Элио Дж. Фраттароли. Я и моя анима: сквозь темное стекло на границе между юнгианством и фрейдизмом

Современная действительность с ужасающей ясностью демонстрирует нам, в сколь малой степени люди способны воспринимать аргументы противоположной стороны, хотя именно эта способность является краеугольным камнем существования человеческого сообщества. Существование этой проблемы должно учитываться любым человеком, желающим достичь взаимопонимания с кем-либо. Ведь, в какой степени человек не признает аргументы противоположной стороны, в такой же степени он, фактически, отказывает в праве на существование «другому», находящемуся внутри него самого, и наоборот. Способность к внутреннему диалогу — вот пробный камень нашей внешней объективности. (К. Г. Юнг «Трансцендентная функция») Без противоречий нет прогресса. Притяжение и Отталкивание, Разум и Энергия, Любовь и Ненависть необходимы для существования Человека. (Вильям Блейк «Венчание Ада и Небес») Когда Поли Янг-Айзендрат попросила меня написать это эссе, посвященное теме на стыке между аналитической психологией и другими психоаналитическими школами, то эта задача показалась мне трудноразрешимой и я даже усомнился в том, что мой уровень квалификации достаточен для написания подобного эссе. Я всячески уклонялся от прямого ответа, пытаясь выяснить у нее, что же именно она имеет в виду под «другими психоаналитическими школами». «Ну, понимаешь, — отвечала она, улыбаясь как-то загадочно, — это герменевтические подходы, теория объектных отношений, межличностная психология, разнообразные эго-пси-хологии, теория Клейн, ну и ваша любимая теория влечений». И мне сразу стало как-то легче, поскольку я почувствовал абсолютную уверенность, что просто неспособен написать подобное эссе. Вообще, если уж честно, то слов «ну и ваша любимая » Полли не говорила, хотя сказать было бы, наверное, не вредно. Ведь именно эту тему мы обсуждали на семинарах психологов и пси-хиаторов лет десять. Эта группа была до удивления, если не сказать до обалдения, разношерстна, но при всем нашем разнообразии мы довольно отчетливо делились на два вероисповедания: первая группа придерживалась мнения, что «отцом мужчины является ребенок», то есть мнения, в другой (академической) трактовке называемого перспективой развития; а вторая — мнения, что для поиска истины необходимо использовать диалектику расходящихся перспектив, или в другой формулировке (распространенной среди нормальных людей) известной как потребность потрепаться. Лично я уверен, что в полном соответствии с данной потребностью абсолютно любой участник нашей группы недовольно заворчал бы, указав на неправильность использования мною строки из Водсворта (Wordsworth). Ведь сущность утверждения, что ребенка можно рассматривать как собственного отца, основывается на предположении, что любой индивидум является, в сущности, самодостаточным, что ему присуща собственная линия персонального развития, и его можно рассматривать отдельно, в изоляции от межличностной семейной и социальной матрицы. «Нет! Нет!» — закричали бы мои друзья. «Начиная с самого рождения, становление и развитие любого индивидума происходит в соответствии с его межличностным окружением, при этом он находится в постоянном контакте со все расширяющимся кругом окружающих его людей, начинающимся с его матери». Они принялись бы тенденциозно цитировать высказывание Винникотта (I960), что на свете не существует такого существа как младенец, и стали бы самодовольно утверждать, что мне следовало бы сказать так: «личность рождается диадой.» А уж больше всех выступала бы Полли, которая обожает доказывать, что отдельное индивидуальное эго является не более чем социальной фикцией, коллективной конструкцией, существующей исключительно в рамках культуры, в которой доминируют мужчины, так боящиеся связей, ограничивающих их свободу. Полли, конечно, признает, что работы Юнга сфокусированы не на чем ином, как на развитии отдельного Я, причем рассматриваемого в изоляции. Она и саму себя называет юнгианкой, хотя, в действительности, она является антиортодоксом, то есть ортодоксом, искаженным до неузнаваемости. И надо же, именно она обзывает меня фрейдистом. Я же утверждаю, что психоаналитический процесс, при его рассмотрении как в юнгианской, так и во фрейдисткой перспективе, по своей сущности, сводится к процессу установления контакта с собственным отдельно взятым Я, отчетливо отличающимся от Я, социально сконструированного. И это вовсе не практика и не то, во что, по мнению юнгианцев, верят фрейдисты. Юнг (1975) жаловался на то, что система Фрейда представляет собой систему стереотипных