Юнг К.Г. "Об отношении психотерапии к спасению души"

Дамы и господа!

Развитие медицинской психологии и психотерапии в последнее время происходит гораздо менее в силу любознательности исследователей, нежели под влиянием возникающих у пациентов неотвязных вопросов о состоянии их души. Наука врачевания, — почти в полную противоположность потребностям пациентов, — самоустранилась от собственно психологических проблем, исходя из совершенно неверной посылки, будто они не входят в ее компетенцию. Однако, поскольку медицина, занимаясь человеком, сущность которого заключается в единстве всех процессов его жизни, была вынуждена время от времени обращаться за помощью к самым разнообразным отраслям науки, таким, как химия, физика, биология и т. д., то ей пришлось включить в область своих интересов и экспериментальную психологию.

При этом само собой разумеется, что заимствованные области знания в ходе своего развития претерпели существенные изменения: вместо того, чтобы следовать своим имманентным целям, они должны были решать проблему их практической применимости к человеку. Так, например, психиатрия многое взяла из методов, хорошо разработанных в экспериментальной психологии, присоединив заимствованное ею к обширной области, которую представляет собой ныне психопатология. Последняя — это, по существу, психология сложных психических явлений. Она происходит из накоплений, сделанных, с одной стороны, психиатрией в узком смысле этого слова, а с другой — неврологией, первоначально включавшей в себя всю область так называемых психогенных неврозов, которая до сих пор остается там согласно вузовской классификации. Правда, на практике в последние десятилетия, особенно с широким распространением гипнотизма, образовалась большая трещина в отношениях между специалистом-неврологом и психотерапевтом. Это было неизбежно, так как по существу неврология представляет собой науку об органических нервных заболеваниях, в то время как психогенные неврозы не являются заболеваниями органики в собственном смысле этого слова, как не принадлежат они и к тому, чем занимается психиатр, исключительное дело которого — лечение психозов. Психогенные неврозы не являются и душевными заболеваниями в общепринятом смысле. В гораздо большей степени они составляют своеобразную область без четко очерченных границ, к которой относятся многочисленные переходные — тяготеющие и к душевным, и к нервным — формы заболеваний.

Для неврозов, несомненно, характерно то, что они возникают по психическим причинам и могут быть излечены исключительно психическими средствами. Выявление и исследование этого специфического предмета, к пониманию которого подошли и психиатры, и неврологи, привело к открытию, чрезвычайно неприятному для медицины как науки, а именно: было обнаружено, что душу следует рассматривать в качестве этиологического, болезнетворного фактора. Медицина же, вследствие развития своих методов и теории на протяжении XIX века, превратилась в одну из естественнонаучных дисциплин и присягнула на верность разделяемым всеми ими философским предпосылкам, т: е. принципам каузальности и материализма. Душа как духовная субстанция для них не существовала. Точно так же экспериментальная психология стремилась, по возможности, быть "психологией без души".

Исследования психоневрозов вполне убедительно показали, что психический фактор является болезнетворным началом, т. е. существенной причиной этих заболеваний, и тем самым он с полным правом встал в один ряд с другими причинами заболеваний, уже получившими признание, такими, как наследственность, конституция, бактериальная инфекция и т. д. Все попытки свести природу психического к соматическим факторам потерпели неудачу. Больше повезло попытке редуцировать психический фактор к заимствованному у биологии понятию "влечение". Согласно широко принятому определению, влечения — это базирующиеся на функциях желез физиологические сдвиги, которые, как известно из опыта, обусловливают психические процессы или влияют на них. Что еще больше отвечало тогда сути вопроса, как не поиски непосредственной причины психоневроза не в каком-то там мистическом понятии души, а в нарушениях в сфере влечений, т. е. нарушениях, которые, в общем-то, можно было, наверное, устранить, воздействуя на функционирование желез?

На этом, как вы знаете, стоит теория неврозов Фрейда. За отправную точку в своих объяснениях он принимает нарушения полового влечения. Понятие влечения служит исходным и для концепции Адлера, а именно: речь здесь идет о нарушениях влечения к получению высокой оценки, в чем, кстати, намного больше психики, чем в физиологически обосновываемом половом влечении.

