Глава четвертая. ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ КОНЦЕПЦИИ СЕМЕЙНОЙ ТЕРАПИИ

Семейная терапия часто ошибочно истолковывается только как другая разновидность психотерапии — такой ее вариант, когда на лечение приходит вся семья. Хотя это и справедливо, семейная терапия еще подразумевает и целый новый метод осмысления человеческого поведения — поведения, организованного в своем основании интерперсональным контекстом. Семейная терапия не только использует новые методы для работы с семьями, но и заставляет в корне менять направление мышления, переключаясь от личности на отношения.

Да ну? — скажете вы. Мы же всегда задумывались об отношениях! Да, но мы были приучены рассматривать их как то, что производят люди. Особенно с позиции собственной жизни. Поскольку мы смотрим на все с субъективной точки зрения — так сказать, с позиции шкурных интересов, то больше знаем о действиях других, нежели о своих собственных. Еще меньше мы обращаем внимание на паттерны интеракций, которые составляют линии отношений, или на интерперсональные структуры, в которые встроены эти линии.

Недовольная мать скажет вам, что сын игнорирует ее; сын же ответит, что он ее игнорирует, потому что она ворчит. Мать расстраивается оттого, что ее игнорируют, точно так же как сын чувствует себя затравленным, и оба «знают», кто виноват.

Клиницисты оказываются в тяжелом положении, не относя проблемы отношений на счет только одного человека. Это особенно справедливо для тех случаев, когда вы слышите только одну сторону истории, что далеко не редкость для семейного терапевта. Если кто-то рассказывает вам о непослушном ребенке, или изменяющем супруге, или о не желающей разговаривать невестке, ни в коем случае нельзя присоединяться к этим позициям, согласно которым значительная степень вины за эти проблемы возлагается на другую сторону.

В первое время, наблюдая за целыми семьями, обсуждающими свои проблемы, семейным терапевтам сразу становилось ясно, что здесь замешан каждый. Однако в шуме многоголосой ссоры тяжело подняться над личностями — сердитым подростком, чрезмерно контролирующей матерью, отчужденным отцом, — чтобы увидеть паттерны, объединяющие их. Неудивительно, что пионеры семейной терапии обратились к моделям других дисциплин, сосредоточивающихся на шаблонах взаимосвязей и структур. Они хотели получить ответы на следующие вопросы:

• как семьи закрепляют свои проблемы?

• каково развитие семей?

• что отличает здоровые семьи от нездоровых?

• каким образом семьи могут изменять способы своего функционирования?

• почему семьи иногда сопротивляются очевидным шагам в сторону улучшения отношений?

Чтобы ответить на эти вопросы, основатели семейной терапии позаимствовали идеи из антропологии, социологии, биологии, философии, лингвистики, информатики и инженерии. Некоторые из этих идей оказались настолько пригодными, что, к счастью или нет, определили практику семейной терапии.

Системная теория

Основное концептуальное влияние на пионеров семейной терапии оказала системная теория. Фактически семейная терапия и системная теория настолько сильно идентифицировались друг с другом, что стали почти синонимичными. Сегодня большинство семейных терапевтов отличают себя не количеством клиентуры, прошедшей через их кабинеты, а своим пониманием системных проблем и их решений. Хотя некоторые социальные конструкционисты и оспаривали пригодность системной теории как доминирующей метафоры семейной терапии и пытались заменить ее на метафору личного изложения (нарративная модель), большинство семейных терапевтов по-прежнему считают себя системными мыслителями.

Системное мышление сильно эволюционировало с тех пор, как впервые стало формировать семейную терапию. Однако поле отстало от этих изменений, и зачастую критики и защитники системной теории ссылаются на устаревшую механистическую версию. Раз системная теория стала столь значимой для семейной терапии, мы попытаемся дать достойную оценку ее истории, влияния на семейную терапию и тому, какова связь последних достижений с современными тенденциями.

ИСТОРИЯ СИСТЕМНОГО МЫШЛЕНИЯ

Систему можно охарактеризовать как группу взаимосвязанных частей плюс способ, каким они функционируют сообща. Таким образом, семья может пониматься как группа ее членов плюс способы их взаимодействия. Например, системно-ориентированных терапевтов интересуют не только мотивы девочки-подростка с анорексией, но и последствия того, что ее мать фокусирована на еде, и комментариев ее отца относительно женских тел. Однако в дополнение к этому некоторые системные терапевты исследуют семейные проблемы, которые могут оказывать менее очевидное влияние на анорексию, например, разлад в браке ее родителей, который рождает у них отвлекающую потребность сосредоточения на борьбе дочери с питанием.

Если продолжить пример, то раз семьи — часть больших систем, другие системные терапевты могут расширить семейную сферу, чтобы включить и воздействие на семьи и молодых девушек наших культурных представлений о женщинах и их телах. Идея состоит в том, что любой проблемный член семьи является неотъемлемым элементом экологии отношений и убеждений, которые могут иметь к затруднению по крайней мере такое же отношение, как любые интрапсихические конфликты.

Экология. Итак, системное мышление является экологическим. Наука экология появилась в XIX столетии, когда биологи стали изучать целые классы растений и животных, а не отдельные виды. Термин «экология» придумал немецкий биолог Эрнст Хейкель в 1866 г., как производное от греческого слова, означающего семью, дом. Таким образом, экология — это изучение отношений, которые объединяют всех жителей земли. С этого фокуса на отношениях между организмами (например, пищевых цепочках и пищевых циклах), а не на характеристиках отдельных организмов экология бросила вызов редукционистской философии, доминирующей в науке со времен Декарта. Согласно картезианскому аналитическому взгляду, чтобы понять явление, нужно разбить его на базисные единицы и проанализировать их.

Редукционизм и аналитический метод произвели в н'ауке много важных открытий, но они не подходят для постижения системы. Когда группы организмов или молекул начинают взаимодействовать паттернированным образом, появляется нечто новое, что невозможно объяснить путем складывания качеств отдельных частей: целое больше, чем сумма его частей. Если марсианин наткнется на груду деталей велосипеда, изучение каждой части по отдельности едва ли даст ему образ целого велосипеда. Вместо этого ему нужно узнать, как эти детали взаимодействуют друг с другом, — выяснить, каковы их отношения. Изучение отношений — одна характеристика системного мышления. Действительно, слово «система» получено от греческого systema, что означает «объединяться в организованном целом». Системное мышление уделяет меньшее внимание кирпичикам, из которых сложено сооружение, и больше — паттернам отношений и тому, как эти паттерны отражают правила или принципы, по которым организована система.

Экологический взгляд помогает нам понять, что системы, как правило, чрезвычайно чувствительны. Изменения в одной части могут вызвать непредвиденные последствия в целом. Уничтожение бразильских влажных лесов воздействует на погодные условия всего мира. Терапевты с системным образованием обучаются экологической сенситивности, они стараются предупреждать воздействие любого вмешательства на семьи. Например, перед системной революцией в сфере психического здоровья клиницисты, как правило, работали с детьми по отдельности, не принимая во внимание то, как родители реагируют на эти новые отношения с их детьми. Попытки родителей выяснять, что происходит, или изъять детей из терапии рассматривались как злонамеренные действия, от которых терапевты должны были спасать детей. Теперь мы понимаем, что для большинства родителей такие отношения интересны и иногда представляют собой угрозу и что их реакции должны рассматриваться взвешенно с позиции прибыльности-убыточности (экологическое воздействие) индивидуальной работы с ребенком.

Экологов также интересует то, как воздействует на семью или клиническую проблему среда. Экологически сенситивные семейные терапевты помогают семье понять, как отражается на благосостоянии семьи с точки зрения прибыльности-убыточности, например, доходная, но требующая постоянного отсутствия работа отца или признание матерью патриархальных ценностей. Или терапевт мог бы помочь афро-американской семье оценить, какое она испытывает влияние, обосновавшись в доминирующей белой культуре.

Хоть системное мышление и было открытием биологов, оно также появилось и в некоторых других областях, основанных в 1920-х гг. Клод Бернар, основатель экспериментальной медицины, заметил, что здоровые организмы поддерживают постоянную внутреннюю среду (температуру тела, например), даже если окружающая их внешняя среда изменяется ключевым образом. В 1920-х гг. Уолтер Кеннон усовершенствовал эту идею и ввел понятие гомеостаза, описывающее, как метаболические процессы устойчиво сохраняются посредством механизмов обратной

связи. Например, тело сохраняет уровень глюкозы в крови в пределах некоторого диапазона, несмотря на сильное колебание количества потребляемого сахара. Описывая эти процессы саморегуляции, Кеннон предупредил влияние кибернетики и ее акцент на петлях обратной связи и саморегулирующихся механизмах.

Кибернетика. Машины, регулирующие себя сами, с нами уже многие века. В III веке до н. э. александрийский изобретатель Ктезибиос изобрел часы, которые показывали время при помощи воды и клапанов, наподобие современного смывного бачка унитаза — другой саморегулируемой машины. Однако следующая известная система обратной связи была изобретена позже на целых 2000 лет. В XVII веке голландский алхимик Корне-лис Дреббел при попытке превратить свинец в золото понял, что для этого в печи нужна постоянная температура, и создал первый термостат.

Понимание, необходимое для обращения идеи о самоуправляемых машинах в обобщенную разумную модель, не возникало, пока это не стало жизненной необходимостью. Во время Второй мировой войны немецкие самолеты-истребители летали настолько быстро, что было невозможно вовремя высчитывать точные установки для наведения противовоздушных орудий. Военно-морской флот поручил эту задачу математическому гению Норберту Винеру. Чтобы разобраться в проблеме, Винер неофициально привлек группу поддержки из передовых математиков, нейроп-сихологов и инженеров, включая Джона фон Ньюманна (отца современного компьютера), Клода Шэннона и Уоррена Мак-Куллоха. Это сотрудничество навело их на понятие обратной связи1, и их интерес к машинам стал расширяться, поскольку они считали животный и человеческий разум самокорректирующимися механизмами. Винер назвал эту новую науку кибернетикой от греческого слова, означающего управление.

В научных кругах быстро распространился слух об этом новом движении, чему способствовал ряд известных встреч, называемых Маки-конференциями, начавшихся в 1946 г. На этих конференциях первые кибернетики, в том числе Винер и фон Нью-манн, встречались с самыми лучшими умами социальных наук, включая антропологов Грегори Бейтсона и Маргарет Мид. И Бейт-сон и Винер любили находить паттерны в самых разнообразных

явлениях и оспаривать базисные положения. Они вместе искали исчерпывающие описания, охватывающие широкий диапазон естественных и механических феноменов, — «паттерн, который объединяет», как позже назвал это Бейтсон (Bateson, 1979).

Ядро кибернетики составляет концепция петли обратной связи — процесса, благодаря которому система получает информацию, необходимую для самокорректировки с целью сохранения устойчивого состояния или продвижения к предварительно запрограммированной цели. Обратная связь подразумевает информацию об эффективности системы во внешней среде, а также об отношениях между частями системы. В самом широком смысле обратная связь — это процесс, благодаря которому информация о действиях машины или организма возвращается к этому объекту — машине или организму. Обратимся к кибернетическому примеру пилота: когда самолет отклоняется от курса, пилот получает обратную связь, считывая информацию с приборов или увидев отклонение от заданной мишени, после чего поворачивает руль, чтобы вернуть судно обратно на курс. Если он повернет руль слишком сильно, это заставит судно снова отклониться от курса, на что реагируют приборы или зрение самого пилота, что позволяет ему еще раз направить самолет на нужный курс. Чувствительность любой системы к обратной связи, которую она получает, определяет сохранение правильности ее курса — равновесия, или гомеостаза.

Петли обратной связи могут быть негативными или позитивными. Это отличие касается воздействия, которое они оказывают на отклонение от гомеостатического состояния внутри системы, а не их положительных или отрицательных свойств. Негативная обратная связь уменьшает отклонение или изменение; позитивная обратная связь усиливает их. Другими словами, негативная обратная связь — это информация, которая возвращает систему обратно к первоначальному состоянию гомеостаза, в то время как позитивная обратная связь уводит систему от гомеостаза.

Поскольку кибернетика выросла из учения о механизмах, где петли позитивной обратной связи приводят к разрушительной «утрате контроля», из-за которой механизмы выходят из строя, акцент ставился на негативной обратной связи и сохранении гомеостаза перед лицом изменения. Если изменяется среда вокруг системы (например, температура воздуха на улице становится выше или ниже заданной нормы), приводятся в действие механизмы негативной обратной связи, чтобы вернуть систему обратно к гомеостазу (происходит охлаждение или нагрев воздуха). Петли негативной обратной связи — это вездесущие механизмы управления, которые организуют все — от эндокринной системы до экосистем. Например, равновесие в животном мире поддерживается за счет недостатка пищи или активизации хищников, если численность того или иного вида чрезмерно возрастает, и увеличения коэффициента рождаемости, если она сокращается; уровень сахара крови остается сбалансированным благодаря усиленной выработке инсулина, если он слишком высок, и повышением аппетита, если слишком низок.

Применительно к семьям кибернетика сосредоточивает внимание на нескольких явлениях:

1. Семейные правила, определяющие диапазон поведения, которое семейная система может допустить (гомеостати-ческий диапазон семьи);

2. Механизмы негативной обратной связи, которые используют семьи, чтобы навязывать правила (например, вина, наказание, симптомы);

3. Последовательности семейных интеракций вокруг проблемы, которые характеризуют реакцию системы на нее (петли обратной связи вокруг дисфункции);

4. Что происходит, когда усвоенная негативная обратная связь системы неэффективна и запускается петля позитивной обратной связи?

Примеры петель позитивной обратной связи — те скверные ситуации, которые называют «порочный круг», когда каждое предпринимаемое действие только ухудшает ситуацию. Общеизвестное «самоисполняющееся пророчество» является одним из примеров петли позитивной обратной связи: предчувствия фактически создают пугающую ситуацию, которая, в свою очередь, пугает еще больше, и т. д.

В качестве примера самоисполняющегося пророчества рассмотрим случай Джерри. Он хотел бы завести подругу, но считает себя скучным. Таким образом, он убежден, что женщины всегда отвергают его. Каждый раз, набравшись достаточно смелости, чтобы устроить свидание, он пристально наблюдает за любым доказательством того, что ей с ним неинтересно. При первом ее зевке в нем тут же пробуждается тревога, и он отпускает саркастические комментарии о ее внешнем виде или поведении. Последующее ее раздражение становится еще большим доказательством (позитивная обратная связь) его убеждения, что он ей неприятен.

Или вот пример семьи, для которой характерен низкий порог выражения гнева. Джонни, сын-подросток, выходит из себя в ответ на настойчивые требования родителей объяснить, почему он не вернулся домой до полуночи. Мать потрясена и начинает кричать. Отец оскорблен и наказывает сына, запретив ему в течение месяца садиться за руль машины. Вместо того чтобы уменьшить девиацию Джонни — вернуть его гнев в гомеостатические рамки, — эта обратная связь от родителей производит противоположный эффект: Джонни взрывается и отказывается признавать их авторитет. Родители отвечают еще большим криком и наказаниями, что вызывает дальнейшее возрастание гнева Джонни и т. д. Таким образом, предполагаемая негативная обратная связь родителей (ругань и наказание) становится позитивной обратной связью. Она усиливает, а не уменьшает его девиацию. Семья захвачена процессом «выхода из-под контроля» позитивной обратной связи, иначе известным как порочный круг, который продолжается до тех пор, пока Джонни не уйдет из дома. Как и в случае с кибернетическими механизмами, выход из-под контроля, свойственный петле позитивной обратной связи, может разрушить семью.

