ЛИЧНОСТЬ. - Происхождение человека (Логика антропогенеза) - Мерцалов В. - Философия как наука

Следующий шаг в своем развитии человек делает тогда, когда овладевает практикой межплеменного обмена.

Внутри племени обмен продуктами деятельности его членов изначально был невозможен, поскольку никто из них не видел в своем соплеменнике существа, отличного от себя. Меняться было не с кем. В племени «все было общее»: то, чем владело племя, принадлежало каждому; то, чем владел один, принадлежало всем. Поэтому первые случаи обмена были возможны только между чуждыми друг другу племенами. Умея отличать себя от внешней природы, каждый человек умел отличать себя и от представителя чужого племени как части этой природы. А предмет обмена давал ему социальный способ производства благ, позволяющий, благодаря своей эффективности, создавать избыток предметов потребления.

Вначале случайный и эпизодический, межплеменной обмен со временем становится регулярным, а затем, став формой привычного поведения людей, из сферы межплеменных отношений проникает в среду племени. Новая форма поведения, очевидно, имеет вид «С1 – О – С2», где «С1» - обладатель блага «О», предназначенного для обмена с субъектом «С2», а «С2» - человек, олицетворяющий всех, кто испытывает потребность в «О», кто способен ответить на предложение «С1», т.е. общество людей, подобных «С1».

Еще не умея отличить себя от своих соплеменников, человек отчетливо видел разницу между предметами, переходящими при обмене из рук в руки. Это различие вещей вынуждало его к осознанию различия между ним и тем, с кем он вступал в обмен: воспринимая другую вещь именно как другую, отличную от своей, он и ее обладателя не мог не воспринять именно как другого, отличного от себя. (Нечто подобное можно наблюдать в процессе развития ребенка. «Даже много времени спустя после того, как он вполне овладевает местоимением «я» и перестает путаться в грамматических формах, дошкольник не умеет отделять свои личные качества от предметных. Он еще не вполне разграничивает «Я» и «мое»; свои сходства и различия с другими детьми он часто определяет по наличию или отсутствию каких-то предметов, игрушек, вещей». (И.Кон. Открытие «Я».- М., Политиздат, 1978. с. 264). Впрочем, такое восприятие своего отличия от других свойственно и взрослым. «…Общественное отношение самих людей… принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами», - писал К.Маркс, характеризуя отнюдь не детское и не племенное мировосприятие, но современный еще и ему – а во многом и нам – способ теоретического мышления. (К.Маркс, Ф.Энгельс, ПСС. т. 23, с. 82)). Подобно тому, как опосредованное отношение к окружающему миру позволило вначале предчеловеку, а затем (окончательно) социальному человеку выделить себя из этого мира и осознать его как нечто внешнее себе, постсоциальная форма деятельности открывает перед человеком возможность выделения себя из социальной среды обитания, осознания других людей именно как других, внешних себе и отличных от себя. Благодаря этому человек впервые обретает самосознание, собственное «Я», и, тем самым, становится личностью. Поэтому постсоциальную форму существования назовем личностной.

 (Личность – это человек, сознающий свою отдельность от любого другого, сколь угодно близкого, человека. Вновь обращаясь к ребенку, заметим, что в онтогенезе он проходит те же стадии развития, которые пережили и наши недавние предки: и он, уже будучи вполне сознательным, говорящим и, так сказать, «социально деятельным» существом, какое-то время еще не умеет именовать себя в первом лице, не догадывается о суверенности своего существования. И он сначала отличает себя от чужих, посторонних людей, и лишь затем от своих родных. Наконец, и он приходит к осознанию своего «Я» не умозрительным путем, а путем практической деятельности в той же форме «С1 – О – С2», где в качестве опосредующего объекта выступает продукт его собственных стараний, предъявляемый взрослому в обмен на похвалу – башня из кубиков, рисунок, пластилиновый человечек и т.п.)

Историческое перерождение социального человека в личность обусловило закат племенной организации людей. Становясь личностью, человек дистанцируется от любого другого человека, а следовательно, от всех, от всего племени. Оставаясь среди соплеменников, он выходит из прежнего союза с ними. В результате племя рассыпается на множество человеческих частностей. Если «обществом» («С2» в выражении «С1 – С2 – О») для социального человека было его племя, то «общество» личности («С2» в выражении «С1 – О – С2») не имеет границ. Архипелаг племен, каким являлось человечество на социальной ступени развития, сливается в единый материк. Форма коллективизма личности – человечество в целом.

