Личностные истоки богоотрицания Фрейда и анализ бессознательных проявлений его религиозности
"Если в науке или философии мы иногда находим как будто нечто злое, чему непреодолимо противится наша природа, мы не можем без предварительного исследования думать, что та часть её, которая вызывает подобное смущение, содержит в себе нечто ложное. И более внимательное изучение этой части, изучение способа её происхождения, всегда и наверное откроет, что под нею лежит не чистая мысль, но мысль, искаженная каким-нибудь пришедшим чувством, каким-нибудь страхом или влечением."
(В.В.Розанов. 17: 167)
Обилие биографических и исторических работ, посвященных личности Фрейда, и, как следствие, соответствующих интерпретаций и суждений, заставляет думать: создатель психоанализа отныне настолько хорошо известен, что является одной из наиболее изученных личностей во всей истории! Но возникает удивительный парадокс: непрерывно и тщательно изучаемый, казалось бы, хорошо известный и понятный, Фрейд ускользает от всех попыток познать его, расстраивает планы всех своих исследователей. Чем больше читаешь его работы, тем больше поражаешься тому, насколько сложен и многогранен человек, раскрывший, как никто другой до него, "бездонные глубины своего "Я", и в то же время так и оставшийся для нас загадкой. Что касается моих биографов, то пусть они помучаются, мы не будем облегчать им задачу. "Каждый сможет по-своему представить "эволюцию героя", и все будут правы; меня уже веселят их ошибки", - так писал Фрейд жене в апреле 1895 года.
При чтении работ Фрейда, посвященных религии, меня не покидало ощущение того, что все, столь громогласно звучащие призывы основателя психоанализа "покончить с этой иллюзией" - всего лишь вершина айсберга. Да, на словах получалось: Фрейд - один из наиболее убежденных атеистов. Тем более значимыми кажутся мне его сдерживаемые и, тем не менее, все-таки выплескивающиеся на поверхность, мысли, которые дают понять, что в глубине его души все было далеко не так однозначно. Главным наследием Фрейда, по-моему, явилось то, что, в каком-то смысле пожертвовав собой, он дал нам возможность, соглашаясь или не соглашаясь с ним, искать и находить истину - каждому свою. Ведь в ответе на вопрос: что есть религия - нечто данное нам изначально или созданный самим человеком способ защиты от окружающего мира - кроется и наше отношение к Богу, к Первородному Греху, к смерти, к тому, что, собственно, есть сам человек.
1. Оценка Фрейдовской теории возникновения и развития религии.
Фрейд считал, что религия появилась на заре человечества как результат того, что человек, слабый и беззащитный, стремился уберечься от могучих сил природы. Первым шагом было "…очеловечение природы. С безличными силами и судьбой не вступишь в контакт, они остаются вечно чужды нам. Но если в стихиях бушуют страсти, как в твоей собственной душе, если повсюду в природе тебя окружают существа, известные тебе из опыта твоего собственного общества, то ты облегченно вздыхаешь... Ты, может быть еще беззащитен, но уже не беспомощно парализован... Так почему бы не ввести в действие против сверхчеловеческих насильников те же средства, к которым мы прибегаем в своем обществе: почему бы не попытаться заклясть их, умилостивить, подкупить, отняв у них путем такого воздействия какую-то часть их могущества. Такая замена естествознания психологией не только дает мгновенное облегчение, она указывает и путь дальнейшего овладения ситуацией.
...Ведь в такой же беспомощности человек когда-то уже находился маленьким ребенком перед лицом родительской пары, не без оснований внушавшей ребенку страх, особенно отец, на которого при всем том можно было, однако, рассчитывать... Так что проще всего было приравнять друг другу обе ситуации" ( 23: 105 - 106).
В этих словах, мне думается, заключалась одна из ошибок Фрейда: он попытался взглянуть на мир не глазами первобытного человека, как такового, а глазами человека современного, цивилизованного, оказавшегося вдруг волей случая в пещерах каменного века. При этом он провел несуществующую параллель между низким уровнем экономики и техники "примитивов" и их интеллектом. На самом же деле наше мышление и первобытное - это отнюдь не разные ступени одного и того же процесса, это совершенно отличные друг от друга пути познания мира.