Позже кибернетики, подобно Уолтеру Буклею и Россу Эш-би, выяснили, что петли позитивной обратной связи не всегда неблагоприятны, и если не выходят из-под контроля, то могут помочь системам приспособиться к измененным обстоятельствам. Семье Джонни, возможно, следовало бы исправить свои правила, касающиеся выражения гнева, чтобы приспособиться к возросшей самоуверенности подростка. Кризис, который вызвала эта петля позитивной обратной связи, мог бы привести к пересмотру правил семьи, если бы семья смогла выйти из петли на достаточный срок, чтобы что-то понять. Таким образом, они могли бы осуществить метакоммуникацию, или коммуникацию о своих способах коммуникации, — процесс, который может привести к изменению правил системы (Bateson, 1951).

Понимание того, что позитивная обратная связь может привести к изменению, стало концептуальной основой для некоторых кризисно-провокационных форм семейной терапии. Как предположил Хейли (1971), «если программа лечения подчиняет и стабилизирует семью, добиться изменения сложнее. ...Чтобы изменить устойчивую проблемную ситуацию и создать пространство для личностного роста членов семьи, терапевты зачастую должны провоцировать кризис, который вызывает нестабильность» (с 8).

Сегодня многие семейные терапевты отошли от этого кризисно-провокационного вида терапии, полагая, что более рассудочные беседы производят лучшую среду для изменений. Однако ошибочно было бы путать большую невозмутимость с отсутствием вызова правилам или структуре семьи. Можно поощрять членов семьи раскрывать секреты или открыто работать с конфликтом, не позволяя сессиям превращаться в состязание кто кого перекричит. Независимо от уровня эмоциональности в консультантском кабинете эффективные терапевты находят способы довести семьи до пересмотра и изменения правил, управляющих ими.

Подобное изменение в семейной структуре кибернетически ориентированные семейные терапевты называют изменением второго порядка, чтобы отличать их от изменений первого порядка, когда семья меняет некоторые свои поступки, в то время как действия по-прежнему управляются теми же самыми правилами (Watzlawick, Weakland & Fisch, 1974). Например, семья Джонни могла сдвинуть фокус своих разногласий с комендантского часа парня на бойфренда его сестры (изменение первого порядка), однако их интеракции вокруг проблем не претерпят особых изменений, поскольку их репрессивные правила относительно гнева (второй порядок) остаются неизменными.

Отправной точкой для семейных кибернетиков стали петли обратной связи внутри семей, иначе известные как паттерны коммуникаций — базовый источник семейной патологии. В результате, как мы видели в главе 3, семейные теоретики, на которых наибольшее влияние оказала кибернетика, стали называть школой коммуникации, и они пропагандировали интеракциональ-ную точку зрения. Дефектные или неясные коммуникации приводят к неточной или незавершенной обратной связи, поэтому система не может саморегулироваться (изменять свои правила), вследствие чего ее реакция является слишком сильной или вялой для того, чтобы измениться.

Круговая причинность. Кибернетика вошла в семейную терапию благодаря Грегори Бейтсону, которого вдохновила его встреча с Винером на Маки-конференциях. В результате своего интереса к процессам обратной связи в системах Бейтсон стал инициатором концептуального сдвига, решающего для семейного системного мышления, — сдвига от линейного к круговой причинности. Перед появлением семейной терапии объяснения психопатологии строились на линейных моделях — медицинской, психодинамической, поведенческой. Этиология понималась с точки зрения предшествующих событий — болезненного, эмоционального конфликта или исследования истории, которая спровоцировала симптомы в настоящем. Использование концепции циркулярности позволило Бейтсону изменить наш способ осмысления психопатологии, так что во внимание стали приниматься не события прошлого, оказавшие некое влияние, а то, что является частью продолжающихся, круговых петлей обратной связи.

Концепция линейной причинности основана на ньютониан-ской модели, согласно которой вселенная подобна бильярдному столу, где шары оказывают друг на друга однонаправленное действие. Бейтсон полагал, что, тогда как линейная причинность годится для описания мира сил и объектов, для мира живых явлений она непригодна, поскольку не заботится о том, чтобы объяснять коммуникации и отношения так, как она объясняет силу.

Чтобы проиллюстрировать это отличие, Бейтсон (1979) использовал пример человека, пинающего камень. Эффект удара ногой по камню можно предсказать, измерив силу и угол пинка и вес камня. Если же человек пинает собаку, эффект будет менее предсказуемым. Собака может отреагировать на пинок как угодно: поджать хвост, убежать, укусить человека или даже начать с ним играть — в зависимости от характера собаки и интерпретации пинка. В ответ на реакцию собаки человек мог бы изменить собственное поведение, и так далее — число возможных результатов бесконечно.

Действия собаки (укус, например) образуют петлю и воздействуют на последующие шаги человека, которые в свою очередь оказывают воздействие на собаку, и так далее. Первоначальное действие запускает круговую последовательность, при которой каждый рекурсивно воздействует на другого. Линейные причина и следствие теряются в круговороте взаимной причинности. Эта идея о взаимной или круговой причинности оказалась полезной для терапевтов, ведь так много семей стремятся отыскать причину своих проблем и определить, кто виноват. Вместо того чтобы вовлекать семью в логический, но непродуктивный поиск, кто что начал первым, круговая причинность предполагает, что проблемы поддерживаются существующим и ныне порядком действий и реакций и что бессмысленно возвращаться к первопричинам, чтобы изменить интеракцию.

Кроме соблюдаемых петлей круговой обратной связи Бейт-сона также интересовало то, как сообщения интерпретируются получателями. Механистичные кибернетики полагали, что можно понять системы, просто изучая их входящие и исходящие поведенческие сигналы, и в этом смысле были в своем основании бихевиористами, продвинутыми в том, что принимали во внимание еще и петли обратной связи. Однако Бейтсон не стал ограничивать свой интерес поведенческими последовательностями, а изучал значения, которые люди извлекают из коммуникации и ее контекста. Внутри сети убеждений, которых придерживаются члены семьи, находятся правила, управляющие ее действиями. То, как отец Джонни интерпретировал гнев сына, определило то, как он ответил на него. С каким количеством гнева он может смириться, прежде чем почувствует необходимость отреагировать на него наказанием? Изменение предположений становится ключом к изменению второго порядка.

Начав изучать семьи напрямую, группа Бейтсона раскололась на два лагеря (Haley, 1981; Simon, 1982). На одной стороне был Бейтсон, продолжая фокусироваться на том, как люди узнают и воспринимают. На другой — Хейли и Уикленд, которые сосредоточивались на интеракциональных паттернах между членами семьи.

Проект Бейтсона завершился в 1962 г., и он переместил свои интересы за пределы психических явлений. Достижения проекта в психотерапии были унаследованы другим бейтсоновским проектом и членами Института психических исследований, которые (за исключением Сатир) продвигали механистические понятия гомеостаза и петли обратной связи, сохраняя логический позитивистский фокус на соблюдаемых последовательностях поведения и игнорируя бейтсоновские интересы к восприятию и убеждениям индивида (Breunlin, Schwartz & Каггег, 1992). Эти теоретики переняли метафору «черного ящика», чтобы оправдать свою механистическую позицию:

«Невозможность наблюдения за разумом «в работе» способствовала в последние годы тому, что из области телекоммуникации была заимствована идея о «черном ящике»... идея, в целом более применимая к факту, что электронные аппаратные средства в настоящее время столь сложны, что иногда целесообразнее игнорировать внутреннюю структуру устройства и сосредоточиваться на изучении ее специфических отношениях ввода — вывода... Эта концепция, если применять ее к психологическим и психическим проблемам, имеет эвристическое преимущество того, что не нужно ссылаться на не поддающуюся в конечном счете проверке интрапсихи-ческую гипотезу, а можно ограничиться соблюдаемыми отношениями ввода — вывода, то есть коммуникацией» (Watz-lawick, Beavin & Jackson, 1967, с. 43—44).

Видение людей как «черных ящиков» стало окончательным выражением механистических тенденций, свойственных кибернетической парадигме. Но у этой метафоры имелось преимущество упрощения области изучения путем исключения размышлений об умственной деятельности индивида, так же как и об истории семьи. Можно было просто судить об исходе терапии — если проблема разрешена и система возвращается к функциональному состоянию, результат позитивен, и терапию можно завершать. Отсюда и развитие краткосрочной, стратегической терапии.

До сих пор мы видели, как системное мышление принимало разные формы, проникая в различные дисциплины, включая биологию, медицину, математику, нейропсихологию и технику. Поскольку наибольшая ответственность за привлечение системной идеи в психотерапию лежит на Грегори Бейтсоне, антропологе, вполне целесообразно теперь исследовать антропологическую версию и ее влияние на семейную терапию.

Функционализм

Представьте, что семья обращается за помощью из-за проблемы страха школы у сына. Теперь представьте, что терапевт начинает со странного вопроса. Вместо того чтобы попытаться выяснить, как маленький Тедди стал бояться ходить в школу, он спрашивает, а не станет ли семье хуже, если Тедди будет посещать школу. (Вообразите, какие чувства вызывают у семьи вопросы, подразумевающие, что они пользуются проблемой ребенка.) Странная логика этого вопроса основывалась на предположении, теперь совершенно спорном, что нередко симптомы сохраняются, потому что выполняют функциональное назначение для семьи пациента. Теперь давайте рассмотрим интеллектуальные влияния, которые позволили терапевтам выследить эти таинственные функции симптомов.

До начала XX века над антропологией доминировали культурные эволюционисты, придерживающиеся дарвиновской теории и теоретизирующие о различных стадиях, через которые эволюционировало человечество от примитивных обществ до современной цивилизации. Их теории основывались на артефактах, собранных археологами, а также на рассказах путешественников и торговцев, и все это изучалось вне первоначального контекста.

Родившийся примерно в 1900 г. подход, получивший название функционализм, возник как реакция против эволюционистской тенденции понимать культурные практики вне контекста и игнорировать культуры как значимые целостности. Британские антропологи Бронислав Малиновски и А. Р. Рэдклифф-Браун пришли к мнению о несерьезности исторических исследований, потому что данные были скудными и не поддающимися проверке. Они интересовались обучающимися культурами как социальными системами, существующими в настоящем, а история этих культур занимала их мало. Таким образом, они изучали культуры этнографически, в качестве «участвующих наблюдателей», и пытались понять культурные обычаи и традиции в контексте, рассматривая их с точки зрения функциональной пригодности культурных практик для сообщества.

Привлекают внимание параллели между этим сдвигом в антропологии и психотерапии. Психоаналитики пытались восстанавливать историю человека, исследуя воспоминания и фантазии. Подобно эволюционной антропологии, психоаналитики опирались на исторические домыслы. Фрейд действительно уподоблял свои психологические исследования археологическим раскопкам.

Реакция семейной терапии против исторического и декон-текстуализирующего теоретизирования психоанализа была подобна реакции антропологического функционализма против тех же самых качеств эволюционизма. Как и функционалистов, системно ориентированных семейных терапевтов не интересовала история, вместо этого они стали участвующими наблюдателями семей в настоящем. Они стремились понимать функцию, благодаря которой симптоматийное поведение полезно для семейной системы.

Одна из опасностей функционалистского уклона семейной терапии заключалась в рассмотрении любого поведения, как потенциально адаптивного. Вот как писала об этом Дебора Люп-ниц (Luepnitz, 1988): «Функционалистские объяснения могут оправдать почти все с точки зрения некоей мнимой социальной потребности. Историки-функционалисты даже утверждали, что линчевание и охота на ведьм обслуживают социальную потребность, а именно — катарсическую или «терапевтическую». Терапевтическую для кого? — хотелось бы узнать» (с. 65).

Более подходящий для семейной терапии пример предложил Талкотт Парсонс (Parsons & Bales, 1955) — вероятно, наиболее влиятельный социолог-функционалист. Он считал, что мать в семье должна исполнять экспрессивную роль, а отец — инструментальную. Экспрессивная роль подразумевает эмоциональную поддержку, контроль за напряжениями и заботу и уход за детьми. Инструментальная роль заключается в организаторских решениях и дисциплинировании детей. В этом случае Парсонс в результате наблюдений отметил полоролевую полярность, которая существовала во многих семействах в 1950-х гг., и использовал функционализм, чтобы дать понять, что это разделение было адаптивным, удовлетворяющим потребности семьи и общества.

Как указывала семейный терапевт Линн Хоффман (Hoffman, 1971, 1981), этот функционалистский уклон проник в социологию благодаря деятельности Эмиля Дюркгейма. Дюркгейм изучал современное общество и строил предположения о том, что многие виды поведения, которые общество считает ненормальным, или патологическим, могут исполнять социально полезную роль, заставляя большие группы объединяться. Позже социологи, изучающие социальные девиации, например, Ирвинг Гофф-ман, приняв идеи Дюркгейма, пошли еще дальше, предложив, что социальным группам нужны девианты ради сохранения их стабильности или выживания.

Прежде чем пойти дальше, следует упомянуть другое социологическое исследование, поскольку его результаты подтвердили идеи о функциональности симптомов семейных терапевтов. Альфред Стэнтон и Моррис Шварц (Stanton & Schwartz, 1964) изучали интеракции между пациентами и сотрудниками госпиталя для психических больных. (Это был госпиталь Честнут-Лоджа, где один из основателей семейной терапии Дон Джексон познакомился с Гарри Стэк Салливаном и его интерперсональной теорией психиатрии.) Они заметили, что пациенты часто оказывались вовлеченными в треугольники, в которых один сотрудник пытался следовать правилам учреждения, в то время как другого возмущала такая строгость и ему хотелось так изменить

эти правила, чтобы приспособить их к индивидуальным потребностям. Пациент, столкнувшийся с этой поляризацией, становился полем битвы, на котором разворачивался этот конфликт между сотрудниками. Этот пациент получал разрешающего союзника и ограничивающего противника. Чем больше защиты оказывал один сотрудник, тем больше наказаний накладывал другой. В конечном счете все отделение больницы могло втянуться в разрастающуюся поляризацию, вынужденное принять чью-либо сторону. По мере возрастания напряжения усугублялось и состояние таких пациентов. Описанный Стэнтоном и Шварцем процесс удивительно напоминает процесс триангуляции, или создания коалиций между поколениями, о котором сообщали семейные терапевты.

Семейные терапевты приняли функционалистскую идею о том, что отклоняющееся от нормы поведение может использоваться социальной группой в качестве защитной функции, и применили ее к проблеме симптоматики членов семьи. Поначалу их представление об идентифицированном пациенте в семье напоминало взгляд Стэнтона и Шварца на госпитализированного пациента. «Идентифицированный пациент» был козлом отпущения, жертвой, на которой сосредоточивались остальные члены семьи, чтобы избегать необходимости заниматься друг другом. Позже семейные терапевты стали полагать, что многие из этих козлов отпущения были активными добровольцами. Считалось, что эти симптомопредъявители охотно жертвовали собственным благополучием ради большей выгоды. Например, когда родители подростка начинали спорить, мальчик затевал драку со своим братом и таким образом заставлял их переносить свой гнев друг с друга на него. История Эдипа в версии Сальвадора Минухина, описанная в главе 1, представляет собой другой пример ребенка, жертвующего своим благосостоянием ради стабильности семьи.