В форме «С1 – О – С2» мы впервые встречаемся с существом («С1»), производящим некое благо («О») не для собственного потребления, а для потребления его другим человеком («С2»). Это особого рода деятельность, которую, чтобы отличать от любой другой, назовем словом «труд».

Нетрудно заметить, что такое ее наименование хорошо согласуется с терминологией классической политической экономии, в которой «труд» - это процесс производства товара, т.е. блага, создаваемого именно для обмена, а не для собственного потребления. Тем самым мы получаем возможность указать момент зарождения товарного производства. Но, с другой стороны, это словоупотребление весьма непривычно, ибо в этом случае следует признать, что деятельность социального человека трудом не является. Впрочем, это старая проблема, на которую общественная наука лишь по неряшливости не обращает внимание. Ведь «труд», о котором, например, повествует Маркс, анализируя его двойственный характер и видя в нем субстанцию стоимости, и «труд» обезьяны, на котором, вслед за Энгельсом, синтетическая теория строит свою концепцию антропогенеза, тем более «труд» пчелы или бобра, с которым то и дело встречаешься в литературе – не более чем омонимы. Деятельность дочеловека («С – О»), предчеловека («С – Ор – О»), человека социального («С – С – О») и постсоциального («С – О – С») различаются настолько глубоко, что каждая из них должна была бы иметь собственное наименование. Однако этого нет, и поэтому приходится выбирать, в каком случае использовать термин «труд». Как сказано, мы его резервируем для личностной формы деятельности.

Итак, труд возникает лишь на личностной ступени развития человека.

Каково же его назначение?

Едва человек начинает сознавать свое «Я», едва констатирует: «Я есть!», - как перед ним встает вопрос: «Кто я?». Точнее: «Кто есть именно я – «Я» в отличие от любого другого человека?». Именно труд и дает ему ответ на этот вопрос.

В самом деле, человек не может удовлетвориться созерцанием своего «Я» лишь в своем воображении, ибо такое созерцание способно послужить основанием не более чем для мнения о себе. Но всякое мнение – в равной мере, как о себе, так и о внешнем мире – не стоит и гроша ломаного, пока не получает подтверждения своей истинности. То есть, пока не превращается в знание. А получить подтверждение (или опровержение) своему мнению о себе человек может только от другого человека. Причем, подтверждение тем более объективное, чем больше он сам этому человеку безразличен. Следовательно, от человека, олицетворяющего собою всех людей, и в его лице - от общества. Но для этого он должен предъявить другим людям свое «Я» зримым для них образом. Он должен воплотить это «Я» вовне себя, в отчуждаемом от себя объекте. Таким объектом и является продукт его труда.

В этом и заключается назначение труда. Он служит средством самореализации, самоопределения личности. Человек и для других, и для себя в конечном счете есть только то, что он есть в итоге своего труда. В этом смысле можно сказать, что труд есть способ существования личности.

Следует, однако, иметь в виду, что неживой материал природы, как бы он ни был преобразован в процессе труда, не способен отразить в себе личностное, т.е. собственно человеческое начало в человеке. Как в зеркале мы видим лишь свой физический облик, так и в любом продукте физических усилий человека – будь то вещь, слово, жест или звук, извлеченный музыкантом из инструмента – запечатлевается лишь само это физическое усилие. Такой продукт – только знак, посредством которого создавший его выражает свое внутреннее «Я» внешним образом. Зеркалом человеку служит только другой человек, а не вещь. Причем, социальное зеркало настолько же не способно отразить в себе личность, насколько зеркало животной психики – социального субъекта. Как человек, слышащий слово, воспринимает в нем не тот смысл, который вложил в него говорящий, а лишь тот, который сам связывает с ним, так и социальный субъект не в состоянии увидеть в личности никого, кроме себя самого. Поэтому зеркалом личности может служить не просто «общество», не тот «С2», который фигурирует в формуле социального бытия «С1 – С2 – О», не «социум», а только общество личностей же. В той мере, в какой различны социальный человек и личность, различны и их общества.

К сожалению, современная общественная наука не умеет различать социального человека и личность. (Выражение  «социальная личность», звучащее примерно как  «разумное насекомое», можно встретить в любой публикации). Между тем, это не просто два разных, но два противоположных по своей природе и способу существования естества человека.

