Мэйерс Х. Рассмотрение техник лечения применительно к функциям мазохизма

Лечение проблем мазохистского характера в течение длительного времени считается одной из наиболее сложных аналитических проблем. Стойкость мазохистских тенденций и их саморазрушительный характер в жизни и лечении, а также связанные с ними реакции контрпереноса, являются главными составляющими данной проблемы. Но определенную роль также играют сложность происхождения и разнообразие функций мазохизма. Поэтому, с моей точки зрения, сами различия между многочисленными теоретическими подходами к мазохизму не являются запутывающими и противоречивыми (Maleson, 1984), а добавляют ценные детали в полную картину. Каждый клинически обоснованный вклад в теорию мазохизма, касающейся еще одной функции, генетически вырастающей из другого уровня развития, добавляет новый элемент к общей картине, обогащая и дополняя теоретическое понимание, которое лежит в основе наших клинических вмешательств. Каждый элемент необходим для создания целостной картины. Относительное преобладание конкретного смысла или функции может варьироваться от пациента к пациенту, однако чаще всего каждый компонент играет некоторую роль, и к каждому из них необходимо обращаться на различных этапах лечения. В данном очерке я хотела бы остановиться на некоторых из этих вопросов применения теоретического понимания к клиническим ситуациям.

Мне представляется особенно важным рассмотреть мазохистские черты с точки зрения их лечения, так как я считаю, что некоторая степень мазохизма универсальна, пока существуют Супер-Эго, беспомощность и фрустрация в детстве, потребность в связи с объектом и самоопределении, в сепарации и индивидуации, и потребность в восстановлении в связи с утратой инфантильного всемогущества. Разница, конечно же, состоит в степени и качестве дезадаптации. Я не припоминаю ни одного случая аналитического лечения, в ходе которого не проявились бы мазохистские паттерны. Безусловно, в любой терапии сопротивление улучшениям служит также и мазохистским целям. Примером этого сопротивления является, главным образом, "негативная терапевтическая реакция", когда пациент начинает функционировать хуже, вместо того, чтобы делать это лучше в результате "верной интерпретации" или после достижения долгожданного успеха. Так или иначе, все защиты имеют мазохистский аспект в том смысле, что они стремятся к неудачной репарации (Rado, 1969); мазохистские черты проявляются в терапии любой патологии характера; в мазохистских расстройствах характера мазохистские компромиссные образования превалируют.

Некоторые комментарии относительно лечения характерологических особенностей в целом

В данной статье я хотела бы обсудить характерологические мазохистские проблемы, черты мазохистского характера и их лечение. Прежде чем сосредоточиться на мазохизме как таковом, следует сказать несколько слов о терапии характерологических расстройств в целом, с присущими ей сложностями и трудностями. Независимо от того, утверждаем ли мы, что характер есть синоним Эго или Эго-идеала, или одна из его функций, или его производная, или понятие более высокого порядка, синонимичное психической структуре как целому, характер является результатом компромиссных образований, включающих в себя идентификации и контридентификации, особенности раннего окружения и разрешения конфликтов. Окончательно формирующийся в позднем подростковом возрасте, характер определяется как привычная модель достижения гармонии при решении задач, связанных с внутренними потребностями, с одной стороны, и требованиями внешнего мира, с другой стороны; как привычный способ достижения синтеза и интеграции при давлении Ид, Эго и Супер-Эго, идентификаций и объектных отношений. Будучи, в значительной степени, порождением конфликта, характер отдаляется от конфликта, становясь способом разрешения конфликта и устойчивым паттерном, устойчивость которого представлена отличительными особенностями или качествами и типичными способами поведения. Функции характера включают в себя: поддержание психосоматического гомеостаза, определенные паттерны регуляции самоуважения, стабилизацию Эго-идентичности; автоматизацию уровней стимульных порогов и барьеров, изменяющихся в зависимости от интенсивности внутренних и внешних стимулов (Blos, 1968). Черты характера являются сознательно Эго-синтонными, но не обязательно адаптивными или "здоровыми". Мы оцениваем черту характера как патологическую или непатологическую в зависимости от того, насколько она ригидна, насколько компульсивна ее природа, насколько сильные ограничения она налагает и мешает выполнению желаемой функции и получению удовлетворения. Будучи наилучшим компромиссным решением в определенных обстоятельствах в процессе развития, она оказывается неадаптивной в текущий период.

