Валерий Зеленский "Джеймс Хиллман в зеркале архетипической психологии"

Джеймс Хиллман родился в гостиничном номере небольшого городка Атлантик-Сити в 1926 году. В 16 лет он ушел из дома и отправился в свое первое путешествие, в котором исколесил пешком и автостопом все Соединенные Штаты и Мексику. Затем (уже после Второй мировой войны) он вознамерился объехать весь мир, но уже во время скитаний по послевоенной Европе почувствовал, по его словам, «себя недостаточно зрелым» и остановился (в 1953 году) в Цюрихе. Он уже много слышал о Юнге и всерьез захотел стать его учеником. Чуть позже он повстречал там своего первого пациента и вскоре сделался практикующим психотерапевтом. Уже в 1959 году в возрасте 33 лет Хиллман становится директором учебных программ или проще — деканом Института аналитической психологии в Кюснахте (предместье Цюриха), оставаясь на этой должности вплоть до 1978 года.
В конце 70-х годов Хиллман окончательно вернулся в США — сначала в Даллас, а затем переехал в штат Коннектикут, где живет и сегодня. Он продолжает свою работу в качестве редактора издательства «Spring Publications» и главного редактора журнала «Spring». Джеймс Хиллман — автор ряда интеллектуальных бестселлеров, известных во всем мире, таких, как «The Psychology of Character» (1998), «The Soul's Code» (1996), «Kinds of Power» (1995), «The Thought of the Heart and the Soul of the World» (1992), «Dream and the Underworld» (1979), «Suicide and the Soul» (1964) и др., а также многочисленных статей. На русском языке опубликованы его книги «Архетипическая психология» (1996), «Исцеляющий вымысел» (1997), «Лекции по типологии К. Г. Юнга» (1998, совместно с М. Л. фон Франц). В альманахе «Новая Весна» напечатано несколько его статей («Психология: монотеистическая или политеистическая» и «От зеркала к окну. Исцеление психоанализа от нарциссизма», № 1, 1999 г.; «Эгалитарные типологии и восприятие уникального», № 2-3, 2001 г.; «Эдип возвратился», № 4, 2002 г.).

