Дуглас Дэвис. Фрейд, Юнг и психоанализ.

Плохо воздает учителю тот, кто остается только учеником.
Почему бы вам не оборвать мои лавры?
Вы уважаете меня; но что, если однажды ваше уважение рухнет?
Осторожно, чтобы падающая статуя не раздавила вас насмерть!
Вы еще не искали себя, когда нашли меня.
Так делают все верующие.
Теперь я велю вам потерять меня и найти себя,
и только когда вы отвергнете меня, я вернусь к вам.

(Ф. Ницше «Так говорил Заратустра», цитировано в письме Юнга к Фрейду,1912)

Фрейдовский психоанализ, соответствующие клинические методы, стратегии интерпретаций и теория развития были подробно описаны в десятках публикаций Зигмунда Фрейда на протяжении 45 лет. Структура монументального наследия Фрейда (23 тома) стала темой тысяч критических статей, и сам Фрейд по-прежнему остается одним из самых популярных героев для биографов. Однако, несмотря на такое количество написанного, эффективность терапевтических методов Фрейда и адекватность его теорий остаются темами для оживленных споров.
Эта глава рассматривает состояние теории Фрейда во время его сотрудничества с Юнгом и взаимное влияние двух мыслителей после разрыва. Семь лет ученичества у Фрейда стали для Юнга поворотным временем в его развитии и превращении в самостоятельного мыслителя мирового значения (Jung, 1963). Юнг начал интересоваться идеями Фрейда в 1906 году, будучи 31-летним многообещающим психиатром, наделенным талантом психолога-исследователя и занимающим престижную должность в одном из ведущих европейских центров лечения психозов (Кегг, 1963). Ко времени разрыва с Фрейдом Юнг приобрел международную известность за свой вклад в клиническую психоло- гию и лидерство в психоаналитическом движении. Он также уже был автором «Трансформаций и символов либидо», той книги, которая определила его независимость от этого движения.
В некотором смысле Юнг так никогда и не переступил через столь ценную для себя дружбу с Фрейдом. Его последующие работы можно частично понять как продолжающийся, хотя и остающийся без ответа, спор с Фрейдом. Узлы напряженности во взаимоотношениях Юнга с Фрейдом задним числом кажутся исходящими от Юнга; драма их близости и неизбежной взаимной антипатии приняла характер новой вариации мифа об Эдипе, конкуренции отца с сыном.
Фрейд, в свою очередь, ценил Юнга как никого другого из участников психоаналитического движения, быстро выделил его как своего наследника и глубоко открылся ему за несколько лет горячей дружбы. Кажется, Фрейд в определенной мере предвидел зоны напряжения, которые разорвали их дружбу и профессиональное сотрудничество. Эти напряжения касались роли сексуальности в личностном развитии и этиологии неврозов — тема, в отношении которой Юнг был осторожен с самого начала, а Фрейд становился все более догматичен.
История Юнга и Фрейда имеет огромное значение в понимании Фрейда и психоанализа. Теория эротических и агрессивных импульсов, продемонстрированная в их отношениях, по-моему, является ключом для понимания важности каждого из них для другого.
В 1907 году, когда эти взаимоотношения начались, Фрейду был 51 год, Юнгу — 31. Несмотря на разницу в возрасте, каждый из них переживал поворотный момент в жизни. Юнга гнали вперед его сильнейшие амбиции, его гений был на пороге начала самовыражения. Фрейд был в процессе консолидации накопленных за десятилетие инсайтов, и он очень хотел развития международного психоаналитического движения, не занимаясь активным руководством. Эти взаимоотношения позволяли Фрейду высвободить психоанализ из полной ссор атмосферы венских коллег, укрепить его международной репутацией клиники Бургхельцли (через Блойлера) и экспериментальной психологией (с помощью опытов Юнга по словесным ассоциациям) и объяснить свои идеи психодинамики культуры и религии необычайно образованному специалисту (Gay, 1988; Jones, 1955; Kerr, 1993). Отношения с Фрейдом позволяли Юнгу расширить его понимание этиологии и лечения неврозов и психозов, а также дали ему удовлетворительную политическую роль в международном психоаналитическом движении.
Привычка Фрейда интерпретировать действия (и бездействие) своих коллег в психоаналитических терминах уже твердо установилась к его пятидесятилетию, когда он встретился с Юнгом. В отношениях с Флиссом, Ференци и Юнгом Фрейд отыгрывал конфликтные черты собственного характера: преувеличенно оценивал качества каждого нового последователя, чрезмерно увеличивал переписку, был слишком чувствителен к отвержению, и в конечном итоге горько гневался на непослушание. Десятилетие близких отношений с Флиссом в 90-х годах очень полно показывает как глубину невротической потребности Фрейда в дружбе, так и креативность его интеллекта, когда он сражался за то, чтобы определить, отделить себя (Masson, 1985). Но именно в отношениях с Юнгом наиболее полно проявилась амбивалентность Фрейда, столь ясно воплощенная в психоаналитической теории и практике. Фрейд писал Флиссу в годы созидания себя, а Юнгу — в годы систематизации уже зрелой теории. После Юнга он уже не нашел подобного слияния профессиональной и личной близости; и после Юнга теория психоанализа окончательно сложилась вокруг либидонозной ортодоксии — роли сексуальности в личностном развитии, этиологии неврозов и культуре.
