8. ФОКУСИРОВАНИЕ - Техники семейной терапией - Сальвадор Минухин, Чарльз Фишман

Фокусирование — термин, позаимствованный из мира фотографии, где он ознаменовал собой важное техническое достижение. В объективах первых фотокамер были всего лишь точечные отверстия. Что окажется главным на фотоснимке, зависело от того, где находился фотограф. Если перед ним было дерево, оно и занимало основное место на снимке, даже если рядом с деревом стоял Уильям Говард Тафт*. С появлением линз все изменилось. Фотограф получил возможность наводить свой аппарат на человека, на один цветок в букете, даже на один его лепесток. Соотношением фигуры и фона стало возможно управлять путем простой регулировки объектива. Теперь фотограф смог придавать определенную структуру миру, который хотел запечатлеть.

В семейной терапии фокусирование можно сравнить с построением композиции фотоснимка. Из всего пейзажа фотограф хочет выделить дом. Не небо, не дорогу и не реку, а только дом. Он начинает устанавливать фокус. Он увеличивает фокусное расстояние, чтобы была лучше видна дверь, делает снимок, потом уменьшает фокусное расстояние, чтобы в кадр вошло еще и окно, и делает другой снимок. Потом снова увеличивает фокусное расстояние и снимает одну лишь дверную ручку. Из этой игры с множественными изображениями одного и того же объекта возникает многомерная картина. Она выходит за пределы простого описания, создавая более широкое понятие —понятие дома.

Когда терапевт наблюдает за семьей, его захлестывает изобилие сведений. Нужно провести границы, выделить сильные стороны, отметить проблемы, изучить взаимодополняющие функции. Чтобы извлечь из этих сведений какой-то смысл, терапевт отбирает их и организует в некую структуру. Однако такая организация должна быть в то же время и схемой терапии, облегчающей изменения. Поэтому терапевт выстраивает наблюдаемые факты таким образом, чтобы они, соотносясь друг с другом, имели и терапевтическое значение.

Для этого терапевту необходимо, во-первых, установить для себя определенное фокусное расстояние и, во-вторых, разрабатывать определенную тему. При этом он отсекает многие области, которые хотя и интересны, но не способствуют достижению терапевтической цели, стоящей перед ним в данный момент. В ходе сеанса он отбирает те или иные элементы внутрисемейных взаимодействий и организует этот материал так, чтобы он вписывался в его терапевтическую стратегию. Отсеивая значительную часть информации, захлестывающей его в ходе сеанса, он получает возможность сосредоточиться только на терапевтически значимых сведениях.

Схема терапии включает в себя как структурную цель, так и стратегию ее достижения. Например, имея дело с семьей, отличающейся сверхзапутанностью отношений, терапевт может сфокусироваться на размытости границ в семье. Как он это сделает, будет зависеть от содержания и хода сеанса. Однако все полученные данные будут претерпевать трансформацию, вытекающую из темы терапии.

Научиться этому нелегко. Мы все ориентируемся на содержание. Мы любим следить за сюжетом, нам не терпится узнать, чем кончится дело. Однако терапевт, ориентированный на содержание, может попасть в ловушку, превратившись в некое подобие колибри. Привлекаемый роскошным многоцветьем аффективного расстройства в семье, он перепархивает с проблемы на проблему. Он получает много информации, удовлетворяет свое любопытство и, возможно, доставляет удовольствие семье, но польза от его сеансов сводится лишь к сбору данных. К концу сеанса терапевт может запутаться в многообразии проблем. А семья вполне может испытать привычное разочарование: они рассказали о своих проблемах терапевту, а “он ничем нам не помог”.

В противоположность этому, терапевт, разрабатывающий какую-то конкретную тему, глубоко исследует лишь небольшую область. Собирая данные, он нацеливается на процесс изменений, а не на историю и характеристику семьи. Вместо того, чтобы переходить от одного сюжета к другому, прослеживая содержание семьи, он сосредоточивается на маленьком участке ее внутреннего опыта. А поскольку взаимодействия внутри семьи обычно изоморфны, глубокое исследование этого маленького участка даст полезную информацию о правилах, определяющих поведение семьи и во многих других областях.

Фокусирование связано с очевидным риском. У терапевта появляется “туннельное зрение”, и он должен это хорошо сознавать. Он должен понимать, что, начиная устанавливать фокус, сразу же программирует себя. Он начинает игнорировать часть информации. Поэтому он должен быть сверхчуток к предостерегающим сигналам. Он должен услышать, если семья скажет ему: “Мы перестали вас понимать”. Он должен уловить сигнал обратной связи, который говорит ему: “Вы заняты своими теориями, а не нами”.

Терапевт должен также отдавать себе отчет в том, что фокусирование делает его уязвимым для втягивания в семейные отношения. Подстраиваясь к семье и отбирая данные, он может поддаться соблазну отдавать предпочтение именно той информации, сообщать которую семье приятно. Задача терапевта заключается не в том, чтобы поддерживать у семьи это ощущение, а в том, чтобы помочь ей измениться.

Джей Хейли описывает случай с семьей, один из членов которой был наркоманом1. Идентифицированный пациент пытался справиться со своей наркотической зависимостью и не прикасался к наркотикам на протяжении двух месяцев. Семья приходит на очередной сеанс возбужденная и подавленная.