Если подытожить влияние функционализма на семейную терапию, то можно отметить, что семьи рассматривались как живые организмы, вынужденные адаптироваться к окружающей их среде. Поведение и черты семейного организма исследовались в этом контексте, чтобы выяснить, как они помогли семьям удовлетворять их потребности. Симптомы рассматривались как признаки того, что семья плохо адаптировалась к среде или по каким-то причинам оказалась неспособной удовлетворить свои потребности, почему ей и приходилось находить что-то, что отвлекало внимание. Это предположение использовалось, чтобы

объяснить причину впечатления, что семьи слишком крепко цепляются за свои проблемы. К сожалению, эти идеи вызвали антагонистичные настроения со стороны некоторых ранних семейных терапевтов.

Структурализм

Термин «структурализм» изобрел антрополог Клод Леви-Стросс, чтобы описать, как организационная структура общества формирует и сдерживает свои традиции и мифы. Применительно к семье структурализм предполагает, что понимание поведения членов семьи и их интеракций является неполным без некоторой оценки семейной организации в целом, в которую неотъемлемым образом входят эти интеракции.

Структурализм как движение внутри антропологии и других социальных наук был тесно связан с функционализмом и оказал по крайней мере такое же сильное влияние на семейную терапию. Многие видные антропологи и социологи (Малиновски, Рэдклифф-Браун, Леви-Стросс, Парсонс) считались структурными функционалистами и писали о семьях. В их понимании семья рассматривалась как организм, состоящий из подсистем, каждая из которых окружена полупроницаемыми границами, которые в действительности являются набором правил, устанавливающих, кто включается в эту подсистему и как они взаимодействуют с теми, кого не включают.

Чтобы вы могли оценить структурно-функционалистское наследие семейной терапии, предлагаем вашему вниманию следующую цитату Талкотта Парсонса (Parsons & Bales, 1955):

«То, что [нуклеарная семья] сама является подсистемой еще большей системы, — конечно, социологическая банальность. Но если разбить семью, в свою очередь, на подсистемы, то это рождает новый способ ее видения. И все же мы работаем с семьей именно таким образом и можем сказать, что в некоторых важных ключевых отношениях самый младший ребенок, будучи не совсем «членом», не участвует в целой семье, а только в ее подсистеме — материнско-детской подсистеме. Супружеская пара составляет другую подсистему, так же как, вероятно, с какими-то своими целями все дети, все мужчины или все женщины в семье и т. д. Фактически любая комбинация двух или более членов семьи, диф-

ференцирующихся от одного или большего количества других ее членов, может восприниматься как социальная система, которая является подсистемой семьи в целом (с. 37)».

Согласно структурной теории, здоровая структура требует от семейной системы чистых границ, особенно между поколениями. Слишком слабые или слишком сильные границы создают дисфункциональную семейную структуру, одно из проявлений которой — симптоматийный член семьи. Если структурный дефект исправляется, семья возвращается к здоровому состоянию.

Таким образом, если кибернетики считали, что проблемы поддерживаются за счет круговых интеракций, то структурные терапевты полагали, что эти интеракции встроены в организацию, которая формирует и сдерживает их. Вместо того чтобы концентрироваться на последовательностях поведения, как это делали кибернетики, структурные терапевты сосредоточивались на близости, или проксимальное™, членов семьи, выдающих то или иное поведение. Кибернетический терапевт может, например, попытаться запретить контролирующему родителю ворчать на протестующего подростка, в то время как структурный терапевт скорее всего рассмотрит сеть отношений, в которые встроены эти па-де-де. Не потому ли контролирующий родитель столь озабочен своим сыном-подростком, что тот еще так мало знает о жизни? Не потому ли протестующий подросток так часто воюет с отцом, что слишком мало проводит времени со своими друзьями?

Возможно, лучше всего характеризует структурный взгляд следующая посылка: ключ к изменению личности заключается в изменении ее структурного контекста — сети отношений, в которую она включена. С этим связано другое положение: независимо от того, насколько дисфункционален член семьи, улучшение семейной структуры обязательно выявляет наиболее компетентного человека, который, в свою очередь, закрепляет семейное изменение. Таким образом, структурный взгляд на людей является активно оптимистичным.

Сальвадор Минухин в своем стремлении найти модель, эффективную для людей в затруднительном положении, позаимствовал структурные концепции Парсонса и сосредоточился на границах между поколениями — концепции, которые большинством ориентированных на психоанализ семейных теоретиков, как то Теодор Лидз и Натан Аккерман, воспринимались по-другому. Однако Минухин отбросил психоаналитические аспекты их теорий и методов и в процессе экспериментирования с ориентированными на действия техниками обнаружил силу внешнего контекста индивида, так же как способы обуздания этой силы.

Сделав это, Минухин предоставил всеобщему вниманию первую ясную схему понимания и реорганизации семей — схему, воспринятую как благодать легионами изумленных терапевтов, затерявшихся в лабиринтах спутанных семейных отношений. В качестве терапевта и оратора Минухин был одновременно и харизматичным и авторитетным в то время, когда поле жаждало лидера. Он был уличным авторитетом, который противостоял психическому истеблишменту и в конечном счете вооружился окончательными фактами, которые нельзя было опровергнуть. По всем этим причинам структурная семейная терапия стала наиболее влиятельным брэндом семейной терапии 1970-х.

Наследие кибернетики и структурного функционализма

Кибернетика и структурный функционализм оказали доминирующее влияние на развитие семейной терапии. Полный ответ, который давали эти философии на вопрос, как лучше понимать семьи, заключался в том, что нужно наблюдать за их интеракциями, направив внимание на паттерны, свидетельствующие о дисфункциональных петлях обратной связи или границах. Этот фокус обеспечивал терапевтов схемой проведения вмешательств. Однако у этой схемы в начале 1980-х гг. появились некоторые проблемы в виде критики феминисток и конструктивистских терапевтов, и этот процесс достиг своей кульминации, когда в 1990-х гг. нарративные терапевты стали в массовом порядке отвергать системное мышление. Следует обсудить проблемы с воплощением кибернетики и структурного функционализма в семейной терапии, чтобы определить, характерны ли они для системного мышления или только его механической версии, которая доминировала над ранней семейной терапией.

В первую очередь кибернетика наделила терапевтов механической установкой. Терапевты оценивали семьи с позиции наблюдателей-экспертов, отыскивающих дефекты в семье и вмешивающихся в процесс исправления этих дефектов. В качестве механиков терапевты не принимали во внимание некоторые факторы:

1. Воздействие исходящей от них самих стимуляции на образ действий семьи, очевидное для последних;

2. Собственные идеи семьи, воздействующие на терапевта;

3. Человеческая сторона членов семьи по отдельности, с которыми зачастую обращались как с объектами;

4. Воздействие истории семьи на существующее функционирование;

5. Тендерные отличия с точки зрения власти и влияния;

6. Более широкий исторический и культурный контекст, в котором существует семья.

Функционализм был полезен для того, чтобы понять адаптивные усилия семьи, но, подобно дарвинистам, функционалисты воспринимали среду как данность, к которой организм обязан приспособиться. Поэтому они отводили внимание поля от выяснения того, является ли среда здоровой для семьи. Таким образом, функционализм мог использоваться для поддержания консервативной политической программы. К тому же функцио-налистские предположения могли довести семейных терапевтов до роли «патологических детективов», допрашивающих членов семьи с целью выследить таинственную функцию симптомов. Допущение, что родители могли бы извлечь что-то из плохого поведения или депрессии собственного ребенка, и допущение, что они отягощены этим, отличаются друг от друга тем же, чем отличается отношение к ним как к заговорщикам, хоть и непреднамеренным, или как к союзникам. Исследование того, что симптомы могут иметь некое функциональное значение, иногда позволяет раскрывать скрытый конфликт. В предположении, что семьи извлекают выгоду из собственных проблем, кроется даже большая опасность, чем в неуклюжем сочувствии; оно формирует менталитет «мы против них».

Теперь перейдем к исследованию версии системного мышления, которая могла помочь семейной терапии избежать механической установки ранних лет. Как вы помните, сфера экологии произошла из биологии и, в отличие от кибернетики, касалась отношений организма со средой и воздействия среды на организм. Гений одного ученого позволил ему применить то, что он отметил у биологических систем, ко всем уровням человеческих явлений. Эта поразительная широта видения принадлежала Людвигу фон Берталанфи, который разработал всестороннюю модель системного мышления, повлиявшего на все социальные науки.

Общая теория систем

Людвиг фон Берталанфи был видным биологом, который задался вопросом, применимы ли законы, касающиеся биологических организмов, к другим областям — от человеческого разума до глобальной экосферы. Начав с исследования взаимосвязей органов эндокринной системы, он постепенно применил свои наблюдения в этой сфере к более сложным социальным системам. Он разработал модель, которую неточно переводят с немецкого как «общая теория систем» (ОТС), тогда как он подразумевал «общее учение о системах», потому что это означает подход — нечто большее, нежели теория: способ осмысления или набор положений, которые могут применяться ко всем видам систем.

Берталанфи много публиковался и оказал влияние в той или иной степени на все социальные науки, но в отличие от Бейтсо-на не дошел до прямого контакта с зачинателями семейной терапии. Кроме того, Берталанфи всегда презирал механистический подход и весьма критично относился к кибернетике. Таким образом, в то время как многие из идей ОТС просочились в литературу по семейной терапии, на деятельность самого Берталанфи ссылаются редко, а если она и отмечается, то зачастую представляется как по существу нечто близкое кибернетике (Bateson, 1971; Becvar & Becvar, 1996).

В необыкновенно содержательной биографии, составленной Марком Дэвидсоном (Davidson, Uncommon Sense, 1983), окончательное определение системы по Берталанфи звучит следующим образом:

Это «любой объект, поддерживаемый взаимными интеракциями элементов — от атома до космоса, включая такие земные примеры, как телефон, почтовые и скоростные системы сообщения. Берталанфианская система может быть физически похожей на телевизор, биологически — на кокер-спаниеля, психологически — на личность, социологически — на профсоюз или символически — на набор законов... Система может быть составлена из меньших систем, а может быть частью большей системы, точно так же, как штат или область состоят из меньших подведомств и в то же время являются частью государства. Следовательно, тот же самый организованный объект можно расценивать или как систему, или как подсистему, в зависимости от фокуса интереса наблюдателя» (с. 26).

Последнее замечание важно. Каждая система является подсистемой больших систем. Усвоив системное видение, семейные терапевты упустили из внимания эту расширенную сеть влияния. Они стали относиться к семье как к системе, но проигнорировали большие системы сообщества, культуры и политики, в которые входят семьи.

Берталанфи первым пришел к идее, что система есть большее, чем сумма частей, в том же самом смысле, что часы — это больше, чем совокупность шестеренок и пружин. Когда предметы организованы в систему, появляется что-то другое, способом, каким возникает вода из .взаимодействия водорода с кислородом. Таким образом, Берталанфи выразил важность сосредоточения на паттерне отношений внутри системы, а не на составе ее частей.

Берталанфи полагал, что наука стала редукционистской в своей склонности анализировать явления путем расчленения целостных систем и изучения их частей по отдельности. Хотя в науке и присутствовал восстановительный анализ, на его взгляд, изучением целостных систем чрезвычайно пренебрегали, и он убеждал ученых научиться «думать интеракционно». В приложении к семейной терапии эти идеи — что семейную систему следует рассматривать как нечто большее, чем только совокупность людей, и что терапевтам нужно сосредоточиваться на интеракциях между членами семьи, а не на отдельных личностях, — стали центральными принципами поля.

Подобно функционалистам, Берталанфи применял метафору организма к социальным группам, но организма, являющегося открытой системой, непрерывно взаимодействующей со средой. Открытые системы, в противоположность закрытым (неживым), поддерживают сами себя, непрерывно меняясь материалом со своей средой, например, потребляя кислород и выделяя углекислый газ.

Взгляд Берталанфи на организмы отличался от функциона-листского в следующем: он подчеркивал важность отношений между организмом и средой, которая, безусловно, включает в себя и другие организмы. Механицисты упускали из внимания, что организмы не только реагируют на стимулы, но и активно предпринимают усилия для дальнейшего развития.

Берталанфи всю жизнь вел крестовый поход против механистичного видения живых систем, особенно тех из них, которые носят название «человек». Он полагал, что в отличие от механизмов живые организмы обнаруживают эквифинальность —

способность достигать заданную конечную цель различными путями. (В неживых системах конечное состояние и средства для достижения этого состояния зафиксированы.) Он и другие биологи использовали этот термин, чтобы определить внутреннюю направленную способность организма защищать или восстанавливать целостность, как в человеческом теле мобилизуются антитела и кожа и кости способны заживать (Davidson, 1983).

Таким образом, деятельность живых организмов креативна и спонтанна, и они используют многочисленные методы для поддержания своей организации, будучи мотивированы отнюдь не только на сохранение статус-кво. Семейная терапия ухватилась за концепцию гомеостаза — склонности систем саморегулироваться, чтобы сохранить единство в ответ на изменения в среде. Но Берталанфи полагал, что чрезмерный акцент на этом консервативном аспекте организма сводит его до уровня машины. Вот что он писал об этом: «Если [этот] принцип гомеостатического сохранения воспринимается как правило поведения, то так называемого хорошо приспособленного индивида можно [охарактеризовать как] хорошо смазанного робота...» (цит. по Davidson, с. 104). «С позиции гомеостаза Микеланджело должен был последовать совету своего отца и стать камнетесом. Его жизнь была бы гораздо более счастливой, нежели в те времена, когда он расписывал стены Сикстинской капеллы, находясь в весьма неудобной позе» (цит. по Davidson, с. 127).

Хотя гомеостаз остается центральным понятием семейной терапии, его ограниченная способность объяснять многообразие человеческого поведения неоднократно подтверждалась семейными терапевтами, перенявшими интересы Берталанфи (Hoffman, 1981; Speer, 1970; Dell, 1982). Кибернетикам пришлось предложить новые идеи, как, например, концепцию «морфогенеза» (Speer, 1970), чтобы объяснить то, что, по мнению Берталанфи, является просто врожденным качеством организма — стремиться, так же как и сопротивляться, к изменениям. Именно Берталанфи оказал наибольшее влияние на семейную терапию, его видение в людях креативности и находчивости и убежденность в способности семей к самоисцелению (эквифинальность) привели к тому, что самые разные виды терапии, акцентирующиеся на сотрудничестве и внимании, сегодня более гармоничны.

Одно из главных расхождений Берталанфи с механистическим подходом к людям заключалось в том, что последний позволял недооценивать их — момент, предвосхитивший феминистскую критику семейной терапии. Если семьи подобны механизмам, то

терапевтам просто нужно изучить, как они работают, определить, что у них «сломалось», и отремонтировать найденные неисправности. Для этого вовсе не нужно оценивать функциональное состояние семьи или — что уж там говорить — культуры, в которой она существует, — в смысле ее несправедливости или жестокости.

Если механик семьи (терапевт) сталкивается с непокорной дочерью-подростком в американской семье с типичными разногласиями, в которой отца всегда нет дома, а мать изводит девочку из-за ее друзей и внешнего вида, то механист может попытаться разбить тайную коалицию между отцом и дочерью и содействовать тому, чтобы отец поддержал дисциплинарные усилия матери в отношении дочери. Этот структурный ремонт мог бы успокоить ситуацию и уменьшить непослушание девочки, так что семья могла бы стать более «функциональной». Но терапевт не помог бы семье задуматься о том, как сказывается вечное отсутствие отца на здоровье членов семьи. Берталанфианский терапевт поработал бы над тем, чтобы семья взвесила экономические выгоды длинного рабочего дня отца в сравнении с последствиями его неучастия в семье и сильного стресса.

