постарался бы работать со своим клиентом, исходя из его состояния на данный момент, или поговорил бы о привлечении ресурсов клиента. Я стараюсь получить представление о том, в каком состоянии находится сейчас клиент: будет ли это человек, который прошел серьезную терапию или обращается ко мне с достаточным уровнем самопознания. В работе он может очень сильно отличаться от человека, который обладает не меньшими знаниями и интеллектом, но пришел после катастрофической семейной потери и не в состоянии реально полагаться на свои ресурсы.

— Есть ли люди, которые более других подходят для биоэнергетики?

— Я много думал об этом. У меня имеется и личный опыт, и знания о том, что биоэнергетика эффективно работает с людьми, которые считаются непригодными для психотерапии — либо они страдают серьезным психическим заболеванием, либо не могут ясно формулировать свои мысли, или страдают чрезмерной навязчивостью. Вспоминаю другие случаи, когда я очень старался работать с клиентом и не находил способа вызвать у него какое-либо изменение. На этот вопрос я не нашел ответа за четыре недели, прошедшие с тех пор, как вы впервые задали его мне. Я могу сильно реагировать на человека, и если я не в состоянии существовать с такой реакцией или разобраться в ней, то направляю клиента куда-нибудь еще. У меня была одна клиентка, которая, я убежден, должна была работать с женщиной-терапевтом, но она настояла на работе со мной. Но это скорее относится к проблемам конкретного человека, чем к тому, должен ли этот человек работать в биоэнергетике.

Наверное, я скажу кое-что о том, как работаю. По натуре я довольно осторожен и очень мягко провожу работу с телесными проявлениями. Могу использовать свое знание тела и с человеком, ко­торый боится, что слишком многое слишком скоро выйдет на поверхность.

— Предполагает ли биоэнергетика, как некоторые другие виды терапии, что Вы не можете работать с определенными людьми?

— Мне казалось, я уже упомянул, что работаю не только как биоэнергетик, я могу использовать и другие навыки для работы с человеком, который плохо подходит для биоэнергетики. Кроме того, биоэнергетика в каком контексте? Я нахожу, что клиенты с проблемами насилия лучше подходят для биоэнергетической работы в группе, чем для индивидуальной. В таком случае на индивидуальных сеансах мы можем вербально исследовать материал, полученный в группе. Люди с психозами нуждаются в очень грамотном обращении, таком, чтобы они могли поместить себя в свое собственное тело и начать ощущать контроль над ним. Я думаю, что обеим сторонам трудно на первой же встрече решить, хорош ли этот способ работы. Я обычно предлагаю поработать вместе до следующих больших праздников — лето, Рождество, Пасха — и по мере приближения к этому времени мы пересматриваем то, что происходит и что работает, а что не работает. И мне приятно говорить, что большинство людей остается. Один или два человека уходят. Я думаю, они поступают правильно и мудро. Встречаются пациенты, которые не хотят видеть преимущества основанного на понимании подхода, есть люди, которые на самом деле боятся того, что может им открыться. Я не говорю, что с ними невозможно работать, но мне больше нравится работать вместе с моими клиентами, а не против них. И есть те, кто вполне удовлетворится медикаментозным лечением, более когнитивным подходом (не помню, кто сказал: “Каждый день во всех отношениях мне становится лучше и лучше”. Или Леннон, или Маккартни. Или более позитивным подходом, основанном на самовнушении. Если это будет для них работать — здорово.

— Насколько Ваша работа зависит от знания строения тела?

— Сложный вопрос. Я думаю, многие из нас недостаточно знают анатомию и физиологию. Но большинство все же читали работы по анатомии и физиологии. Большинство из нас — те, кого я знаю — проходили в группе рисование живого тела. Я постоянно читаю книги и статьи о том, как работает тело и каковы могут быть его психосоматические корреляции.

