18. ЗА ПРЕДЕЛАМИ МЕТОДА - Техники семейной терапией - Сальвадор Минухин, Чарльз Фишман

После многих лет усердного изучения тончайших деталей техники боевого искусства самурай стал мастером. Он научился должным образом издавать вопли, выполнять отвлекающие маневры и парировать удары. Он знает, в каких случаях пользоваться тяжелым двуручным мечом и какой момент избрать для решающего выпада. Но он все же еще не удовлетворен. Что если правильные приемы он применял в неподходящих ситуациях? Что если он использовал меч для собственного возвеличивания?

Традиция подсказывает ему, что он слишком углубился в свое ремесло. Его меч — все еще только меч, а не продолжение его руки. Поэтому самурай, проделав нужные церемонии, откладывает в сторону ремесло и отправляется на поиски эстетичности, гармоничности и верной дистанции, чтобы в конце концов слиться со своим мечом в единое целое.

Настоящая глава и представляет собой такую церемонию. Это прощальное слово о методах семейной терапии, чтобы читатель мог отложить их в сторону и отправиться на поиски мудрости.

На протяжении многих лет Минухин собирал истории, мысли и притчи о методах семейной терапии — свидетельствующие как в пользу их, так и против. Карл Витакер когда-то рассказывал историю о кормлении пациентов из бутылочки. Однажды какая-то мамаша забыла у него в кабинете бутылочку с соской, из которой кормила своего младенца. Когда на это обратил внимание следующий пациент, Витакер тут же предложил ему бутылочку. С тех пор кормление из бутылочки сделалось важным приемом в арсенале его команды терапевтов, добивавшихся от своих пациентов регрессии, используя бутылочку в качестве реквизита. Терапевты были в восторге, и сеансы стали очень увлекательными. У пациентов появлялись значимые ассоциации, и терапия приобрела новое измерение. Некоторое время казалось, что найден Метод с большой буквы. Однако вскоре восторги поблекли. Пациенты и терапевты уже не проявляли такого энтузиазма, и в конце концов им это надоело. Молоко из бутылочки оказалось не единственно верным путем вперед, а просто молоком.

После этого та же команда начала применять армреслинг, и некоторое время казалось, что снова найден Метод с большой буквы. Однако со временем и армреслинг оказался не верным путем вперед, а всего лишь способом выяснить, у кого сильнее рука. По словам Витакера, дело в том, что любой метод полезен лишь до тех пор, пока он не перестанет вызывать у терапевта восторг и любопытство. Подобно медали Волшебника из Страны Оз, которая придавала храбрости только храбрым, любой метод — всего лишь средство для исследовательского творчества терапевта1.

Фрэнк Питман, казалось, тоже обнаружил Метод с большой буквы, когда изобрел прием с маленькой мокрой собачкой. Однажды в дождливый день он посетил на дому свою пациентку, страдавшую психозом. В середине сеанса ее муж вышел из комнаты. Внезапно женщина вся напряглась, выражение ее лица стало бессмысленным, глаза остекленели, и она свалилась на пол. Наспех осмотрев ее, чтобы убедиться, что физических травм у нее нет, Питман испробовал несколько остроумных, но безуспешных маневров, чтобы вывести пациентку из кататонии и вернуть ее в прежнее, более управляемое психотическое состояние. Вдруг он услышал, как кто-то изо всех сил царапается в кухонную дверь. Он открыл дверь, и в комнату вбежал маленький мокрый спаниэль. Собака отряхнулась, забрызгав и хозяйку, и весь пол, бросилась к ней и принялась лизать ей лицо. Женщина села и разразилась длинной тирадой, ругая спаниэля за то, что он замочил ее любимый ковер. Единственный недостаток этого замечательного приема, по словам Питмана, состоит в том, что не так уж часто подворачивается случай, когда налицо все элементы, необходимые для его применения. Вот если бы у каждой женщины-кататоника был любимый ковер и маленький мокрый спаниэль...2

Неистощимой изобретательностью в приспособлении разных приемов к конкретным семейным ситуациям обладала Клу Маданес. Она рассказывает об одном случае, когда педиатр направил к ней одиннадцатилетнюю девочку с диабетом, не поддававшимся педиатрическому лечению. Ее мать, женщина под сорок, также была диабетиком и, по-видимому, нуждалась в лечении еще больше, чем дочь. Семья жила на пособие, и мать не уделяла болезни дочери должного внимания. Маданес, импровизируя на ходу, попросила медсестру, присутствовавшую на сеансе, отдать матери на время свой белый халат. Матери было предложено делать вид, что она — медсестра, выполняющая указания терапевта по уходу за дочерью. На следующий сеанс Маданес пришла с маленьким белым халатом для дочери и затеяла ролевую игру, в ходе которой дочь ухаживала за матерью. Вызвав таким способом ряд изменений в холоне мать-дочь, Маданес вскоре сумела изменить стереотип лечения диабета у обеих пациенток. К сожалению, и этот прием годится лишь для немногих семей. Сейчас это стратегия без пациента3.

Своими остроумными методами прославился Милтон Эриксон. Одним из его пациентов был психотик, считавший себя Иисусом Христом. “Я слышал, что вы плотник, — сказал ему Эриксон. — Не могли бы вы помочь мне соорудить книжные полки?” В другом случае он велел матери сесть на своего непослушного ребенка и сидеть на нем, пока не установится должная иерархия. Он предупредил мать, чтобы та приготовилась к долгой осаде, и велел ей запастись книгами, пищей и вязаньем4.