Отец: Плохи наши дела.

Мать: Потому что я больше не приду. Во-первых, я переезжаю. Мы расходимся. Эрик может дальше поступать как знает. Он уже сделал ошибку.

Терапевт: Вы хотите разойтись? Правильно я понял?

Отец: Я думаю, это самый лучший выход.

Эрик: Все дело во мне. Ты сказал, что будешь жить своей жизнью, а она — своей, потому что я наркоман и не могу завязать.

Содержание этого взаимодействия — тревожный звонок для любого терапевта. Однако вполне возможно, что это ложный след. Поэтому в данном случае терапевт на позволяет увести себя в сторону и углубиться в это содержание. Он настаивает на том, чтобы родители отложили решение. По существу, он говорит, что их намерение разойтись в данный момент не имеет отношения к делу. Все трое подвергаются терапии, чтобы помочь идентифицированному пациенту с его проблемой наркотической зависимости. Следуя теоретической схеме работы с наркоманами, разработанной Хейли, он может принять решение продолжать фокусироваться на хронических проблемах взаимодействий родитель-сын вместо острой проблемы муж-жена.

Иногда терапевт должен отложить исследование как процесса, так и содержания или даже отказаться от него, каким бы заманчивым оно ни казалось, чтобы добиваться своей структурной цели. Он не следует собственному плану, не обращая внимания на то, насколько этот план годится для данной семьи. Однако, принимая во внимание то, что сообщает ему семья, он группирует эти сведения применительно к задачам терапии и определяет иерархию их важности.

Ловушки

Семью Мартинов направил за терапевтической помощью суд, потому что отец, ядерный физик, на протяжении двух лет приставал с сексуальными домогательствами к своему пятнадцатилетнему старшему сыну. Его жена, с которой он состоит в браке шестнадцать лет, имела представление о том, что происходит, но ни разу не вступила в конфронтацию с мужем.

Начиная работу, терапевт постоянно помнит несколько предостережений. Прежде всего, он старается избежать линейного распределения вины. Отец совращает сына, однако его жена явно состоит с ним в тайном сговоре, а теперь уже и мальчик является добровольным участником процесса. Терапевт предполагает также, что приставания отца к сыну, по крайней мере отчасти, представляют собой проявление проблем, существующих между ним и женой.

В результате терапевт посвящает несколько первых сеансов проблемам взаимоотношений супругов. Поскольку семья ведет себя так, словно никакого инцеста не было, и супруги вполне готовы исследовать свои трудности, лишь бы обойти главную проблему, первые несколько сеансов тратятся на формулирование второстепенных проблем и попытку помочь родителям достичь по ним согласия. Все это время терапевт и семья по молчаливой договоренности обходят существо дела.

К пятому сеансу супервизор предлагает пересмотреть приоритеты терапии. Терапевт должен заниматься проблемой совращения сына, а не дисфункциональными взаимоотношениями между мужем и женой. Тогда терапевт, начиная сеанс, говорит родителям: “Вы — деструктивная семья. Я считаю, что вам надо подумать, желаете ли вы оставаться вместе или хотите развестись”. Этот вопрос становится темой сеанса. Теперь супругам приходится дружно доказывать, что они не деструктивная семья. Таким образом, хотя проблема, касающаяся мальчика, и затронута, однако это сделано так, чтобы в то же время укрепить взаимоотношения между родителями.

Иерархическая реорганизация семейной тематики — один из аспектов фокусирования, потому что терапевт, выделяя темы, которые, по его мнению, имеют первостепенное значение, часто изменяет представления семьи о том, что важнее. Иногда терапевт, фокусируясь на каком-то незначительном моменте терапии, выделяет взаимодействие, занимающее центральное место в семейной структуре. Таким образом, тривиальное и ничем не примечательное событие превращается для семьи в существенную тему. Сам факт, что терапевт выделил ту или иную проблему, делает ее важной. Мелкое, совершенно привычное взаимодействие внезапно становится необычным; это как дыхание — оно совершается без всякого труда лишь до тех пор, пока вы не начнете о нем думать. С этого момента семейная реальность, которая была как раз впору, словно разношенная обувь, оказывается немного тесноватой.

Использование изменений

В семье Клэтуорси терапевт сплетает такие мелкие моменты в связную тему. Семья состоит из матери-одиночки, которой немного за тридцать, и четверых детей: тринадцатилетней Миранды, двенадцатилетней Рюби и одиннадцатилетних близнецов Марка и Мэтта. Идентифицированным пациентом является Марк, хотя в качестве проблемы фигурируют оба близнеца. Они постоянно дерутся, и их несколько раз на время исключали из школы за хулиганство. Мать, живущая на пособие, страдает болезнью почек и гипертонией; недавно она была госпитализирована по поводу камней в желчном пузыре. У обоих близнецов недержание мочи. Марк учится в спецклассе, Мэтт гиперактивен. Всех детей в разное время исключали из школы, и там их считают практически неуправляемыми. Мать и агентства, занимающиеся этой семьей, постоянно угрожают передать их под опеку. Однажды мать отдала близнецов под опеку на месяц, но потом передумала и забрала домой, надеясь, что ей удастся сохранить семью. За терапевтической помощью она обратилась “в последней крайности”.