Если вы мыслите экологически, то не можете избежать этических моментов, поскольку очевидно, что некоторые ценности — независимо от того, поддерживаются ли они индивидом, семьей, сообществом или государством, — являются экологическими, в то время как другие — нет. Между частями системы должно сохраняться равновесие; всякий раз, когда одна часть стремится к несдержанному росту или влиянию, эта система и другие — выше и ниже ее — утрачивают это здоровое равновесие. До 1990-х гг. большинство семейных терапевтов старались сохранять свою позицию ценностно свободных механистов. Если влияние Берталанфи на семейных терапевтов и возросло, то только после появления нарративного движения в 1990-х гг. (см. главу 12), когда они стали обсуждать с семьями воздействие расизма, сексизма, гомофобии и бедности на их развитие или работать так, чтобы противостоять этим социальным проклятиям.

Берталанфи (1968) также оспаривал убеждение, что люди могут быть объективными наблюдателями. Он использовал термин Ницше «перспективизм», чтобы охарактеризовать свою убежденность в том, что, хотя реальность и существует, мы никогда не сможем полностью стать объективными по отношению к ней, потому что наши взгляды фильтруются через особую, имеющуюся у нас, перспективу. Как говорится, человеку с молотком все

напоминает гвоздь. Для физика стол — это совокупность электронов. Химик воспринимает тот же самый стол как органическое соединение, биолог — как сеть древесных ячеек, историк-искусствовед — как объект барокко. Для Берталанфи все эти взгляды в некоторой степени обоснованны, но каждый не завершен, и ни один не заслуживает того, чтобы считаться достовернее других.

Берталанфианский перспективизм подобен философии социального конструктивизма, оказавшего основное влияние на семейную терапию в 1990-х гг. Терапевты стали понимать, что то, как люди интерпретируют события, определяет то, как они взаимодействуют друг с другом, и это предположение мы принимаем на веру касательно нас самих или того, что мир — это социальные конструкции, а не объективные истины. Терапия стала упражнением в перепроверке этих культурных данностей. Следующая цитата из Берталанфи вполне могла бы принадлежать перу любого автора-конструкциониста, повлиявшего, в частности, на нарративную школу.

«Факты не парят, подобно бабочкам, в воздухе, и вы не собираете их в хорошо структурированную коллекцию. Наше познание — не зеркальное отражение конечной реальности, а довольно активный процесс, в котором мы создаем модели мира. Эти модели управляют тем, что мы в действительности видим, что мы принимаем за факт» (Цит. по Davidson, с. 214).

Берталанфи также распознал, что акт наблюдения воздействует на наблюдаемые явления. Это понимание укрепило его пер-спективистскую убежденность в том, что мы должны быть скромными в своих наблюдениях и теориях. Вместо того чтобы искать абсолютную истину, нам следует держать свой разум открытым для новых идей.

Берталанфианский семейный терапевт бывает осторожен, чтобы не навязать клиентам собственную перспективу, и старается понять их варианты перспектив на проблемы. В отличие от некоторых конструктивистов, принявших релятивистскую позицию, согласно которой раз мы не можем познать абсолютной реальности, то не можем иметь и определенных ценностей, поскольку ничто не лучше чего-то другого, Берталанфи полагал, что нас должны больше, а не меньше заботить наши базисные ценности и предположения, потому что некоторые перспективы экологически разрушительны. Вот почему терапевтам следует

тщательно исследовать собственные ценности и то, что подразумевается в их теориях в смысле экологического воздействия, которое они оказывают. Помимо этого, если терапевты сконструируют с клиентами новые перспективы, а не раскрывают им истины, им нужно больше, а не меньше, беспокоиться о воздействии этих перспектив. Понимая это, Берталанфи писал, обращаясь к теоретикам и философам мира: «Мы — те, кто производят очки, как последнее средство, через которые люди смотрят на мир и на самих себя — экая малость, как им может думаться... Я же смею утверждать, что мы великие творцы зрелища в истории» (цит. по Davidson, с. 69).

Итак, семейной терапии потребовалось несколько десятилетий на эволюцию до того, чтобы переключить внимание с кибернетической и структурно-функциональной версии системного мышления на берталанфианскую. Но это не так уж и поздно; Берталанфи умер в 1972 г., оставив после себя ощутимый объем трудов, которые мы предлагаем читателям изучить.

Из этого вовсе не следует, что годы эволюции семейной терапии прошли впустую. Многие из живых и поныне концепций и методов, представленных в последнем разделе этой главы, произошли из кибернетической и функционалистской эпохи. Что семейная терапия потеряла — так это сопроводительное отношение к людям, которое иногда не позволяло нам слушать клиентов с сочувствием и вниманием.

Гуманизирующее влияние Сатир

Вот человек, который первым не удовлетворился профилем механистического семейного терапевта. Вирджиния Сатир опередила свое время благодаря интересу к эмоциональной жизни семей и своей легендарной способности производить на людей впечатление, что ее искренне волнуют их проблемы и жизнь. Вряд ли это было совпадением, что она оказалась самой гуманистичной и единственной женщиной среди первых новаторов.

Как член Института психических исследований (ИПИ) Сатир испытала на себе то же функционалистское и кибернетическое влияние, из которого вышли Вацлавик и Уикленд и родилась версия стратегической терапии Хейли. Таким образом, ее теоретические взгляды включали идею, что детские симптомы могут

выполнять отвлекающую функцию в несчастливом браке и такие отношения — ключ к семейному процессу. Однако философия терапии Сатир была совсем другой. Она добавила «инь» (фемининную перспективу) к тому, что становилось слишком «янь» (маскулинным) полем, примкнув к движению за человеческий потенциал, зачинателями которого были Абрахам Маслоу и Карл Роджерс.

В отличие от существующей в ИПИ кибернетической модели восприятия человека как черного ящика Сатир видела в людях жажду самоуважения — хорошего самочувствия и близости с другими. «Ключевым фактором происходящего как внутри человека, так и между людьми является картина личной ценности, которую каждый человек все время держит у себя в голове» (Sa-tir, 1972, с. 21). То, что она заботилась о поддержании самоуважения в человеке, позволяло ей сохранять свое внимание сфокусированным на человеческой сущности индивидов, тогда как ее современники активно игнорировали их чувства, гонясь за пониманием семей в целом.

Гуманистическая ориентация вызвала у Сатир стремление превращать семьи в инкубаторы позитивных, любящих качеств, которые, как она полагала, заложены в ядро человеческой природы. Коммуникации ее интересовали только потому, что она помогала членам семьи снимать с себя защитные маски и выражать реальные чувства, а не ломала их дисфункциональные интеракции.

В качестве иллюстрации отличия модели Сатир от других предположим, что некий отец сердито говорит своей дочери подросткового возраста: «Сегодня вечером ты никуда не пойдешь!» Кибернетики из ИПИ восприняли бы это как начальную стадию раскручивающейся петли позитивной обратной связи; Хейли мог бы расслышать в этой фразе сообщение «Я держу тебя под контролем»; Минухин воспринял бы гнев отца как реакцию на коалицию между матерью и дочерью, которая исключает его. Сатир же обнаружила бы здесь желание отца (и боязнь этого) сказать следующее: «Я хочу, чтобы сегодня вечером ты оставалась дома, потому что мне тебя недостает и я чувствую, что ты отдаляешься от меня».

Отец не сообщает открыто о своей любви, потому что боится отвержения, что ударило бы по его самолюбию. Если бы отец был честен, его дочь имела бы возможность выразить собственные амбивалентные чувства, связанные с взрослением и отчуждением от него, и они оба почувствовали бы себя лучше, если бы

поговорили друг с другом откровенно. Таким образом, Сатир полагала, что связь между самоуважением и коммуникацией является круговой. Низкое самоуважение порождает защитную коммуникацию, которая сходным образом провоцирует защитные ответы от других, что, в свою очередь, вызывает снижение самоуважения, и так далее. Но, к счастью, цикл можно запустить в обратную сторону: честная коммуникация рождает высокое самоуважение, которое способствует большей честности, и так далее (Satir, 1972, 1988).

Ключ к самоценности заключается в коммуникации по принципу «честность от всей души». Чтобы достичь этого, терапевтам нужно суметь создать такую атмосферу, которая позволяла бы членам семьи чувствовать себя достаточно безопасно, чтобы рискнуть открытостью. Терапевт должен быть способен отводить защиты людей без угрозы их самоуважению, и потому ему нужно быть моделью честности и принятия.

Таким образом, Сатир отошла от механистических аспектов модели ИПИ. Вместо контроля она сосредоточилась на опеке. Ее волновал опыт отдельных членов семьи, когда другие полагали, что такой фокус отвлекает от наблюдения за интеракцио-нальными паттернами. Ее работа заключалась в улучшении коммуникации и самоуважения, в то время как ее коллеги-мужчины продолжали сосредоточиваться на проблеме. Она создавала с клиентами отношения тесного сотрудничества, тогда как другие поддерживали свободное пространство отстраненного авторитета. Многими из этих теоретиков Сатир воспринималась как наивный мыслитель с расплывчатыми концепциями, но, может быть, она просто опередила свое время.

Боуэн и самодифференциация

Все мыслители-основоположники, представленные до этого, — группа ИПИ, Хейли, Минухин и Сатир — имели по крайней мере некоторый контакт с Бейтсоном и его кибернетической перспективой. Несмотря на их расхождения, они все разделяли интерес к изменению актуальных интеракциональных паттернов нуклеарной семейной системы, а не семей, откуда произошли муж или жена. Мюррей Боуэн, последний инициатор семейной терапии, которого мы здесь рассмотрим, разработал собственную версию системной теории помимо этого кибернетического влияния, так что его идеи подлостью отличались от этих других

моделей. А повлияли на рассуждения Боуэна биологические науки. Боуэн (Bowen, 1978) так описывал причины, по которым он обратился к биологии:

«Исходя из посылки, что психиатрия могла бы в конечном счете стать общепризнанной наукой — возможно, через поколение или два, — и зная прошлые концептуальные проблемы психоанализа [который использовал метафоры из литературы и гидравлики]... я решил прибегнуть к понятиям, которые согласовывались бы только с биологией и естественными науками... Выбор пал на понятие дифференциации, потому что этот процесс имеет особое значение в биологических науках. Когда мы говорим о «самодифференциации», мы подразумеваем процесс, подобный отделению ячеек друг от друга. То же самое касается термина «слияние» (с. 354).

Боуэн был поражен эмоциональным слиянием шизофреников с их матерями. Они остро реагировали друг на друга. Позже он заметил, что в этом задействована вся семья, и ввел терминологический оборот «.недифференцированная семейная эго-масса», чтобы обозначить, что из-за своей эмоциональной реактивности семья в целом уподобляется единому хаотичному конгломерату. По аналогии он считал, что у всех членов семьи отсутствует самодифференциация — эмоции настолько затопляли их разум, что реакции этих людей были автоматическими и импульсивными. Целью боуэновской терапии стала самодифференциация ключевых членов семьи, с тем чтобы они поспособствовали дифференциации всей семьи.

Этот акцент на дифференциации, означающий власть разума над эмоцией, выдает психоаналитические корни Боуэна. Известный афоризм Фрейда «Там, где ид, должно стать эго» очень напоминает дифференциацию. Действительно, Боуэн (1978) считал эмоциональную систему «сокровенной частью филогени-ческого прошлого человека, которую он разделяет со всеми более низшими формами жизни», в то время как интеллектуальная система — это «функция коры головно1*о мозга, которая появилась последней в эволюционном развитии человека, и основное отличие между человеком и более низшими формами жизни» (с. 356).

В отличие от антидетерминистской позиции, принятой другими основателями семейной терапии, Боуэн воспринимал уровень дифференциации человека как относительно устойчивую

характеристику, с большим трудом поддающуюся изменению. Он также полагал, что приблизительно 90% всех людей дифференцированы плохо. И здесь слышен отзвук Фрейда.

Теория эволюции еще раз проявляется в боуэновских предположениях о том, как люди достигают собственного уровня дифференциации. Он назвал это процессом мультигенеративной передачи и предположил, что большинство детей выходят из своих семей, имея приблизительно такой же уровень дифференциации, как и у родителей, и только некоторые переходят на более высокие или низкие уровни. Таким образом, передача дифференциации проходит сквозь поколения по «генетико-подобной схеме» (Bowen, 1978, с. 410).

Принимая во внимание эти убеждения, ясно, что Боуэна не интересовали попытки исправления паттернов коммуникации, как других теоретиков. Он воспринимал качество коммуникации семьи как продукт уровня дифференциации каждого ее члена. Следовательно, маловероятно, что наступит стойкое улучшение коммуникации, пока не произойдет дифференциального усовершенствования. Боуэн (1978) утверждал, что, хотя подходы для работы с целой семьей, вызывающие улучшение коммуникации, и «могут произвести драматические сдвиги в чувственной системе, и даже до состояния оживленности... я не могу использовать такой подход как долгосрочный метод для решения базовых проблем» (с. 151).

Подобно другим основателям семейной терапии, Боуэн полагал, что детские проблемы связаны с брачными отношениями их родителей. В его теории центральной является концепция треугольников. Он считал формирование треугольников естественной человеческой тенденцией в ситуации беспокойства. При любых двусторонних отношениях, особенно когда оба человека слабо дифференцированы, переживания приводят к стрессу, и привлекается третий человек. «Парные отношения «достают» и стесняют другого человека, и эмоции выплескиваются на третьего человека, или последнего можно эмоционально запрограммировать на инициализацию участия. С вовлечением третьего человека уровень тревоги снижается» (Bowen, 1978, с. 400). Из этого мы можем увидеть, что Боуэн сделал много тех же самых наблюдений о функциональности симптомов, которые стали центральными для других моделей, но, подобно психоаналитикам, он воспринимал эти паттерны как проявления глубинного базового процесса, требующего исправления, а не как прямые объекты изменения.

Он полагал, что, если люди осознают существование процесса эмоциональной триангуляции в своих нуклеарных и расширенных семьях и научатся избегать вовлечения в него, то постепенно дифференцируются. Боуэновский интерес к эволюции уровней дифференциации сделал его одним из немногих первооткрывателей семейной терапии, кто уделял достаточно внимания истории семьи. Остальные полагали, что проблемы семьи можно разрешить, сосредоточившись на актуальных интеракциях, так что семейные истории оставались невостребованными. Боуэн заявлял, что ключ к пониманию и улучшению семейной жизни человека — исследование мультигенеративных паттернов, в которые он включен. Клиенты, увидев, что они — только одно звено в длинной дисфункциональной семейной цепи, получали перспективу, необходимую для того, чтобы разбить эту цепь в своем поколении и начать процесс дифференциации.

Непризнанное направление

С тех пор как прошло столько времени с начала становления семейной терапии, системные мыслители продвинулись в интересных направлениях; но поле отстало от них. Взамен семейная терапия повторно обратилась к механистической и иерархической метафорам, а позже под влиянием нарративного движения отвергла их. Мы представляем эти новейшие идеи с надеждой, что семейная терапия по-другому воспримет эволюцию системного мышления.

На другие сферы, имеющие дело с человеческими объединениями, оказали сильное влияние новейшие версии системного мышления, утратившие механистический акцент на гомеостазе ранней кибернетики. Это наиболее очевидно в мире бизнес-консультирования, где все повально увлечены системным подходом (Wheatley, 1992; Senge, 1990) и работают с корпорациями над активизацией их внутреннего участия, гуманизацией и разрушением иерархичности. Маргарет Уитли (Wheatley, 1992), видный корпоративный консультант, считает, что акцент на гомеостазе базируется на страхе:

«Но в так почитаемом нами равновесии мы скрываемся от процессов, питающих жизнь. И грустно и смешно, что мы работали с организациями как с механизмами, обращаясь с ними так, будто это неживые объекты, тогда как они всегда

были живыми, открытыми системами, способными к самовосстановлению. Мы усугубили трагедию, обращаясь друг с другом как с машинами, полагая, что единственный способ замотивировать других — это подталкивать и заставлять их действовать...» (с. 77—78).