Социальный субъект – это переходная ступень от полуживотного, каким являлся предчеловек, к полноценному человеку. Смысл его существования заключается в том же, в чем и смысл существования всякого животного – в потреблении. Человеческих черт на его лице немного. Социальный человек – потребитель. Напротив,  личность – творец. Смысл жизни личности – в творчестве, созидании и самоотдаче. Определить свое «Я» для себя самого личность может, только осуществив его в продукте труда вне себя для другого. Поэтому производство, творчество, в противоположность потреблению, представляет собой единственный способ самоутверждения и самовоспроизводства личности.

Стратегия развития жизни от дочеловека до социального человека включительно есть стратегия приспособления к орудию деятельности. Орудие обусловливает необходимость приобретения сознания, когда орудием становится другой человек, но оно обусловливает и верхний предел совершенствования разума человека, которым является граница его потребностей. Социальный человек мыслит в этих границах. Его орудие, следовательно, и средство господства над орудием, сознание, служит его потребностям, не более. Полностью удовлетворенному в своих потребностях социальному существу мыслить делается незачем.

Но появление личности ломает эту стратегию. Как когда-то дочеловек изменил закону приспособления к среде, благодаря чему выделился из животного мира, так и личность изменяет закону приспособления к орудию, выделяя себя из мира социального. Она не приспосабливается ни к чему, точнее, ни к чему, кроме себя – она воссоздает себя внешним и зримым для себя и для всякого другого человека, ставшего или хотя бы становящегося личностью, образом. Она творит мир «по образу и подобию своему», и в этом творчестве не ограничена ничем, кроме своих бесконечно расширяющихся возможностей.

В начале параграфа говорилось о том, что личностная форма деятельности складывается в ходе обмена. Отсюда может показаться, будто труд является возмездной деятельностью. Это верно, но лишь применительно к  начальному периоду становления личностной формы. Как и в случае приобретения сознания, которого предчеловек не искал для себя, но вынужден был усвоить, социальный человек вовсе не стремится стать личностью. Для этого перерождения ему нужен стимул, которым и является возмездное производство, обеспечивающее расширение потребительского пространства. Но осознав свое «Я», он не может оставаться в зависимости от потребностей других людей. Продукт труда, созданный в расчете на эти потребности, является вещественным выражением скорее именно их, этих потребностей, тогда как цель личности заключается в выражении своего индивидуального, сокровенного «Я». Это противоречие социального и личностного начал в человеке вполне естественно для исторического периода рождения личности. Оно может быть разрешено только за счет полного удовлетворения потребностей социального существа, живущего в человеке. Только тогда будет исчерпано назначение социальной формы жизни и устранятся ограничения на развитие личностной. А труд раскроется в своем подлинном содержании и сможет совершаться не ради извлечения материальной выгоды, а ради полноценного самоопределения своего творца.

Сегодня такая перспектива может показаться утопичной. Многие убеждены, что социального субъекта насытить невозможно (на этот счет уже было сказано несколько слов выше) и что человек никогда не станет тратить свое время и силы, не рассчитывая получить взамен чего-то, что он мог бы присвоить и потребить. В условиях социальной (потребительской) нищеты, фактически господствующей в мире, это убеждение вполне естественно. Но, к счастью, в нем нет логики, а значит, у человека все же есть перспектива. К тому же нетрудно указать причины, обусловливающие то убогое «общественное бытие», которое и порождает подобное скептическое «общественное сознание». И убедиться в том, что эти причины временны, преходящи.

Чтобы это сделать, нам придется  раздвинуть рамки традиционного повествования об эволюции человека и коснуться темы, обычно лежащей далеко вне круга интересов антропологии – темы происхождения важнейших социальных институтов – собственности, права и государства. Это необходимо, поскольку их происхождение – такой же важный предмет исследования личностной формы существования человека, как происхождение сознания и речи - в исследовании социальной формы. Не уделив внимания этим вопросам, мы не сможем понять ни нынешнего эволюционного состояния человечества, ни его будущего.

Рассмотрим их последовательно.

Собственность. В соответствии с традицией, собственность принято определять как «общественное отношение», т.е. отношение человека не к вещи, а к другому человеку и в его лице – к обществу по поводу вещи. К сожалению, однако, в теории такое понимание собственности не получило почти никакого развития. Вслед за этой дефиницией обычно следуют рассуждения, истолковывающие собственность в примитивном бытовом  смысле – как «вещь», как «имущество», в лучшем случае – как отношение человека к своему имуществу. «Общественное отношение» подменяется «вещным». К тому же некоторые авторы даже не умеют отличать отношение собственности как объективное общественное явление, не зависящее от человеческой воли, от юридического права собственности, сочиняемого человеком. Впрочем, критика уровня и качества современной обществоведческой мысли не является предметом данной статьи.