И обучение улучшается. Людей обучают биоэнергетике и дают как бы второе образование, обычно после медицинского. Количество терапевтов, не имеющих этих знаний, увеличивается по мере того, как приходят люди без медицинского образования. В Европе акцент больше ставится на психодинамических аспектах отношений и на том, как клиент рассказывает то, что дает информацию, говорящую о его отношениях с вами, даже если при этом используются термины, связанные с телом. Так что анатомия и физиология могут быть менее важны. Когда вы сообщаете мне, что знаете все о позвоночнике, я также понимаю, что есть вещи, которых я не знаю, но должен знать. Обучение происходит всю жизнь. Каждый человек приходит и провоцирует вас к тому, чтобы побольше узнать. На каждом сеансе постоянно возникают противоречия между физическими и вербальными, соматическими и психодинамическими аспектами.

— Что происходит, когда человек приходит к Вам?

— На первом интервью я прошу их рассказать о себе, а затем стараюсь установить некую связь между тем, что они говорят, и тем, что я замечаю в их теле. Если есть время, я пытаюсь провести простую работу с телом, чтобы и клиенты получили некоторое представление о том, чем они занимаются. Я тоже должен получить представление о нашей совместной работе. Я могу предложить им лечь и поработать над дыханием, затем посмотрю, как они отреагируют на прикосновение, поскольку в биоэнергетике легче работать, если есть физический контакт. Но не для каждого это достаточно просто. Я стараюсь выяснить, есть ли у пациента медицинские проблемы.

Другой способ состоит в том, что я спрашиваю их, есть ли у них вопросы ко мне, о том, как я работаю. Иногда это не совсем удобные вопросы, но, я думаю, довольно важно дать им выход, потому что отношения между нами еще не сложились. Я уверен, за подобными проблемами будут стоять проблемы переноса, но пока между нами еще нет сильной психодинамики.

Предполагая, что человек находится в каком-то кризисе, вы понимаете, что он скорее всего придет и начнет говорить о нем. Стоит ли разводиться? Не гомосексуалист ли я? Что делать с дислексией ребенка? Большинство людей приходят с проблемой в голове, и это, на мой взгляд, требует внимания к ней, до того как может быть проведена более существенная работа по реконструкции. Иногда клиенты обращаются потому, что пребывают в ужасной депрессии или в очень плохом состоянии и не знают, что психологически может стоять за этим. Тогда я буду очень — если хотите — традиционным, стараясь получить как можно больше информации о семейной истории и как можно больше — об истории болезни. Иногда мы используем рисунки или работу с линией времени, чтобы посмотреть, повторяются ли какие-либо структуры.

В классической биоэнергетике этому внимания не уделяется. Вы можете сделать так, что клиенты начнут выполнять основные упражнения стоя, стучать по кровати теннисной ракеткой. Иногда для некоторых людей это подходящее начало.

Я полагаю, искусство биоэнергетики заключается в том, чтобы выяснить, что именно является физическим выражением внутреннего мира клиента. Часто это связано с тем, что какая-то часть тела не движется или, наоборот, какая-то часть совершает повторяющиеся движения. Человек, который просто сидит и проводит своим указательным пальцем вниз к краю глаза, сообщает о какой-то печали или о чем-то, что должно выходить через глаза. И тогда на этом можно построить работу. Нередко, например, депрессия связана с потерей кого-либо. Тогда мы можем поговорить о дистанции между терапевтом и пациентом — как они переживают чувство потери между сессиями. Затем мы постараемся не столько разыграть это, а, скорее, выразить в действии: на что похож выход из кабинета или на что похоже, когда мы находимся в разных концах комнаты. Опять же это помогает проникнуть в более глубокие чувства клиента, и довольно быстро. Иногда именно в этот момент люди решают прекратить работу, не то, чтобы для них уже довольно, но просто реально нужно столкнуться с чем-то колоссальным, а они не желают этого, или моей квалификации недостаточно, чтобы найти способ, который покажется безопасным для подобного столкновения. Досрочное прекращение терапии, однако, происходит редко.

Обычная проблема биоэнергетики состоит в том, что людей перехлестывают чувства. Это не значит, что результат не достаточен. Скорее, результат слишком велик. И такова другая сторона искусства биоэнергетики, потому что, конечно, то, что мне кажется очень несерьезным и не слишком ошеломляющим, другим людям может показаться гораздо значительнее.

— Результат связан с дыхательной работой?