Что позволило произвести этот переход от механистической версии системного мышления к акценту на сотрудничество и доверие? Фактически, если заглянуть в перспективу, то складывается впечатление, будто системное мышление вернулось на прежний курс после краткосрочного периода, когда над ним доминировала кибернетика (к сожалению, повлиявшая на семейную терапию сильнее всего). Новые идеи заключаются в продолжении традиции, заложенной Берталанфи и экологами.

Десятилетиями экологи изучали координированное поведение насекомых. Например, в 1911 г. Уильям Мортон Уиллер утверждал, что колония муравьев ведет себя подобно единому организму или даже суперорганизму. «Подобно клетке или человеку, она ведет себя как единое целое, сохраняя свою идентичность в пространстве и сопротивляясь распаду» (цит. по Kelly, 1994, с. 7). Эта концепция суперорганизма стала доминирующей темой в литературе по социальным насекомым, пока не вышла из моды с выдвижением на ведущие позиции в 1950-х гг. экспериментального редукционизма. Несостоятельность редукционистского подхода, однако, позволила возродиться интересу к суперорганизмам. Мы опять вернулись к системному уроку: свойства целого (например, муравейника) нельзя объяснить, анализируя или суммируя поведение частей (отдельных муравьев). Мы должны рассматривать всю систему.

В своем бестселлере о теории хаоса Джеймс Глейк (Gleick, 1987) сообщает, что то, как координируются стаи, стада и рои, не отвечает законам биологии. Фильмы, в которых засняты птичьи стаи, разворачивающиеся, чтобы уйти от хищников, демонстрируют, что движение поворота проходит сквозь стаи подобно волне, перемещающейся от птицы к птице примерно за одну семидесятую долю секунды. Это гораздо меньше, чем время реакции птицы, поэтому здесь должна срабатывать какая-то другая сила.

Термиты тоже демонстрируют признаки некой неведомой власти. Известный социобиолог И. О. Уилсон пишет:

«Это почти непостижимо, как один член колонии осуществляет надзор за более чем незначительной долей работы, или представить во всей полноте план такого законченного продукта. Для завершения некоторых термитников требуется много рабочих жизней, и каждое новое добавление должно так или иначе прийти в соответствующую связь с предыдущими частями... Но как рабочие могут поддерживать такое эффективное сообщение за такие длительные периоды времени? Кроме того, кто проектирует термитник?» (Цит. по Sheldrake, 1995, с. 77).

Подобные вопросы можно было бы задать относительно поведения любого животного сообщества.

Было предложено два ответа на вопросы о суперорганизме. Первый включает в себя понятие эмергентных свойств (от англ. emergent — (внезапно) появляющийся, возникающий. — Прим. ред.). Компьютерные ученые смоделировали колонию муравьев почти тем же способом, каким они моделируют работу головного мозга. Если составить компьютерную программу, в которой множество «насекомых» наделяются простыми реакциями и им дается возможность для взаимодействия, то проявляются целостные паттерны.

Биолог Руперт Шелдрейк (Sheldrake, 1988, 1995) предлагает второй ответ, ссылаясь на существование того, что он называет «.морфологические поля».

«Отдельные насекомые координируются социальными полями, которые содержат проекты конструкции колонии. Организация термитов внутри колонии, вероятно, зависит от поля колонии точно так же, как металлические опилки пространственно организуются вокруг магнита под воздействием магнитного поля. Создавать модели без принятия таких полей во внимание очень похоже на попытку объяснить поведение металлических опилок вокруг магнита тем, что они игнорируют поле, — как будто этот паттерн каким-то образом «возникает» из внутренней программы каждой отдельной металлической частицы» (Sheldrake, 1995, с. 80—81).

Позиция Шелдрейка родственна общепризнанной, тем не менее таинственной концепции морфогенетических полей из биологии развития, к которой обращаются, чтобы объяснить способность нашего тела восстанавливать поврежденную ткань.

Это происходит так, будто в поле заключен проект, который ведет систему. Шелдрейк полагает, что поля создаются через накопленное поведение представителей вида, так что, если часть этого вида усвоит что-то новое, для остальных усвоение этого навыка пройдет проще.

Как эти идеи о сетях и полях применимы к человеческим системам? Если сети людей генерируют сходные поля, организующие их отношения, то нужно меньше манипулировать индивидами, а больше заниматься тем, что создавать гармоничную атмосферу, и верить, что суммарное поле позаботится об остальном. Этот вывод сделан бизнес-консультантами, которые полагают, что могут понять атмосферу корпорации и улучшить ее, прояснив видение, которое разделяется членами компании на всех уровнях. Свободный поток информации сквозь сеть служащих становится ключевым фактором, так что поле достигает каждого уголка организации. Роль лидера меняется от поощряющей и наказующей до поддерживающей гармоничную коммуникацию в сети (Wheatley, 1992).

Если перевести эти идеи на семьи, получится, что члены семьи объединяются друг с другом невидимыми полями, организующими их отношения. Терапевты часто сообщают об опыте, когда, встретившись с семьей, они начинают думать и вести себя так, как это принято в ней, будто поддаваясь коллективному трансу. А что, если терапевт, наоборот, входит в поле семьи? Возможно, именно эти поля чувствуют терапевты, когда семьи появляются в их кабинетах. Иногда создается впечатление, будто комнатная температура внезапно опускается до нуля градусов. Терапевты также замечают изменения в атмосфере сессии, когда члены семьи снимают свои защитные маски и начинают честно выражать себя и сочувственно слушать. Означает ли это изменение поля семьи?

Работа одного терапевта, чрезвычайно популярного в Европе (продавшего больше книг, чем любой американский семейный терапевт), но почти неизвестного в Соединенных Штатах, представляет, как этот вид теории поля применяется в семейной терапии. Берт Хеллингер (Hellinger, 1998) предлагает клиенту описать семью, из которой тот произошел, а затем просит участников группы разыграть роли этих членов семьи. Хеллингер полагает, что при вхождении в эти роли они проникают в поле семьи и получают информацию о чувствах людей, которых изображают. Спрашивая у каждого разыгрывающего роль, что он чувствует: кто им приятен или неприятен, как они ощущают свою принадлежность, он режиссирует то, что называет семейным созвездием, которое позволяет клиенту не только исследовать и перепроверить скрытые семейные соглашения, но и найти новые, здоровые.

Если говорить о более общем применении этой метафоры поля, то она поменяла бы задачу терапевта. Вместо того чтобы пытаться прямо влиять на семьи клиентов, терапевты сосредоточились бы на изменении атмосферы в кабинете так, чтобы она была безопасной и принимающей, а затем помогли бы членам семьи идентифицировать и прояснить мысли и эмоции, которые могут оказывать пагубное влияние на их поле. Такой процесс терапии не слишком отличается от современных постмодернистского и нарративного подходов, если не считать того, что в фокус внимания по большей части попадало бы коллективное поле семьи, а не повествования ее отдельных членов. Это сдвинуло бы акцент семейной терапии от отдельных людей, что было характерно для популярных моделей 1990-х гг., на понимание и работу с семьей как системой или сетью.

Мы описали, как можно применить к семейной терапии идеи, посвященные сетям, сообществам и полям, с эвристическими целями — в качестве только одного примера того, насколько ценным является современный системный подход. Системное мышление продвинулось и в других направлениях. Существуют интересные системные идеи в новой физике — понятие о дисси-пативных структурах Ильи Пригожина, Гайя-теория Джеймса Лавлока, теория хаоса и многие другие модели саморегулируемых систем. До сих пор остаются невостребованными жемчужины идей из экологического подхода и берталанфианскои общей теории систем. Но основная мысль этой главы заключается в том, что системный подход и сегодня является плодородным источником идей для семейной терапии, несмотря на то неблагоприятное влияние, которому она подверглась не так давно.

Устоявшиеся концепции и методы

Теперь, после предварительного рассмотрения концептуальной истории семейной терапии как фона, мы можем перейти к концепциям и методам, которые представляются наиболее устоявшимися и прикладными.

ВЗАИМОСВЯЗАННОСТЬ

Идея, что изменение в любой части системы оказывает воздействие на все остальные части, по-видимому, не лишена здравого смысла. Тем не менее именно отсутствие понимания связи между действиями членов семьи рождает в ней проблемы. Во время терапии семьи много усилий направляется на то, чтобы помочь людям осознать эти связи.

Возьмем, к примеру, семью Эмили Уильяме, матери-одиночки афро-американского происхождения, работающей полную рабочую неделю. После того как ее десятилетний сын, Брайен, стал по малейшему поводу затевать драки со своим младшим братом и перестал ее слушаться, Эмили безуспешно попыталась исправить положение при помощи многочисленных наказаний. В конце концов она пришла к выводу, что ее сын — просто агрессивный хулиган. У нее был настолько сумасшедший темп жизни, что совсем не оставалось времени для анализа и построения полной перспективы поведения Брайена.

Поинтересовавшись, что еще произошло в семье, когда Брайен стал непослушным, их семейный терапевт дал Эмили возможность понять, что поведение мальчика может быть связано со смертью ее отца и возникшей у нее вслед за этим депрессией. Поведение Брайена отразило то, как его пугала ситуация, когда мать иногда часами сидит, уставившись в пространство. Когда он ее сердил, она по крайней мере выходила из парализованного состояния.

Мы — индивидуалистическая культура, в которой считается, что люди должны отвечать за свое поведение. Беременные девочки-подростки осуждаются за безнравственность; безработные — за лень; наркоманы — за погоню за наслаждениями. Мы редко ищем связи и часто считаемся с любым, что предлагается в качестве оправдания за безответственность. Чем более бесконтрольным представляется нам общество, тем активнее мы ищем кого-то, чтобы обвинить. Не следует удивляться тому, что члены семьи перенимают аналогичное поведение: обвиняют и воспринимают друг друга упрощенно. Мы приучены смотреть на жизнь как на ряд бессвязных событий, и в результате события активируют наши реакции: пойманные врасплох неожиданными проблемами, мы начинаем действовать, чтобы справиться с ними, не принимая во внимание контекста этих проблем, их взаимосвязанности. Эта событийная ориентированность часто сопровождается тем, что семейные терапевты называют линейным

мышлением — поиском единственной конкретной причины для конкретной проблемы. Эмили, например, считала, что Брайен «точно такой же, как его непутевый отец».

Сущность системного мышления заключается в видении соединяющих паттернов там, где другим видны только отдельные события. Эти соединяющие паттерны зачастую неочевидны для тех, кто в них вовлечен, особенно когда эти люди осаждаемы бесконечным потоком запросов семейной жизни. Системный подход требует времени и места для осмысления и получения перспективы. Эту перспективу — вот что обеспечивает удачная семейная терапия.

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ ИНТЕРАКЦИЙ

Но какие именно паттерны ищут семейные терапевты, помогая людям постигать эти связи? Когда терапевты стали переключать свое внимание от индивидов на семьи, первыми поведенческими данными, которые они обнаружили, оказались соблюдаемые последовательности интеракций между членами семьи. Когда Брайен выкидывал номера, Эмили сердилась и ругала его. Чем больше она его ругала, тем больше он безобразничал; чем больше он безобразничал, тем больше она его ругала. Расширив таким образом фокус внимания, терапевты стали понимать, что детское поведение, подобное поведению Брайена, не представляет собой симптомов, проявляющихся из типичных дефектов. Вместо этого поведение одного человека зачастую оказывается половиной двусторонней динамики. Чем больше один человек делает X, тем больше другой делает Y и т. д., подобно тому как двое раскачиваются на качелях. Паттерн, а не человек стал мишенью семейной терапии.

Но семьи предъявляют много различных паттернов. Какие из них наиболее значимы в создании или поддержании проблем, с которыми семьи обращаются к терапевтам? Поскольку каждая школа семейной терапии выдвигает свои предположения относительно причин возникновения проблемы, все они берут в центр внимания разные последовательности интеракций.

Единственная логическая отправная точка — последовательности, окружающие проблему семьи. С этого начинают и поведенческие и стратегические школы. Бихевиористы назвали их «реципрокные паттерны подкрепления», а стратегические терапевты использовали фразу «еще больше тех же самых последова-

тельностей». В обоих случаях первичный акцент был диадичес-ким — на интеракциях между двоими людьми. Обе школы полагали, что один член семьи зачастую реагирует на проблемы другого таким образом, что только усугубляет проблемы, и, более того, контрреакции первого продолжают эскалацию и т. д.

Стратегический терапевт заинтересовался бы тем, как реагирует семья Брайена, когда тот плохо себя ведет. Он захотел бы узнать, что делает Эмили, когда безобразничает Брайен, как она отвечает на его поведение, как он после этого реагирует на нее, что происходит потом и т. д. И стратегические и поведенческие терапевты были бы так или иначе заинтересованы в том, чтобы прервать эти последовательности, будучи убежденными, что такие прямые поведенческие изменения являются ключом к решению проблемы. Основное их отличие заключается в том, как они меняли бы последовательности.

Другие школы семейной терапии видят данные последовательности как проявления базовых скрытых проблем, которые должны стать основными мишенями терапии. Психоаналитик исследовал бы эти последовательности, чтобы рассмотреть, что они говорят о защитах каждого индивида и паттернах проецируемой идентификации. Структурный терапевт отметил бы интеракции, чтобы выработать гипотезу относительно структуры семьи — кто с кем слишком близок или отдален.

Что касается современных школ — нарративной или фокусированной на решении, — то их не интересуют последовательности, окружающие проблемы, потому что ни тот ни другой подход не тратит много времени на выяснение того, как семьи сохраняют свои проблемы. Вместо этого они оба сосредоточиваются на исключениях — ситуациях, когда семья или индивид поступают разумно, — и пользуются этим.

ТРЕУГОЛЬНИКИ

Итак, семейная терапия сначала расширила поле своего зрения от психологии одного человека до психологии двух. Большинство рабочих концепций, характеризующих отношения, являются диадическими — преследователь/дистанцирующийся, проецируемая идентификация, «спутанность», комплементар-ность/симметричность. Однако, хотя обычно мы думаем об отношениях как о том, что возникает между двумя людьми, в деиствительности все значимые отношения оттеняются третьими лицами.

Например, оказалось, что мать Эмили имела привычку критиковать дочь за излишнюю строгость в дисциплинарных взысканиях Брайена. Это сомнительное отношение к ее авторитету приводило в бешенство Эмили и заставляло ее набрасываться на Брайена еще отчаяннее. Если бы терапевт не стал рассматривать этот треугольник, он бы помог произвести некоторое улучшение в отношениях между Эмили и Брайеном, но поскольку бабушка продолжала бы подрывать авторитет Эмили, то маловероятно, что это улучшение сохранилось бы.

Сильнее всего акцентировался на важности треугольников в человеческих отношениях Мюррей Боуэн, хотя это явление занимает центральное место и во взглядах Хейли и Минухина. Согласно Боуэну, наименьшая устойчивая единица отношений — трио. Дело в том, что, когда двое людей неспособны решить проблемы между собой, один из них или оба автоматически стремятся к третьему человеку. Принимает ли это форму измены, вмешательства закона или просто того, кому вы регулярно жалуетесь на своего супруга, тенденция триангуляции — не только стабилизировать отношения, но и заморозить конфликт в существующем состоянии. Таким образом, хотя это и не всегда очевидно, большинство проблем, которые приводят семьи на терапию, оказываются триангулярными, а не двусторонними.