Институт собственности возникает в обществе на переходе от социального к личностному способу человеческого существования. Его формирование и составляет основное содержание процесса этого перехода. Как уже говорилось, научиться отличать свое «Я» от чужого, от «не-Я», человека заставила та практика, в ходе которой он вынужден был усвоить различие между своим «Мое» и чужим «не-Мое», т.е. практика обмена. Различие вещей продемонстрировало людям различие их самих. По мере вхождения обмена в привычку внутриплеменных отношений складывалась и новая традиция потребления. А именно, традиция, согласно которой потреблению должно было предшествовать присвоение блага. Акт присвоения не сопровождался, разумеется, никакой особой процедурой, а совершался в виде молчаливого признания всем племенем за данным своим членом права на потребление данного блага. Такое признание было необходимо каждому члену племени, поскольку оно определяло границы того, что он мог считать «своим» и потреблять, не вступая ни с кем в конфликт. Благодаря ему человек становился полноправным и исключительным обладателем, т.е. собственником, данных, конкретных вещей. Это новое отношение человека с племенем, превращающее его в собственника, и есть отношение собственности.

Таким образом, социальное отношение, служившее прежде цели распределения функций между членами племени для приумножения объема и разнообразия совместно добываемых благ, по мере разложения племени в ходе освоения практики обмена и отчуждения членов племени друг от друга, преобразуется, сохраняя свою форму «С1 – С2 - О» и свой потребительский характер, в отношение собственности, обеспечивающее бесконфликтное распределение также и самих этих добытых совместными усилиями благ между членами общины. Можно сказать, что собственность есть способ социального существования человека на личностной ступени развития. Институт собственности – это институт социального союза людей, становящихся личностями, институт, органично объединяющий их в единое общество, но уже не первобытное, а гражданское. Отсюда следует, в частности, что любое нарушение собственности есть покушение на самую социальную природу человека, на фундаментальный принцип общественного бытия. Именно поэтому собственность во все времена признавалась институтом «священным и неприкосновенным».

Изначально право присвоения не являлось, разумеется, правом юридическим и представляло собой лишь вновь образующийся обычай, т.е. стихийно складывающееся правило поведения. В его основе лежал естественный принцип: продукт деятельности (труда) человека принадлежит ему постольку, поскольку ему принадлежит и эта деятельность, и он сам. («…Каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности, на которую никто, кроме него самого, не имеет никаких прав. Мы можем сказать, что труд его тела и работа его рук по самому строгому счету принадлежат ему. …Труд является неоспоримой собственностью трудящегося…» (Дж.Локк. «Два трактата о правлении»)). Благодаря этому человек получал возможность присвоения и потребления как доли совместно созданного блага, так и любого иного блага, приобретенного в обмен на уже принадлежавшее ему. Таким образом, с возникновением института собственности меняется не только характер второго члена социального отношения «С2» - его роль «всемогущего орудия» приобретения блага «О» дополняется ролью источника права на присвоение этого блага, - но и характер самого этого блага: место вещи заступает теперь труд субъекта «С1», совершающийся в составе общего труда или обособленно, причем, выражаясь языком политической экономии, труд не «конкретный», отражающий в себе черты личности «С1», а «абстрактный» («труд» «С2»), допускающий за счет обмена любое изменение своей потребительной формы. Этот абстрактный труд и есть действительный объект собственности как в момент ее зарождения, так и в наши дни. (Необходимо, однако, добавить, что этот труд, иначе говоря, стоимость товара, столь же абсурдно измерять «продолжительностью рабочего времени» (К.Маркс), как расстояние «от пункта А до пункта В» - временем, необходимым путешественнику для его преодоления. На этот счет прав Д.Рикардо: «Длина может быть измерена только длиной, емкость – емкостью и стоимость – стоимостью». (Д.Рикардо. «Примечания к книге Мальтуса «Начала политической экономии»»). Мы же не отмеряем время в пиастрах или рублях! Это нелепо. Столь же нелепо оценивать продукт труда в часах или минутах. Измеряться временем может только время. Мерой стоимости служит только стоимость же,  т.е. труд, заключенный в другом товаре, взятом за мерную единицу. Если же начать считать длину в килограммах, вес – в градусах, а стоимость – в минутах – не миновать «теории прибавочной стоимости»).