— Ну, общее освобождение тела. Но при этом люди освобождаются различными способами и по различным причинам. Сам факт того, что кто-то еще внимателен к ним, может сработать не в меньшей степени, чем все остальное. Потому что я знаю: все классическое биоэнергетическое стояние, удары, дыхание могут сковать клиента, а не освободить. Я думаю, эффективны другие формы терапии, особенно психоанализ. Если человек действительно чувствует, что психоанализ его поддерживает, он может начать освобождаться, не сдерживать себя. Во Франции психоаналитики делают замечательные вещи, говоря о взаимосвязи телесных проявлений с телесным обликом в рамках психоаналитической концепции. Лоуэн не принял бы данной методики, но это действительно верно.

Вы спрашиваете, что происходит, когда мы продвигаемся? Я стараюсь заметить изменения в телах людей. Теряют ли они вес, выглядят ли менее изможденными, стали ли цвет их волос и кожи более живыми? В какой-то момент я задам вопрос: “Говорят ли вам о том, что вы выглядите по-другому?” И услышу: “О, да. Мой босс сказал сегодня, что я выгляжу убедительнее”. Или: “Впервые за месяц я встретился с другом, и он сказал: “Ты, похоже, стал выше ростом”. Пытаюсь увидеть, отражается ли на пациенте то, что тело стало больше исполнено жизненных сил — на уровне разговоров в его окружении. Отчасти мне это помогает понять, на верном ли я пути. Конечно, подкрепляет и приверженность человека терапии — это не выдумки. Настоящая терапия происходит не здесь, она происходит вовне.

По ходу нашей работы происходит несколько вещей. Одна из них: основная проблема может стать более определенной и четкой. Другая: человеку больше не нужно говорить на одну тему, и он временно будет чувствовать, что застрял. Часто это, вероятно, означает, что клиент переходит в новую, часто более глубинную область. В это время мы, возможно, будем проделывать значительно больше телесной работы, меньше говорить. Или человек начнет регулярно посещать массажиста или заниматься техникой Александера или новым спортом.

У меня есть любимые теории. Большинство из нас имеют около трех важных уровней, которые можно прорабатывать. И иногда вы делаете это с одним терапевтом, а иногда — с несколькими в течение нескольких лет. Я раньше думал, что биоэнергетика — очень быстрая терапия. Но то ли потому, что я изменился, то ли потому, что больше знаю теперь или больше умею, люди склонны оставаться в терапии дольше, прорабатывая различные уровни.

Трудно сказать, как люди заканчивают работу. Один человек прекратил работу в связи с обучением за границей, но он был готов к окончанию. Он пришел как подросток в препубертатном периоде, а ушел как мужчина. Он сумел противостоять своему отцу и стал обращать внимание на нездоровую динамику в семье. Я все равно думаю, что он с удовольствием продолжил бы терапию со мной, если бы остался в стране.

Иногда терапия приводит к разводу, и это приносит финансовые или эмоциональные проблемы. Тогда клиенты прекращают терапию. В общем, окончания происходят тогда, когда люди чувствуют себя достаточно хорошо, чтобы быть сами себе терапевтами. Это, похоже, не имеет отношения к биоэнергетике и может происходить в любой терапии.

— Некоторые терапевты поощряют клиентов задерживать окончание работы...

— Конечно. И некоторые биоэнергетические терапевты сказали бы, что человек не может уйти, пока не станет испытывать оргазма. Мне всегда нравится думать, что люди уходят, потому что их сексуальная жизнь улучшилась, но мне кажется, что жизнь — это нечто значительно большее, чем просто секс. Я очень радуюсь, когда человек уходит, потому что у него появилась новая работа, чувствует, что у него есть навыки, чтобы справляться с ней — это испытание, а не кризис. Или клиенты-родители несколько раз справились с проблемами их сына-подростка, и теперь чувствуют, что в следующий раз смогут сделать это сами. Нередко люди говорят, что их отношения улучшаются или, более точно, их отношения оживились. Когда происходит борьба, она кажется действительно ужасной, но когда все идет хорошо, то и они чувствуют себя прекрасно. Я прошу людей поработать хотя бы месяц, а обычно больше, прежде чем завершить терапию. Кроме того, я приглашаю своих клиентов вернуться или написать мне. Я знаю, некоторые терапевты чувствуют: когда терапия закончена, она действительно закончена, вы никогда не вернетесь. Но некоторые мои клиенты возвращаются и действительно отлично работают по прошествии года, двух лет, проведенных без меня, продолжая быть терапевтом самому себе, собирая себя в одно целое и открывая некоторые важные куски головоломки. Кое-кто хотел вернуться и продолжать работу.