КРУГОВАЯ ПРИЧИННОСТЬ

Проблематичные паттерны интеракций обычно повторяются по кругу, так что невозможно с точностью установить начало и конец этого процесса. Брайен хулиганит. Мать его ругает. Брай-ен хулиганит еще сильнее. Мать кричит на него. Бабушка ворчит на мать. Та удаляется в свою комнату. Брайен успокаивается. Мать выходит и выглядит подавленной. Брайен выкидывает очередной номер, и все возвращается на круги своя. Спросите любого из них, кто начал первым, и они не поскупятся на взаимные обвинения. Кто зачинщик? Это редко имеет значение. Лучше спросить, что теперь каждый мог бы сделать по-другому? Повторяющиеся последовательности между Брайеном, матерью и бабушкой представляют то, что называется круговой причинностью (в противоположность линейной причинности), в том смысле, что каждое действие в круге вызвано и вызывает другое действие.

Таким образом, вместо того чтобы искать скрытые причины, семейные терапевты обычно просто стремятся прервать эти круговые паттерны интеракций.

Также следует отметить, что многие из этих циклов легко превращаются в порочные. Иногда чем больше вы пытаетесь решать проблему, тем хуже вы делаете, что заставляет вас предпринимать то же самое в еще большем количестве, в результате еще более усугубляя положение и т. д. Чем больше Эмили ругала Брайена, тем больше он не слушался, вынуждая ее кричать и даже шлепать его, что провоцировало его на еще большую агрессивность и антагонистичность и т. д. Ориентированные на событие линейные типы предпринятых решений, как правило, образуют порочный круг (петля позитивной обратной связи), потому что игнорируют взаимосвязанность людских действий.

Переход от диадической к триангулярной позиции и от линейной к круговой причинности стали выдающимися достижениями ранней семейной терапии. Эти концептуальные сдвиги отделили семейную терапию от бихевиоризма (который рассматривал паттерны диадического подкрепления) и психоанализа (где существовал монадический акцент). Таким образом, исследование круговых и треугольных паттернов интеракции вокруг проблем — сущностный аспект того, что делает семейную терапию систематическим и творческим предприятием.

НЕПРЯМЫЕ КОММУНИКАЦИИ

Эскалация порочного круга не менее редко связана с фактом, что члены семьи не получают обратную связь, которая им нужна, чтобы оценить последствия своих действий. Обратная связь откладывается или искажается, потому что семья не может отделаться от непрямых коммуникаций. Когда кто-то сердится на вас, трудно сказать этому человеку о чувстве уязвленности, которое скрывается за вашей защитой. Перед лицом гнева Эмили Брайен не собирался показывать свою обеспокоенность ее печалью или то, как он сам грустит из-за утраты дедушки. Поэтому, вместо того чтобы скорбеть, он бесновался.

Тот выход из ситуации, который предприняла Эмили, имел смысл исходя из той обратной связи, которую она получила. Она не знала, что ее ругань с Брайеном в его представлении позволяла им обоим избежать отчаяния. В других ситуациях обратная связь откладывается настолько, что становится почти невозмож-

но связать ее с исходным действием. Этот случай не редкость, когда имеются проблемы с окружением, и мы десятилетиями не пожинаем того, что посеяли, и даже после не распознаем связи со своими исходными действиями. Так что мы продолжаем в том же духе, не обращая внимания на последствия. Сходным образом ведет себя отец, когда, ударив сына, на время останавливает плохое поведение мальчика, тем самым подкрепив свое предположение, что физическое наказание срабатывает, а потом скорее всего не связывает драку сына со сверстником на следующей неделе с исходным наказанием. В терапии семьи очень важно создавать атмосферу, в которой члены семьи без всякого страха могут сказать о том, что в действительности происходит между ними, — т. е. коммуницируют напрямую, что обеспечивает необходимую корректирующую обратную связь, которая превращает порочный круг в благотворный процесс.

СЕМЕЙНАЯ СТРУКТУРА

Другие модели семейной терапии, особенно структурная школа Сальвадора Минухина (см. главу 8), отслеживают последовательности семейных интеракций не только потому, что они подкрепляют проблемы, но и потому, что это — проявления структуры семьи. Структура определяется правилами, которые управляют комплексами отношений. При предварительном оценивании семьи, например, терапевты, как правило, интересуются тем, насколько близки или отчуждены те или иные отношения, а также правилами (часто скрытыми), которые задают манеру отношений. Формулируя иначе, семейные терапевты оценивают границы семьи, подобные невидимым мембранам, окружающим каждый комплекс отношений (или подсистему) внутри семьи. Подобно тому, как в биологическом организме проходимость стенок ячеек меняется, позволяя входить или выходить тем или иным элементам, границы вокруг различных семейных отношений предусматривают больше или меньше интеракций с другими членами семьи и с внешним миром.

Здоровые границы не являются ни слишком открытыми, ни слишком закрытыми. Они достаточно открыты для необходимых подсистеме ресурсов, но достаточно закрыты, чтобы сохранять целостность. Когда границы слишком слабы, семейные отношения спутываются, так что для каждого человека проблематично дифференцировать собственные чувства и мысли от чувств и

мыслей других. Когда границы слишком жестки, отношения становятся выпутанными. Например, граница между Эмили и Брайе-ном была непроницаемой для обменов участием, и оба не позволяли себе обсуждать суть положения распутанности. И наоборот, граница между Эмили и ее младшим сыном, восьмилетним Натаном, была размытой — она часто говорила с ним и с трудом разрешала выходить из дома, чтобы поиграть с друзьями, потому что испытывала постоянную потребность в его компании.

Бабушка обычно принимала сторону Брайена, объединяясь с ним против Эмили, так что граница вокруг Эмили и Брайена была слишком хрупкой — не было правил, предотвращающих частые вторжения бабушки. Это иллюстрирует другой важный аспект семейной структуры — существование альянсов и коалиций, особенно перекрестных между поколениями. Коалиция между Брайеном и бабушкой обижала Эмили, заставляла ее чувствовать себя отверженной и подпитывала порочный цикл ее интеракций с Брайеном. Семейная иерархия (способ, которым организуется руководство) — другой ключевой аспект структуры — была дисфункциональной. Авторитет Эмили подрывался союзом между этими двоими. Кроме того, озабоченность и скрытая опека Брайена над матерью — то, из-за чего он отвлекал ее от депрессии, — способствовала неконгруэнтной иерархии, в которой он заботился о своем родителе, а не наоборот.

Следовательно, другой крупный вклад семейной терапии в понимание человеческого характера заключается в понятии, что крайности поведения часто поддерживаются неадресованными структурными проблемами. Дисфункциональные границы, альянсы и коалиции и проблематичные иерархии — сильные детерминанты наших поступков и эмоций, хотя зачастую мы и не сознаем их влияния. Вместо этого мы обычно чувствуем себя вынужденными действовать так, что не обращаем внимания на невидимые силы, которые дергают нас за ниточки.

Это справедливо не только в отношении семей. Например, на работе вы можете оказаться в такой ситуации, когда охотно поддерживаете разговор со своим начальником, который за глаза принижает вашего коллегу, несмотря на то что вы обычно стараетесь не обсуждать кого-то в его отсутствие. И только когда ваш товарищ по работе выражает свое удивление вашим сговором с начальником, вы понимаете, чем занимались.

Вы были частью нездорового треугольника, в котором между вами и вашим начальником всплыли некие темы и никто из вас не захотел обсудить их прямо; и было кое-что, связанное с вашим коллегой, что отягчало вас обоих, но начальник не желал иметь с этим дело напрямую. В результате вы со своим начальником вошли в тайный альянс, сродни межпоколенной коалиции, в котором вы оба могли избежать напряжений в своих отношениях, сойдясь во мнениях, что тот парень — тупица. Кроме того, вы так беспокоились за свое положение, что были рады узнать, что тот коллега выглядит хуже вас, и способствовать этому восприятию.

Переживания, подобные этим, сильно сказываются на нашем понимании власти нездоровых структур, вызывая крайности поведения, и насколько же тяжело изменять эти структуры изнутри, даже если их осознаешь! Все мы периодически оказываемся вовлеченными в структурную рутину, выбраться из которой нам крайне нелегко. К счастью, многие из нас могут высвободиться, стоит нам только решиться рискнуть. И к несчастью, семьи, особенно те из них, которые достаточно обеспокоены, чтобы обратиться к терапии, обычно с большим трудом приходят к пониманию структуры, с которой они живут. Кроме того, у них может быть чувство, что слишком многое поставлено на карту, чтобы рисковать структурными изменениями. Таким образом, терапевтам нужно не только понимать структурные основы семейных проблем, но и проявить чуткость к тревоге членов семьи относительно изменения их привычных соглашений.

Семейная терапия обнаружила не только факт, что нездоровые структуры создают проблемы, но и то, что их оздоровление может исцелить даже прямо не адресованные проблемы. Если бы вы с вашим начальником смогли непосредственно заняться своими проблемами, то вам не потребовался бы козел отпущения в виде вашего коллеги, чье раздражающее поведение только усугубилось в течение этого периода. Возможно, даже его эффективность повысилась бы, если бы он перестал быть мишенью вашего альянса.

Терапевты, заинтересованные в изменении структуры семьи, отслеживают последовательности интеракций, представляющие собой проявления этой структуры, а не одни только события, непосредственно происходящие вокруг существующей проблемы. Например, в дополнение к исследованию отношений между Эмили и Брайеном они поинтересовались бы другими взаимоотношениями в семье (между Эмили и ее матерью, Эмили и младшим братом Брайена, Натаном, бабушкой и Натаном, Брайеном и Натаном). Задавая вопросы, терапевт постепенно получил бы изображение внутренней политики семьи. Поняв организационные

проблемы семьи, структурный терапевт взялся бы за реорганизацию соглашений, адаптируя границы, укрепляя иерархии и разбивая коалиции.

Например, терапевт мог бы попросить Эмили и ее мать поговорить о проблемах в их отношениях, запретив вмешиваться обоим мальчикам. Хотя этот прием может не казаться непосредственно связанным с проблемой поведения Брайена, он улучшает функционирование семейных лидеров (исполнительная подсистема), так что они начинают работать сообща, а не против друг друга, и основной структурный дефект может быть исправлен.

Поощряя Эмили и ее мать разговаривать друг с другом, а не с ним, терапевт вызывал разыгрывание. Запретив мальчикам вмешиваться в это разыгрывание, терапевт прибег к технике, называемой установление границ. Тот же самый набор методов можно было бы использовать и при разговоре Эмили с Брайеном (разыгрывание), удерживая бабушку от вмешательств (установление границ). Простого действия по укреплению границ вокруг подсистемы, в то время как члены подсистемы занимаются друг другом, часто бывает достаточно, чтобы запустить обширный оздоровительный процесс.

ФУНКЦИЯ СИМПТОМА

К сожалению, структурные проблемы в семьях проще создать, чем разрешить. Семьи сталкиваются с огромным напряжением, которое возникает из-за кризисно ориентированных реакций и порочных кругов, подкрепляющих проблемы поведения. Через какое-то время эти паттерны замораживаются в ригидных структурах взаимоотношений.

Некоторые структурные проблемы угрожают благосостоянию семьи больше, чем другие. Например, горевание Эмили и ее стычки с матерью, когда она периодически заявляла, что хочет умереть, пугали каждого в семье сильнее, чем потасовки между Брайеном и Натаном. Чтобы избежать и отвлечься от серьезных структурных проблем, семьи нередко подчеркивают менее серьезные. Если Эмили была парализована горем, Брайен провоцировал ее. Когда Эмили начинала спорить с бабушкой, Брайен задирал Натана. Из этого вовсе не следует, что поведение Брайена или сосредоточенность Эмили на нем представляют собой сознательные попытки защитить семью. Скорее всего они автома-

тически реагировали на угрозу, исходящую из напряжения, которое окружало определенные интеракциональные последовательности. Таким образом, симптоматийное поведение иногда можно считать адаптивной реакцией, когда семья не в силах опознать или разрешить угрожающие структурные проблемы.

ОБХОДЯ СОПРОТИВЛЕНИЕ

Поскольку семьи зачастую боятся того, что может произойти, если их конфликты станут открытыми, они могут сопротивляться сосредоточению на своих наиболее чувствительных проблемах. Ранние семейные терапевты неверно понимали это сопротивление как упорство или противодействие изменению (гомеостаз). Однако не так давно терапевты признали, что все человеческие системы отказываются меняться, если чувствуют опасность. Семьи должны сопротивляться изменению, даже тому, которое постороннему кажется благотворным, пока им не становится ясно, что последствия этих изменений безопасны и терапевт заслуживает доверия. Таким образом, можно считать, что сопротивление разумно, а не безрассудно. Терапевты, признающие защитную функцию сопротивления, понимают, что лучше сделать так, чтобы семьи чувствовали достаточную безопасность, чтобы ослабить свои барьеры, чем разрушать их хитростью или лобовой атакой. Они стремятся создавать теплую, лишенную обвинений терапевтическую среду, которая порождает надежду, что исправление даже наиболее угрожающей проблемы возможно.

Эмили избегала конфликтовать с матерью, потому что полагала, что это не приведет ни к чему хорошему. Она боялась, что, если ослушается, то мать станет еще более критичной и это будет угнетать ее еще сильнее. Эти опасения не были нереалистичными. Раньше, если Эмили высказывалась о матери критически, происходило именно это. Защиты других людей выглядят неблагоразумными только потому, что нам неизвестно, что хранят их воспоминания.

Чтобы убедить Эмили снова попытаться позволить матери унать о ее чувствах, терапевту потребовалось бы сформировать у нее доверие к тому, что, работая с ним, она улучшит отношения с матерью. Чтобы заслужить это доверие, терапевт должен уважать темп Эмили и признавать ее опасения, а не бороться или

манипулировать ее сопротивлением. Терапевты сталкиваются с гораздо меньшим сопротивлением, если подходят к семьям как к партнерам, стараясь помочь им выяснить, что удерживает их от поддержания тех отношений, к которым они стремятся, а не как эксперты, дающие совет и указывающие на их ошибки.

НЕПАТОЛОГИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА ЛЮДЕЙ

Когда вы думаете о процессе семейной терапии, у вас может возникнуть вопрос, как, оставаясь милым, вежливым терапевтом, не допустить того, чтобы рассерженные члены семьи кричали друг на друга или сохраняли гробовую тишину, сверля друг друга свирепыми взглядами. Создание безопасной атмосферы означает больше, чем только оказание поддержки. Терапевт еще должен уметь показывать, что способен уберечь членов семьи от взаимных оскорблений или обид, так что они могут снять свою защитную броню, не опасаясь никаких нападок. В первые годы семейной терапии считалось, что подталкивание членов семьи к эмоциональному кризису необходимо, чтобы разморозить их го-меостатические паттерны. Однако спустя какое-то время терапевты выяснили, что, хотя конфликт и существует и не должен пугать — как говорится, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, — изменения все же возможны, если члены семьи взаимодействуют, уважая и сочувствуя друг другу. Именно в эти моменты они чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы стать искренними друг с другом.

Одно из отличительных качеств семейной терапии — ее оптимистический взгляд на людей. Ряд моделей семейной терапии придерживается положения, что за оборонительными сооружениями, которые люди возводят из гнева или тревоги, находится здоровое ядро личности, которая может быть разумной, вежливой, терпеливой и желающей измениться. Если члены семьи взаимодействуют в таком состоянии, они зачастую обнаруживают, что способны прямо решать свои проблемы. Именно защитные эмоции и заводят их в тупик.

Но как все же помочь клиентам высвободить ресурсы их личности, скованной страхом и недоверием? Как привить им терпимость в ситуациях, когда они готовы поубивать друг друга? Некоторые терапевты устанавливают правила коммуникации.

