1. ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ УКОЛ НАКАЗАНИЯ - Терапия испытанием. Необычные способы менять поведение - Хейли Дж.

Женщина лет тридцати выглядела загнанной и растрепанной. Без сомнения привлекательная, она производила впечатление махнувшей на себя рукой. “Смотрите, — сказала она и протянула мне руки. Они были в испарине, пот чуть не капал с них. — Я работаю в конторе и, если забуду вытереть ладони, пачкаю все бумаги, которые беру в руки”. Пациентка рассказала, что начала страдать от беспредельной тревоги два года назад. Приступы тревоги выражались в форме регулярных вспышек потения, особенно рук. Конкретную причину тревоги она не могла объяснить, скорее это было общее чувство тревоги и обеспокоенности, охватывающее ее без какого-либо видимого повода. Весь прошедший год женщина посещала терапевта и пыталась вместе с ним разобраться в своем прошлом, ища причину тревожности в ранних впечатлениях и детских травмах. А симптом тем временем все усиливался. В конце концов ей посоветовали обратиться ко мне, ибо она была на грани потери работы. “Моей семье нужны деньги, — сказала женщина. — Я должна работать. Мы по уши в долгах, и потеряй я работу, мы пропали”. Она рассказала мне, что у нее четверо детей и муж. Упоминая о муже, женщина сквозь зубы бросила, что с ее браком “все в порядке”. Было ясно, что с ее браком не “все в порядке”, но то, как она упомянула о своем браке, показало, что этот вопрос ей обсуждать не хочется.

Расспрашивая о подробностях ее быта, я понял, что женщина очень загружена. Она не только работала на полной ставке, но и обслуживала четверых детей, младший из которых только что пошел в школу. Прислугу она не могла себе позволить. Женщина готовила, стирала, а по выходным устраивала генеральную уборку. Возможность свободных дней, так же как и отпуска, даже не обсуждалась. Она сказала, что муж “немного помогает”. Он работал коммивояжером и зарабатывал “нерегулярно”. Когда в разговоре всплывала тема мужа, женщина сразу переключалась на свою тревогу и связанные с ней физические ощущения.

Ответственный человек, стремящийся все делать правильно и взваливать всю ответственность на свои плечи, пациентка обнаружила, что приступы тревоги заставляют ее отказываться от выполнения долга. Часто в выходные, вместо того, чтобы заниматься хозяйством, она вынуждена была сидеть или лежать, так как тревога лишает ее сил. В доме царит беспорядок. Тревога и влажные руки превращают любое действие в непосильный труд. Я спросил, есть ли что-нибудь конкретное, что она должна делать по дому, но не делает, а если сделает, то почувствует себя лучше. Женщина ответила, что вымытый и натертый пол в кухне может повысить ей настроение. Она просто не переносит грязь на кухне, хотя сейчас ей приходится с этим мириться. И добавила, что должна больше заниматься детьми — проводить с ними больше времени, помогать делать уроки, ездить с ними в музеи и т.п. Выросшая в католической семье, женщина считала, что должна чаще брать детей в церковь, но чувствовала, что сил на это просто нет.

Пациентка рассказывала о своей жизни довольно неохотно, напоминая мне, что пришла сюда для того, чтобы справиться с тревогой и потеющими руками, а не для пересказывания своей семейной истории. Она устала от бесплодных разговоров с предыдущим терапевтом и мечтает о действиях. Я согласился с тем, что требуются кардинальные меры, и спросил, действительно ли она готова победить свою проблему. Женщина была готова на все. “А на жертвы?” — “Конечно”. Я спросил, будет ли она делать кое-что странное, поверив мне, что это решит ее проблему? Женщина заколебалась и уточнила, что именно я подразумеваю под “странным”. Я ответил, что это будет странным по сравнению с тем, что она делала с предыдущим терапевтом. Клиентка ответила, что, если это поможет, то не покажется ей странным.

— Я хочу, чтобы вы кое-что сделали, — сказал я, — точно следуя моим инструкциям, без изменений или поправок.

Женщина поинтересовалась, что же ей требуется делать. Я заверил, что это ей по силам и не противоречит никаким моральным нормам, но само действие будет ей крайне неприятно. Причем так неприятно, что она расстанется со своей тревогой, лишь бы не делать этого. Пока женщина ломала голову над моими словами, я спросил, может ли она четко определить, когда именно тревога обуревает ее, а когда нет.

— Конечно, — сказала она. — Когда я обливаюсь потом.

— Вы можете отличить это нервное потение от обычного, вызванного жаркой погодой?

— Вне всяких сомнений, — ответила она.