Черты характера сложно изменить в процессе терапии из-за множества влияющих на них детерминант, которые усиливают эти черты и делают их относительно устойчивыми; отказаться от них означает отказаться от содержащихся в них вторичных выгод, а также и от первичных выгод, связанных с исходным компромиссным образованием или разрешением конфликта. Это может означать отказ от модели функционирования, которая в детстве обеспечивала одобрение, самоуважение и самоопределение, или может даже означать потерю идеализированного интроекта, а также встречу с изначальной опасностью. Эта Эго-синтонность и относительная дистанцированность от конфликта, а также сравнительная эффективность в плане защиты от тревоги снижают мотивацию к изменениям и усиливают сопротивление изменениям. Нашим скромным союзником при работе с мазохистским характером ялвяется тот факт, что хотя в страдании и есть удовольствие, но есть также и само страдание.

Обращаясь к аналитической ситуации, некоторые авторы проводят различие между характерологическими защитами, неотъемлемыми частями черт характера, как неспецифическими защитами против формирования и признания переноса в целом, особенно на ранних фазах терапии, и специфическим сопротивлением, которое появляется в переносе в процессе лечения, т.е. сопротивлением переноса. Эта дифференциация привела к дебатам по вопросам техники между теми, кто предлагал подход к анализу характера прежде всего как к "прорыву через броню характера", предваряющему собственно анализ (Reich, 1953), и теми, кто рекомендовал отложить анализ характерологических черт на более поздние стадии анализа, и анализировать их только в тех случаях, когда они работают на сопротивление. Однако эта разница между характерологическим сопротивлением и сопротивлением переноса несколько обманчива. Характерологические защиты продолжают проявляться в виде сопротивления развитию переноса на протяжении всего лечения. А сопротивление, проявляясь в специфических ситуациях переноса, склонно использовать те же защиты в качестве защит характера. И те, и другие авторы используют один и тот же арсенал, состоящий из доступных Эго-техник, при работе с давлением одних и тех же инфантильных влечений пациента, с инфантильными объектными отношениями и идентификациями Супер-Эго, с инфантильными способами разрешения конфликта, которые переносятся, в несколько измененном виде, в терапевтические отношения. Конечно, по мере того, как происходит регрессия, обнаруживаются более ранние констелляции и могут вступать в игру более примитивные защиты. Следует ожидать, что позже, после проработки, новые, более адаптивные и гибкие защитные образования заменят старые, патологические, ригидные характерологические защиты. Таким образом, точно также как черты характера, для того чтобы быть проанализированными, сначала должны стать Эго-дистонными, все сопротивления сначала должны быть изолированы, конфронтированы наблюдающим Эго, и прояснены до того, как будут подвергнуты интерпретации.

Смысл мазохизма

Некоторые авторы считают, что понятие "мазохизм" стало слишком широким, и поэтому утратило смысл. Они считают правильным вернуться к более узкому определению мазохизма как состояния страдания, отчетливо связанного с сексуальным (генитальным) удовольствием, сознательным или бессознательным. Что касается меня, мне представляется очень ценным более широкое определение мазохизма, я нахожу его крайне полезным как с клинической, так и с теоретической точки зрения. Оно охватывает феномены, с которыми мы постоянно сталкиваемся в нашей клинической практике, и описывает констелляцию, имеющую специфические клинические проявления и последствия, а также специфический глубинный механизм. Осознание полидетерминированности этой констелляции, а также выполняемых ею различных защитных и нарциссических функций, проистекающих из разных уровней развития, помогает нам понять ее природу и клинически работать с ней.

Сущностью мазохизма является глубокая связь между болью и удовольствием. Эта связь была обозначена как удовольствие от боли. Это поиск или жажда психической или физической боли, дискомфорта или унижения, где неудовольствие становится удовлетворением или удовольствием; но как поиск боли, так и само удовольствие, или и то, и другое могут быть бессознательными. На самом деле, часто мазохист, пребывая в неведении относительно собственного посредничества и получаемого удовлетворения, осознает только страдание, которое переживается как навязанное извне судьбой или другими людьми, которых мазохист гневно винит за испытываемую боль. И тем не менее часто невозможно ошибиться в очевидности удовлетворения, звучащего в голосе страдающего, выраженного в блеске его глаз, в том, как он отстаивает очередной провал и унижение, выхватывает поражение из "пасти" победы. И только после проделанной большой работы страдающий оказывается способен войти в контакт с собственным участием в болезненной пьесе. Он стремится к боли, удовольствию от боли, потому что бессознательно считает боль необходимым, обязательным условием удовлетворения потребности или получения "удовольствия". Боль оказывается сложным образом связанной с удовлетворением потребности и удовольствием.

