ОРГАНИЗМ, ИНДИВИД, ЛИЧНОСТЬ - Самосознание личности - Столин В.В.

В советской психологии существует достаточно прочная теоретическая традиция различе­ния двух относимых к человеку понятий — понятий индивида и личности. Больше других в направлении этого различения сделали два советских психолога Б. Г. Ананьев и А. Н. Леонтьев. При известных различиях в понимании личности и при общих раз­личиях развиваемых ими подходов эти авторы в це­лом одинаково определяли.природу и свойства инди­вида и проводили «демаркационную линию» между индивидом и личностью в одном и то же «месте».

Индивид, согласно представлениям этих авторов, есть существо природное, биологическое, обладаю­щее как врожденными, так и прижизненно сформи­рованными свойствами. Личность—социальное чело­веческое качество.

«Человек • как   природное   существо,—пишет А. Н. Леонтьев, — есть индивид, обладающий той или иной физической конституцией, типом нервной системы, темпераментом, динамическими силами био­логических потребностей, аффективности и многими другими чертами, которые в ходе онтогенетического развития частью развертываются, а частью подавля­ются... Однако не изменения этих врожденных свойств человека порождают его личность» [75, 176—177].

В свою очередь, характеризуя человека как инди­вида, Б. Г. Ананьев пишет: «Имеются основания для выделения двух основных   классов   индивидных свойств: 1) возрастно-половых и 2) индивидуально-типических. В первый из них входят возрастные свойства, последовательно развертывающиеся в про­цессе становления индивида (стадии онтогенетиче­ской эволюции), и половой диморфизм, интенсивность которого соответствует онтогенетическим стадиям. Во второй класс входят конституциональные особенно­сти (телосложение и биохимическая индивидуаль­ность), нейродинамические свойства мозга, особенно­сти функциональной геометрии больших полушарий (симметрии — асимметрии, функционирования пар­ных рецепторов и эффекторов» [5, 209]. Определяя указанные свойства как первичные, а психофизиоло­гические функции и органические потребности как вторичные свойства индивида, Б. Г. Ананьев предпо­лагает, что в темпераменте и задатках происходит высшая интеграция всех этих свойств. Так же как и А. Н. Леонтьев, Б. Г. Ананьев отмечает, что онто­генетическая эволюция, осуществляемая по опреде­ленной филогенетической программе, является основ­ной формой развития свойств индивида.

Определяя   отличие   личности  от  индивида, А. Н. Леонтьев пишет, что «личность, как и индивид, есть продукт интеграции процессов, осуществляющих жизненные отношения субъекта. Существует, одна­ко, фундаментальное отличие того особого образо­вания, которое мы называем личностью. Оно опре-

деляется природой самих порождающих его отноше­ний: это специфические для человека обществе н-ньТе отношения, в которые он вступает в своей предметной-деятельности» [75, 178].

Для Б. Г. Ананьева «исходным моментом струк­турно-динамических свойств личности является ее статус в обществе... равно как статус общности, в ко­торой складывалась и формировалась данная лич­ность» [5, 210]. На основе статуса формируются системы «общественных функций-ролей» и «целей и ценностных ориентации».

Выделение в человеке биологического и социаль­ного начал само по себе вполне правомерная науч­ная абстракция, так как человек принадлежит одно­временно и к миру природы, и к социальной общно­сти. Однако этой абстракции оказывается недоста­точно, если вслед за А. Н. Леонтьевым и другими советскими психологами допустить, что «личность есть относительно поздний продукт общественно-ис­торического и онтогенетического развития человека» [75, 176].

Действительно, «первые «узлы», с образования которых у ребенка начинается самый ранний этап сформирования личности» [75, 187], обнаруживаются у детей-дошкольников, вполне владеющих речью и уже способных, хотя и в зачаточной форме, осознать моральную сторону поступка (феномен горькой кон­феты). Если личность только еще начинает завязы­ваться в этом возрасте (с чем мы вполне согласны), то предшествующий период, включающий овладение речью, и, как мы старались ранее показать, доста­точно сложные социальные взаимоотношения и со­ответствующие им феномены (идентификация, фор­мирование идентичности) следует понимать как биологическое развитие индивида, предопределенное гснотипически (с чем мы, конечно, не согласны).