— Отлично, а как вы относитесь к крепкому, продолжительному ночному сну?

— Ну, конечно я люблю поспать ночью. А кто не любит? — Она озадаченно пожала плечами.

— Хорошо, я собираюсь подвигнуть вас на жертву, — сообщил я. — Вы говорите, что хотите быстро разделаться со своей проблемой. Вы действительно настроены разделаться с ней?

— Да, — ответила женщина. — Я обязана.

Я заговорил о физиологии, сказав, что, например, переваривание пищи происходит без осознанных усилий с нашей стороны. Так же поддерживается и нужная температура тела. Когда мы перегреваемся, то потеем, чтобы охладить наше тело с помощью испарения воды с поверхности кожи. Иногда тело дает осечку, как в данном случае, и оно потеет от тревоги, а не от жары. Таким образом, необходимо заставить свое тело функционировать без осечек.

— А как я могу это сделать? — удивилась женщина.

— Вы справитесь, если будете выполнять одну несложную процедуру, — сказал я и привел в пример ребенка, который неосознанно учится управлять своим сфинктером, чтобы мочевой пузырь удерживал мочу, пока ребенок не дойдет до туалета. У некоторых детей тело работает не совсем правильно, и сфинктер выпускает жидкость из мочевого пузыря, когда ребенок спит. Задача состоит в том, чтобы убедить тело удерживать жидкость, пока ребенок дойдет до туалета. Порой для этого необходимо заставить ребенка делать что-то, что заставит тело работать правильно.

— А что можно сделать? — переспросила женщина.

— Проблема заключается в том, — пояснил я, — что необходимо придумать нечто такое, выполнение чего будет для тела тяжелей, чем ночное недержание, и поэтому тело начнет контролировать само себя. Например, — продолжал я, — ко мне обратился семнадцатилетний юноша, который каждую ночь мочился в постель. Обычно после этого он просыпался, вставал, менял простыни и спокойно засыпал снова. Проблема заключалась в том, что юноша должен был уезжать учиться в колледж. Мочиться в постель в студенческом общежитии, пожалуй, несколько неудобно, и парень желал, чтобы проблема была разрешена. Я сказал, что смогу помочь, ведь он уже достаточно взрослый. Я спросил, какую прогулку, по его мнению, можно считать долгой. Юноша ответил, что для него и мили достаточно, потому что он не очень увлекается физическими нагрузками. Я объяснил молодому человеку, что он должен делать что-то более невыносимое для него, чем ночное недержание. Делая это, он прекратит мочиться в постель, потому что его тело изменит свои физиологические реакции и сфинктер сможет контролировать ситуацию. Если он хочет быстрого эффекта, то предпринимаемое действие должно быть для него очень трудным. Юноша согласился сделать все, что необходимо. Задание было таким: если сегодня ночью постель будет мокрой, юноша должен встать, одеться и пройти одну милю. Вернувшись домой, он должен раздеться, залезть в мокрую постель и, не меняя простыни, спать в ней до утра. Следующей ночью, если постель опять будет мокрой, процедуру нужно повторить. И делать так каждую ночь до тех пор, пока существует проблема. Идея проходить ночью милю и спать в мокрой постели его потрясла, но парень согласился. Я добавил, что существует вероятность того, что ночью он не проснется, а утром обнаружит себя в мокрой постели. В этом случае он должен следующей ночью поставить будильник на два часа ночи, встать и пройти полагающуюся ему милю. Таким образом, каждую ночь, когда его постель окажется мокрой, он должен выполнить полагающуюся физическую нагрузку, чтобы его тело изменило свои реакции. Молодой человек в этот же день послушно отмерил милю в окрестностях своего дома. Ночью, проснувшись в мокрой постели, он встал и прошагал отмеренную дистанцию. Юноша регулярно выполнял данное им обещание. Через две недели ночные инциденты заметно сократились, а через месяц ночное недержание прекратилось.

В рассказе я не упомянул, что, когда парень разделался со своей проблемой, ко мне пришли его родители и сообщили, что у них семейные сложности, усугубившиеся надвигающимся отъездом сына. Теперь, когда перед сыном не маячила угроза мокрой постели, он стал самостоятельным и действительно решил покинуть их. Родители сомневались, что их брак переживет отсутствие в доме ребенка. Я стал работать с ними над проблемами их совместной жизни. Парень поступил в местный университет и жил неподалеку, однако решил не приезжать к родителям в течение трех месяцев, чтобы обрести самостоятельность.

Женщина слушала рассказ с интересом, хотя и было заметно, что ей неприятно сравнение ее глубокой тревоги с ночным недержанием. Когда пациентка поняла механизм, стоящий за тем, что я собирался потребовать от нее, я пояснил:

— Вы должны сделать что-то настолько тяжелое, что ваше тело просто откажется не вовремя потеть и заработает как часы.