Юнг и ПОСТЪЮНГИАНСТВО

Еще при жизни Юнга быть юнгианцем для большинства его учеников и последователей вовсе не означало принять все положения его теории. Да и сам Юнг говорил по этому поводу, что на свете существует только один юнгианец — он сам. Известно, в частности, что довольно долго Юнг препятствовал созданию Института аналитической психологии и лишь в конце 40-х годов согласился на институализацию своего учения. Главный смысл понятия «юнгианец» и сегодня продолжает заключаться в том, чтобы не оставлять сами поиски ответов на те вопросы, которые сформулировал Юнг и на которые он пытался на протяжении своей жизни получить ответ. И хотя, как указывает один из его ближайших учеников Хендерсон, «сейчас существует основной юнгианский корпус знаний, который не допускает неограниченного экспериментаторства или теоретизирования», существующие сегодня всевозможные разночтения и разногласия между аналитика-ми-юнгианцами следует рассматривать прежде всего как здоровый и значимый стимул к дальнейшему развитию.
Юнговская психология на Западе для многих связывалась с растущим после Второй мировой войны интересом к «новой» психотерапии, к восточной философии и религии. Да и сам Юнг был тесно связан с европейской культурной и эзотерической историей, складывавшейся не только в медицинских кругах, университетах и религиозных центрах, но и центрировавшейся вокруг признанных писателей и художников Европы, таких, как Герман Гессе, Пауль Клее, Томас Манн и Рихард Вильгельм...
Отношение между Юнгом и постъюнгианством имеет свою историю и генеалогию, восходящую к концу 60-х годов, когда после смерти Юнга в 1961 году ряд аналитиков и теоретиков глубинной психологии начали критически пересматривать некоторые положения его теории, причем они делали это с тех позиций, которые нынче рассматриваются как постмодернистские. Для одних этот интерес проистекал из происходивших тогда споров в социологии, антропологии, социальной философии и культурологии. Для других отношение к Юнгу вырабатывалось либо с позиций структуралистской лингвистики и моделей образов, либо с точки зрения идей новой физики и биологии с их исследованиями в области мозга, парапсихологии и различных явлений сознания. И не случайно в 70-е годы в США и Великобритании стали появляться институты аналитической психологии, отпочковавшиеся от единственного при жизни Юнга института в Цюрихе. Увеличилось и число молодых людей из Америки и Европы, прибывавших в Цюрих для обучения аналитической психологии. Многие из них вышли из радикальных движений протеста — против войны во Вьетнаме, борцов за гражданские права, за либерализацию женщин в обществе. В Европе эти молодые люди противостояли монополии традиционных социальных (буржуазных) и индивидуальных ценностей — итогом этих поисков стали, как известно, события 1968 года в Париже и других городах Западной Европы, «Пражская Весна» в Чехословакии. И не случайно, что эти и подобные им радикальные движения наряду с более привычными для общественных движений первой половины XX века социально-политическими формами искали способ индивидуального выражения через психологические формы и средства. Подобный поиск личного и психологического, идущего бок о бок с коллективным и общественно-политическим, можно рассматривать как нечто радикальное и оригинальное для указанного периода.
В России на 60-е годы пришлась так называемая «хрущевская оттепель» с ее литературным и культурным подъемом: песни Владимира Высоцкого, стихи Евгения Евтушенко и др., Театр на Таганке, проза Юрия Трифонова и Александра Солженицына. Именно в это время в Москве и Ленинграде были созданы факультеты психологии.
Так или иначе, но интерес к психическим аспектам жизни дал толчок к интенсивному брожению умов, особенно в последнее десятилетие ушедшего века. Сыграли здесь свою роль и драматические изменения в общественной и политической жизни Восточной Европы, крах коммунистического режима и гибель СССР как государства. Во всяком случае, сегодня постъюнгианский локальный спор постепенно распространился на более широкую академическую и психотерапевтическую среду...
В конце 60-х и начале 70-х годов Джеймс Хиллман вместе с рядом единомышленников*(К числу первых сподвижников Хиллмана следует отнести Роберта Авенса, Вольфганга Гигериха, Адольфа Гуггенбюля-Крейга, Рафаэля Лопеса-Педрасу, Давида Миллера, позже Поля Куглера, Чарльза Боэра, Томаса Мура и др.) начал создавать оригинальные разработки юнговской психологии самости. Их работы этого периода (соответствующую библиографию см.: Хиллман, 1996, с. 114-122) и стали основанием того, что впоследствии было названо Хиллманом архети-пической психологией. В очень сжатой форме предварительного резюме можно утверждать, что Хиллман попытался извлечь психоанализ из контекста медицины и не только подверг сомнению бытовавшую прежде традиционную медицинскую модель, но и стал убеждать нас оставить и сами (лингвистические) фантазии об излечении, коррекции, личностном росте, самостановлении, понимании и благополучии, выступающие в качестве исходных мотивов в психотерапевтической работе.
В 1968 году на одной из неформальных встреч с коллегами и друзьями Хиллман заявил, что «проблема в психологии и во всей западной мысли в целом заключается в их монотеизме, лекарство от которого лежит в восстановлении политеистического, языческого мира».* (Личное сообщение М. Адамса. Статья на эту тему была опубликована Хиллманом в 1971 году. Рус. пер.— Хиллман Дж. Психология: монотеистическая или политеистическая // Новая Весна.)
Это был своего рода призыв к плюралистическому обществу, призыв, выраженный психологическим языком индивида — тем самым языком юнговской психологии, который и был прочитан новым поколением, заинтересованным в преобразовании общества и индивида.
Здесь уместно коснуться и самого понятия «постьюн-гианство». В своем впечатляющем исследовании «Юнг и постъюнгианцы» Эндрю Сэмуэлс отмечает, что ввел этот термин, «чтобы указать и на связь с Юнгом, и на дистанцию, отделяющую их от него» (Сэмуэлс, 1997, с. 46). Здесь он имеет в виду не только и не столько набор психологических идей и практик, обязанных своим происхождением пионерским работам Юнга и последовательно развивающихся из них. Прежде всего Сэмуэлс выделяет постьюнги-анство как синкретическое, единое целое. «Общей традиции недостаточно, чтобы сохранялось единство группы,— пишет он.— Необходимо также пространство диалога для того, чтобы избежать неизменно сосуществующих иллюзий консенсуса и раскола и обеспечить непрерывное движение вперед» (Сэмуэлс, 1997, с. 408). Тогда можно будет установить параллели и пересечения между сложными и конфликтующими глубиннопсихологическими практиками и идеями. Постюнгианцы, пишет далее Сэмуэлс, «делят между собой общий вертекс (вершинное субъектное начало) и общее идеологическое будущее» (там же, с. 415). Сэмуэлс весьма искусно играет здесь роль посредника. «Важно, что каждое направление глубинной психологии демонстрирует свои возможности общаться и понимать друг друга» (там же). Он призывает к взаимной толерантности: «...нам следует перестать искать горшок с теоретическим золотом на конце радуги, а вместо этого нужно ценить гибкость наших концепций. Ибо именно гибкость сцепляет глубинную психологию» (там же, с. 418). Поскольку в последние годы «аналитическую психологию стали больше уважать», постюнгианцам следует искать, как считает Сэмуэлс, идеологического сближения не только внутри своего круга, но и с психоаналитиками и представителями других направлений глубинной психологии. Сэмуэлс озабочен традиционной «зоной недоверия» между аналитической психологией и психоанализом, исторически возникшей по причине личных расхождений между Фрейдом и Юнгом, и ищет пути ее уменьшения и преодоления.
В этом контексте архетипическая психология оказалась тем же самым (хотя и более радикальным) отходом от Юнга, подчеркивающим и свою связь с ним, и определенную преемственность, и ориентированность на новые концептуальные рубежи.