Однако вознаграждение может быть не только сексуальным. Существуют другие удовольствия и возбуждающие вещи. Это действительно может быть удовлетворение сексуальных или агрессивных влечений или их производных; или это может быть удовлетворением потребности садистского Супер-Эго в наказании. При мазохистском компромиссном образовании ценой страдания оплачивается удовлетворение и избегаются сопутствующие ему тревога и ощущение угрозы повреждения, утраты объекта, самоуважения или идентичности. Переживается ли также боль сама по себе как удовольствие, посредством либидинизации разрушительного инстинкта, или же просто на основе физиологических прототипов возбуждения, связанных с любыми сильными стимулами (Freud, 1924, "эротогенный мазохизм"), или же боль это всего лишь необходимое условие для удовольствия - до сих пор остается предметом дискуссий. Но вполне возможно, что погоня за страданием может стать очевидной самоцелью. Естественно, не всякое страдание и унижение в жизни является мазохистским; боль может причиняться извне в ситуации отсутствия выбора, или же дискомфорт, которого нельзя избежать, осознанно принимается ради идеальной или осознанной цели. Ключом здесь является мотивация к поиску неудовольствия и удовлетворения в нем. Сравните героя войны, принимающего опасность ради выполнения жизненно важной задачи, и человека, который постоянно ищет угрожающих жизни ситуаций ради самих этих ситуаций. Или сравните женщину, терпящую родовые муки для того, чтобы появился на свет ее желанный ребенок, и женщину, для которой эти муки являются самоцелью, и которая получает от них удовольствие. Когда мать радуется, что ее ребенок испытывает удовольствие, съедая последний кусок торта - это не мазохистично; однако это будет мазохизмом, если ее радость усиливается оттого, что ей этот кусок не достался.

Функции мазохизма и терапевтические подходы

Таким образом, мазохизм есть комплексное образование, детерминированное множеством факторов, вытекающих из разных уровней развития, и выполняющее различные функции. Тот или иной компонент этой мотивационной иерархии может играть доминирующую роль в формировании конкретного мазохистского явления у конкретного пациента, однако другие компоненты, вероятно, также принимают в этом участие, хотя и второстепенное. В конечном итоге, именно тот факт, что страдание выступает в качестве бессознательной функции достижения удовлетворения некоторой потребности, снабжает нас терапевтическим рычагом, с помощью которого мы можем обнаружить эту постоянно существующую бессознательную цель и понять ее происхождение. В терапии та или иная из этих функций может выходить на передний план, доминировать в переносе в данный конкретный момент; однако рано или поздно с другими функциями также придется иметь дело, и в некоторых случаях они будут действовать все вместе и одновременно. Понимание этого будет предопределять наши интерпретации и другие интервенции, их время и содержание.

Следующие параграфы - это попытка соотнести различные технические акценты с нашим пониманием каждой отдельной функции мазохизма. Понятно, что эти пункты перекрывают друг друга и не могут быть четко разграничены, но нижеследующий план предлагается в надежде создать некоторую теоретическую структуру.

(А) Мазохизм и вина: Боль и страдание при мазохизме есть плата за запретные, неприемлемые эдиповы желания и агрессию, их цель - избавить от опасности возмездия, каковыми являются повреждение и оставление. Садистское Супер-Эго нуждается в том, чтобы наказывать, а мазохистское Эго подчиняется наказанию из-за чрезмерного бессознательного чувства вины (Freud, 1924). Боль и унижение являются бессознательной платой и одновременно разрешением грешить дальше - "плати, раз идешь" ("pay as you go") (Rado, 1969) или "оставь на будущее" ("lay-away plan"). Направленная на себя агрессия либидинизируется. Садистское Супер-Эго успокоилось и чувствует гордость, наказывая, Эго испытывает удовольствие, страдая - моральный мазохизм. В то же время агрессия направляется вовне, когда мазохист вызывает у других людей гнев в заставляет их причинять ему боль, и своей болью пытается играть на их чувстве вины. В этом контексте одно из значений негативной терапевтической реакции, возникающей во время лечения, состоит в виноватом отказе пациента принимать что-либо хорошее, чего он не заслуживает, или получать удовольствие без страдания, что означает: без наказания. Он нуждается в том, чтобы как он сам, так и аналитик потерпели поражение.

При работе с этой динамикой уместна классическая техника, которая, безусловно, хорошо известна, и включает следующее: (1) конфронтация бессознательного активного стремления к неудовольствию внутри и вне переноса, которое сознательно часто ошибочно воспринимается как поиск удовольствия, который заканчивающийся провалом; (2) прояснение проекции этой деструктивной деятельности на внешний мир, аналитика или других людей, проявляющейся в своего рода "коллекционировании несправедливостей"; и (3) интерпретация мотивации бессознательного чувства вины в его реконструированном генетическом контексте и в текущих проявлениях переноса. Таким образом, центром внимания здесь становится эдипов конфликт и та роль, которую играет чувство вины. Механизм изменений включает в себя, главным образом, изменяющую (mutative) интерпретацию, смягчающую суровое Супер-Эго. Понятно, что при разъяснении других функций мазохизма будет меняться главным образом третий шаг, то есть содержание интерпретаций и реконструкций; но степень опоры на другие механизмы изменений также будет несколько разной.