Хотя методы Эриксона занятны, необычны и похожи на магические процедуры, при просмотре видеозаписей его сеансов поражает теплота его голоса и поэтичность его описаний; он больше напоминал мудрого и любящего дядю, чем волшебника. За неделю до его смерти я познакомился с ним и был вознагражден: это была встреча с поистине замечательным человеком. Он рассказал мне, что в юношеском возрасте перенес полиомиелит. Почти парализованный, он попросил мать повесить высоко на стене зеркало, чтобы он мог видеть, что происходит в доме. Он проводил много времени, наблюдая за тем, как его маленькая сестра учится ходить, и в мельчайших подробностях копировал все движения, которые проделывает младенец, вставая в своей кроватке: протягивал руки, напрягал пальцы, чтобы схватиться за решетку, тянулся всем телом, выпрямлял ноги —делал все то, что взрослый делает автоматически. Он тогда считал, что, поскольку он, надо думать, еще в детстве научился всем этим сложным действиям, теперь заново учиться вставать ему не придется: надо только все припомнить.

Основываясь на этом, Эриксон разработал обнадеживающую концепцию возможностей, заложенных в человеке. Он был убежден, что в нужном контексте человек способен обогащать, расширять и восстанавливать утраченные навыки. Это стало фундаментом его методик — разнообразных приемов, сцементированных оптимизмом.

Когда Эдгар Ауэрсуолд, Чарльз Х.Кинг, Браулио Монтальво, Клара Рабинович и я начали работать в Уилтвикской школе для мальчиков с семьями малолетних преступников из городских трущоб, единственным источником по методам семейной терапии была одна статья Дона Джексона. С помощью одностороннего зеркала мы наблюдали друг за другом и учились на собственных ошибках. В то время наш способ лечения был конфронтационным: мы намеревались спасти семью от внешнего мира и от себя самой. В результате такого противостояния решимости и оптимизма терапевта, с одной стороны, и сознания безнадежности у семьи, основанного на более обширной информации, — с другой, часто происходили изменения: семья поддавалась настойчивым убеждениям терапевта в том, что существуют доступные ей альтернативы. Теперь я сомневаюсь в разумности приемов, которые мы применяли, однако уверен, что рвение и увлеченность терапевтов играли полезную роль. Не знаю, насколько длительными оказывались такие трансформации в реальных условиях расового и экономического угнетения. Мне известно, что в некоторых случаях это помогало надолго; в других — реальности трущоб оказывались намного сильнее терапевтических конструкций5.

Со временем наши подходы претерпели значительные изменения — как теоретические, так и методологические; изменились и наши способы описывать свою работу. На первых этапах семейной терапии эффективность этого радикально нового подхода к концептуализации и лечению приходилось доказывать и психоаналитической общественности, и себе самим. В наших описаниях лечения присутствовало некоторое хвастовство, которое теперь кажется излишним. Поскольку мы противопоставляли себя всем работающим в этой области, те наши действия, которые казались чересчур поддерживающими, интерпретирующими и даже гуманными, затушевывались, а наши разногласия с традиционной психодинамической теорией подчеркивались. Сегодня, когда исследования сходств уже не находятся под запретом, наши описания стали полнее. Были разработаны и другие приемы, нередко с использованием рациональных элементов тех методов, против которых мы когда-то выступали. Время, опыт и признание сделали наши описания терапии не столь вызывающими. Наши методы сделались шире и становятся все разнообразнее.

Если говорить обо мне, то мой стиль стал мягче и эффективнее. Для присоединения к семье я свободно прибегаю к сочувствию и юмору. Я научился использовать свой жизненный опыт и симпатию к семье как часть терапевтического процесса. Наделав в своей жизни достаточно ошибок, я не рассчитываю на то, что мои пациенты окажутся совершенством. Я знаю, что члены семьи делают все, что могут, и что иногда результаты их действий крайне разрушительны. Я оказываю им поддержку, так как знаю, что не смогу отыскать в душе любого пациента ни одной морщинки, которая не была бы уже обнаружена, изучена и преувеличена и самим человеком, и всеми членами его семьи. Я научился резче и отчетливее бросать вызов и в то же время поощрять исследование альтернатив.

В общем, я теперь делаю все то же самое с меньшими усилиями и получаю от этого больше удовольствия — подобно Морису Шевалье, который в свою игру с соломенной шляпой умел вложить все очарование и мастерство своей молодости. Я не так склонен выносить строгие суждения, но более требователен. Я могу позволить себе наслаждаться творчеством и предаваться тщеславию. Признание как моего мастерства, так и моих ограничений расширило диапазон моей эффективности. “Путь — это то, как ты по нему идешь”, и теперь путешествие и путник слились в единое целое6.

А сейчас закройте эту книгу. Это книга о методах. Но превыше метода — мудрость, а мудрость — это понимание взаимосвязи вещей. “Мудрость, — говорит Грегори Бейтсон, — требует не просто признания совокупности фактов, но их осознанного признания, которое коренится как в интеллектуальном, так и в эмоциональном опыте и становится их синтезом”7. Когда, применяя методы, руководствуешься такой мудростью, терапия приносит исцеление.