Для реальности этой семьи, по описанию матери, характерны постоянные драки, вранье и воровство. Она говорит, что дети не моются и не меняют белья, если она не занимается этим сама. Рюби однажды публично вытащила свою менструальную прокладку и швырнула ею в соседний дом. Дети назло испражняются на одежду друг друга.

Эта дисфункциональная структура представляет собой следствие безнадежности, которую испытывает мать, живущая в атмосфере бедности и тяжелой болезни, и ее ощущения, что эти жизненные трудности превосходят ее силы. Оба этих фактора усугубляются требованиями агентств, регулирующих жизнь городской бедноты. Все это заставляет мать рассматривать своих детей прежде всего как источник трудностей. В семье недостаточно четкие границы. Как мать, так и агентства сваливают всех детей в единый клубок проблем.

Поскольку учреждения социальной защиты выдвигают на первый план лишь один частный аспект семейной реальности — ее отклонения от нормы, — терапевт принимает решение сфокусировать терапию на другом частном аспекте реальности — элементах компетентности в семье. Он ставит под сомнение односторонний подход, представляющий взаимоотношения детей между собой, с матерью и школой только в отрицательном свете. Он фокусируется на более сложной реальности, включающей в себя возможность компетентных действий, благодаря чему семья может оказаться способной преодолеть трудности своего положения.

После нескольких месяцев работы терапевт Джон Андерсон просит Минухина вместе с ним встретиться с семьей для консультации. Цель консультации — помочь терапевту отвлечь членов семьи от сосредоточенности на негативных сторонах и подтолкнуть их к реализации своей компетентности.

Минухин: Ты когда-нибудь раньше бывал в этой комнате?

Мэтт: В этой — нет.

Минухин: Хорошо. Теперь скажи мне, что необычного ты видишь в этой комнате?

Мэтт: Я вижу камеры.

Минухин: Сколько камер?

Мэтт: Одна, две...

Марк: Я вижу микрофоны.

Рюби: Я вижу одну, две, три камеры.

Минухин: Три камеры. А сколько микрофонов? Сколько — покажите мне.

Марк: Один, два, три.

Минухин: Правильно, три. А что еще странного вы видите в этой комнате?

Рюби: Зеркало.

Минухин: Зеркало. Что вы думаете об этом зеркале?

Мэтт: В нем нет стекла.

Минухин: Ты знаешь, что такое одностороннее зеркало?

Марк: Нет, не знаю.

Минухин: Хорошо. Пойди сюда, я тебе покажу. Хотите все посмотреть?

Мать: Нет. Я знаю, как оно работает. Я здесь уже была. (Минухин ведет детей в комнату по другую сторону одностороннего зеркала.)

Консультант начинает сеанс с присоединения к детям в игре-исследовании. По ту сорону одностороннего зеркала он продолжает игру, включая и выключая свет и показывая, как можно делать зеркало прозрачным с той или другой стороны. Дети реагируют с любопытством, живо, заинтересованно и активно, а их замечания разумны. Поскольку ни одно из этих свойств не входит в характеристику мальчиков, сложившуюся в семье, у консультанта появляется желание исследовать эту не отмеченную ранее сторону их поведения, поставив под сомнение сосредоточенность семьи и школы на их деструктивности.

На протяжении следующих пятнадцати минут сеанс ведет терапевт. Семье сообщают, что это позволит консультанту увидеть, как все они и терапевт исполняют свой совместный танец. Все это время мать жалуется терапевту на поведение близнецов, а они на удивление вежливо соглашаются с ней. Через пятнадцать минут в беседу вступает консультант, а терапевт отодвигается вместе со стулом назад, подчеркивая смену лидера.

Минухин: Хорошо. Я несколько озадачен. Давайте я расскажу, что видел. (Обращается к детям.) Я вижу, что вы очень смышлены и очень наблюдательны. Стоит вам войти в комнату, и вы, как молния, уже все замечаете. Еще я вижу, что вы хорошо действуете вместе. Я слышал, как вы разговариваете, и это получается у вас вежливо, и умно, и приятно, так что я спрашиваю себя: “В чем же проблемы с этой семьей?” Но, может быть, вы сильно изменились за последние два месяца, пока идет терапия? Может быть, дело именно в этом? Рюби, может быть так, что за последние два месяца ты совершенно изменилась?

Рюби: Может быть, и так.

Минухин: Прелестно. Кто еще изменился? Ты, Марк?

Марк: Нет. Изменился на тридцать пять процентов.

Минухин: А в чем ты изменился? Эти тридцать пять процентов — в чем они заключаются?

Марк: Ну, я стал носить нижнее белье. Я ношу носки. Я стараюсь стать умнее и все такое.

Минухин: А ты, Мэтт? Когда ваша мать говорит, что вы выглядели как бродяги, что она хочет сказать?

Мэтт: Она хочет сказать, что у нас грязная одежда, и носки разные.

Минухин (указывая на одежду мальчиков): Значит, вы не всегда одеты так, как сейчас?