— Боже! — воскликнула она. — Что может быть тяжелей моей тревоги?

— Я знаю, что вам нужно делать, — сказал я, — и теперь, получив ваше согласие, я скажу, что же это такое.

Женщина выжидательно посмотрела на меня.

— Вы должны будете, — продолжил я, — кое-что делать ночью, каждый раз, когда днем с вами случится приступ тревоги. Вот почему я спрашивал, можете ли вы отличить нормальную тревогу от ненормальной.

— Отличить я могу, — ответила она. — По правде говоря, я не могу не отличить. Но что же требуется делать по ночам?

— Кое-что, и это будет для вас тяжелым испытанием. Кое-что полезное для вас: сделав это, вы почувствуете облегчение. Вы готовы выслушать, что же это такое?

— Готова, — сказала она сурово.

Женщина еще более посуровела, когда я обрисовал ей процедуру. Начиная со следующего дня, она в случае приступа тревоги должна ставить будильник на два часа ночи. Бодрствовать до двух часов не требуется, напротив, вечером нужно лечь спать и встать по будильнику. Проснувшись, она должна спуститься вниз, достать тряпки и воск и вымыть пол на кухне. Затем подождать, пока он высохнет, и навощить его. Когда пол будет выглядеть “на пять”, можно ложиться спать. Следующей ночью, если днем случится приступ болезненной тревоги, опять поставить будильник на два часа и встать по звонку. Снова вымыть пол, подождать, пока он подсохнет, и заново натереть его до блеска. Этот тип тяжелого испытания — наиболее болезненный, ибо требует бессмысленной работы: натереть пол, а на следующий день смыть ваксу и натереть пол заново. Тяжесть испытания определялась тяжестью проблемы и ситуации обратившейся ко мне женщины.

Покончив с инструкциями, я сказал пациентке, что вижу в ней человека слова и уверен, что она в точности будет выполнять данные ей “распоряжения”. Прежде чем отпустить ее, я сделал два дополнения. Во-первых, выполнять процедуру необходимо до тех пор, пока не прекратятся приступы тревоги, пусть даже это окажется пожизненным заданием. Во-вторых, скребя пол, она может думать о том, что делает дом чище и уютнее для своего мужа.

Мы договорились о встрече через три дня, и я ожидал, что женщина придет ко мне расстроенная и сомневающаяся в том, сможет ли она сдержать данное мне слово и продолжать драить пол каждую ночь. И действительно, она пришла в расстроенных чувствах, но вовсе не из-за пола. Пациентку переполняла ярость на собственного мужа, и она жаждала поговорить о нем. Женщина сказала, что больше не в состоянии выносить его: он бездельник и всегда им останется. Я спросил, выполнила ли она “инструкцию” по натирке полов. Женщина ответила, что в первую ночь ей пришлось встать, но в последующие она спала. Сначала мне показалась, что речь идет о невыполненном обещании, но нет: она имела в виду, что вставать ей не понадобилось. Пациентка показала мне ладони. Они были абсолютно сухие, потрясающее физиологическое изменение! Женщина объяснила, что вместо исчезнувшей тревоги появилась ярость.

Я похвалил пациентку за столь быстрый успех, но она отмахнулась от моих слов. Женщине хотелось говорить о муже, а не о трево­ге. С нее достаточно, она собирается бросить его. И поведала удивительную историю. Ее муж не зарабатывал денег уже в течение многих лет, если вообще когда-нибудь зарабатывал. Он был коммивояжером, ни разу не продавшим ни одной вещи. Муж переходил из одной фирмы в другую, потому что его отовсюду увольняли. Хуже того, он регулярно выписывал фальшивые чеки, порой даже на банки, в которых у него не было счета. Не менее дюжины раз женщине приходилось оплачивать эти чеки, потому что магазины, принявшие их, грозили судебным преследованием. Итак, зарплата женщины уходила не только на жизнеобеспечение семьи, но и на то, чтобы спасать мужа от тюрьмы, а семью от позора. Женщина заявила, что больше не намерена спасать его. Уж если она сумела встать среди ночи и драить полы, то муж тоже может привести себя в норму, или она бросит его. Прежде из-за тревоги и связанных с этим физиологических неприятностей женщина собиралась бросить работу и перестать кормить мужа. Теперь она решила остаться на работе и избавиться от мужа. Пусть даже детям нужен отец, но она больше не позволит ему сидеть у себя на шее.