В остальном все сказанное в предыдущем параграфе о социальном отношении сохраняет свою силу и применительно к отношению собственности. В частности, остается справедливым утверждение о том, что субъектом собственности может быть только носитель потребности в благе «О», т.е. живой, реальный человек. Никакое «юридическое лицо», существующее лишь на бумаге и в воображении людей, собственником не является. Субъект собственности – это всегда лишь единичный человек, а следовательно, никаких коллективных собственников (обществ, товариществ и т.п.), в том числе и такого фантастического собственника, как государство, в природе не существует. Собственность имеет только одну форму, и это – форма частной собственности.

Последнее, хотя и согласуется со здравым смыслом, находится в разительном противоречии с действующими законами о собственности. Анализировать эти законы в данной статье, конечно, неуместно (подробнее о собственности идет речь в другой моей работе, «Мифическая реальность», размещенной в Интернете, в библиотеке Мошкова,  на сайте http://zhurnal.lib.ru/m/mercalow_w_l), но именно в целях статьи следует указать на одно связанное с ними обстоятельство.

Институт собственности играет ту же роль в возникновении и формировании личности, какую каменное орудие - в превращении предчеловека в социальное существо. Если бы предчеловек был лишен возможности обрабатывать камень, он не приобрел бы ни сознания, ни речи. Равным образом, социальный человек, не будучи полноценным собственником, не может стать личностью. Между тем в современном обществе человек не просто не имеет полноценного статуса собственника – он лишен его вовсе. Юридическое право собственности ему заменяет суррогат – право пользования. Причина такого положения вещей заключается в признании за сказочным, не существующим в действительности собственником – государством – правомочия отнимать в свою пользу у реального собственника – человека – любую долю его собственности, т.е. в существовании налоговой системы.

В самом деле, естественным источником собственности является труд. Но когда человек обязан часть своего труда в его абстрактном и отчуждаемом, т.е. денежном выражении отдать государству, причем, размер этой части определяется самим государством, то надо признать, что, во-первых, государству принадлежит весь труд человека целиком, а во-вторых, что источником того, что оно ему оставляет и что лишь на вороватой ярмарке может быть наименовано его «собственностью» (будучи на деле, повторим, не более чем объектом пользования), является то же самое государство.

Естественным основанием права собственности, как и права вообще, является воля общества. Собственник создается обществом. Но в условиях налоговой системы основанием этого права оказывается воля одного из общественных учреждений – государства - вопреки воле общества. (Термин «вопреки» можно было бы подтвердить референдумом по вопросу: «Хотите ли вы платить налоги?», но поскольку его результат очевиден, поскольку существование «теневого сектора экономики» во всех странах уже можно считать результатом его проведения, едва ли кто станет ради ригористической чистоты идеи настаивать на таком референдуме).

Подмена в форме социального отношения второго субъекта – общества – государством есть подмена естественного отношения, объединяющего людей, искусственным, разрушающим их союз. Подавление в человеке собственника есть подавление его личности. Разумеется, никакими налоговыми законами нельзя отменить ни социальной природы человека, ни неизбежности его личностного перерождения. Но их властью можно исковеркать нормальный порядок жизни, превратив историю в театр абсурда, когда никому и в голову не приходит удивиться тому, что основу основ в общении гражданина со своим творением, государством, составляют ложь, подозрительность и взаимная ненависть, что всякий старается скрыть свои интересы от этого учреждения, призванного, казалось бы, защищать их, и искать пути к своим целям в обход него, и т.д. Но может быть самое поразительное – нищета, на которую эта противоестественная система обрекает общество. Разве способен здравый рассудок ужиться с мыслью о том, что человек, живя среди людей, оказывается не в состоянии просто прокормить себя и может умереть от голода или от вполне излечимой болезни, не получив помощи? Можно ли нанести природе, создавшей человека, большее оскорбление, чем это?

Впрочем, налоговую систему защищает известный предрассудок, согласно которому «налоги неизбежны, как смерть». Без налогов государство, якобы, лишится денег, распадется и общество будет ввергнуто в хаос. Никто никогда даже не пытался проверить истинность этого убеждения. Между тем, во-первых, нетрудно показать его совершенную вздорность. А во-вторых, так же нетрудно убедиться в существовании другого, альтернативного налогам, механизма содержания государства, который, с одной стороны, полностью соответствует человеческому естеству – и социальному, и личностному, ни в малейшей мере не ущемляя права частной собственности, - а с другой позволяет гарантированно наполнить казну в объеме, необходимом для бездефицитного финансирования всех статей бюджета. (Материал на этот счет также можно найти на упомянутом выше сайте).