Марк: Нет, сегодня я постарался одеться почище.

Минухин: А ты, Мэтт? Учитель стал бы ругаться, если бы ты пришел одетым, как сейчас? Как ты обычно одеваешься?

Мэтт: Иногда я не надеваю нижнего белья... Иногда и носки не надеваю.

Минухин: А в чем проблема с тобой, Рюби?

Рюби: Я иногда не причесывалась и не надевала носки или надевала грязные.

Минухин: Тогда я не понимаю. Знаешь, ты должна мне немного помочь, потому что ты, по-моему, очень хорошая девочка, внимательная и послушная. Так почему ты не делаешь того, чего от тебя ждут?

Рюби: Просто не хочу.

Минухин: А мать говорит тебе, что надо одеваться иначе?

Рюби: Она говорит: “Одевайся прилично”.

Минухин: А что говоришь ты?

Рюби: Просто не обращаю внимания.

Минухин: Значит, ты ссоришься с матерью. Не по-настоящему ссоришься, но поступаешь так, как хочешь. Правильно?

Рюби: Правильно.

Минухин: Миранда, тебе тринадцать, ты самая старшая. И ты, по-моему, очень хорошо сложена. Какие у тебя проблемы с мамой?

Миранда: Иногда, когда она уходит и я вижу, что в доме беспорядок и все такое, я делаю что-то за Рюби или за близнецов. А она мне снова и снова говорит: “Не делай ничего за них”. А я не обращаю внимания. Я просто иду и делаю.

Существует несоответствие между поведением детей, вежливых и готовых сотрудничать, их одеждой, чистой, опрятной и красивой, и тем, как они характеризуют себя сами, подчеркивая свои отрицательные стороны. Даже Миранда, ребенок-родитель, взявшая на себя множество обязанностей из-за болезни матери, представляет свое ответственное поведение в отрицательном свете. В этой неполной семье с больной, измученной, потерявшей всякую надежду матерью сложилась структура, в которой мать делегирует свои функции ребенку-родителю, но поскольку мать считает, что это неправильно и означает невыполнение ею своей роли как матери, она придает этой необходимой структуре отрицательную аффективную окраску.

Отрицательное представление о реальности этой семьи поддерживают различные учреждения социальной защиты. Департамент социального обеспечения пригрозил прекратить выплату пособия, если к ним переедет друг матери, с которым она живет два года. Школа постоянно присылает домой записки с жалобами учителя на плохое поведение близнецов, из-за чего проблема со школой формулируется как вина матери. Терапевт также фокусировался на исследовании трудностей управления в семье и подчеркивал необходимость усиления руководящей функции матери.

Консультант, озадаченный всеобщей тенденцией к негативным формулировкам, испытывает симпатию к членам семьи и замечает в их взаимодействиях некоторые позитивные качества. Все это усиливает его первоначальное побуждение поставить под сомнение сложившееся представление об этой семье.

Минухин: Значит, у вас в семье две мамы?

Миранда. Угу.

Минухин: Она и ты? Значит, ты хорошая. Ты главная.

Миранда. На самом деле — нет.

Минухин: Я знаю, что ваша мама больна, и поэтому ты, Миранда, много чего берешь на себя, чтобы ей помочь.

Миранда. Да.

Минухин: А не может ли быть... Я сейчас спрошу тебя, Рюби. Не может ли быть так, что тебе не нравится, когда Миранда ведет себя, как вторая мать? Она не очень командует?

Рюби: Иногда.

Минухин: И тебе это нравится?

Рюби: Нет, сэр.

Минухин: Когда Миранда начинает командовать, что ты ей говоришь?

Рюби: Когда она велит мне что-нибудь сделать, я говорю ей, чтобы не лезла не в свое дело, или чтобы отвязалась, или что-нибудь еще такое.

Минухин: Значит, тут есть проблема в отношениях между Мирандой и Рюби.

Мать: У меня всегда были с ними проблемы. Я даже пробовала отделить их друг от друга на некоторое время. Рюби более замкнутая, чем Миранда. Миранда более открытая и озорная, как мальчишка. Она всегда была как мальчишка. Рюби всегда была более домашняя, всегда играла с игрушечной посудой и куклами и все такое, но она раньше начала играть с мальчишками. А Миранда теперь больше держится особняком, раньше такого не было.

Характеристики матери весьма дифференцированны; очевидно, она чуткий, наблюдательный человек, внимательный к индивидуальным процессам развития детей.

Минухин: Брайони, вам придется мне кое-что объяснить. По-моему, у вас очаровательные дети.

Мать: По-моему, тоже.

Минухин: Так что я не понимаю. Видите ли, я вижу их, таких очаровательных, и смышленых, и вежливых, и я просто в растерянности. Что вы делаете в клинике для трудных детей?

Мать: Ну, может быть, дело в том, что вы не видите их все время. Учителя не говорят, что они вежливые. Марка на прошлой неделе прогнали из школы за то, что он побил учителя, унес из класса книги...

Минухин: Погодите минутку. Я не понимаю. Марк, мама говорит, что ты терроризируешь школу. Это правда?

Марк: Да, сэр, правда.