Они просят, чтобы члены семьи использовали «Я-утверждения», когда каждый начинает предложение с «Я чувствую/думаю/хочу», вместо того чтобы кого-то обвинять. Высказывание «Ты никогда для меня ничего не делаешь!» отличается от «Я нуждаюсь в чуть большей помощи». Членов семьи также просят повторять, что они услышали от других, с целью подтвердить, что посланное сообщение получено.

Другой подход к поощрению терпимости заключается в следующем: когда коммуникация становится реактивной, действия просто останавливают и просят, чтобы каждый член семьи отделился от критических чувств и убеждений, чтобы вернуться к более спокойному состоянию. Если терапевт тверд и последователен, то у людей часто проявляется замечательная способность отбрасывать эти мешающие части с себя и переходить в более продуктивную и сочувствующую позицию, особенно когда они видят, что другие члены семьи делают то же самое. Так происходит взаимное разоружение.

Независимо от техники терапевта ключ к генерации продуктивных интеракций, даже когда сессии проходят в весьма язвительных интонациях, заключается в убеждении, что подобный конструктивный потенциал существует в каждом. Это убеждение позволяет терапевтам принимать на себя роль сотрудников, потому что они верят, что у клиентов есть необходимые ресурсы. Без этого доверия терапевты оказываются в роли экспертов, возмещающих отсутствующие ингредиенты — советы, понимание, родительство, образование или лечение. Это не означает, что семейные терапевты, которые придерживаются этого уважительного взгляда на людей, никогда не предлагают указанных компонентов, они — просто не согласны с тем, что им всегда виднее.

ИСХОДНАЯ СЕМЬЯ

Другие семейные терапевты, особенно последователи Мюр-рея Боуэна (см. главу 5), активно запрещают членам семьи разговаривать непосредственно друг с другом, по крайней мере, пока они не достигнут большей самодифференциации (т. е. большего отделения разума от эмоций). Терапевт по очереди разговаривает с членами семьи и смягчает эмоциональность, выясняя их мысли, а не чувства. Людей просят отражать чувства, а не реагировать на них. После того как клиенты исследуют свои реакции друг на

друга, терапевт переводит их на обсуждение нерешенных проблем в их исходных (или родительских) семьях. В то время как многие семейные терапевты сосредоточиваются на проблемах в актуальной семье, расширенные семейные терапевты воспринимают актуальные реакции как остаточные явления убеждений и реакций, приобретенных по мере взросления в исходных семьях.

Другими словами, если вам казалось, что родители вас отвергали, вы отреагируете болезненно, если ваш возлюблен-ный(ая) выкажет хотя какой-то признак того, что не признает вас. Если вы были жертвой треугольных отношений, защищая свою мать от отца, то, вероятно, воссоздадите элементы этих отношений в собственной семье. Исходные семейные терапевты замечают признаки подобного типа реакций переноса, когда наблюдают за членами семьи во взаимодействии. Некоторые терапевты затем стараются помочь клиентам выяснить, откуда происходят их острые реакции. Другие, подобно боуэнианцам, обучают клиентов оставаться самодифференцированными при посещении своих исходных семей, что, как они полагают, транслируется в еще большую дифференциацию в их актуальных семьях.

Когда родители в присутствии других членов семьи описывают опыт, через который прошли в детстве, остальные, как правило, лучше понимают родительские реакции и поэтому проявляют к ним сочувствие, а не нападают на них. После того как мать Эмили рассказала, какой разнос ей приходилось получать от собственной матери, Эмили по-другому посмотрела на то, почему ее мать так защищает Брайена, когда она его ругает. Более того, бабушка, продолжив исследовать свое прошлое, легко распознала, что ее покровительство было не слишком рациональным, а являлось частью паттерна, поддерживаемого несколькими поколениями, в которых матери нападали на своих детей и защищали внуков.

Таким образом, эмоциональные путешествия в прошлое членов семьи, часто с использованием гемограмм (схематический рисунок семейного дерева; см. главу 5), в которых вычерчиваются семейные отношения многих поколений, позволяют людям распознавать долгосрочные паттерны, в которые они вовлечены. Часто результатом бывает уменьшение вины и взаимных обвинений в семье и большая решимость работать вместе над тем, чтобы это поколение разбило существующий паттерн.

ЖИЗНЕННЫЙ ЦИКЛ СЕМЬИ

Одно из самых полезных понятий, когда во внимание принимается влияние расширенной семьи, — это жизненный цикл семьи. Эта концепция ближе всего в семейной терапии к теории развития, а заимствована она из социологии в качестве объяснительного фона к структурным и стратегическим подходам.

Социологи Эвелин Дювал и Рубин Хилл начали применять теорию развития к семьям в 1940-х гг., поделив развитие семьи на дискретные стадии с различными задачами, требующими выполнения на каждом этапе (Duvall, 1957; Hill & Rodgers, 1964). Предложенные Дювал восемь стадий семейного развития берутся за основу (см. таблицу 4.1), хотя позже теоретики предлагали другие схемы, добавляя или убирая те или иные стадии (Solomon, 1973; Barnhill & Longo, 1978).

Таблица 4.1. Стадии жизненного цикла семьи Эвелин Дювал

Стадия	Задачи, связанные с развитием
1. Женатые пары	Создание взаимно удовлетворяющего
без детей.	брака. Приспособление к беременности
	и предстоящему родительству.
	Приспособление к сети родственников.
2. Беременность	Появление, приспособление и
и рождение ребенка в	поддержание развития новорожденных.
семье (старший ребенок	Создание удовлетворяющей семьи для
0—30 месяцев).	обоих родителей и младенцев.
3. Семьи с детьми-	Адаптация к основным потребностям и
дошкольниками (старший	интересам дошкольников в имитации и
ребенок 2,5—6 лет).	росте. Совладание с истощением сил и
	отсутствием личной жизни.
4. Семьи с детьми	Приспособление к сообществу семей
(старший ребенок	школьного возраста. Поддержание
6-13 лет).	учебных достижений детей.
5. Семьи с подростками	Сбалансирование свободы с
(старший ребенок	ответственностью. Создание
13-20 лет).	постродительских интересов и карьера.
6. Семьи, отпускающие	Отпускание повзрослевших детей с
повзрослевших детей	соблюдением соответствующих ритуалов
(первый ребенок	и содействием. Сохранение
собирается покинуть дом).	поддерживающей основы семьи.

Подобно многим другим идеям, понятие жизненного цикла семьи первым ввел в семейную терапию Джей Хейли (1973). Хейли считал симптомы результатом семейного застревания при переходе между стадиями жизненного цикла из-за неспособности или боязни сделать переход. Позже Хейли сосредоточился на одной конкретной точке застревания в своей книге «Покидая дом» (1980), в которой были предложены стратегии работы с семьями с проблемами отпускания своих повзрослевших детей.

Наработки Минухина (1974; Minuchin & Fishman, 1981) тоже испытали на себе воздействие концепции жизненного цикла. Согласно структурной модели, у семьи возникают проблемы, когда она сталкивается с испытаниями, происходящими из окружения или в связи с этапом развития, и неспособна исправить свою структуру, чтобы приспособиться к измененным обстоятельствам. Таким образом, проблемы принято считать сигналом того, что не «дисфункциональная семья», а просто семья не сумела приспособить свою организацию к одному из поворотных моментов жизни.

Группа ИПИ (Watzlawick, Weakland, & Fisch, 1974) также использовала понятие жизненного цикла в своей теории формирования проблемы. Переходные периоды жизненного цикла преподносят семье предсказуемые трудности, которые становятся проблемами из-за неудачных решений, предпринятых семьей. Они использовали это понимание жизненного цикла как способ переформулировки патологичной проблемы семьи в нормальную.

Это использование исторического материала по жизненному циклу как средство переформулировки актуальных семейных проблем усовершенствовали Мара Сельвини Палаццоли и ее миланская группа, которая исследовала некоторые подробности истории семьи в поисках информации, чтобы сформировать «по-

Стадия	Задачи, связанные с развитием
7. Родители среднего	Восстановление брачных отношений.
возраста (опустевший	Поддержание родственных связей со
родительский дом,	старшими и младшими поколениями.
уединение).
8. Состарившиеся	Совладание с утратой близкого человека
члены семьи	и жизнь в одиночестве. Закрытие отчего
(уединение — смерть	дома или его адаптация к старению.
обоих супругов).	Приспособление к уединению.

Состояние семейной терапии

зитивную коннотацию» поведения каждого ее члена. Кроме того, миланская группа первой использовала семейные ритуалы для облегчения переходов между стадиями жизненного цикла. Использование ритуала в семейной терапии позже было усовершенствовано и стало активно привлекать внимание многих семейных терапевтов (Imber-Black, Roberts, & Whiting, 1989).

По причинам, рассмотренным ранее, Боуэна меньше интересовал жизненный цикл нуклеарной семьи, нежели долгосрочное развитие расширенной семьи. Другие психодинамически ориентированные семейные терапевты, однако, предложили модели жизненного цикла семьи, в которых чувствуется влияние моделей индивидуального развития. Согласно этим теоретикам, развитие семьи может оказаться фиксированным или застрявшим на более ранних стадиях, как это бывает у людей (Wachtel & Wachtel, 1986; Skynner, 1981; Paul, 1969; Barnhill & Longo, 1978). Таким образом, цель — помочь семьям распознать и проработать эти застревания развития, например, оплакав невосполнимую утрату.

Бетти Картер и Моника Мак-Голдрик (Carter & McGoldrick, 1980) усовершенствовали эту схему, добавив мультигенератив-ный подход и приняв во внимание стадии развода и повторного брака. Тем самым они расширили жизненный цикл за пределы нормативных стадий развития нуклеарной семьи, чтобы включить непредсказуемые, но распространенные события и рассмотреть более длинный временной период. Их книга «Жизненный цикл семьи», в которой каждая глава посвящена различным стадиям, популяризовала концепцию жизненного цикла семьи, напомнив терапевтам о важности истории. Ее третье издание (Carter & McGoldrick, 1999) включило последние достижения в этой области. Другие семейные терапевты внесли системные идеи в концепцию жизненного цикла семьи, чтобы переходные этапы между стадиями были не такими разрозненными и можно было характеризовать всю семью в целом. Ли Комбринк-Грехем (Combrinck-Graham, 1983, 1985, 1988) рассматривал три поколения семьи как чередование между центробежными и центростремительными состояниями, когда события в их жизненном цикле поочередно требуют то большей взаимозависимости членов семьи, то их индивидуализации. Теория колебания Дугласа Брейнлина (Breunlin, 1983, 1988; Breunlin, Schwartz, & Mac Kune-Karrer, 1992) предлагает своеобразное понимание переходов между семейными и личностными стадиями жизненного цикла. Брейн-лин показывает, что такие переходы представляют собой беспрерывные изменения, которые происходят по принципу плавных колебаний между стадиями или уровнями функционирования.

Новейшие модели, как, например, фокусированная на решении и нарративная, редко обращаются при работе с семьями к идее жизненного цикла, потому что не интересуются историческим прошлым семейных дилемм. Хотя нарративные терапевты и задают вопросы о семейной или личной истории, их цель состоит не в том, чтобы выявить проблемные моменты прошлого, а скорее чтобы найти эпизоды, в которых клиенты выходят за рамки своих проблем.

ФОКУСИРОВАНИЕ НА ДОСТОИНСТВАХ

Как описывалось выше, одно из качеств, отличающих семейную терапию от индивидуальной, — это оптимистический взгляд на людей. Предполагается, что, хотя у людей и есть базовые способности, их врожденные ресурсы блокируются или затмеваются непродуктивными семейными интеракциями. Семейные терапевты определяют и помогают исправить паттерны, и способности каждого члена семьи реализуются. Терапевты отслеживают проблемы и не спускают глаз с достоинств членов семьи.

В начале 1990-х гг. некоторые терапевты стали считать, что вредно ставить акцент на семье как на центре подкрепления проблем. Они решили переключить свое внимание от последовательностей вокруг проблем на те из них, которые касались решений. Стив Шазер и Инзу Берг (см. главу 11) стали инициаторами движения по наблюдению за фокусированными на решении последовательностями. В этом случае у семьи спрашивают, например, что бы с ней было, если бы проблема не произошла, и просят ее членов больше заниматься тем, что они делают в отсутствие проблемы. Другими словами, эти терапевты выдвигают на передний план и опираются на исключения проблемы, что почти всегда присутствует в семейной жизни, но зачастую затеняются озабоченностью семьи проблемами и дистрессом из-за них.

Таким образом, вместо того чтобы выслушивать жалобы Эмили на то, как часто Брайен ведет себя плохо, фокусированный на решении терапевт исследовал бы, что она и Брайен делают по-другому, когда он мил и послушен. Эмили сообщила бы, что Брайен может быть очаровательным, если получает все материнское внимание (например, когда Натан находится с бабушкой), а она пребывает в хорошем настроении. К сожалению, такие обстоятельства — редкость, потому что настроение Эмили слишком нестабильно. Она либо переживает из-за смерти своего отца, либо сердится на Брайена. Ей казалось, что Брайен должен вести себя лучше во время этого траура, чтобы выручить ее, и было страшно обидно, что он, казалось, делает только наоборот. Фокусированный на решении терапевт мог бы попросить Эмили проводить с сыном больше времени наедине, когда им хорошо вместе.

СЕМЕЙНЫЕ НАРРАТИВЫ

Если бы в начале терапии Эмили по вашей просьбе поведала вам о своей жизни, вы услышали бы историю беспомощности. Она чувствует себя жертвой Брайена, матери и своего экономически затруднительного положения. А еще она захвачена печалью и негодованием, вызванными утратой отца. Эта история беспомощности и негодования накладывает отпечаток на все ее переживания и интеракции. Ей трудно получать удовольствие от отношений с Брайеном, поскольку она смотрит на него сквозь призму этой истории.

За прошедшее десятилетие семейные терапевты пришли к пониманию, что в основе многих проблематичных последовательностей и структур в семьях лежит комплекс интерпретаций или ожиданий — выведенных из повествований о семье, которые регулируют ее функционированием. Начав интересоваться жизнеописаниями клиентов, эти терапевты обнаружили, что они оказывают весомое влияние на то, какие события прошлого вспоминают люди и как они интерпретируют существующие события. Повествования функционируют как фильтры, отсеивающие переживания, которые не удовлетворяют сюжетной линии или, если события не подлежат отсеву," искажают их до удобоваримого вида. Семьи с проблемами приходят на терапию с пессимистическими повествованиями, которые часто мешают им действовать эффективно. Нарративные терапевты помогают людям идентифицировать эти тягостные повествования и помогают им разработать более продуктивные жизнеописания.

Многие из тех, кто принял нарративную метафору, утверждают, что она не является дополнением системного подхода, а представляет собой новую парадигму. Вследствие этого они отвергают большинство концепций и методов, представленных выше в этой главе. Они не интересуются семейными динамиками, которые могли бы подкреплять проблемы, их не занимают возможные системные функции проблемы. Вместо этого они предлагают новый набор техник, чтобы помочь членам семьи воссоздать их самопонимание и то, насколько они бессильны в отношении проблемы, независимо от каких бы то ни было семейных динамик. Таким образом, это движение является постструктурным (или даже, если быть точнее, антиструктурным) в рамках семейной терапии, что соответствует постструктурной революции в других полях.