Источники этого противоречия кроются в опреде­лении индивида как сугубо биологической целостно­сти. Действительно, понятие индивида, подчеркиваю­щее неделимость, целостность отдельного представи­теля вида, если оно применяется к животным, не песет в себе ничего иного, кроме как указания на биологическую особь, со всеми присущими ее виду биологическими особенностями и ее собственными

уникальными характеристиками. Человеческий инди­вид тоже, конечно, несет в себе основные черты, признаки своего вида. Но эти основные существен­ные признаки как раз и не сводятся к биологическим свойствам, а заключены в особом, общественном и деятельностном способе существования вида homo sapiens, в его трудовой деятельности и социальных отношениях. Известный советский философ Э. В. Иль­енков, комментируя К. Маркса, пишет: «Сущность каждого индивида, относящегося к данному «роду», заключается, согласно логике мышления К. Маркса, в той совершенно конкретной системе взаимодейст­вующих между собой индивидов, которая только и делает каждого из них тем, что он есть. В данном случае это — принадлежность к роду человеческому, понимаемому не как естественно-природная, биоло­гически заданная «немая связь», а как исторически возникающая и исторически же развивающаяся со­циальная система...» [47, 188]. Подчеркнем, речь идет о каждом индивиде, принадлежащем к данному роду. И в этом смысле каждый индивид непременно социален, каждый индивид имеет в обществе какой-то статус: ведь быть ребенком — это помимо прочего тоже общественный статус, предполагающий целый ряд исторически изменчивых прав и, уже в очень раннем возрасте, обязанностей. Всякий, кто имеет в обществе какой-то -статус, одновременно включен в систему взаимодействия индивидов. Человек, который с детства был исключен из любых общественных от­ношений, как например, в случае воспитания детей животными, перестает быть социальным индивидом, хотя и является лишь индивидом биологическим. Многие формы жизнедеятельности каждого конкрет­ного человека характеризуют его именно как соци­ального индивида, обладателя типичных для данной исторической эпохи черт, способностей, умений. Эти. формы жизнедеятельности оказываются вне опреде­лений и индивида как биологической целостности и личности как некоторого особого человеческого ка­чества, возникающего у него на определенном этапе развития. Б. Г. Ананьев ввел понятие «субъекта дея­тельности», в каком-то смысле заменяющего поня­тие социального индивида. Однако, поскольку это лишь частично синонимичные понятия, Б. Г. Ананьев использовал такую сложную понятийную конст­рукцию, как «личность как общественный индивид» [5].

То, что А. Н. Леонтьев и Б. I. Ананьев описывали как индивида, является, с нашей точки зрения, био­логическим индивидом, или, проще говоря, организ­мом. И «демаркационная линия», проведенная эти­ми учеными межДу индивидом и личностью, есть не что иное, как различие между человеческим организ­мом, с одной стороны, и человеком одновременно как социальным индивидом и человеком как личностью— с другой. Для того чтобы различить две эти послед­ние целостности, необходим дополнительный анализ.

Такой анализ может быть проведен как в онто­генетическом, так и в филогенетическом плане.

Отправной точкой в историческом анализе диф­ференциации индивидного и личностного начал в че­ловеке может служить мысль К. 'Маркса о том, что «чем дальше назад уходим мы в глубь истории, тем в большей степени индивид, а следовательно и про­изводящий индивид, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому» [3, 18]. Эта несамостоятельность существовала объективно — в действительной невозможности жизни человека вне данного племени, вне отведенной ему племенем функ­ции. Она же существовала  субъективно—в виде слитности индивидуального и общественного созна­ния. Совпадение значения и смысла, составляющее, по мысли А. Н. Леонтьева, «главную особенность первобытного сознания», объясняется прежде всего одинаковостью отношений «участников коллективно­го труда к условиям и средствам производства». Вследствие этого и мир «отражается одинаково как в системе языковых значений, образующей сознание коллектива, так и в сознании отдельных индиви­дов — в форме этих же значений» [74, 297]. «При изучении первобытных людей,—заключает П.А.Кро­поткин на основе многих 'современных ему исследо­ваний,—начиная с тех, кто сохранил еще быт лед­никового и раннего послеледникового  (Озерного) периода, вплоть до тех, у кого мы находим поздней­шее развитие родового строя, — нас больше всего поражает именно эта черта: отождествление челове­ка со своим родом... даже в своих незначительных

поступках он отождествлял свою жизнь с жизнью своего рода» [63, 62].