Теперь это кажется мне не особенно специфичным для биоэнергетики. Лоуэн изначально работал очень странно, иногда общаясь с клиентом дважды в день, а затем не встречаясь с ним в течение месяца. Реальность для меня в том, что нередко клиенту важно вернуться или написать, а я тоже человек: мне нравится слышать, что у кого-то хорошо идут дела, что проблема, казавшаяся неразрешимой, пре­одолена.

— Вероятно, Вы не особенно ожидаете каких-либо вестей от всех Ваших бывших клиентов?

— Иногда люди уходят, и знаешь, что никогда не услышишь ничего от них, или думаешь: “Не хочу ничего о них слышать”. Но я думаю, искусство терапии — в контрпереносе, и моя лучшая работа была с людьми, которые мне не нравились. Нам всем что-то нравится, а что-то нет, и я должен был постараться разобраться в том, что мне не нравится, будучи уверен, что на моем примере отражается то, что не нравится другим в жизни этого клиента.

— Существует ли опасность в том, что Вы уделяете слишком большое внимание аспектам переноса или, напротив, игнорируете эту проблему?

— Это работает не так, Боб. Человек говорит что-то, и я ощущаю либо умственную или (часто) физическую реакцию, и тогда моя работа состоит в том, чтобы все осмыслить и найти способ вновь вынести его проблему на сессию. Так что когда один человек выходит, другой как раз входит, а у меня тут же начинается головная боль, мне нужно знать, о чем это свидетельствует. Тогда я могу осмыслить, как нечто одновременно происходит и почти на соматическом уровне.

Может быть, ответ на ваш вопрос в том, что аспекты переноса часто связаны с представляемой проблемой или помогают понять ее. Мой партнер использует пример с фруктом: проблемы — как кожура апельсина, которую нужно очистить, чтобы получить куски мякоти, до них труднее добраться, они более нежные, но желанные.

Когда клиенты нравятся терапевту, это помогает, и, в общем, мне нравятся мои клиенты. Но важнее быть внимательным к тому, что происходит, необходимо освободить целую гамму чувств и работать над ними. Если у меня действительно положительные чувства к клиенту и я жду того, чтобы встретиться с ним, значит, я располагаю информацией, в которой следует разобраться. Клиент может оказаться обольстителем и разыгрывать те же роли, что он разыгрывает в жизни с другими людьми. Это хорошая техника — скользить по поверхности, быть во всех отношениях приятным, теплым, прекрасным и не давать возможности выйти тому, что у вас внутри, поскольку это слишком опасно.

— Но перенос не “должен происходить” в биоэнергетике...

— Это “устаревший” подход, хотя даже на последней международной конференции по биоэнергетике говорилось, что перенос не происходит в данном виде терапии. Я вижу это по-другому. И перенос, и контрперенос могут иметь место. Отличие биоэнергетики состоит в ожидании и знании того, что он также происходит на телесном уровне, и того, как это свойство использовать. Как понимать тело, телесные упражнения?

— Не могли бы Вы рассказать о катартических аспектах биоэнергетики? Такие аспекты все еще являются центральными?

— Конечно, в биоэнергетике все еще есть место экспрессивной работе. Я не уверен, что вся экспрессия ведет к катарсису, но полагаю, что катарсис без понимания означает в лучшем случае временное облегчение. Катарсис через экспрессию может быть целью. Вы видите здесь стальную теннисную ракетку и две большие диванные подушки. Как я уже говорил, когда Лоуэн начинал, к нему приходили клиенты, в основном прошедшие успешный психоанализ, которые чувствовали: чего-то важного недостает в их жизни. Довольно ригидные, хорошо защищенные люди. Конечно, исторически это происходило, вероятно, в основном с беженцами из нацистской Германии, которые приехали в Нью-Йорк. Они должны были найти свои собственные ресурсы, чтобы обосноваться в стране во время депрессии и войны в то время, когда Америка сама в поствоенную эру была очень ригидной и защищенной. Повторю: эти люди проходили психоанализ, который помогал им стать ригидными и защищенными. Некоторые психоаналитические тексты говорят: хорошо защищенный человек — здоровый человек. Итак, большая часть ранней биоэнергетической работы касалась ослабления защиты и работы над ригидностью.