(Б) Сохранение объектных отношений. Вопрос поддержания объектных отношений, безусловно, относится и к эдипову конфликту, однако здесь мне хотелось бы сосредоточиться на доэдиповых аспектах. Доэдипова агрессия против матери перед лицом инфантильной беспомощности и фрустрации поворачивается против Я ("психический мазохизм", Bergler, 1961), с тем, чтобы удовлетворить агрессивные импульсы и в то же время избежать возмездия. Однако здесь акцент ставится на поддержании самых важных объектных отношений с матерью, успокоении агрессивной матери и покупке ее любви с помощью страдания. Этот процесс был обозначен как "соблазнение агрессора" в детстве, которое является предшественником мазохизма ("протомазохизм") (Loewenstein, 1957). В связи с травматической фиксацией на этом периоде боль и дискомфорт приравниваются у мазохиста к получению любви и становятся способом поддержания жизненно важных объектных отношений (Berliner, 1958). Бессознательно мазохист продолжает "соблазнять" свой интернализованный критичный материнский объект и постоянно отыгрывает в текущих взаимоотношениях и в переносе старый сценарий, выученный на материнских коленях. Это, безусловно, не лучший способ достижения любви, но мазохист не знает другого способа. Бессознательно он убежден, что получит любовь, только если подчинится боли и унижению, и что потеряет свои объекты, если перестанет страдать. В этом контексте негативная терапевтическая реакция во время лечения также репрезентирует страх пациента, что улучшение в терапии приведет к утрате жизненно важных объектных отношений.

Техника, соответствующая этой динамике, включает те же три шага, которые были описаны в предыдущем разделе, с той лишь поправкой, что интерпретации и реконструкции будут фокусироваться на доэдиповых безнадежности, агрессии и поддержании объектных отношений. Однако здесь есть еще нечто важное, а именно тот факт, что в анализе отношения не прекращаются при каждом достигнутом успехе или каждом знаке полученного пациентом удовольствия; они также не разрушаются от агрессии пациента. Этот новый опыт доверия становится для пациента временным фундаментом для строительства, основой, отталкиваясь от которой, можно предпринимать дальнейшие шаги в направлении другого способа адаптации, не испытывая при этом угрозы потери объекта. Уверенность в том, что отношения будут продолжаться, безусловно, играет определенную роль и в проработке эдиповых нарушений, описанных ранее. Эта уверенность является составным элементом любого анализа, хотя значимость его в каждом случае будет разной.

Поддержание объектных отношений является особенно важным для мазохиста при наличии более тяжелой патологии. Чрезмерные фрустрация и агрессия, обусловленные ранним опытом взаимодействия с примитивной или нарциссичной, неэмпатичной матерью, могут привести к формированию относительно нарушенных внутренних объектных отношений и образов Я. Защитные механизмы, имеющие целью не дать плохому разрушить хорошее, отщепляют плохое от образа объекта, который, чтобы сохраниться, должен оставаться абсолютно хорошим, тогда как Я становится абсолютно плохим по принципу "идентификации с агрессором". Тогда агрессия и наказание направляются против плохого Я. Возникает необходимость в защитным образом идеализированном, всемогущем, абсолютно хорошем объекте или Я-объекте для слияния и поддержки дефектного или плохого Я. Когда мазохизм служит этой функции, вышеописанный двухаспектный подход к лечению приобретает дополнительные измерения. Агрессия и защитное расщепление должны настойчиво интерпретироваться, и в конечном итоге расщепление должно быть устранено, а защитные абсолютно хорошие и абсолютно плохие образы заменены более полными и стабильными образами Я и объекта. С другой стороны, для того, чтобы такие вмешательства работали, пациент прежде должен получить опыт иных объектных отношений в терапии с эмпатичным, принимающим аналитиком, который подтверждает чувства и восприятие пациента, касающиеся его раннего опыта, для того, чтобы установить необходимое доверие и сделать возможной интернализацию различных репрезентаций Я и объекта" (Berliner, 1958; Stolorow, 1975). Таким образом, дополнением к интерпретации переноса и реконструкции в качестве механизма изменения, становятся диатрофические отношения пациента и терапевта (Loewald, 1960) и эмпатичная Я-объектная функция аналитика, который принимает и агрессию пациента, и его удовольствие.