Эти же факты оказываются принципиально важ­ными при анализе истории возникновения морали. Так, О. Г. Дробницкий, анализируя мораль родового общества, отмечает, что в нем «веления обществен­ного мнения совпадают с практикой обычая, и пред­полагается, что каждый индивид должен мотивиро­вать свои поступки теми же соображениями, кото­рые выражены в предании и статичном общественном мнении. Духовная власть коллектива над индивидом является вполне достаточным основанием для выбо­ра личной позиции» [36, 167]. Нарушения законов «табу» не просто караются коллективом, но и само­караются индивидом так, как если бы он составлял с коллективом одно целое: «В случае нарушения табу возникает совсем не та ситуация, которая опи­сывается развитым моральным сознанием как со­стояние личной вины. Нарушитель запрета (а под­час и его близкие родичи) должен погибнуть или быть изгнан, отторгнут как «негодный член» от ро­дового тела. Наказание следует «автоматически» за действием, вне зависимости от личной вменяемости (вопрос об оценке самого индивида, предполагающей возможность исправления, просто не возникает). И сам «виновный» переживает свой проступок как ка­тастрофу, делающую невозможным (даже физиоло­гически, вопреки инстинкту самосохранения) продол­жение жизни. Как считается, нарушение табу навле­кает беды на весь род независимо от того, кто со­вершил его» [36, 47].

Зависимость—физическая и духовная — индиви­да от первобытного коллектива не только ограничи­вала его проявления, она выполняла и определенную функцию в его психической деятельности.

Как бы ни было монолитно первобытное общест­во, индивиды все же имеют много различий, которые прежде всего, в их биологических качествах, в поло­вых, возрастных и других особенностях их организ­мов. Индивид не сразу и не вдруг занимает равно­правное с другими положение в коллективе —- он неизбежно проходит период ученичества, длитель­ность которого определена его возрастными возмож­ностями и степенью сложности трудовой деятельности. Индивид, следовательно, может более или менее, чем другой, быть готовым к выполнению тех или иных общественных функций. И при выполнении по­следних индивиды могут быть неодинаковыми — т. е. более или менее успешными, более или менее спо­собными к данной деятельности. В основе различий их успешности лежат их различия в силе, выносливо­сти, сообразительности, опытности. Неодинаков и статус индивидов в обществе, который также пред­определен как их возрастными, половыми особенно­стями, так и индивидуальными способностями. Не­одинакова, следовательно, и их степень власти в об­ществе. У разных по статусу его членов—у еще не' посвященного во взрослую жизнь мальчика, у взрос­лого молодого охотника и у вождя племени — сте­пень власти и влияния на жизнь коллектива будет различной.