Люсьен Леви-Брюль в книге "Сверхъестественное в первобытном мышлении" пишет: "Различие это становится тем ощутимее, чем глубже проникает сравнительное исследование, чем дальше позволяют накопляющиеся факты его продвинуть. Исследователь, который быстро и бегло знакомится с обществом "низшего" типа, не имеет времени заняться этой проблемой. Он почти никогда не думает о том, чтобы поставить ее. Переходя от одного общества к другому, он только констатирует поразительное постоянство некоторых черт человеческой природы... и удовлетворяется общими "объяснениями", даваемыми традиционной психологией и логикой" (9:56).
Мы сочли себя вправе называть первобытные народы "дикарями", но, читая работы, посвященные вопросу их возникновения и развития, мне пришлось несколько раз столкнуться с теориями существования древних, доисторических цивилизаций, в которых "каменный век" является не началом, а временем их падения и вырождения. Изучение остатков доисторических культур, памятников древнего искусства и литературы, исследование религиозных обычаев и обрядов, сравнительное изучение религий и древних языков позволило сделать интереснейший вывод: все без исключения нынешние "дикари", т.е. народы, которые наша культура обнаружила в диком или полудиком состоянии, являются потомками более культурных народов, оказавшихся в состоянии вырождения. У всех диких народов есть сказки и предания о "золотом веке" или героическом периоде; эти сказки повествуют об их собственном прошлом. Языки всех народов содержат слова и понятия, для которых в нынешней жизни не осталось места. Все народы обладали раньше лучшим оружием, лучшими кораблями, лучшими городами, более высокими формами религии. Тот же факт объясняет превосходство палеолитических, т.е. более древних рисунков, найденных в пещерах, над неолитическими, более близкими к нашему времени.
Эти исследования можно считать лишь гипотезой, но вряд ли она заслуживает меньшего доверия, чем теория анимизма: и те и другие ученые лишь предполагают, опираясь на наиболее убедительные, с их точки зрения, данные.
Но, тем не менее, большинство исследователей едины во мнении: никогда "цивилизованный" не смог похвастать тем, что ему удалось усвоить ход мыслей первобытного человека или даже обнаружить путь этого мышления. Умственный процесс протекает здесь совершенно иначе и более сложно. То, что мы называем опытом и последовательностью явлений, отнюдь не находит у них сознания, готового просто воспринять и пассивно подчиниться полученному впечатлению. Там, где мы ищем вторичные причины, пытаемся найти устойчивые предшествующие моменты, первобытное мышление обращает внимание на мистические причины, действие которых оно чувствует повсюду. Оно без всяких затруднений допускает, что одно и то же существо может одновременно пребывать в двух или нескольких местах. Оно подчиняется закону партиципации /сопричастности/, обнаруживая полное безразличие к противоречиям, которых не терпит наш разум. "В коллективных представлениях первобытного мышления предметы, существа, явления непостижимым для нас образом могут быть одновременно и собой, и чем-то иным. Не менее непостижимо они излучают и воспринимают силы, способности, качества, мистические действия, которые ощущаются вне их, не переставая пребывать в них. Противоположность между единицей и множеством, между тождественным и другим не диктует обязательного отрицания одного из указанных терминов при утверждении противоположного. Эта противоположность имеет для первобытного сознания лишь второстепенный интерес" (9:62 ). Нам кажется непостижимым, но туземец может считать себя таким-то мужчиной или такой-то женщиной и быть одновременно мистически сопричастным сущности животного или растительного вида, имя которого носит его тотем. При таком способе мышления вряд ли возникнет необходимость "сделать силы природы человекообразными существами, с которыми он будет общаться как с равными". "Дикарь" слит с природой, он - её часть. Для него невидимый мир не составляет изолированного плана бытия, для его мышления существует только один мир, в котором всякая действительность, как и всякое действие, мистична, следовательно, мистичным является и всякое восприятие.
Исследователь, изучающий дикое племя Кубу (Суматра), спросил одного из охотников:
- Ходил ли ты когда-нибудь ночью по лесу?
- Да, часто.
- Слыхал ли там стоны и вздохи?
- Да.
- Что же ты думал?
- Что трещит дерево.
- Не слыхал ли ты криков?
- Да.
- И что же ты подумал?
- Что кричит зверь.
- А если ты не знаешь, какой зверь кричит?
- Я знаю все звериные голоса...
- Значит, ночью в лесу ты ничего не боишься?
- Нет, я знаю все.