(В) Мазохизм и самооценка. Концепция психического мазохизма включает в себя нарциссическую функцию мазохизма Перед лицом неизбежной фрустрации, беспомощности и утраты магического инфантильного всемогущества ребенок пытается залечить рану, нанесенную его самоуважению, с помощью утверждения некоторого чувства контроля. Он не может удовлетворить собственные потребности или контролировать окружение, но он может причинить себе боль; с помощью превращения пассивного в активное он может взять на себя ответственность за свои неприятности, провоцировать отвержение и извлекать из этого удовольствие: "Никто не фрустрирует меня против моего желания; Я сам себя фрустрирую, потому что мне это нравится". Эта нарциссическая функция мазохизма может упрочиться на стадии сепарации-индивидуации, с присущими ей фрустрациями и страданием (Cooper, настоящее издание), и, если разочарование и боль становятся предпочитаемыми видами удовлетворения, взрослый мазохист чувствует гордость за свою деятельность и ощущение контроля, когда он создает неудовольствие сам для себя - "победа в поражении" (Reik, 1941). Эта нарциссическая составляющая мазохизма берет начало в различных уровнях развития. Можно гордиться своей способностью сводить на нет раннюю беспомощность, способностью контролировать, вызывать у других садистские реакции, реакции вины и беспомощности, устанавливать желаемую степень дискомфорта ("мазохистский контракт", Smirnoff, 1969). Супер-Эго индивида может гордиться его способностью контролировать свои инстинкты, самопожертвованием и совладанием с болью. Можно гордиться тем, что ты идешь собственным путем, даже если это приносит страдание. Можно гордиться, что ты жертва судьбы, и этим отличен от других. "Я все контролирую. Я хочу, чтобы мне было больно. Я сам этого просил. Мне это нравится. Я могу с этим справиться. Мне тяжелее всех".

В отношении нарциссической функции мазохизма показаны определенные техники. Первый шаг в вышеописанной ранее последовательности - конфронтация пациента с его собственной активностью в бессознательном, но целеустремленном поиске неудовольствия - особенно важен. Тактично проведенная конфронтация повышает самоуважение пациента, подчеркивая то, что он обладает контролем, а не является беспомощной жертвой внешних сил. (Eidelberg, 1959). Конечно же, необходимы и другие шаги в виде прояснения и интерпретации, для того, чтобы, понимая инфантильные причины поиска и получения удовольствия в страдании, пациент не чувствовал себя, с другой стороны, беспомощной жертвой внутренних обстоятельств. Тогда пациент может использовать это чувство контроля и понимание для достижения более непосредственного и здорового удовлетворения, удовольствия без страдания, имея теперь более зрелое и компетентное Эго.

В то же самое время нужно быть осторожным и защитить нарциссическую уязвимость пациента. Такие вмешательства должны проводиться тактично и эмпатично. В противном случае мазохист, который и так уже обременен жестким Супер-Эго, будет переживать конфронтации с собственной агрессией как еще одно доказательство никчемности и "плохости", как дальнейшую поддержку для критичного интернализованного объекта, что приведет к дальнейшему мазохистскому подчинению. Действительно, после такой интерпретации эти пациенты часто реагируют усилением чувства вины. Или же такая конфронтация может переживаться пациентом как садистская атака со стороны аналитика - реакция, которую мазохист действительно часто вызывает в других людях. Это усиливает гнев и чувство вины, а также мазохистское поведение пациента.

Поскольку мазохизм является компонентом нарциссического расстройства личности как такового, следует рассмотреть дополнительную функцию негативной терапевтической реакции (Kernberg, 1975). Репрезентации идеализированного объекта и всемогущего Я (эго-идеал) объединяются в защитных целях с реальным образом Я для поддержки реального Я и формируют грандиозное Я, в то время как интернализованные объекты остаются фрагментированными и только с негативной валентностью. Этот защитный баланс поддерживается с помощью нарциссического ухода/отчужденности, дозволенности (entitlement) и обесценивания, которые не позволяют эффективно действовать наказующим объектам, но также не допускают инвестиции каких-либо хороших качеств в интернализованные объекты. Если бы эти объекты рассматривались как хорошие, нарушился бы баланс, усилилось бы чувство "плохости" Я, что привело бы в дальнейшем к нестерпимой зависти и жадности, базовым архаичным аффектам, от которых следует защищаться в первую очередь. Таким образом, нарциссическая личность не может допустить, чтобы в объекте было что-то хорошее. Тогда в переносе пациент вынужден разрушать "хорошего аналитика" и не может принять хорошую или полезную интерпретацию. Вместо этого ему должно стать хуже. Этот самопоражающий шаг, который разрушает не только самого пациента, но также и все хорошее, что есть в объекте, удовлетворяя таким образом его агрессию, его защитную потребность поддерживать свое грандиозное Я, а также его ощущение контроля, о котором говорилось выше. В терапии это должно интерпретироваться по мере того как конфронтируется и прорабатывается роль примитивной агрессии, жадности и зависти и анализируется защитная природа грандиозного Я.