Минухин: Значит, ты просто водишь меня за нос, когда говоришь: “Да, сэр”? И ведешь себя так, как будто ты очень вежливый, а в школе все от тебя в ужасе.

Марк: Да, сэр.

Минухин: Что же ты делаешь в школе?

Марк: Уничтожаю школьное имущество.

Минухин: Уничтожаешь школьное имущество? Что это значит?

Марк: Это значит, что в прошлом месяце...

Мать: На прошлой неделе.

Марк: Ну, на прошлой неделе я выломал дверь в мужском туалете, и еще сломал...

Минухин: Почему ты это сделал?

Марк: Потому что мне не хотелось открывать дверь, и я ударил по ней ногой, и она треснула.

Минухин: Это означает, что ты обманщик. Я вижу тебя сейчас, такого вежливого, и смышленого, и вполне развитого для своих одиннадцати лет, и все это только притворство. На самом деле ты сущий разбойник. Это правда?

Марк: Я не разбойник.

Минухин: А кто ты?

Марк: Я маленький мальчик.

Марк выполняет просьбу матери рассказать о своем “чудовищном” поведении, еще раз демонстрируя расхождение между своей характеристикой и своим поведением: с одной стороны — разбойник, с другой — маленький мальчик. Поскольку поведение Марка состоит из обеих этих частей, консультанту следует выбрать, на каком аспекте сфокусироваться. В соответствии с терапевтической целью он начинает разрабатывать тему.

Минухин: Ты знаешь историю про доктора Джекилла и мистера Хайда?

Марк: Никогда не слыхал.

Минухин: Ну, это история об одном очень милом и приятном человеке, который принимает какое-то лекарство и превращается в скверного, злого человека. Ты не видел этот фильм?

Марк: Ни разу не видел.

Мэтт: А я знаю, о чем вы говорите. Тот человек превратится в волка или что-нибудь вроде этого.

Минухин: Может быть, и ты такой, Марк, — очень милый, хороший, вежливый и ласковый — и вдруг превращаешься в чудовище?

Марк: Да, сэр.

Минухин: Значит, ты такой. И сейчас ты хороший, а когда уйдешь, превратишься в чудовище. Так?

Марк: Да, сэр.

Минухин: А какое снадобье ты принимаешь? Ты для этого принимаешь что-нибудь?

Марк: Нет. Я никаких таблеток не принимаю.

Минухин: А просто превращаешься в чудовище сам по себе.

Марк: Да, сэр.

Минухин: Замечательно! Какой талант! Мэтт, а ты умеешь так делать?

Мэтт: Я как Великан из фильма. Когда разозлюсь, превращаюсь в чудовище.

Минухин: Значит, ты тоже можешь меняться. А ты для этого принимаешь какие-нибудь таблетки?

Мэтт: Нет.

Минухин: Просто сам по себе?

Мэтт: Просто нужно собраться с силами, чтобы измениться, и все.

Минухин: И ты превращаешься в чудовище в школе?

Мэтт: Да, сэр.

Минухин: А дома ты тоже иногда превращаешься в чудовище?

Мэтт: Я никогда не кричу на мать. Я могу на нее разозлиться, но не ругаю ее всякими словами, ничего такого.

Минухин: Значит, ты изображаешь чудовище большей частью в школе?

Марк: Да, сэр.

Мэтт: Мать говорит, что мне не выжить.

Минухин: Почему она так говорит?

Марк: Не знаю.

Минухин: А ты можешь спросить ее, почему она так говорит?

Марк: Могу. Почему ты говоришь, что мне не выжить?

Мать: Потому что он постоянно действует людям на нервы, бьет их, ему как будто в голову ударяет, когда он действует людям на нервы. И я ему говорила, что в один прекрасный день попадется кто-нибудь такой, что ему будет крышка.

Минухин: Я хочу вам, ребята, кое-что сказать. Знаете, ваша мама говорит мне много плохого, и вы говорите мне, что превращаетесь в чудовищ, и так далее, а меня больше всего поражает, какие вы смышленые.

Мать: Ну да, он смышленый, верно.

Минухин: Я больше всего поражен тем, какие вы умные и внимательные. У вас прекрасные мозги.

Вводя историю о Джекилле и Хайде, консультант принимает сложившееся в семье представление о деструктивности мальчика, однако расширяет его, включая в него потенциальную возможность иных действий. Кроме того, он фокусируется на компетентности детей.

Мать: Отведите его домой. Там все и увидите.

Минухин: Нет, мне больше нравится иметь дело с их хорошей стороной. Я не любитель жить с чудовищами. Мне нравится, какие вы сейчас. Вы прелестны.

Миранда: Они те самые чудовища. И скоты.

Мэтт: Сама такая!

Мать ставит под сомнение качества, выделяемые консультантом, и это служит сигналом, чтобы вернуться к “истинному” поведению в семье. Цель такой реакции — убедить консультанта и семью в том, что консультант если и не слеп, то, по крайней мере, близорук.

Мэтт (угрожающе встает): Ты зомби.

Минухин: Не хотите ли вы разыграть передо мной небольшую сценку? Ты можешь превратиться в чудовище, чтобы я мог получить об этом представление?

Марк: Ни во что я не могу превратиться.

