Эдвард Ф. Эдингер "Христианский архетип (юнгианское исследование жизни Христа)"

Эта книга представляет собой попытку интерпретации христианского мифа в соответствии со строгими правилами К. Г. Юнга. Юнг стремился к тому, чтобы сделать доступными для современного человека ценности, которые традиционная религия оказалась не в состоянии до него довести. Многие из нас уже не считают, что Бог покинул церковь, в которой когда-то пребывал, и больше туда не вернется. «Мы живем в то время, которое греки называли кайрос (kairos) — момент истины, — время «происходящих с богами метаморфоз», а также изменений фундаментальных принципов и символов». Нуминозность ищет возможность нового воплощения. Мы можем предположить, что в понимании этого события нам поможет исследование этого величайшего мифа о воплощении, мифа о жизни Иисуса Христа.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА (вместо предисловия)

В данном случае мои замечания меньше всего будут иметь отношение к замечаниям переводчика. Более того, мне кажется, что для этой книги они особенно и не нужны.
Зато мне показалось полезным использовать возможность и рассмотреть психологические аспекты, связанные с образом Иуды и феноменом его предательства. К сожалению, в книге доктора Эдингера, довольно интересном и оригинальном психологическом исследовании, именно этому вопросу уделяется сравнительно мало места. Все, что я попытался сделать, -это заполнить эту нишу, используя современную юнгианскую концепцию. Тому, кто не считает этот аспект важным, лучше будет сразу перейти к тексту книги.
В Новом Завете собирается весь религиозный смысл, который несет в себе народ Израиля, и возлагается на отдельный образ Христа, Богочеловека, который становится индивидуальным олицетворением Израиля. Это шаг к индивидуальной психологии, противоположной психологии коллективной, или групповой.
Преданность и предательство — это пара противоположностей. Преданность будущему может потребовать предать прошлое, и наоборот. В этом смысле Христос предал свое коллективное иудейское наследие. Он был еретиком и потому получил наказание за предательство. Это соответствует тому психологическому факту, что на определенной стадии развития отдельной личности для достижения индивидуации может понадобиться нарушить преданность коллективу. Позже плодами этого «преступления» может воспользоваться тот же коллектив.
Есть средневековые картины, на которых изображен Сатана в виде крохотного демона, входящего в рот Иуде, когда Христос подает ему этот кусок. Все происходит так, будто в тот момент Христос накормил Иуду ему предназначенной судьбой, а тот прилежно выполнил свое предназначение. Этим можно объяснить, почему предательство завершается «поцелуем» и почему Христос, получив поцелуй, называет Иуду «другом». Судьба Христа состояла в том, чтобы быть распятым. Поэтому он называет Иуду «другом» и гневно реагирует, когда Петр делает попытки избавить его от этой судьбы.
Эдвард Эдингер
ОБРАЗ ИУДЫ
С одной стороны, цель адаптации к социальным нормам — это правая рука осознанного аналитического консультирования. Но с другой стороны, у анализа есть и левая рука. Она раскрывает подвластному ей человеку, где тот является мрачным и неуклюжим и где самоубийство становится вполне реальным. Анализ дает возможность левой руке жить своей осознанной жизнью; при этом правая рука не находится поблизости, рассуждая о происходящем с полным знанием дела. Правая рука никогда не может знать о том, что делает левая; она может лишь интерпретировать и совершать те или иные перемещения.
Джеймс Хиллман. Самоубийство и душа
Как я уже отметил, этот текст можно рассматривать в качестве дополнения к книге, а можно — и как самостоятельное психологическое исследование. Единственное, что хочется порекомендовать читателю — на нремя чтения отойти от привычного этического, телеологического и традиционного взгляда на образы Христа и Иуды. Отчасти именно по этой причине я много цитирую рассказ Леонида Андреева Иуда Искариот и даю краткие интерпретации текста. Этот рассказ, как и книга доктора Эдингега. позволяют посмотреть на эти образы, известные всему миру, под иным углом по сравнению с древней религиозной традицией. Разумеется, многие аспекты остались за рамками этого исследования, но уже то, что есть, позволит читателю познакомиться с юнгианским взглядом на архетипические образы Христа и Иуды, которые в нашей культуре, без преувеличения, являются одними из самых важных. Более того, есть все основания полагать, что они и далее будут определять многие аспекты нашей культуры, религии и коллективной психологии.
Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариога - человек очень дурной славы и его нужно остерегаться... не было никого, кто бы мог сказать о нем доброе слово. И если порицали его добрые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи, то и дурные... поносили его самыми жестокими словами. «Он ссорит нас постоянно, — говорили они, отплевываясь, — он думает что-то свое и к дом влезает тихо, как скорпион, а выходит из него с шумом... И у норов есть друзья, и у грабителей есть товарищи, и у лжецов есть жены, которым говорят они правду, а Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно и видом своим безобразнее всех жителей в Иудее. Нет, не наш он, этот рыжий Иуда из Кариота», — говорили дурные, удивляя этим людей добрых, для которых не было большой разницы между ним и всеми остальными порочными людьми Иудеи (Здесь и далее выделено мной. — В.М.).
Интересно отметить, что, согласно Леониду Андрееву, Иуду выделили среди прочих люди дурные, тем самым набрасывая на него свою тень и таким образом превращая его в козла отпущения2. Здесь явно подчеркивается, что феномен козла отпущения возникает в обществе (а в данном случае в сообществе дурных людей в Иудее), перегруженном своей тенью и своей виной. В таком случае Иуда, как и Христос, — коллективный, архетипический образ, а значит, образ не надуманный и не случайный. А поскольку общество все так же, если не больше, перегружено собственной тенью, в его тени остается архетипический образ Иуды, не менее емкий, чем образ Христа. К этому вопросу мы еще вернемся, когда будем рассматривать феномен предательства.
Чем же привлек Христа Иуда? Обратимся к Леониду Андрееву:
Никто из учеников не заметил, когда впервые оказался около Христа этотрыжий и безобразный Иудей; но уж давно неотступно шел он по ихнему пути, вмешивался в разговоры, оказывал маленькие услуги, кланялся, улыбался и заискивал... И не было сомнения для некоторых из учеников, что в желании его приблизиться к Иисусу скрывалось какое-то тайное намерение, был злой и коварный расчет.
Но не послушал их советов Иисус; не коснулся его слуха их пророческий голос. С тем духом светлого противоречия, который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым, он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных. Ученики волновались и сдержанно роптали, а он тихо сидел, лицом к заходящему солнцу, и слушал задумчиво, может быть, их, а может быть, и что-нибудь другое.
Итак, Иисус «включил Иуду в круг избранных», следуя влечению «духа светлого противоречия», который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым. Гротескное развитие эта тема получила в фильме Луиса Бунюэля Виридиана (1961), в котором главная героиня становится жертвой этого «духа светлого противоречия» в прямом смысле. Но Бунюэль взял всего лишь один из аспектов христианского мифа, связанный с филантропией, доведенной до ужасного и печального абсурда. По всей вероятности, это светлое противоречие может найти свое выражение в ответе на очень конкретный вопрос. Стоит ли помогать обездоленным? И если стоит, то как? Ответ на него существует уже давно. И смысл его заложен в древней китайской пословице: голодному следует дать не рыбу, а удочку. Христос пошел по иному пути, продиктованному «духом светлого противоречия». Тогда он был обречен на то, чтобы взять с собой Иуду со всеми вытекающими последствиями.
Давайте уделим немного внимания личности Иуды в описании Леонида Андреева:
Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус... и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины, ругающей мужа, досадно жидкий и неприятный для слуха; и часто слова Иуды хотелось вытащить из своих ушей, как гнилые шероховатые занозы. Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия,
за таким черепом всегда слышится шум кровавых и беспощадных битв.
Доводилось также и лицо иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая; и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза. Покрытый белесой мутью, не смыкающийся ни ночью, ни днем, он одинаково встречал и свет и тьму; но оттого ли, что рядом с ним был живой и хитрый товарищ, не верилось в его полную слепоту. Когда в припадке робости или волнения Иуда закрывал свой живой глаз и качал головой, этот качался вместе с движениями головы и молчаливо смотрел. Даже люди, совсем лишенные проницательности, ясно понимали, глядя на Искариота, что такой человек не может принести добра, а Иисус приблизил его и даже рядом с собою — рядом с собою посадил Иуду4.
Итак, портрет ученика Иисуса, прямо скажем, незавидный. О нем можно говорить долго. Но в данном случае мы остановимся лишь на одном: «Даже люди, совсем лишенные проницательности... понимали, что такой человек не может принести добра», а Иисус — Учитель — не понимал! Невероятно! Непостижимо! Тем не менее с точки зрения психологии именно такое отношение Иисуса может считаться психологически выверенным. На этом обстоятельстве мы уже акцентировали свое внимание и будем обращаться к нему в будущем. Дело в том, что ученики Иисуса, его апостолы, были далеко не идеальны: например, между ними постоянно шло соперничество за близость к Учителю.