(Г) Мазохизм и самоопределение. Фрустрация и неудовольствие являются необходимыми помощниками младенца в дифференциации Я и другого и в установлении границ, происходящем в процессе сепарации-индивидуации. Потребность в отделении тесно связана с неприятными чувствами утраты, гнева и вины по отношению к "оставляемой матери", возникающими во время фазы воссоединения. "Нет" двухлетнего ребенка помогает ему определить самого себя, даже если это связано с неприятностями. Неудовольствие переживается как необходимый спутник или условие удовольствия от сепарации и индивидуации или как стимул к ним. Когда взрослый мазохист говорит: "Я буду самодеструктивным, и вы не можете меня остановить", это утверждает его контроль, но также определяет его как независимого участника, отдельного, автономного и индивидуированного. Утверждение "Я - страдалец" определяет его идентичность, пусть негативную. Для того, чтобы чувствовать себя индивидуальностью, ему необходимо совершать собственные причиняющие боль поступки. Таким образом мазохистские феномены появляются в переносе, иногда на службе потребности в сепарации. В процессе лечения пациенты борются против собственных желания и страха слияния, а в конце терапии - стремясь к сепарации от терапевта. Безусловно, у определенных пациентов с очень ранней патологией боль сама по себе может служить функции определения Я и реальности Я (self-reality).

В плане техники такой мазохизм на службе сепарации-индивидуации требует интепретации переноса и генетической реконструкции, хотя ранняя реконструкция к фазе сепарации-индивидуации может быть затруднительной. Однако иногда болезненное отыгрывание бывает необходимо пациенту, для того, чтобы установить свое чувство автономии, даже если это отыгрывание представляет собой саморазрушительный, мазохистский акт. Как бы это ни было неприятно для терапевта, пациенту может быть необходимо самостоятельно потерпеть неудачу, прежде чем он сможет оставить эту мазохистскую позицию, не испытывая страха поглощения.

Клиническая иллюстрация

Эта пациентка была яркой, красивой, талантливой молодой женщиной-юристом, посвятившей себя цели "служения нуждающимся". Она была замужем за успешным журналистом, которого "любила" и идеализировала, но при этом отношения их носили болезненный садомазохистский характер; муж физически издевался над ней во время частых ссор, публично унижал ее своими частыми любовными связями на стороне и вообще мало о ней заботился. Вскоре стало понятно, каким образом она мазохистски провоцирует эти нападки, зная как завести этого уязвимого человека, которого она бессознательно выбрала в первую очередь за его нарциссические и садистические черты. Однако потребовалось некоторое время и пришлось много поработать, прежде чем она признала свою активную роль в этой погоне за страданием, и перестала воспринимать себя как жертву. Она стала использовать этот инсайт в своей деятельности, что привело, естественно, к дальнейшему эмоциональному самобичеванию. По мере продвижения терапии выходило на поверхность ее эдипово чувство вины, которое было главной темой в ее мазохизме. Она была "золотой девочкой" своего обожаемого соблазняющего отца и яростно конкурировала со своей "сексуальной" матерью, которая предпочитала ее брата. Вначале она попыталась убежать от этого конфликта (в то же время отыгрывая его) с помощью нескольких сексуальных приключений с нежеланными партнерами, результатом чего стали несколько нагруженных чувством вины абортов; один из этих партнеров стал ее мужем.

На данном этапе терапии главным инструментом была интерпретация эдиповых проблем. У нее произошли улучшения, она стала вести себя менее провоцирующе. Вначале муж прекратил физические издевательства, затем перестал изменять. Дело шло на лад. Затем последовала серия новых провокаций и всплеск саморазрушительного, самоуничижительного поведения как в отношении мужа, так и на работе. О каждом эпизоде она сообщала с торжествующим видом, со слезами и гневом. У этих эпизодов было несколько детерминант: когда она чувствовала себя виноватой, успех становился для нее чем-то невыносимым, она чувствовала, что не заслуживает ничего хорошего; в переносе она выражала чувство ненависти к матери-терапевту и пыталась рассердить ее, сводя на нет ее усилия и разрушая достигнутое - мать была нарциссичной и отчужденной, но в то же время соперничающей; пациентка утверждала свой контроль и независимость тем, что ей не становилось лучше. Как только эти проблемы были проработаны, стала медленно вскрываться ее убежденность, что ей нужно страдать для того, чтобы соблазнить аналитика, чтобы продолжать эти поддерживающие отношения, так же как она ублаготворяла свою критичную мать с помощью своих болезненных неудач. Когда оказалось, что ни агрессия, ни очень медленное улучшение не могут подорвать терапевтические отношения, пациентка позволила себе меньше страдать и получать больше удовольствия. Когда муж начал собственную терапию, чего она очень ждала, она отреагировала саморазрушительным саботажем, инициировав переезд в Калифорнию. План был уже почти претворен в жизнь, когда в терапии обнаружилось, что пациентка испытывает потребность в очередном провале, для того чтобы сохранить собственную идентичность и доказать свою отдельность от аналитика. Это также было проинтерпретировано, и терапия продолжалась до относительно успешного завершения.