Налоговая практика есть непрерывная и разорительная война государства со своим народом. Война настоящая, ибо на ней льется кровь, гибнут люди. Ни о каком здоровье общества, пока сохраняется такое положение вещей, говорить, разумеется, не приходится. К счастью, налоги – отнюдь не судьба, а только болезнь человечества. Тяжелая, застарелая, отвратительная, но вовсе не безнадежная.

Государство и право. С началом освоения людьми личностной формы существования, а, следовательно, с появлением первых собственников, возникает новое явление – спор по поводу присвоения того или иного блага. Если на данное благо претендует только один человек и другие признают справедливость его претензии, он, как уже говорилось, становится собственником этого блага в силу молчаливого согласия общества. Но если налицо конфликт претензий, возникает необходимость в создании правила для его разрешения. «Право силы» таким правилом, очевидно, быть не может, ибо если сильный получает возможность отнимать любое благо у слабого, то оба они утрачивают стимул к его производству, тем более совместному, в результате чего такого стимула лишаются все. А учитывая, что на всякого сильного всегда найдется еще более сильный, на того – сильнейший, общество, положив в основу системы правопорядка этот принцип, неизбежно погрузилось бы в состояние войны всех против всех, обрекающее его на нищету, вырождение и гибель. Природа, создавшая человека, предусмотрительно устроила так, что право собственности он не может получить из рук «сильного» - «сильного» человека или «сильной» части общества (хотя ему порой и кажется, что «сильный» может сделать его собственником, но кажется лишь до тех пор, пока «сильный» с той же легкостью, с какой дал, не отнимет у него этого права, после чего он начинает понимать, что настоящим собственником никогда и не был), - но только из рук всего общества, в том числе и слабейших его членов. Только в этом случае собственность становится правом подлинным, т.е. «священным и неприкосновенным», и только тогда действительно существует для каждого, а, следовательно, для всех. Поэтому правило разрешения спора должно предусматривать выражение воли всего общества, причем, теперь его выражение не может совершаться молчаливо, но обязательно должно быть гласным – чтобы было услышано всеми и любым могло быть оспорено. Огласить же его может только человек, выступающий не от своего имени, а от лица общества, т.е. в роли второго субъекта социальной формы («С2»), и к этой роли он должен быть привлечен самими спорящими. Иначе говоря, человек, на которого возлагается роль судьи.

Таким образом, вместе с собственность в общественной жизни возникает и новое явление – конфликты по поводу права присвоения того или иного блага, - вследствие чего возникает и новый общественный институт – институт судейства.

Изначально основой для вынесения судейского решения был обычай, сложившийся в обществе. Поэтому функцию судьи мог исполнять любой человек, независимо от того, каким общественным статусом он обладал, независимо от исполнения им других социальных функций, если он умел истолковать обычай так, чтобы с его словом согласились все. От него вовсе не требовалось, чтобы он был в каком-либо смысле «сильным», ибо силу его решению сообщало не то, что его вынес именно он, а  воля общины, признающая справедливость этого решения. Не подчиниться такому решению не мог никто, в том числе и никто из «сильных», поскольку иначе он противопоставил бы себя не человеку, которым было оглашено данное решение, а всей общине.

С ростом численности компактно проживающей общины (а этот рост связан с началом строительства городов) росла и масса споров по поводу собственности, вследствие чего совмещение одним человеком функции судейства с другими своими функциями (воинскими, жреческими, ремесленническими и проч.) становилось все более затруднительным, отчего первая из них обособилась от прочих в самостоятельный вид деятельности. Судейство стало профессиональным и платным. Вместе с тем, помимо увеличения объема судейской работы, увеличивалось и разнообразие спорных ситуаций. Судье все чаще приходилось иметь дело с коллизиями, разрешению которых обычай уже не мог ему помочь. В подобных случаях он вынужден был выносить решения по собственному усмотрению. Такие решения фактически являлись юридическими прецедентами, а правила поведения, вытекающие из них – нормами права, законами. Вследствие этого судейская функция оказалась дополнена функцией законотворческой. Но и новые законы, как и требования обычая, становились обязательны для всех и приобретали силу лишь тогда, когда поддерживались мнением всей общины.