Уже в первобытном обществе «формируются про­стейшие моральные требования к человеку как к члену рода, производителю 'и воину (уважение к обы­чаям рода, выносливость, смелость, почитание стар­ших, способность безропотно переносить лишения, чувство равенства в дележе добычи)» [57, 21]. При этом первобытное общество, отмечает И. С. Кон, «как и всякая группа, нуждается в лидерах, выделя­ет и поощряет смелого воина, хорошего работника», а различия в общественных оценках «дифференциру­ют и индивидуальное самоуважение общинников, их уровень притязаний, вызывают гордость своими достижениями или стыд из-за неудач»  [57, 125]. Оценки индивида, даваемые ему другими членами общества, становятся его собственными достояниями, т. е. интериоризируются. Таким образом, самосозна­ние в форме самооценки (сильный—слабый, ста­рый—молодой, хороший—плохой) и в форме ста­тусно-ролевых характеристик (мужчина, женщина, юноша, вождь и т. д.) оказывается возможным уже в начальных стадиях развития общества. Мысль о слитности смысла и значения тем не менее оказыва­ется верной и применительно к самосознанию—по содержанию понятия «Я» у отдельных индивидов и у общества относительно данного индивида совпада­ют. Более того, индивидуальное представление о «Я» жестко детерминировано общественным представлением о субъекте, индивид не имеет ни средств, ни возможностей противопоставить собственное по­нимание себя сложившемуся о нем мнению. Тем не менее порожденное этими социальными по своей природе оценками и сравнениями самосознание по­зволяет выделить и отличить индивиду самого себя, как субъекта деятельности от других индивидов, участников той же совместной деятельности. Именно в этом смысле можно понять известное высказыва­ние К. Маркса: «В некоторых отношениях человек напоминает товар. Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: «Я есмь я», то человек сначала смотрится, как в зеркало, в дру­гого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку» [2, 62]. Но вещь становится товаром лишь в отношениях обмена; ана­логом такого обмена и является замена одного ин­дивида другим в процессе коллективной деятельно­сти, смена одного поколения на другое. В процессе этой смены и замены и происходят различные со­циальные сравнения и оценки, которые и составля­ют основу самосознания индивида.

Род, община формируют в индивиде самооценку и самоидентичность (родовую, половую, ролевую), но этим ее «участие» в психической организации ин­дивида не ограничивается. Как бы примитивно не было устроено общество, сама общественная жизнь создает основу для пересечения интересов, например, в форме конфликта потребностей и желаний ее чле­нов (в сфере половой жизни, при дележе добычи и т. д.). Однако уже самое примитивное человече­ское общество отличается от звериного сообщества тем, что создает систему предписаний и правил, ре­гулирующих эти отношения. Отношения индивида к другим людям и к себе самому, регуляция потребно­стей и форм их удовлетворения также обеспечива­лись общиной и ее институтами. Можно сказать, что община и создаваемые ею системы «табу», веро­ваний и других духовных продуктов играли для пер­вобытного индивида ту роль, которую для сегодняш­него человека играет его собственная личность.

В форме свода обычаев, правил, законов и в фор­ме прямых решений общины относительно ее членов

первобытное общество интегрировало, связывало вое­дино социальную жизнь, биологическую природу и психические переживания индивида.

Социальный индивид в современном обществе, ко­нечно же, разительно отличается от человека родо­вого общества. Но в любую историческую эпоху со­циально детерминированная система деятельностей, в которую включается человек, создает и систему норм, требований, правил. В рамках этих деятель­ностей, внутри каждой из них к человеку предъяв­ляются требования как к социальному индивиду т. е. от него ожидают способностей, навыков, зна­ний, которые делают возможным его участие в этих деятельностях. Эти требования безлики в том смыс­ле, что обращены к любому человеку, участвующе­му в деятельности. Как и сами деятельности, эти тре­бования имеют конкретно-исторический характер и в каждый исторический период имеют некоторое универсальное ядро и специфические характеристи­ки. Так, с развитием техники повышается всеобщий образовательный минимум, требуемый от каждого, и дифференцируются специфические знания, требуе­мые для той или иной профессии. Вступая в ту или иную социально нормированную- деятельность, инди­вид попадает в ситуацию, в которой его целостность не может быть обеспечена организмической интегра­цией его активности. Социальная жизнь заставляет индивида действовать часто вопреки его биологиче­ским ритмам и потребностям — работать в то время, когда организму «удобнее» спать, подавлять чувство голода и т. д. Социальное существование подчиняет организмическую интеграцию индивида социально-нормативной интеграции его действий, мыслей, же­ланий.

Этого вида интеграции было бы в принципе до­статочно, если бы каждый индивид реализовал одно­единственное жизненное отношение, участвовал бы в одной-единственной деятельности, в которой зани­мал только одно определенное положение.