Этот случай, будучи преимущественно эдиповым, включал в себя также много доэдиповых аспектов. Мазохизм был множественно детерминированным и выполнял различные функции. Иногда та или иная функция начинала доминировать в переносе; иногда все функции действовали одновременно. Анализ всех функций с соответствующими вмешательствами, обсуждавшимися в предыдущих параграфах, помог привести этот случай к успешному завершению.

Мазохизм и пол

Невозможно обсуждать лечение мазохизма, не упомянув о женском мазохизме, как отличном от мужского. Очевидно, что теоретическое понимание женского мазохизма может влиять на лечение женщин. Например, если допустить, что мазохизм для женщины - норма, тогда определенные мазохистские черты у определенной пациентки могут и не рассматриваться в терапии. С другой стороны, определенное поведение женщины, не воспринимаемое самой женщиной как мазохистское - например, преданность ребенку - может рассматриваться как таковое мужчиной-терапевтом и подвергаться лечению как патология.

Фрейд считал, что существует особый женский мазохизм, выражение собственно женской натуры, и связывал между собой пассивность, покорность, мазохизм и женственность. Основанием для этого вывода предположительно была инстинктивная база - конституциональная, базовая способность женщины испытывать удовольствие в страдании и склонность женщин к интернализации агрессии; на анатомических половых различиях, открытие которых заставляет девочку сменить активную позицию на пассивную и повернуться от матери к отцу, чтобы достичь удовлетворения, подчинившись отцу желая получить ребенка-пенис; и на эдиповых фантазииях. Эту концепцию поддержала и развила Хелен Дойч (Helene Deutsch, 1944), которая считала, что подлинно феминной (чувственной) женщиной является та, которая с радостью принимает боль дефлорации, проникновения, менструации, рождения ребенка и материнства. Дойч полагала, что мазохизм, пассивность и нарциссизм - три основные феминные черты.

Однако никаких свидетельств тому, что женщина имеет большую способность к извлечению удовольствия из страдания, обнаружено не было, и теории развития женщины, базирующиеся на понятии дефекта, в настоящее время отвергаются (Blum, 1977). Сколько-нибудь большая частота мазохизма у женщин, о которой свидетельствуют мазохистские сексуальные фантазии и общее мазохистское поведении, приписывается другим факторам, связанным с ранним развитием, воспитанием и социализацией, таким как: фактор Эго-идеала, предполагающего идентификацию с материнской мазохистической Я-репрезентацией; родительские установки по отношению к мальчикам и девочкам и интернализация зависимой, пассивной, инфантильной или обесцененной женской гендерной ролевой модели, полученной от матери или отца; аспекты Супер-Эго, предполагающие более сильные запреты на сексуальную активность у девочек, и, следовательно, большее чувство вины в отношении этой активности; реалии нашей культуры, в которой мужчина имеет большую власть и большие преимущества - в результате всего этого возникает стремление к "соблазнению агрессора", мазохизм становится "орудием слабого".

На самом деле, я считаю, что среди женщин мазохизм встречается не чаще, чем среди мужчин. Возможно, у мужчин и у женщин он обнаруживает свое существование в разных областях по той причине, что у них разные система ценностей и содержание Супер-Эго и Эго-идеала. Однако я вовсе не уверена в этом. Определенное поведение женщины, которое рассматривается как мазохистское, может оцениваться как таковое только мужчинами, однако не переживаеться таковым женщиной. Например, самозабвенная материнская любовь или преданная поддержка, оказываемая любимому человеку, возможно, доставляют удовольствие и удовлетворение любовных чувств, и это не следует смешивать с садомазохистским самоотречением, рабской покорностью или с чувством вины за агрессию. Конечно, некоторые мазохистские женщины действительно выбирают материнство или брачные отношения в качестве арены для выражения своего мазохизма. В случае, который обсуждался выше, проблема, с которой обратилась пациентка, заключалась в мазохистских отношениях с мужчиной.