И эра “стукни и крикни” в биоэнергетике распространялась через кинофильм “Тайны оргазма”, представляющий в основном катартические аспекты. Но 30 лет спустя приходят разные люди, с разными проблемами, возникающими в разных культурах, и мы возвращаемся к вопросу: что такое искусство психотерапии? Это касается подбора фактов, которые хороши для человека в данный момент. Иногда можно использовать одно и то же упражнение, но по различным причинам. Человек, который был здесь перед вами, много рассказывал о том, что он бессердечен и не способен иметь любовные отношения. Потом приходите вы, весь искривленный коллапсом. Вам обоим будет рекомендована некоторая работа с мячом, большим гимнастическим мячом за моим стулом. Она поможет вам раскрыться. Но результаты будут различны. Человек может иметь огромные трудности при самостоятельном вставании. Ему поможет целый ряд различных упражнений, выполняемых для того, чтобы войти в контакт с ногами и овладеть силой в ногах. Нередко через некоторое время люди сами получают представление о том, как и над чем им следует работать. И вместо того чтобы быть верным последователем Лоуэна и говорить: “Сделайте это”, я постараюсь добиться от человека его ощущений того, как ему нужно работать. А затем спрошу: “Ну, если мы изменим это, что произойдет?” Мне нравится такой творческий аспект работы с людьми.

— Если человеку нечего Вам сказать, берете ли Вы, терапевт, плату за сеанс?

— В этом, я думаю, одна из самых больших трудностей биоэнергетики, а именно: она во многом основана на подходе “эксперт знает” (мы об этом говорили раньше). Трудно совместить это с более аналитическим подходом “позволять проявляться”. Возьму ли я плату? Может быть. (Смеется.) Трудно сказать. Отчасти это будет зависеть от того, что я знаю о клиенте, от того, что случилось на последнем сеансе. Маловероятно, что я возьму плату и проведу серию упражнений просто потому, что я подумаю: так правильно. Но я могу больше говорить и попытаться понять, почему человек молчит. Но контроль — это всегда большой вопрос. Никто не хочет быть вне контроля, и никто не желает быть чересчур подконтрольным.

— Есть ли клиенты, которые не хотят, чтобы до них дотрагивались? Составляет ли это проблему для Вас?

— На первую часть этого вопроса легко ответить: “Да”. Вторая более трудна. У меня, конечно, были случаи работы с людьми, у которых проявлялись фобии прикосновений. Я разработал различные техники, потому что должен был их разработать — техники работы с руками. Прикосновение — основное средство человеческого взаимодействия. Что-то теряется, когда нет прикосновения. Если бы клиенты с фобиями прикосновений оставались в терапии на более длительное время, возможно, мы могли бы углубиться в то, почему они не выносят прикосновений. Это может определенным образом выражать подспудное желание прикосновений или страх прикосновений.

К клиентам можно прикасаться многими другими способами — голосом, глазами, через ощущение, создаваемое телом терапевта, расслабленное или напряженное. Мы делаем акцент на контакт глазами и на выражении через глаза.

Вы идете от точки, где находится клиент. И, конечно, я согласен с Лоуэном. Мне важно: я чувствую, что уважаю другого человека, его телесную целостность. Также мне важно, чтобы мои клиенты чувствовали, что их уважают, поэтому если клиент говорит: “Не прикасайтесь”, я и не прикасаюсь.

— Вы говорили о сверхсильных чувствах людей. Наверное, биоэнергетический терапевт на самом деле должен знать, как работать с этим...