Во многих сферах и во многие моменты своей жизни люди ведут себя именно как социальные ин­дивиды, т. е. действуют, подчиняясь определенному образцу, определенной технологии—и это отнюдь не унижение их человеческого достоинства. Однако

современное общество раскрывает перед инди&идом набор возможностей, требует решений—где и чему учиться, где работать, с кем общаться, за кого вы­ходить замуж и на ком жениться, заводить ли де­тей, и если да, то сколько, более «частных» проб­лем: соглашаться или отстаивать свое мнение, стре­миться к покою или к борьбе, движению, наконец, какую позицию занять в отношении к обществу в целом. Реализуя эти возможности, совершая жиз­ненные выборы, человек втягивается в различные системы связей, которые неизбежно пересекаются, перекрещиваются. Различные жизненные отношения, различные социальные деятельности требуют от ин­дивида различных и иногда прямо противоположных проявлений: способности руководить и подчиняться, быть терпимым и нетерпимым, рисковать и  быть осторожным, быть общительным и самоуглубленным. Эти деятельности втягивают человеческий организм в самые различные «эксплуатационные режимы»—от сверхперегрузок, как у космонавтов и спортсменов, до хронических физических недогрузок, как у работ­ников умственного труда. Уже сам выбор из ряда возможностей требует отказа от чего-то ради чего-то иного, более ценного и значимого. Вот .здесь и про­является необходимость в такой психической органи­зации человека, которая позволила бы ему сущест­вовать в этой разветвленной системе связей, позво­лила бы ему интегрировать общественные ценности применительно к его собственной жизни, позволила бы ему иерархизировать и упорядочивать его собст­венные потребности, ставить цели, сознательно вы­бирать жизненный путь. В современном обпдестве идеология, нравственная регуляция уже не сущест­вуют в виде готовых рецептов: отражая усложнение общественных отношений, они сами приобретают бо­лее обобщенный, абстрактный характер, предпола­гающий сознательное, творческое их применение. Личность оказывается индивиду тем более необхо­димой, чем труднее ему регулировать свое деятель-ностное отношение к миру, к самому себе с пом-ощьго прямого следования норме, правилу, образцу, обы­чаю. С этой точки зрения личность в самом общем виде можно определить как функциональный психи­ческий «орган», позволяющий индивиду интегрировать Свое «Я» и свою жизнедеятельность в системе множественных связей с миром, или как особый спо­соб интеграции психической жизни индивида.

В работах А. Н. Леонтьева [74], И. С. Кона [57] и других авторов прослежен исторический про­цесс постепенной «персонализации» человека, т. е. роста в нем личностного начала, происходящий в свя­зи и вследствие усложнения деятельности людей, их общественных отношений, т. е. в связи с углублени­ем и расширением разделения труда, дифференциа­цией гражданских, производственных и семейных обязанностей, образованием классов, сословий и т.д. Как показывает И. С. Кон [57], со ссылкой на мно­гочисленные психологические,  искусствоведческие, исторические источники, этот процесс шел неравно­мерно, в нем можно выделить определенные фазы, или стадии. Начало личностной регуляции жизнеде­ятельности И. С. Кон относит к позднему периоду развития древнегреческой цивилизации. Затем, в ран­нее средневековье, личностное в человеке как бы вновь затухает, индивид вновь неразрывно связыва­ется со своей общиной, его жизнь до мельчайших подробностей регламентируется, нормы его поведе­ния жестко привязываются к данной ему от рожде­ния сословие классовой принадлежности. Новый рост значения личностного начала связан с эпохой Воз­рождения и становления капиталистических отноше­ний, а новый этап деперсонализации и деиндивидуа-лизации — с противоречиями современного капита­лизма, которые снимаются лишь с построением ком­мунистического общества. Только общество, строя­щее коммунистические отношения, действительно за­интересовано в том, чтобы каждый его член, каждый индивид был личностью.

Итак, человек представляет собой одновременно три целостные системы: он выступает как организм, как социальный индивид и как личность. Взаимоот­ношения между этими системами подчинены прин­ципам уровневой организации.