Встречаем ли мы эту картину мазохистских межличностных отношений преимущественно у мазохистских женщин, а не у мазохистских мужчин? Едва ли - литература изобилует примерами, описывающими мужчин, которые постоянно провоцируют болезненное отвержение или депривацию со стороны женщины - именно то, чего они, предположительно, не хотят испытывать, а также мужчин, которые мазохистски привязывают себя к неуступчивой, злоупотребляющей или эксплуатирующей женщине - вспомните хотя бы "Бремя страстей человеческих" Соммерсета Моэма. Наш клинический опыт также богат такими примерами. Проблемы раннего развития, такие как нарциссическое восстановление утраченного всемогущества или сепарация и самоопределение в качестве функций мазохизма, у мужчин встречаются не реже, чем у женщин. Что здесь может быть важным, так это то, что эти проблемы мазохистского отношения к женщинам у мужчин часто проявляются на более поздних этапах анализа - после того, как произошла некоторая регрессия, после того, как проработаны некоторые более очевидные паттерны саморазрушения, страх перед успехом, чувство вины в отношении работы и карьеры, например, тягостная сверхурочная работа, повторяющиеся профессиональные неудачи и чувство "разрушения от успеха". В анализе мужчин вопросы, касающиеся отношения к женщинам вначале звучат скорее как отсутствие интимности, дистанцированность, нарушения потенции, а не как обусловленная страданием привязанность. Возможно, что это, все-таки - отражение различия между содержанием мужского и женского Эго-идеала; отсутствие связи может быть более приемлемым, чем подчинение, являющееся частью женской половой роли.

Здесь возникает интересный вопрос: как пол аналитика влияет на клинический процесс? Возможно ли, что определенные мазохистские паттерны будут проявляться чаще или более очевидным образом и у мужчин, и у женщин в терапии с аналитиком-женщиной, воспринимаемой в переносе как доэдипова мать (или, конечно же, с мужчиной-аналитиком, который осознает доэдипов материнский перенос и позволяет ему развиваться)? Например, мазохизм, приравниваемый к пассивности, может быть более допустимым рядом с матерью; или анализ с женщиной может быть более легко приравнен к подчинению доэдиповой матери и, таким образом, обнаружить ранние мазохистские защиты. Регрессия к "соблазнению агрессора" как механизм может скорее проявиться в переносе по отношению к доэдиповой матери, в качестве способа взаимодействия с агрессией и избегания наказания, а также как мольба о любви. Потребность в сепарированности, защищающей от желания повторного слияния с матерью и страха перед ним во время повторного прохождения этапа воссоединения в рамках фазы сепарации-индивидуации может быть легче проработана в переносе с женщиной-терапевтом и, таким образом, проблема страдания и вины в ее связи с определением Я и дифференциацией между Я и объектом может быть более очевидной.

По моему опыту (Meyers, 1986), пол аналитика может влиять на последовательность определенных реакций переноса, их интенсивность и неотвратимость, их временное смещение на нетрансферентные объекты, однако это не отражается на необходимости анализа множественных аспектов мазохизма.

Примечания

^*) Перевод осуществлен по: Meyers H. A. Consideration of Treatment Techniques in Relation to the Functions of Masochism. // Masochism: Current psychoanalytic Perspectives. (Ed. by R.A. Glick and D.I.Meyers). The Analytic Press. (1988).

Литература

Bergler, E. (1961), Curable and Incurable Neurotics, New York: Liveright.
Berliner, B. (1958), The role of object relations in moral masochism. Psychoanal. Q., 27: 38-56.
Blos, P. (1968), Character formation in adolescence. The Psychoanalytic Study of the Child, 23: 245-263. New Haven: Yale University Press.
Blum, H. P. (1977), Masochism, the ego ideal, and psychology of women. J. Amer. Psychoanal. Assn., Supplement, 24: 157-191.
Deutsch, H. (1944), Psychology of Women, I: New York: Straton.
Eidelberg, L. (1959) Humiliation and masochism. ]. Amer. Psychoanal. Assn., 7: 274-283.
Freud, S. (1924), The economic problem of masochism. Standard Edition, 19: 159-170. London: Hogarth Press, 1961.
Kernberg, 0. (1975), Borderline Conditions and Pathological Narcissism. New York: Aronson.
Loewald, H. (1960), On the therapeutic action of psychoanalysis. Internat. ]. Psycho-Anal., 41: 16-33.
Loewenstein, R. M. (1957), A contribution to the psychoanalytic theory on masochism. J. Amer. Psychoanal. Assn., 5: 197-234.
Maleson, F. (1984), The multiple meanings of masochism in psychoanalytic discourse. J. Amer. Psychoanal. Assn., 32: 325-357.
Meyers, H. (1986), Analytic work by and with women: the complexity and the challenge. In: Between Analyst and Patient: New Dimensions in Countertransference and Transference, ed. H. Meyers. Hillsdale, NJ: The Analytic Press.
Rado, S. (1969), Development of conscience. In: Adaptational Psychodynamics. New York: Science House, pp. 128-137.
Reich, W. (1953), Character Analysis. New York: Orgone Institute Press.
Reik, T. (1941), Masochism and Modern Man. New York: Fauer and Strauss.
Smirnoff, V. M. (1969), The masochistic contract. Internal. J. Psycho-Anal., 50: 665-672.
Stolorow, R. D. (1975), The narcissistic function of masochism (and sadism). Internal. ]. Psycho-Anal., 56: 441-448.