Кроме того, появление городов создало еще одну проблему – проблему исполнения судебных решений. В малой общине человека, отказывающегося подчиниться решению судьи, наказывала сама община, и способы наказания, хотя по форме и были весьма разнообразны, по сути сводились к трем мерам: штрафу, изгнанию или казни. Но с ростом общины организация коллективных карательных действий становилась делом все более трудным. Судья же никаких средств для принуждения к исполнению своего приговора не имел. Эта задача не могла быть возложена ни на кого, кроме как на людей, специально подготовленных к совершению насилия, т.е. на профессиональное воинство. В итоге эти две общественные силы – судебная и законодательная, с одной стороны, и военная, с другой, - должны были войти в союз, господство в котором приобретала одна из них.

Так возникало единое учреждение, развившееся впоследствии в государство.

Подчеркнем главное в его первоначальной истории.

Государство образовывалось как учреждение безвластное. Ни у судьи, ни у военачальника власти над обществом не было и свою волю они ему диктовать не могли. Напротив, в своих решениях они всецело были подчинены воле общества.

Необходимость появления государства вытекала из развития отношений собственности, обусловленного восхождением общества на личностную ступень существования. И исходное его назначение заключалось именно в защите права собственности. Не жизни даже, а собственности человека. При этом само оно собственником не признавалось и не являлось.

Содержание государства назначалось обществом. Ни судья, ни военачальник не могли потребовать от общества больше того, что оно давало им по своей воле.

Но сконцентрировав в своих руках законодательную, судебную и карательную функции, государство в скором времени превращается из наемного и служебного учреждения в учреждение, властвующее над обществом. Основой такого превращения явился введенный в закон новый порядок его содержания, согласно которому прежние добровольные платежи делались обязательными. То есть введение системы поборов (или налогов). С этого момента государство становится институтом власти. С этого момента оно перерождается в свою противоположность – из стража собственности – в его вора, причем, вора, отнимающего, как уже говорилось, не просто часть достояния человека, но само право человека быть собственником. «Гражданин» становится «подданным». Гражданское право уступает свое место праву силы, закон – произволу властителя. Вместе с собственностью человек лишается и свободы. С этого момента в обществе не остается свободных людей. Каждый, включая и самих властителей, обращается в раба. В истории человечества начинается эпоха, основным содержанием которой является борьба за власть, а формами этой борьбы – войны, восстания, революции, убийства, казни и т.п. Такая борьба нередко ведется под знаменем «борьбы за свободу», но целью ее всегда является не упразднение, а захват, следовательно, и утверждение власти одних людей над другими, отчего она всегда оборачивается «борьбой со свободой». Эта эпоха не закончилась и в наши дни, продолжая обогащаться новыми приемами завоевания и противодействия власти, в частности, террором.

Здесь мы впервые встречаемся с явлениями «власти» и «свободы». Прежде их не было. Они возникают с появлением на свет личности. Определить их суть можно следующим образом. Власть есть возможность диктовать свою волю другому человеку. Свобода – независимость от чужой воли. В свою очередь термин «воля» будем понимать как контроль над собственным сознанием.

Воля есть признак самосознающего субъекта. У социального человека воли нет, он руководствуется потребностями. Наличие воли составляет особенность личности. Она представляет собой умение направлять ход своих мыслей на поиск путей к достижению сознательно выбранной цели и строить свое поведение сообразно мысленно составленной стратегии. Но, научившись контролировать свое сознание, личность может испытывать соблазн взять под контроль и чужое. При этом от другого человека вовсе не требуется, чтобы он перестал думать по-своему – это и неосуществимо. Но, думая по-своему, он в своем мышлении, а следовательно, и в поведении, должен руководствовался волей первого и воспринимать его волю не как субъективное требование другого человека, а как объективное условие своей жизни. Условие, с которым так же невозможно спорить, как с тем, что люди смертны, которому так же нельзя противиться, как смене дня и ночи, и на которое так же бессмысленно сердиться или обижаться, как на то, что огонь жжет. Его надо просто принять таким, каково оно есть, и подчиниться ему. Во всем же остальном считать себя свободным. Диктуя таким образом свою волю другому человеку, первый приобретает власть над ним.

Надо иметь в виду, что всякая власть отнимает у человека свободу полностью – подобно тому, как налог полностью лишает его собственности. Нельзя быть свободным на девяносто девять процентов, и лишь на один процент – подвластным, ибо если кто-то может отобрать хоть сколько-нибудь, хоть один процент свободы у другого человека, он может отобрать и девяносто девять, и все сто. Между тем, свобода – необходимое условие человеческого существования, родовой атрибут личности. «Человек – свободное существо. Это составляет основное определение его природы» (Г.Гегель. Философская пропедевтика, § 22). В обществе, допускающем - более того - признающем законной власть человека над человеком, нет ни свободы, ни полноценных личностей (есть лишь их «личинки»). Именно таким и является сегодня всякое человеческое общество.