В конце разговора я попросил пациентку привести мужа, чтобы посмотреть, можно ли как-нибудь подкорректировать его поведение и спасти их брак. Муж оказался большим неуклюжим мужчиной с робкой улыбкой. Выглядел он одновременно и раскаивающимся, и себе на уме. Очевидно предполагая, что я на стороне его жены, муж в лучших коммивояжерских традициях пожал мне руку и приготовился успокаивать меня.

— Не знаю, что ваша жена рассказала вам, — сказал я, — знаю лишь то, что она рассказала мне. Она говорит, что вы не выполняете супружеские обязанности и ей приходилось много раз спасать вас от тюрьмы.

— Она права, — кивнул муж. — Я очень виноват.

— Мне бы хотелось, — повернувшись к жене, продолжил я, — чтобы вы сообщили своему супругу, что вы о нем думаете — и о его недостатках, и о его достоинствах.

— Буду счастлива, — заявила женщина. Она стала описывать недостатки мужа в подробнейших деталях. Было очевидно, что за эти годы накопилось много невысказанного. Женщина описала полную несостоятельность мужа в зарабатывании денег, его готовность жить на иждивении жены и его беспомощность и запуганность, которые вынуждают ее терпеть все это. Она одна должна разбираться со всеми неприятностями, возникающими дома, в школе или с соседями, заниматься домом и детьми и зарабатывать на жизнь в то время, как муж исчезает куда-то и напивается. Она подробно рассказала практически обо всех случаях подделки чека. Ее описание мужа было художественным выступлением, не оставляющим камня на камне от его характера и поведения. Единственное достоинство, по ее мнению, заключалось в добрых намерениях и хорошем обращении с детьми. В жизни, на работе и в постели муж характеризовался полным неудачником.

Муж сидел, с раскаянием кивая головой на все, что говорила жена. Он не протестовал. Он был согласен со всеми ее характеристиками. Ни малейшего признака гнева. Муж вел себя как испуганный и пытающийся утихомирить жену человек.

Я спросил, хочет ли он что-нибудь ответить на эти обвинения. Муж ответил отрицательно. Единственное, чего бы он хотел, это не разводиться и получить еще один шанс. Естественно, жена заявила, что давала ему тысячи шансов и устала от бесплодных обещаний. Однако выглядела она менее разгневанной и проклятия в адрес мужа смягчились. Спровоцированная мной обличительная речь жены стала для мужа тяжелым, болезненным испытанием (а глубина накопившегося недовольства поразила саму жену), но сослужила свою службу: позволила женщине отступить от решимости развестись и создала возможность для изменений. Я попросил ее подождать в приемной, пока я переговорю с мужем. Когда мы остались наедине, муж подвинул стул поближе ко мне и сказал:

— Я не хочу, чтобы она разводилась со мной.

— Я тоже не хочу, — поддержал я его.

— Я сделаю все, что требуется, — обещал он. — Клянусь, никогда более я не выпишу ни одного фальшивого чека.

В разговоре выяснилось, что муж всегда чувствовал, что с ним что-то не в порядке. Он работал коммивояжером, хотя панически боялся людей и с трудом заставлял себя подойти к человеку, чтобы продать что-нибудь. Часто он просто скрывался в ближайшем баре, потягивал пиво и болтал с барменом, вместо того чтобы стучать в двери и предлагать товар. Частенько муж встречал там и других прячущихся коммивояжеров. Он рассказал, что порой чувствует себя так скверно из-за того, что не зарабатывает денег, что ведет себя как мошенник: изображает богача и выписывает фальшивые чеки. Он благодарен своей жене за то, что она спасала его от тюрьмы, потому что и вправду чувствует себя полным неудачником. Жена абсолютно права во всем, что говорила о нем. Я сказал, что, думая таким образом, можно только потерять жену. Нужно что-то предпринять.

— Но что? — спросил он.

— Решайте сами, и быстрее, — ответил я. — У вас немного времени, ибо жена без дураков собралась бросить вас.

Я поинтересовался, знаком ли он с чем-нибудь кроме продаж, и муж заверил, что знает многое во многих областях, потому что продавал большое количество разных вещей. Особенно хорошо он разбирается в автомобилях, потому что продавал, точнее пытался продать их в разных агентствах. Он заверял, что разбирается также в подержанных машинах и может хорошо определять их состояние. Правда, несмотря на свои знания, мужу так ни разу и не удалось сделать деньги на продаже машин. Он был коммивояжером, которого агентства использовали в качестве отрицательного примера. Когда муж общался с клиентами, они почему-то принимали решение купить автомобиль другой марки.