Миранда: Вы только попросите их начать ссориться и драться друг с другом, и увидите.

Минухин: Погоди, маленькая мама! Пусть это сделает большая мама. Брайони, вы можете помочь им превратиться в чудовищ, чтобы я мог на это посмотреть?

Мать: В воскресенье они все стекла побили, когда Марк пытался выбросить Мэтта из окна. (Марк встает и толкает Мэтта, который в ответ толкает его.)

Минухин: Прекрасно получается. Прекрасно. Пусть изображают дальше. Я хочу посмотреть.

Попросив мать помочь близнецам превратиться в чудовищ и переведя это в игру одиннадцатилетних детей, консультант подчеркивает потенциальную возможность управления и самоконтроля, держит в фокусе межличностный характер такого поведения и вносит в область чрезмерного перегрева элемент шутки.

Мать: Ну, Мэтт и Марк каждый день дерутся. По крайней мере раз в месяц кого-нибудь из них выгоняют из школы. Там говорят...

Мэтт: В этом месяце меня не выгоняли.

Мать: В этом месяце — нет, а в прошлом выгоняли.

Мэтт: За что?

Мать: Мэтт, тебя выгнали за то, что ты целую неделю прятался в туалете и пропускал уроки.

Мэтт: Но меня не выгоняли.

Мать: Проблема с ними — в том, что они хитрые. Они знают школьные правила — что можно делать и что нельзя — и пользуются ими в своих интересах.

Минухин: Это означает, что они очень смышленые.

Мать: Учительница тоже говорила мне, что они слишком уж смышленые, только это у них направлено на все плохое. Она сказала, что они смышленые, и еще сказала, что они постоянно стараются изобразить, будто их обижают, что к ним кто-то придирается. Она сказала, что директор будет очень рад, когда наступит конец июня и они в школе смогут от этих близнецов избавиться.

На этой стадии сеанса возникает спор между консультантом и матерью, поскольку он ставит под сомнение способ восприятия реальности членами семьи. Консультант упрямо придерживается темы компетентности и хочет “убедить” членов семьи в потенциальной возможности альтернативной структуры.

Минухин: Скажите мне, у кого лучше получается быть чудовищем?

Мать: Они сами могут ответить. (Мальчики начинают драться.)

Марк (толкая Мэтта): Давай, выходи.

Мэтт: Заткнись, а то по роже получишь.

Минухин: Это неплохо. Валяйте дальше. Я хочу посмотреть на чудовище. Не останавливайтесь. (Мальчики начинают толкаться, сначала не очень сильно, но понемногу драка разгорается.) Хорошо. Значит, вот такими вы становитесь, когда превращаетесь в чудовищ. Отлично. И часто вы это делаете? По крайней мере, теперь я знаю. Значит, вот они какие — эти чудовища.

Мать: Еще хуже. Это самая легкая форма.

Минухин: Хорошо, значит, у вас двое детей, очаровательных, смышленых и прелестных, и они...

Мать: Хотела бы я, чтобы они и вели себя очаровательно. Пусть уж лучше у меня были бы некрасивые дети, только бы они вели себя как люди.

Минухин: Погодите минутку. Видите ли, у вас двое ребятишек, которые наполовину очаровательны, а наполовину чудовища, просто получается так, что они чаще выступают как чудовища. (Обращается к детям.) Я поражен тем, какие вы смышленые, и видел, как вы кое-что тут изображали, и считаю, что у вас получилось очень хорошо. Как два гангстера — у вас был такой злой вид, словно вы в самом деле хотели убить друг друга. Это было замечательно. Ну, а что происходит с Рюби и Мирандой? Они помогают?

Семья явно озадачена тем, что консультант не реагирует на ту реальность, которую воспринимают они, и он по некоторым признакам догадывается, что лучше пойти им навстречу, иначе он может в значительной мере утратить свою ведущую роль. Поэтому он меняет фокус и переходит к поведению девочек.

Мать: Миранда и Рюби боятся мальчиков. Когда мальчики начинают ссориться и задираться, девочки уходят куда-нибудь и прячутся. Рюби обычно больше бывает с ними, Миранда держится особняком. Она уже дошла до того, что их не замечает.

Мэтт: Не мы одни в доме деремся.

Мать: Я этого не говорила, Мэтт:

Минухин: Мэтт и Марк, вы стоите друг за друга против Рюби? Вы с ней деретесь вместе?

Марк: Я дерусь с ней сам, если она попадается под ноги.

Минухин: Рюби, он сильнее тебя? Ты на вид сильная девочка. Ты очень рослая.

Рюби: Он сильнее меня. Иногда Марк начинает колотить меня, и тогда я даю сдачи.

Мэтт: Расскажи ему, что ты сделала вчера.

Рюби: А что я сделала вчера?

Минухин: Погодите немного. Послушай, Мэтт, ты заступаешься за своего брата? Понимаешь, только что она ссорилась с Марком, и ты вмешался, чтобы заступиться за него. Значит, вы действуете заодно.

Мэтт: Я — не всегда.

Минухин: Только что ты поступил именно так. По-моему, это хорошо. Близнецы должны действовать заодно.

Мэтт: Я только сказал ей: “Расскажи ему, что ты сделала вчера”.