— Согласен, это нужно знать. Я отслеживаю дыхание клиента в случае гипервентиляции, что обычно свидетельствует о панике. Некоторые клиенты норовят причинить себе боль при работе с ударами, так что мне нужно наблюдать за этим. Общая проблема начинающих терапевтов состоит в том, чтобы знать, как выполнить за сессию не слишком большую биоэнергетическую работу. Поскольку дилемма связана с достаточным, но не очень активным стимулированием, и терапевт, и клиент стремятся, чтобы на сессии произошло значительное усиление понимания, углубление чувства и получение “закваски”, которая продолжит брожение между сеансами. Две вещи помогают мне в работе: супервизия и идея безопасности. Почти невозможно знать все, что нужно знать, и именно поэтому я так много занимаюсь супервизией. Во время обучения со своим психоаналитиком я узнал: всегда следует отвечать на телефонный звонок, если вас попросили перезвонить — вы всегда даете клиенту знать, что вы доступны по телефону. Это обеспечивает безопасность людям, которые выяснили многое о себе, и, возможно, слишком быстро и рьяно. В однодневных группах, которые мы проводим, группа сама создает ощущение безопасности. Мне приходит в голову ситуация. Члены группы остались с одной женщиной на долгое время после окончания субботней сессии, и один человек проводил ее до дома. Потом, в течение нескольких недель до следующей встречи, разные люди звонили и убеждались, что с ней все в порядке, — прежде чем она нашла своего собственного терапевта.

Обычная ошибка в биоэнергетике (у начинающих практиков биоэнергетики, и на ней она приобрела свою репутацию) состоит в том, что она раздувала пламя и подталкивала людей к тому, чтобы делать все больше и больше. Изначально я думал во многом так же. Но теперь, став старше, полагаю: выяснив у людей, что происходит, в зависимости от того, чувствуют ли они, стоит ли им углубляться или просто остановиться, я уверен: именно в данный момент стоит остановиться. Это очень важно. И особенно в индивидуальной работе, где необходимо учитывать оставшееся время и то, что еще выйдет на поверхность по сравнению с тем, сколько еще может быть разрешено. Меня обвиняли в том, что я смотрю на часы каждые 30 секунд. Большое преувеличение. Но если человек глубоко вовлечен в процесс, я должен дать ему достаточно времени прийти в себя, чтобы сессия закончилась. Ощущение безопасности приходит со временем. На первый взгляд немногое можно сделать, но у нас есть комната ожидания, место, где люди могут выпить кофе или чай. И я часто говорю им: “Вам нужно спокойно провести некоторое время перед тем, как вы уйдете. Вы не можете просто пойти в машину или в метро”.

— Можем ли мы поговорить об экономической стороне и продолжительности терапии...

— Если бы все в мире было совершенно, я работал бы с каждым клиентом два или три раза в неделю по полтора часа. Не многие люди могут позволить себе это по финансовым соображениям или по времени, и некоторые приходят на стандартный 50-минутный “час”. Финансовая сторона довольно сложна. Я знаю, что хочу обеспечить себе достаточно благополучную жизнь, так чтобы мне не приходилось беспокоиться о деньгах и я мог бы получать удовольствие от нее. С другой стороны, оплата терапии столь высока, что только определенный слой людей может посещать терапевта. Это не очень хорошо. Хотя обычно, если человек приходит и не может заплатить, я стараюсь найти кого-то, кто только начинает практиковать или прикреплен к какой-нибудь клинике. Сколько я работаю в неделю? Стараюсь уравновешивать свою рабочую нагрузку. За последние несколько лет я работал с Метанойей в качестве академического координатора, руководил тремя студентами при защите диссертации на степень магистра. Привлечен в качестве координатора аспирантов Ассоциации групповой и индивидуальной психотерапии. Я надеюсь, эта другая работа обеспечивает мне некоторое равновесие. Я плаваю почти каждый день, обычно хожу сюда пешком, если позволяет время. Конечно, я стараюсь отслеживать, сколько часов в неделю работаю. Я так говорю, поскольку если человек в кризисе, нередко невозможно сказать: “Нет, не буду работать с вами, потому что я уже отработал свои часы”. И во время каникул у меня возникает желание поработать немного больше, потому что люди, возможно, скоро должны будут уехать. Терапевты довольно плохо заботятся о себе, потому что очень заняты заботой о других, и мне иногда интересно, насколько я могу заботиться о себе сам.