Семейные терапевты традиционно смешивали поиск источника проблем внутри семьи с фокусом на достоинствах каждого ее члена. Более новые подходы — фокусированный на решении и нарративный — представляют собой основные отступления от традиции, потому что семья для них — больше не источник проблем. Маятник качнулся от первых дней поля, когда семья воспринималась как преступник, к настоящему, где она считается безупречной. В то время как совсем скоро выяснится, где в конечном счете остановится маятник в отношении вопроса причастности семьи, уже сейчас ясно, что фокус на достоинствах — золотая середина.

ВЛИЯНИЕ КУЛЬТУРЫ

Вы можете задаться вопросом, почему не обсуждался факт, что Эмили — неимущая афроамериканка, борющаяся за выживание в американском обществе, и что она и ее семья сталкиваются с целым сонмом пугающих культурных установок и действий. (Некоторые читатели могли забыть, что Эмили — черная, совсем как некоторые терапевты не придают значения такому ключевому аспекту своей работы, как раса клиента.) Поскольку мы представляем концепции и методы семейной терапии, придерживаясь некой хронологической схемы, логично, что к рассмотрению культурных влияний мы обратились в конце главы, потому что многие годы поле закрывало глаза на воздействие общей культуры, в которую входят семьи.

Хотя многие семейные терапевты исследовали и работали с неимущими семьями меньшинств, их слепота была связана убеждением, что терапевты не должны навязывать клиентам свои ценности и поэтому им нельзя поднимать темы, которые семьи не представляют как проблемы. Кроме того, они были так увлечены силой семейной терапии, что слишком высоко оценивали

ее способность преодолевать препятствия. Однако в какой-то момент для многих терапевтов стало ясно, что невскрытые вопросы культуры сами становятся навязанными ценностями — если оставаться «нейтральным», то это предполагает неявное присоединение к господствующей системе убеждений.

Феминистская критика поля в 1980-х гг. шире открыла дверь социальной тематике, и с тех пор поле продолжает расширять свое видение, выводя его за пределы отдельных семей. Терапевты признали, что многие отравляющие жизнеописания, затрудняющие жизнь семьи, часто представляют собой крайние версии распространенных в нашем обществе сюжетов. Поэтому стало исследоваться то, как сказываются на семьях наши культурные установки по отношению к женщинам, представителям других рас и национальностей, людям, не похожим на других (например, с избыточным весом, иностранцам, физически или умственно неполноценным, гомосексуалистам или лесбиянкам) и неимущим. Кроме того, теперь терапия способствует тому, чтобы семьи исследовали, как воздействуют на их совместное времяпровождение и жизненные выборы существующие в нашем обществе меркантильные устремления. Как однажды в семейной терапии стало неприемлемым рассматривать индивида вне контекста его семьи, больше неэффективно рассматривать семью в изоляции от таких факторов, как бедность, преступность, патриархат, расизм, гомофобия, классизм, чрезмерная занятость на работе и меркантилизм.

Отравляющие культурные сюжеты неизбежно проникают в повествования членов семьи о себе и отражаются в том, как они взаимодействуют друг с другом. Эти культурные сюжеты по-разному воздействуют на семьи — в зависимости от того, на какой ступени в социальной иерархии они находятся, и на отдельных членов семьи — в зависимости от того, какое место они занимают в семейной иерархии, — но эффект всегда коварен. Помогая членам семьи исследовать воздействие систем культурных убеждений на их жизнь, терапевты обеспечивают перспективу, опираясь на которую семьи могут сознательно решать, насколько они готовы уверовать в положения, которые раньше считали само собой разумеющимися. Эффект таких обсуждений заключается в том, что семьи выбираются из омута обид и взаимных обвинений в связи с проблемами, которые проистекают из неосознания социальных сил, направленных против них. Люди перестают видеть в себе и других жертву или обвиняемого, а становятся выжившими или героями, храбро противостоящими многочисленным ограничениям.

Эмили приветствовала возможность перепроверить массу сюжетов, которые она усвоила от представителей американского большинства — среднего класса — о черных, женщинах (особенно крупных женщинах) и матерях-одиночках. Она также осознала убеждения о жестокости молодых черных мужчин, наложившие отпечаток на то, как она воспринимала агрессивность Бранена, которые происходили не только из средств массовой информации, но и из круга ее знакомых афроамериканок. Она по-другому увидела корни своего сильного рвения к финансовому успеху, которое заставляло ее работать полную рабочую неделю и продолжать учиться, одновременно воспитывая двух сыновей. Она поняла, что побудительный мотив этого не столько в американском меркантилизме, сколько в сильном страхе бедности и расовых стереотипов, которые сопровождают его. Приняв во внимание эти сюжеты, вместо того чтобы бессознательно проживать их, Эмили стала лучше решать, во что верить и как себя вести.

ОДНОСТОРОННЕЕ ЗЕРКАЛО И ВИДЕОЗАПИСЬ

Ни одно описание влиятельных методов не было бы полным без упоминания техники одностороннего зеркала и видеозаписи. Впервые использованное Минухиным и его коллегами в Нью-Йорке, чтобы наблюдать и комментировать работу друг друга с семьями, одностороннее зеркало открыло окно в мир семейного процесса, чего прежде никогда не бывало. Односторонние зеркала и видеозаписи позволили наблюдать семьи в действии — возможность, которая отчасти объясняет скорые концептуальные и технические достижения семейной терапии.

Кроме того, эти технологии позволяют студентам наблюдать за техникой работы мастеров терапии, а супервизорам давать прямую и непосредственную обратную связь студентам, занимающимся с семьями. Живая и видеосуперизия стали стандартными обучающими практиками в учебных заведениях по всей стране. Вместо того чтобы ждать окончания сессии, чтобы сказать терапевтам, что они делали неправильно, наблюдающий супервизор может, не откладывая, предложить совет или попросить терапевта выйти посовещаться. Можно, наоборот, оставаться незамеченным наблюдателем, что воспитывает у терапевтов позицию отстраненного эксперта — ту, которую не приемлют постмодернистские терапевты, критикуя системно ориентированные виды терапии. Однако одностороннее зеркало делает возможным и командно ориентированный постмодернистский подход, когда группа терапевтов работает совместно с семьей и им нужно в разные моменты входить и выходить из терапевтической комнаты.

Почти настолько же революционной, как одностороннее зеркало, является видеосъемка. Записывая на камеру и просматривая свою работу, терапевты могут заметить малые действия и повторяемые паттерны семейной динамики, которые часто пропускаются «живьем». Видеозапись также позволяет супервизорам и студентам тщательно изучать подробности сеанса, что неоценимо для усвоершенствования терапевтической техники. Без этой возможности наблюдать за семьей, когда они демонстрируют текущие паттерны интеракций, трудно представить, что системное мышление могло бы примениться когда-то в психотерапии. (См. Liddle, Breunlin, & Schwartz, 1988 — для более подробной информации о том, как этот метод обучения повлиял на семейную терапию.)

Резюме

После знакомства с этой хронологией концепций и методов семейной терапии читатель может быть ошеломлен тем количеством концептуальных перемен, которым подверглось поле за несколько десятилетий своего существования. Из этой на первый взгляд лишенной закономерности череды событий можно выделить паттерн. Фокус терапии постоянно расширялся, охватывая все больше и больше уровней контекста. Этот революционный процесс начался, когда терапевты увидели за отдельным индивидом его семью. Внезапно необъяснимое поведение клиентов стало более понятным. Первые семейные терапевты сконцентрировались на оценивании и изменении последовательностей поведенческих интеракций, окружающих проблемы. Потом стало понятно, что эти последовательности представляют собой проявления базовой структуры семьи, и мишенью изменения стала структура. Затем структура семьи стала рассматриваться как продукт долгосрочного, мультигенеративного процесса, который управляется системами эмоциональных убеждений, и терапевты нацелили свои вмешательства на эти базовые убеждения. Не так давно терапевтов осенило, что эти системы убеждений не возникают в вакууме, — отсюда современный интерес к культурным влияниям.

Другая причина для подобных скачков истории поля заключается в том, что, начав с бунта против психоаналитических и медицинских моделей, семейные терапевты заработали статус «белых ворон», ученость которых не признавалась. Всякий раз, когда семейная терапия начинала объединяться вокруг той или иной парадигмы или практики, так что она становилась доминирующей перспективой, поле переизобретало само себя. Предлагалась новая метафора, а старая отвергалась, как устаревшая. Новое терапевтическое меньшинство становилось прогрессивным, низводя лидеров вышеупомянутой революции к состоянию реакционных «бывших».

В настоящее время многие терапевты отвергают системную позицию, относясь к ней как к модернистской и механистичной и, следовательно, менее полезной, чем новая нарративная метафора. Десятилетия исследований, концептуальных усовершенствований и технических разработок беспечно отброшены ради нового, улучшенного способа мышления. Хотя мы согласны с тем, что важно испытывать новые метафоры и практики и постоянно перепроверять старые, но вовсе не обязательно ради каждого шага вперед полностью отвергать прошлое. Наша цель состоит в том, чтобы постараться ухватить будоражащий дух нового, сохранив при этом уважение к вкладам гигантов, на чьих плечах мы стоим.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

BatesonG. 1971. Steps to an ecology of mind. New York: Ballantine.

Bateson G. 1979. Mind and nature. New York: E. P. Dutton.

von Bertalanffy L. 1950. An outline of General System Theory. British Journal of the Philosophy of Science. 7:134—165.

von Bertalanffy L. 1967. Robots, men and minds. New York: George Braziller.

Breunlin D. С and Schwartz R. С 1986. Sequences: Toward a common denominator of family therapy. Family Process. 25£7—88.

С а р г a F. 1996. The web of life. New York: Anchor Books.

Carter B. and McGoldrick M., eds. 1999. The expanded family life cycle, 3rd ed. Boston: Allyn and Bacon.

Davidson, M. 1983. Uncommon sense: The life and thought of Ludwig von Bertalanffy. Los Angeles: J. P. Tarcher.

Haley J. 1985. Conversations with Erickson. Family Therapy Net-worker. 9(2):30-43.

Hoffman L. 1981. Foundations of family therapy. New York: Basic Books.

W e i n e r N. 1948. Cybernetics or control and communication in the animal and the machine. Cambridge. MA: Technology Press.

ССЫЛКИ

Barnhill, L. and Longo, D. 1978. Fixation and regression in the family life cycle. Family Process. /7469—478.

BatesonG. 1951. Information and Codification: A philisophical approach. In Communicfiton: The social matrix of psychiatry. J. Ruesch and G. В a t e s о n, eds. New York: Norton.

Bateson G. 1971. Steps toward an ecology of mind. New York: Bal-lantine.

BatesonG. 1979. Mind and nature. New York: E. P. Dutton.

Becvar, D. S. and Becvar, R. J. 1996. Family therapy: A systemic Integration, 3rd ed. Boston: Allyn and Bacon.

Bowen M. 1978. Family therapy in clinical practice. New York: Jason Aronson.

Breunlin D. 1983. Therapy in stages: A life cycle view. In Clinical implications of the family life cycle, H. Liddle, ed. Rockville. MD: Aspen.

Breunlin D. 1988. Oscillation theory and family development. In Family transitions. C. F a 1 i с о v, ed. New York: Guillbrd Press.

Breunlin D. C, Schwartz R. С and Mackune Karrer B. M. 1992. Metaframework for systemic therapy. San Francisco: Jossey-Bass.

Carter E. and McGoldrick M., eds. 1980. The family life cycle: A framework for family therapy. New York: Gardner Press.

Carter E. and McGoldrick M., eds. 1999. The expanded family life cycle, 3rd ed. Boston: Allyn and Bacon.

Combrinck-Graham L. 1983. The family life cycle and families with young children. In Clinical implications of the family life cycle. H. Liddle, ed. Rockville: Aspen.

Combrinck-Graham L. 1985. A model for family development. Family Process. 24:139—150.

Combrinck-GrahamL. 1988. Adolescent sexuality in the family life cycle. In Family transitions, С Falicov, ed. New York: Guilford Press.

Davidson M. 1983. Uncommon sense. Los Angeles: J. P. Tarсher.

DuvallE. 1957. Family development. Philadelphia: Lippincott.

GleickJ. 1987. Chaos. London: Penguin Press.

Haley J. 1971. Family therapy: A radical change. In Changing families: A family therapy reader, J. Haley, ed. New York: Grune & Strallon.

Haley J. 1973. Uncommon therapy: The psychiatric techniques of Milton H. Erickson. New York: Norton.

H a 1 e у J. 1980. Leaving home. New York: McGraw Hill.

Haley J. 1981. Reflections on therapy and other essays. Chevy Chase. MD: The Family Therapy Institute of Washington, DC.

H e 11 i ng e r B. 1998. Love's hidden symmetry. Zeig. Tucker & Co.

Hill R. and RodgersR. 1964. The developmental approach. In Handbook of marriage and the family. H.T.Christiansen, ed. Chicago: Rand McNally.

Hoffman L. 1971. Deviation-amplifying processes in natural groups. In Changing families: A family therapy reader, J. Haley, ed. New York: Grune & Stratton.

Hoffman L. 1981. Foundations of family therapy. New York: Basic Books.

Imber-Black E., Roberts J. and Whiling R. 1989. Rituals in families and family therapy. New York: Norton.

Kelly K. 1994. Out of control: The new biology of machines, social systems and the economic world. Reading, MA: Addison-Wesley.

LiddleH.,BreunlinD.andSchwartzR.,eds. 1988. Thehand-book of family therapy training and supervision. New York: Guilford Press.

LuepnitzD. A. 1988. The family interpreted: Feminst theory in clinical practice. New York: Basic Books.

Minuchin S., 1974. Families and family therapy. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Minuchin S. and Fishman, H. C. 1981. Family therapy techniques. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Parsons T. and В a 1 e s R. P. 1955. Family, socialization and interaction process. New York: Free Press.

Paul N. 1969. The role of mourning and empathy in conjoint marital therapy. In Family therapy and disturbed families, G. Zuk and I. Boszor-menyi-Nagy, eds. Palo Alto, CA: Science and Behavior Books.

Satir V. 1972. Peoplemaking. Palo Alto, CA: Science and Behavior Books.

Satir V. 1988. The new peoplemaking. Palo Alto. CA: Science and Behavior Books.

S e ng e P. 1990. The fifth discipline: The art and practice of learning organizations. New York: Doubleday/Currency.

Sheldrake R. 1988. The presence ofthe past: Morphic resonance and thefwbits of nature. London: Collins.

Sheldrake R. 1995. Seven experiments that could change the world. New York: Riverhead Books.

S i m о n R. 1982. Reflections on family therapy: An interview with Jay Haley. Family Therapy Networker. 6(5):\%—2f>.

Skynner R. 1981. An open systems, group analytic approach to

family therapy. In Handbook of family therapy, A. Gurman and D. К n i s к е г n, eds. New York: Brunner/Mazel.

S о 1 о m о n M. 1973. A developmental, conceptual premise for family therapy. Family Process. 72179—188.

Stanton A. and Schwartz M. 1964. The mental hospital. New York: Basic Books.

Von Bertalanffy L. 1986. General system theory. New York: George Braziller.

Wachtel E. F. and Wachtel P. L. 1986. Family dynamics in individual psychotherapy. New York: Guilford Press.

Watzlawick P., Beavin J. H. and Jackson D. D. 1967. Pragmatics of human communication. New York: Norton.

Watzlawick P., Weakland J. andPischR. 1974. Change: Principles of problem formation and problem resolution. New York: Norton.

WheatleyM. 1992. Leadership and the new science: Learning about organization from an orderly universe. San Francisco: Berrett-Koehler Publishers.

Глава четвертая. ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ КОНЦЕПЦИИ СЕМЕЙНОЙ ТЕРАПИИ - Семейная терапия- Николе М., Шварц Р.