Понятие "влечение" очень неподатливо научным объяснениям. Оно указывает на биологический феномен с чрезвычайно сложной природой, и, собственно говоря, к нему следует относиться как к неизвестному объекту или пограничному понятию совершенно неопределенного содержания. Я не хочу заниматься здесь критическим рассмотрением понятия "влечение"; гораздо больше меня интересует точка зрения, согласно которой психический фактор является ничем иным, как, например, комбинацией влечений, основывающихся, в свою очередь, на функциях желез. Да, следовало бы даже, наверное, поговорить и о возможности того, что именно в мире влечений решается все, называемое психическим, и что, следовательно, само психическое есть лишь влечение или конгломерат влечений, т. е. в конечном счете функция желез. В этом случае психоневроз представлял бы собой заболевание желез.

Однако доказательства подобных предположений еще не получены. А между тем известно слишком много неудач, указывающих на то, что неврозы в принципе не излечиваются терапевтическим воздействием на организм и что эффективными оказываются как раз психические средства, выполняющие роль экстрактов желез. Опыт же, которым мы располагаем сегодня, говорит нам: для того чтобы понять, что же оказывает влияние на неврозы и, соответственно, как их лечить, следует исходить не из столь близких нам функций желез, а из далеко отстоящих от них психологических факторов, действующих так, как если бы они представляли собой то или иное вещество. Например, приемлемое объяснение или слова утешения могут оказывать своего рода оздоровительное воздействие, влияние которого будет распространяться, в том числе и на деятельность желез. Хотя слова, произносимые врачом, являются не более чем сотрясением воздуха, однако в силу определенного положения врача по отношению к психике пациента они приобретают для второго особую важность. Слова оказываются действенными лишь постольку, поскольку они сообщают некоторый смысл или значение. В этом заключается их воздействие. Но "смысл" есть нечто духовное, и можно, по-моему, назвать это нечто фикцией. С помощью фикции, однако, мы влияем на болезнь несравнимо более результативно, чем с помощью химических препаратов, к тому же при этом мы ведь влияем и на биохимические процессы, происходящие в организме. Неважно, возникает эта фикция во мне самом или приходит ко мне извне посредством языка, — в любом случае она может сделать меня больным или здоровым. По-видимому, фикции, иллюзии, мнения, являясь самыми неосязаемыми, самыми нереальными вещами, которые только можно вообразить себе, тем не менее, оказывают самое действенное психическое и даже психофизиологическое воздействие.

Идя по этому пути, медицина открыла душу. И если она хочет быть честной, то не может больше отрицать существование психического как субстанции. Влечение признается условием психического точно так же, как психическое признается одним из условий влечения.

Изъяны теорий Фрейда и Адлера заключаются вовсе не в том, что они являются психологиями влечений, а в их односторонности. В них — психология без души, подходящая любому, кто полагает, что у него отсутствуют какие-либо духовные запросы или потребности. В таком случае, правда, заблуждаются как врач, так и пациент. Несмотря на то, эти теории соответствуют психологии неврозов в существенно большей степени, чем какой бы то ни было иной подход к ней, существовавший в медицине ранее, тем не менее их попытка замкнуться на влечениях не отвечает глубинным потребностям больной души. Предлагаемые ими концепции слишком научны и слишком само собой разумеющиеся, слишком мало уделяющие внимания фикции и воображению, одним словом, слишком мало они сообщают смысла, тогда как лишь значимое избавляет.

Обыденный разум, здоровый человеческий рассудок, наука как концентрированный "common sense"1 уводят, конечно, далеко, но все-таки никак не дальше пограничных столбов, очерчивающих пределы наибанальнейшей действительности и уровень развития среднего человека. По существу они не дают никаких ответов на вопросы о душевном заболевании и его наиболее глубоко коренящемся значении. Если иметь в виду главное, то психоневроз — это болезнь души, не нашедшей для себя смысла. Из болезни души, однако, исходит все творение духа и всякое успешное деяние живущего духом человека; основанием же болезни является духовный застой, бесплодие души.

1 Здравый смысл (англ.).