— Ведете ли Вы записи?

— Да. Я всегда делаю заметки на первой сессии по каждому клиенту и, как Джойс Мак-Дуглас, если моя работа с клиентом буксует, я начинаю всерьез вести заметки. Я сам не особенно доволен ведением записей, потому что обычно, когда я их просматриваю, они либо не соотносятся так, как я хотел бы, с содержанием сеанса, или клиент продвинулся дальше. Поэтому мои пометки в следующий раз не очень соответствуют ситуации. И вообще, очень трудно работать с человеком физически и вербально и записывать все в форме пометок.

— Регистрация, БСП... Остановит ли это нововведения?

— Ну, есть различные способы ответа на этот вопрос. Существуют другие организации (такие, как Хирон — центр биоэнергетики), которые используют телесный подход. Что более важно, Британский институт биоэнергетического анализа, или, как он называется сейчас, Британский институт аналитической телесной терапии, не стал членом БСП, не набралось достаточно сторонников. Для этого вы должны иметь 30 членов. Но, с другой стороны, Совет был бы очень рад иметь в своем составе биоэнергетику.

— Нововведения...

— Я думаю, это повод для беспокойства. Есть несколько параллелей. Было время, когда для того, чтобы стать врачом, вам не нужно было идти в медицинскую школу, а для того, чтобы водить, нужно было просто купить машину. Ни один из нас сейчас не обратится к врачу, который не имеет медицинского образования. Конечно, нет гарантии, что врач будет хорошим, но тем не менее мы все хотим как-то убедиться в его квалификации. И мне кажется, большинство из нас думает: хорошо, что люди проходят тесты и получают права, перед тем как водить машины. Вопрос в том, не снизит ли БСП возможности к творчеству, и я не знаю ответа. Не думаю, что это обязательно будет именно так; более вероятно, что станет труднее организовывать новые обучающие программы. Но в любом случае существует слишком много обучающих программ. Новые подходы к работе с людьми могут быть включены через существующие обучающие программы и обучающие организации. Это не значит, что так будет. Некоторые говорят: вряд ли. Но на самом-то деле это возможно!

С другой стороны, известны случаи, когда некоторые терапевты были демонстративно непрофессиональны в своей практике. Тоже не очень хорошая ситуация.

— Является ли обязательным условием для терапевтов наличие их собственных страданий?

— Я думаю, изначально, конечно, был такой ярлык, приклеенный к терапии и терапевтам. Сейчас есть люди, которые приходят в эту сферу просто из интереса, и поскольку целостность большинства так или иначе в какой-то момент подвергалась испытаниям, трудно найти человека, которому не над чем поработать. Идея Юнга о раненном целителе все еще довольно актуальна. Полагаю, у людей, с которыми я провожу супервизию и которые практикуют или проходят обучение, конечно, есть над чем работать.

— Вы выглядите очень уверенным в том, что делаете...

— Что ж. До некоторой степени уверен. Тот человек, о котором я упомянул раньше, уехавший их страны, использовал очень хорошую аналогию: как будто я учу его кататься на велосипеде с дополнительными боковыми колесами. Он считал — и я думаю, он вполне прав, — что ему еще есть, над чем работать, и, возможно, он вернется в терапию в той стране, куда отправился. И это будет уже как катание на велосипеде без боковых колес. Я знаю, люди могут сами учиться кататься на велосипеде или плавать. Но, кроме того, я думаю, что часто кто-то еще приделывает к велосипеду боковые колеса, помогает.

Самодовольство и догма — огромные препятствия в психотерапии, и я, конечно, пересматриваю свою работу, читая и проходя супервизию, обсуждая все со своим партнером и стараясь быть недогматичным. Я, конечно, доволен, когда у моих клиентов все нормально, и мне нравится думать, что я сыграл в этом некоторую роль. Я также осознаю, что наши жизни так сложны, что вряд ли я буду единственным человеком, единственным фактором, который помог им. Что касается меня, в терминах “исследований результатов психотерапии”, мне важно не столько то, как человек чувствует себя уходя, а как он будет чувствовать себя через несколько лет. Одна из причин, почему мне нравится получать какие-то вести от клиента, давно расставшись с ним, состоит в том, что это небольшие элементы обратной связи, которые я получаю.