Минухин: Ты вступился за Марка. Я вижу, что ты на его стороне.

Когда Мэтт вмешался, консультант мог выбрать один из двух путей. Он мог бы сохранить границу между Рюби и Марком, настаивая на необходимости попарных взаимодействий в ситуации сверхпереплетенности. Такое вмешательство, хотя и правильное в отдаленной терапевтичекой перспективе, не имело бы отношения к разрабатываемой теме позитивных альтернатив. Вместо этого консультант принимает решение подчеркнуть в данном взаимодействии элемент сотрудничества, трансформируя обычное в споре сиблингов возникновение группировки в позитивное взаимодействие. В этот момент телекамера поворачивается, и мальчики начинают расспрашивать о том, как она работает. Консультант отвечает на их вопросы и снова фокусируется на их любознательности и компетентности.

Минухин (матери): По-моему, они смышленые и любознательные дети, которые по той или иной причине чувствуют себя обойденными и считают, что самая лучшая для них роль — это роль мистера Хайда. (Обращается к детям.) Пусть даже вы разыгрываете передо мной чудовищ, мне все равно интересно, что вы можете быть другими.

Мать: Конечно, могут. Мне кажется, они изо всех сил стараются поступать наоборот. Даже учительница говорит, что они изо всех сил стараются делать что хотят.

В терапевтическую организацию позитивных сторон мать снова вносит представление о недостатках, подкрепляемое навешенным в школе ярлыком.

Минухин: Марк, я хочу поговорить с Мэттом, а потом услышать твое мнение, ладно? Мэтт, вот ты можешь быть очень добрым, и смышленым, и любознательным, а с другой стороны, можешь быть и мистером Хайдом — злым чудовищем, — и я хочу знать, что такое происходит в семье, именно в семье, из-за чего ты превращаешься из ангела в дьявола? Кто и что заставляет тебя превращаться из ангела в дьявола?

Консультант пользуется прочно усвоенным ярлыком, который запрограммирован семьей и школой, и трансформирует его в межличностную проблему, возвращая чудовище в рамки нормы.

Мэтт: Иногда Рюби...

Марк: Миранда.

Мэтт: Иногда она просто лезет не в свои дела. Каждый божий день заходит к нам в комнату, просто чтобы взять свою одежду, и воображает из себя, и говорит: “Угадайте, что про вас говорят в школе”. И лезет к нам в комнату, а мы всегда ей говорим, чтобы катилась отсюда, но она никогда не уходит, и тогда мы идем к ней в комнату, а она говорит... (Камера поворачивается. Марк делает Мэтту знак посмотреть на нее.)

Минухин: Погоди! Ты заметил, что, когда ты говоришь, Марк тебе помогает?

Мэтт: Как?

Минухин: Всего минуту назад, когда ты говорил, он напомнил тебе, чтобы ты не забывал про камеру, которая следит за тобой. Продолжай, я просто хотел показать тебе, что вы оба вроде как настроены друг на друга.

Перед консультантом две альтернативы: продолжать исследовать тему семьи как контекст для превращения в мистера Хайда или же сфокусироваться на взаимной поддержке между близнецами. Он выбирает второе, вводя в ту же тему новый элемент.

Минухин: Значит, ты хочешь сказать, что превращаешься из хорошего мальчика в плохого большей частью тогда, когда Миранда тебя заводит. А как насчет Рюби?

Мэтт: Ну, с Рюби до этого не доходит.

Минухин: А вы с Марком действуете друг другу на нервы? (Мэтт кивает.) Действуете. И тогда ты тоже можешь стать плохим. Значит, сначала Миранда, а потом Марк? А как насчет твоей мамы?

Мэтт: Ну, вот вчера мать хотела остаться одна в комнате, а она не любит, когда кто-нибудь торчит в ее комнате, а я сидел в коридоре, и она сказала мне, чтобы я шел в свою комнату, и я обозлился, потому что я ничего такого не сделал.

Рюби: Нет, сделал. Ты разозлился из-за письма, которое я получила от подружки.

Мэтт: Я не из-за этого разозлился.

Мать: Нет, из-за этого. С этого все и началось. Рюби вчера получила письмо от подружки, и Мэтт разозлился, потому что Рюби не давала ему прочитать письмо прежде, чем сама его прочтет...

Мэтт: Нет, я...

Мать: Погоди, Мэтт. И я сказала; “Мэтт, когда ты получил письмо от своего приятеля, Рюби его не читала”. Он так разозлился, что мне пришлось отвести Рюби ко мне в комнату, чтобы она могла прочитать письмо, потому что он никак от нее не отставал.

Минухин: Вот сейчас я заметил кое-что важное. Вы говорили, а потом Мэтт хотел вскочить, и вы сказали ему: “Погоди” — и он послушался. Так случается редко? Потому что вы только что велели ему замолчать, и он замолчал.

Терапевт, прерывая разговор, опять констатирует факт, исходя из которого можно развивать тему компетентности. Фокус перемещается на гармоническое взаимодействие матери и Мэтта в области управления. Поскольку мать до сих пор была сосредоточена только на своем бессилии перед близнецами, терапевт переводит фокус на совершенно иное взаимодействие.