редуктивных интерпретаций, направленную прежде всего на повышение социальной адаптации индивидума и объясняющую все на свете в терминологии врожденной инфантильной склонности к перверзивному гедонизму. Вот какой предрассудок скрывался бы за словами Полли, если бы она действительно предварила слова «теория влечений» словами «ваша любимая*. Однако же она этого не сказала. Я это всего лишь вообразил, но после того, как эти слова появились на экране моего компьютера, я просто был вынужден ответить на них. А вскоре я обнаружил, что то, что по первоначальному замыслу должно было стать кратким введением к данному эссе, стало превращаться в пространный воображаемый диалог между мной и моим образным представлением о Полли, то есть творческим продуктом моего глубоко личного Я, отфильтрованным за годы моего социального строительства, проходившего совместно с Полли и с другими моими друзьями по семинару. Теперь мне уже было необходимо принимать решение. Следует ли мне «отдаться потоку» своего творческого импульса и написать свое эссе полностью в виде воображаемого диалога, то есть в виде отдельной сцены анализу, который он прошел, (линия 5 обозначает потребность эпизода из моей собственной внутренней драмы) или же мне следует перейти к более традиционному академическому стилю, которого читатели вправе ожидать от Cambridge Companion? И я решил пойти на компромисс: продолжить свой внутренний диалог, но при этом украсить его краткой академической преамбулой, к чтению которой вы сейчас и приступите. Эту главу следует читать на двух уровнях: на уровне содержания и на уровне процесса или формы. На уровне содержания данная глава представляет собой дискуссию о сходстве и различиях юнгианской и фрейдисткой психологии. На уровне же процесса глава представляет собой драматическую постановку, исполненную в форме внутреннего диалога на тему юн-гианского понятия анимы, а точнее, на тему взаимосвязи между мужчиной (мною) и его анимой (моим представлением о Полли). Анима представляет собой бессознательное женственное проявление мужской личности (аналогично, анимус — это бессознательное мужское проявление женской личности), с которым он находится в состоянии постоянного конфликта, но с которым, в конечном итоге, он должен прийти к определенному согласию, если, конечно, ему суждено достичь того уровня зрелости, который Юнг и называет индивидуацией: Аниму можно рассматривать как общую форму, то есть как архетип ИЛИ как конкретное воплощение архетипа в индивидууме, то есть как персональный комплекс. Архетип представляет собой психологическую (мотивационную) схему, присущую природе любого человека, то есть « основную типическую форму некоторого постоянно возобновляемого психического опыта,» как сформулировал это Юнг в полном собрании сочинений (т.6, с. 444). Универсальные черты архетипов находят свое отражение в мифах (типичными примерами мифов про аниму являются мифы об Эросе и Психее, Плутоне и Персифоне, Персее и Медузе), представляющие собой дистиллированные культурные выражения архетипичных мотивов. Однако в любом индивидуме воплощение любого архетипа происходит в виде некоторой конкретной собственной версии, то есть комплекса, который варьируется от личности к личности, в зависимости от ее жизненного опыта и конституционных факторов. Этот комплекс представляет собой устойчивую схему отношения — эмоции — мотивации, сформировавшуюся внутри личности каждого конкретного индивидума. При любых взаимоотношениях с женщиной мужчина будет проецировать элементы своего анима-комплекса на женщину; он будет воспринимать ее как бы через фильтрующие линзы, позволяющие видеть в реальной женщине только те ее качества, которые соответствуют бессознательному прототипу, содержащемуся в его аниме. Это неизбежно приведет к некоторому искажению того, какой он ее воспринимает и, соответственно, к искажению его поведения, поскольку в своем восприятии и в своих действиях он будет основываться не на том, что она действительно из себя представляет, а на том анима-образе, который он сам спроецировал на нее (что, конечно, сказывается на его интерпретации ее поведения). Таким образом, общаясь с реальной женщиной, мужчина пытается, в действительности, установить отношения с некоторой неконтролируемой женской составляющей самого себя, диалектически работая над повышением уровня интеграции в своем конфликтном жизненном опыте. Всеобщность распространения знаменитой «войны полов» связана именно с этим фактом (а также и с аналогичным женским его проявлением). Таким образом внешне проявляется тот внутренний конфликт, который приносит страдания и мужчинам и женщинам.