Пока мы разговаривали, я в основном молчал, лишь изредка вставляя замечание о том, что такой настрой не поможет решить проблему. В конце разговора мужа охватили депрессия и безнадежность. Я сказал, что на депрессию и безнадежность уже нет времени: удержать жену это не поможет, надо что-то делать. Я пригласил жену и предложил ей дать мужу немного времени для исправления, добавив, что она не должна ни помогать, ни советовать ему. Муж знает, что должен делать, поэтому нельзя попадаться на его удочку и контролировать его. Женщина нехотя согласилась подождать и посмотреть, что он будет делать. Муж покинул кабинет в серьезном и задумчивом настроении.

Встреча была назначена на следующей неделе, но назавтра муж позвонил мне и попросил о немедленной встрече. Произошло что-то важное. Когда он вошел, перемены в нем бросились в глаза. Мужчина выглядел растрепанным, растерянным и очень серьезным. Он сказал, что на этой неделе у них гостит его мать. Вчера, после встречи со мной, он разговаривал с ней. И мать поведала удивительную историю — оказывается, он не ее ребенок, а был усыновлен при рождении. В возрасте 34 лет мужчина впервые узнал, что у него не биологические родители. У него возникло желание прийти ко мне и обсудить это, потому что для него это шок и сейчас он видит свою жизнь в другом свете. Мужчина говорил, а я слушал. Он сказал, что всегда чувствовал, что с ним что-то не в порядке. Родители порой реагировали на него очень странно, и это приводило его в замешательство и вселяло неуверенность. Из картины выпадал какой-то фрагмент, и мужчина никак не мог понять какой. Он чувствовал, что мир устроен не совсем правильно, в устройстве мира есть какой-то изъян. Мужчина пытался выразить известное психотерапевтам чувство, возникающее у приемных детей, от которых скрывают тайну их рождения. Таинственные реакции. Например, соседка говорит, что ребенок похож на отца, и возникает мимолетное напряжение или необычное выражение на лице родителей. Если обсуждается вопрос о наследственных чертах, родители включаются в разговор не сразу, а после некоторой паузы. Оглядываясь на свое прошлое, муж сказал, что всегда ощущал присутствие тайны, связанной с ним. Не зная, в чем дело, он смутно предполагал, что у него есть какой-то недостаток, который от него все скрывают. “Я всегда чувствовал, что чего-то не хватает, — сказал муж. — Я ощущал себя недоделанным”.

Муж рассказал, что не спал всю предыдущую ночь, лежал и обдумывал жизнь с новых позиций. Он злился на маму за то, что та не рассказала ему все это раньше. Когда он спросил мать, почему она так долго скрывала правду, та ответила, что давно хотела рассказать, но все не было подходящего момента. Она собиралась рассказать, когда умер отец, но в тот момент решила, что одного удара достаточно и не надо добавлять еще и факт усыновления. Время шло, и открыть правду становилось все труднее и труднее. На мой вопрос, почему же мать решилась сделать это вчера, мужчина не знал, что ответить. Я подумал, может быть, вчера он говорил с ней более зрело и ответственно, чем обычно, и мать решила, что он готов вынести правду.

Когда на следующей неделе супруги появились в моем кабинете, налицо были удивительные перемены. Муж сказал, что должен кое-чем поделиться и хочет, чтобы жена послушала. Гневно, но контролируя себя, муж заявил, что его тошнит от того, как с ним обращаются женщины. Ему не нравится, что всю жизнь мать врала ему, что он ее родной сын. Ему также не нравится, как обращается с ним жена. Признавая, что он не совсем такой, каким должен быть, муж, тем не менее, имеет свои претензии, которые он выскажет, пусть даже жена угрожает его бросить. Его тошнит от их вечно грязного дома, отвратительной еды и ноющей жены. Ему не нравится, проходя через кухню, отдирать подошвы от липкого пола и не нравится, что в выходные дни жена сидит и тревожится, а он в это время убирает дом. Муж сказал, что жена использует тревогу, чтобы избежать секса и домашней работы и что пришло время ей стать умелой и нежной женой. Когда жена возразила, что делает все, что может, со своей тревогой и четырьмя детьми, муж ответил, что так не считает и жить в свинарнике больше не намерен. Жена начала доказывать, что, если бы муж делал то, что должен, то и она смогла бы делать то, что должна. Я предложил супругам обсудить, как по-новому устроить свою жизнь, а не нападать друг на друга. В течение следующих нескольких недель мы неоднократно встречались, работая над их совместными проблемами. Муж устроился на работу в агентство по продаже автомобилей на должность управляющего ремонтной службой. У жены прекратились приступы тревоги. Простое задание чистить и натирать кухонный пол привело к взрыву цепной реакции.