Немного позже консультант формулирует свой вызов семье.

Минухин (мальчикам): Я только хочу еще раз вам сказать. Вы знаете, ваша мама, и ваши сестры, и учителя — все говорят, что вы оба —чудовища. Я человек посторонний, но мне нравится ваша способность рассуждать, думать, заботиться друг о друге, действовать заодно. Я не понимаю, потому что у меня впечатление, что вы хорошие, а все остальные почему-то считают вас плохими. Поэтому я в большом недоумении. И вы приводите меня в недоумение, и школа приводит меня в недоумение. Неужели я такой тупой, что могу видеть только одну вашу часть — хорошую?

Мэтт: Были бы вы тупой, вас бы сейчас здесь не было.

Терапевт ставит под сомнение реальность семьи, говоря, что у них есть такие стороны, которые все недооценивают. Он присоединяется к этим сторонам близнецов, которые все игнорируют и не воздают им должное, и высоко оценивает их вопреки совместным усилиям других значимых для них людей.

Марк: Заткнись!

Мэтт: Я могу говорить все, что захочу! Что, ты ведешь себя как ангел? Никакой ты не ангел.

Марк: Я знаю.

Мэтт: Тогда заткнись!

Марк: Не заткнусь.

Миранда: Это только пока вы здесь, вы хорошие. Когда приходите домой, ведете себя, как звери.

Мэтт: Ну да, как ты.

Несмотря на терапевтическую формулировку положительных сторон, дети заставляют снова сфокусироваться на их деструктивном соперничестве; однако к этому времени тема, которую разрабатывал консультант, сама организует перцептивные и когнитивные процессы. Такой индуктивный процесс может оказаться крайне полезным в ходе терапии, потому что помогает терапевту сохранять фокусировку. Из всего разнообразия воспринимаемых им данных на первый план выступают только те их фрагменты, которые имеют отношение к развитию темы. Поэтому вместо того, чтобы позволить отвлечь себя тривиальной истиной о соперничестве в семье, не имеющей отношения к цели терапии, консультант по-прежнему придерживается темы сотрудничества.

Минухин: Нет, Мэтт, нет, нет. Ты видел, что она только что сделала? Я вижу лучшую часть тебя, а она нет, потому что она знает другую часть тебя, и сейчас получилось, что она вызвала в тебе эту плохую твою часть, и ты стал плохим. Ты это понял? Она смеялась, когда я говорил, что вы хорошие ребята. Она смеялась, потому что знает другую вашу часть, того мистера Хайда, и ты мгновенно (щелкает пальцами) превратился в мистера Хайда. (Обращается к матери.) Понимаете, вы тоже сделали для них кое-что такое, о чем вам никто не говорит. Вы помогали им сделаться любознательными. Они любознательны.

Мать: Я стараюсь приучать их к книгам и всякому такому — водить их в театр и в библиотеки. Я старалась делать это, еще когда они были маленькие.

Минухин: Вы приучали их думать. Я только хочу сказать, что вы добились больших успехов. (Встает и подходит, чтобы пожать матери руку.)

Мать (плача): Вы первый, кто мне это говорит. Я вижу в них хорошее, но все остальные твердят мне, что они плохие. Школьный совет говорит мне: “Если вы ничего не предпримете, мы не оставим их в школе”. Нелегко все время это слышать. Мне уже не под силу, когда все говорят: “Они плохие, они плохие”. Я знаю, что они не всегда такие.

В этот момент аффективная атмосфера в комнате меняется. Поддержка, оказанная консультантом усилиям матери, на мгновение представляется ей убежищем от постоянной критики, которую она слышит. Его одобрение стараний матери побуждает ее признать и поддержать недооцененное поведение близнецов.

Минухин: Мистер Андерсон, нам нужно будет вместе подумать, как помощь Мэтту и Марку выбраться из этой колеи, потому что я вижу в них обоих громадный потенциал, и еще потому что их мать сделала для них много такого, чего она на самом деле даже не осознает. Понимаете (матери), в вашей семье много хорошего, и из-за того, что вы долго болели, они очень хотят помочь и поддержать вас.

Мать: Ну да, я знаю, что они на это способны. Это нужно сказать, потому что я вижу такую их сторону, которой не видят учителя и соседи, и поэтому кажется, будто я смотрю на них сквозь розовые очки, и мне так и говорят.

К этому времени во взаимодействиях между членами семьи установилось нейтральная атмосфера исследования, и далее в ходе сеанса предметом обсуждения становится учеба детей в школе. К концу сеанса тема доктора Джекилла и мистера Хайда оказывается частью представления семьи о поведении мальчиков. Эта тема включает в себя идею хорошего, а не только плохого, но что еще важнее — она определяет их “плохое” поведение как часть внутрисемейных взаимодействий и дает мальчикам возможность рассматривать себя как системную “часть” семейного организма. Позже терапевту придется иметь дело с целым рядом существенных проблем, которые поддерживают дисфункциональные взаимодействия в этой семье. Однако фокусирование на способности мальчиков использовать скрытые в них задатки доктора Джекилла отрицает дисфункциональные представления семьи и усиливает терапевтическую систему.