Подтверждением тому служит свод законов любой страны, в том числе и России. Не задерживаясь на том, что Россия, обширная страна с многовековой историей и многомиллионным народом, урезана Конституцией ( ст.1) до «государства» (свои государства Россия меняла не раз), обратимся к ее третьей статье, где читаем: «…Источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». «Источником власти» для кого? Для чиновников, составляющих государство. Власти над кем? Над тем же «многонациональным народом», над каждым, живущим в России. Таким образом, Конституция гласит: человек вправе властвовать над другим человеком, над многими людьми, если он – государственный чиновник. Власть законна, если она – «государственная». И так – во всех концах земли. (Что изменилось со времен фараонов? Только источник власти. Но не ее носитель и не порядок вещей, диктуемых ею. Великое «демократическое» завоевание современности: владение людьми не по воле небес, а по воле самих же этих людей!).

(Заметим, кстати, что форму власти, предполагающую подчинение народа чиновникам, государству, правильно называть «бюрократией», а не «демократией». Разница между тем и другим заключается в том, что в условиях бюрократии закон воплощает в себе волю государства, а в условиях демократии – волю народа. В настоящее время демократии нет нигде, хотя ее торжества, кажется, осталось ждать уже недолго. Первый шаг к демократическому преобразованию общества заключается в том, чтобы, оставив чиновнику право писать законы - любые, какие он вздумает, – а вернее сказать, сохранив за ним эту обязанность, предоставить каждому гражданину возможность публично, т.е. в судебном порядке, отменить любой из сочиненных им законов. Тем самым дать человеку возможность руководствоваться в своей жизни собственной волей, а не волей чиновника. В этом случае общество живет по законам, соответствующим его собственным нуждам и интересам, что наполняет закон неодолимой силой, государство утрачивает свою власть над ним и возвращается к своему естественному – служебному – назначению. И эта независимость от чиновника делает, наконец, людей свободными. В России предвестием подобных перемен служит, в частности,  учреждение Конституционного суда (уже суда, но еще практически недоступного гражданину), что и позволяет говорить об их близости).

Власть человека над человеком – явление противоестественное и безнравственное. Быть человеком – значит быть личностью, а быть личностью – значит не быть подвластным. Условие личностного существования – свобода. Личность и власть – «две вещи несовместные». Поэтому властвующее государство объективно является главным врагом общества. К счастью, историей человечества в конечном счете управляют отнюдь не чиновники, а неподвластные людям законы бытия. И эти законы диктуют неизбежность личностного перерождения человечества. А, следовательно, неизбежность отмирания института государственной власти.

Итак, подведем итог. Социальная форма жизни была усвоена человечеством, поскольку обещала полностью удовлетворить потребности всякого человека. Открыв для себя обмен как способ перемены потребительной формы своих, избыточно создаваемых, благ, социальный субъект обретает самосознание и вступает в фазу личностного перерождения. Вступает, поскольку это еще больше повышает его потребительные возможности. Но теперь его жизнь впервые оказывается в зависимости не только от объективных законов природы, но и от его собственного, еще незрелого разума. Не понимая сути этих законов, не понимая себя самого (видя, например, в муравьях и антилопах своих «социальных» собратьев, в пчелах и бобрах – товарищей по «труду» и т.п.), он пытается взять течение своей жизни в свои руки, и в результате, положив в основу общественного устройства, вместо собственности и закона, налоги и власть, оказывается в конфликте с этими законами, тем самым в  конфликте с самим собой, отчего история человека оборачивается историей войны с человеком. Как ребенок, не надеясь на собственные силы, не находя опоры в своей едва нарождающейся личности, он ищет покровителя, защитника, кого-то, кто взял бы на себя ответственность за его судьбу – и находит его в лице государства. Но государство, стихийно созданное им самим, по самой сути своей не предназначено для выполнения такой задачи. Будучи учреждением служебным, оно не способно властвовать над людьми с пользой для них. В противоестественной для себя роли оно властвует во вред им. В результате социальные обещания изобилия остаются не исполнены и даже делаются во мнении людей утопическими, неисполнимыми.

Таково состояние современного человечества.