1. Целостность организма является необходимым условием функционирования человека как социаль­ного индивида. Болезнь — соматическая или психи­ческая — ограничивает его базисные социальные пра­ва, свободы и обязанности — возможность трудиться,

возможность полноценно отдыхать, а иногда, в слу­чае психической болезни, распоряжаться самим со­бой. Функционирование человека как социального индивида является необходимой предпосылкой его развития как личности. Занимая определенное об­щественное положение, приобретая необходимые для социальной деятельности навыки, вступая в отноше­ния, в которые его «вынуждает» вступать подчинен­ная конкретным социальным условиям жизнь, инди­вид одновременно вооружает собственную личность опытом и «загружает» ее работой4—так как чём более индивид погружен в социальную жизнь, тем вероятнее необходимость «неавтоматических» ре­шений.

Общество, которое ограничивает активности со­циального индивида, делает, например, его безра­ботным, тем самым ставит под угрозу и его личность.

2. Каждый из уровней активности человека имеет и свою собственную природу, т. е. образован сущест­венно различными связями, отношениями, опосредо-ваниями. Уровень организмической активности раз­ворачивается в системе организм — среда, уровень активности человека как социального индивида пред­полагает ее детерминированность социальной дея­тельностью, в которую включен индивид, активность личности предполагает внутреннюю активность по «сшиванию швов» между различными деятельностя-ми человека.

3. Личностный уровень можно считать вышележа­щим по отношению к двум другим, индивидный — вышележащим по отношению к оргапизмическому. Нижележащий уровень , управляется вышележащим.

Где учиться — это личностное решение, но край­ней мере, должно быть таковым. Но статус студен­та — это социальная позиция, занимаемая индиви­дом в общественной системе. Деятельность студента, т. е. его учение в вузе, подчинена уже логике, точнее, «технологии» приобретения высшего образования. И эта технология во многом будет регулировать потребность организма в отдыхе, приеме пищи, как и другие стороны функционирования организма. Вы­полнить долг перед Родиной до конца — личностное решение, которое делает человека солдатом, но дея­тельность солдата подчинена технологии военного дела. Социальный индивид, приобретающий статус воина, может быть по приказу направлен в бой, в ко­тором есть большая вероятность гибели. И солдат посылает свое тело в бой вопреки инстинкту само­сохранения его организма.

4. Имманентное развитие каждой системы и свой­ственной ей формы активности не прекращается с развитием системы и активности вышележащего уровня. Физическое самосовершенствование, напри­мер, спортсмена, не прекращается с моментом его вхождения в социальную жизнь как полноправного гражданина и специалиста. Профессиональное совер­шенствование человека, приобретение им новых на­выков и способностей не заканчивается с формиро­ванием личности.

Конечно, развитые представления достаточно об­щи. Однако и в такой форме они позволяют по-ново­му взглянуть на проблему строения и развития са­мосознания.

Различные процессы самосознания, так же как различные аспекты «Я-образа», оказывается возмож­ным соотнести с уровнями активности человека как организма, индивида и личности.

Так, как уже говорилось, процессы «самовыделе­ния и принятия себя в расчет» в перцептивных и двигательных актах играют важнейшую роль «об­ратной связи» в формах активности организма. При­нятие точки зрения другого на себя, идентификация с родителями, усвоение стандартов выполнения дей­ствий и формирование самооценки,приобретение са­моидентичности в рамках семейных отношений и отношений со сверстниками, формирование половой идентичности, а позднее профессиональной идентич­ности, становление самоконтроля—характеризуют развитие самосознания индивида.

Выявление своей социальной ценности и смысла своего бытия, формирование и изменение представ­лений о своем будущем, прошлом и настоящем ха­рактеризуют самосознание личности.

Какие же среди перечисленных образований са­мосознания являются ключевыми, выполняющими роль основных единиц самосознания на уровнях ин­дивида и личности?

Понятие единиц, успешно примененное Л. С. Вы­готским для анализа речемыслительных процессов [28], предполагает, что единица того или иного пси­хического процесса или структуры несет в себе ос­новные свойства целого и породивших его отноше­ний. Этот же критерий можно применить и для ана­лиза процесса самосознания и его продуктов.

Вновь вернемся к специфике человеческой актив­ности на уровне индивида и на уровне личности.