— Какие качества необходимы терапевту?

— Это возвращает нас к вашему вопросу: “Заставляет ли мир, окружающий терапевтов, исследовать самих себя, понимать, могут ли они стать терапевтами и помогать другим людям?” Я думаю, у вас должен быть интерес к другим, и, вероятно, это помогает любить людей. Кроме того, терапевту следует очень интересоваться самим собой. Я представляю, что здесь существует довольно пестрая смесь здорового и патологического нарциссизма и, надеюсь, баланс изменяется. Способность работать над самим собой — часто без каких-либо результатов — длительное время. В этом, возможно, еще одна причина, по которой я стараюсь получить от клиентов определенное представление о том, что говорят им другие люди. Еще одно, последнее, качество: способность быть очень глубоко вовлеченным в терапию эмоционально и при этом сохранять способность думать, а затем уметь отключиться.

— Контролируемая эмоциональная вовлеченность?

— Да. И некая способность применять то, что вы делаете с другими, к самому себе. Из-за ее отсутствия, я думаю, многие осла­бе­вают.

— Нельзя ли поподробнее?

— Хорошо. Когда я много выходных подряд провожу на заседаниях, а моим клиентам говорю, что им стоит выделить себе некоторое время, чтобы почитать, побыть со своими детьми или поиграть с собакой, я осознаю некое разделение. И парадокс в том, что, хорошо работая в нашей сфере, вам будет невозможно или очень трудно сказать: “Нет”. Вы все время говорите людям о том, чтобы создавать границы, но очень трудно поддерживать свои собственные границы.

— Психотерапия все более и более “принимается” — настолько, что для некоторых становится “образовательным” мероприятием?

— (Смеется.) Я думаю, отвечу на первую часть вашего вопроса: “Да”. Терапия все больше принимается и при этом все больше критикуется. Люди постепенно осознают, что не каждая терапия и не каждый терапевт работает. Но это уже говорит о большем знакомстве с терапией. И возможно, теряются некоторые иллюзии о терапии как панацее. Терапия — тяжелая работа. Терапия все еще не всегда принимается. Несколько дней тому назад одна новая клиентка говорила, что хочет пройти терапию, но ей следует быть очень “осторожной”, поскольку в лондонском мире бизнеса, если кто-то знает, что вы проходите психотерапию, ваша репутация пострадает.

Становятся ли пациенты более здоровыми и больше приходят для образования, или они приходят менее здоровыми? На такой вопрос сложнее ответить, поскольку теперь у людей более высокие требования. Клиенты представляют, что с ними происходило. У меня есть коллега, все время утверждавшая, что ее не кормили грудью в детстве и отсюда все ее проблемы. Выяснилось, что она была единственным ребенком в семье, которую как раз кормили грудью, и вся трагедия по поводу того, что ее не кормили грудью, сложилась в ее воображении, трагедия, основанная на том, что она была самой старшей и видела, что других детей грудью не кормили.

Мои коллеги, которые старше меня, говорят, что люди стали менее здоровыми. Для меня значимо то, что мы живем в более механистическом мире. Есть люди, которые никогда не жили без телевизора или без компьютера. Но, конечно, человеческие отношения не возникают просто по нажатию кнопки. Есть нечто в том, что люди ожидают от жизни большего, но также и сильнее чувствуют потерю.

Делает ли это их менее здоровыми? Не знаю. Я хотел бы думать, что забота родителей о детях стала лучше. И мы знаем: за столетие, которое существует психотерапия, различные возрастные проблемы оказываются на первом месте. Люди больше осознают свои возможности и задаются вопросами по поводу ложных общественных ценностей. Конечно, теперь они лучше умеют исследовать то, что раньше было бы отвергнуто как невозможное, например, сексуальное насилие. Некоторые выдумывают это или складывают два и два и получают пять. Бывают случаи, когда это действительно происходило... Существуют реальные моменты в прошлом, которые влияют на отношения человека в настоящем. Больных стало больше, потому что увеличилось осознание или это жизнь настолько усложнилась? Во всяком случае, приходя и говоря о своих проблемах, люди становятся ра­зумнее.