Фрейд развил теорию переноса — действующих шаблонов, существующих в каждом из нас, используемых как матрицы для построения межличностных отношений, которые представляют собой остатки наиболее значимых эмоциональных привязанностей в детстве. В его собственной жизни перенос сыграл огромную роль — его мощной волной смыло почти всех его соратников. Сама история психоанализа и как клинической специальности, и как области исследования дает яркую картину переносного зажима, в котором Фрейд держит каждого из нас. В терапии, практикуемой фрейдистами, соблазнение становится метафорой для переноса между доктором и пациентом. Понимание переноса становится ключом к выздоровлению.
В свете их личной переписки и недавнего изучения клинических и семейных обстоятельств каждого из них видно, что Фрейд и Юнг тянулись друг к другу частично из-за нерешенных личных потребностей: Фрейд нуждался в мужчине-собрате, в котором он мог бы реализовать свою нужду в двойнике, а Юнгу была нужна идеализированная отцовская фигура, к которой он мог бы направлять свою мощную амбициозную энергию. Эти личные нужды в конце концов оказались гибельными для их отношений, поскольку Юнг все увеличивал свою независимость, а Фрейд интерпретировал этот рост как эдипову враждебность. После того, как они разошлись, каждый стал изображать другого жертвой непроанализированных невротических потребностей.
К началу их дружбы Фрейд был хорошо известен в психиатрическом и психологическом мире как автор захватывающих книг о снах и противоречивой теории о роли сексуальности в неврозах. Его последние к тому времени работы — «Три очерка о теории сексуальности» (1905а) и «Фрагмент анализа случая истерии» («Дора», 1905b) — выразительно утверждали и детально иллюстрировали его теории о ключевой роли эротизма в детском развитии и о сексуальном метаязыке невроза. В «Трех очерках» Фрейд заявил, что то, что компуль-сивно творит «извращенец» и против чего невротик неудачно защищается, каждый нормальный ребенок и хочет, и (в рамках своих инфантильных возможностей) делает.
Предисловие Юнга к собственной публикации «Психология Dementia praecox*», написанное в самом начале их переписки с Фрейдом, уже содержит в себе линии напряжения, по которым позже прошел разрыв:
«Я могу уверить читателя, что с самого начала я продумал все те возражения, которые обычно делаются Фрейду в литературе... Следование за Фрейдом не предполагает, как многие боятся, беспрекословного подчинения догме; прекрасно можно придерживаться своего независимого мнения. Если я, к примеру, признаю комплексные механизмы снов и истерии, это не значит, что я придаю теории детской сексуальной травмы такое значение, как Фрейд. Еще меньше это значит, что я возношу так высоко сексуальность или что я приписываю ей такую чрезвычайную роль, как это делает Фрейд. Что касается терапии Фрейда, это в лучшем случае один из возможных методов, и, наверное, он не всегда дает на практике то, что можно ожидать из теории».
(CW, рр.3-4; Кегг, рр.115-116).
Фрейд несколько раз рассказывал Юнгу в своих письмах (которые писались спустя десятилетие после основных событий, произошедших в 1897 году), как он пришел к концептуализации себя. 2 сентября 1907 года он пишет Юнгу о своем желании рассказать о «долгих годах важного, но болезненного одиночества, которое началось, когда я бросил первый взгляд в новый мир, о невнимании и непонимании со стороны ближайших друзей, о жутких моментах, когда я думал, что ушел в сторону, или размышлял, как можно было бы сделать свою странную жизнь полезной для семьи» (McGuire, 1974, р.82). Перо Фрейда, когда он вспоминает свой самоанализ, сделанный десятилетие назад, и время завершения книги о снах, рисует рождение и путешествие первооткрывателя.
Затем, 19 сентября, он посылает Юнгу портрет и копию медальона на свое пятидесятилетие. В своем ответе 10 октября Юнг выражает радость от фотографии и медальона, а затем обращает свой гнев против кого-то, кто атаковал психоанализ в печати. Он описывает критика как «сверх-истерика, набитого комплексами сверху донизу», а затем сравнивает психоанализ с монетой. Человек, плохо написавший о нем, смотрит на анализ с мрачной стороны, в то время, как он наслаждается обратной стороной. Это интересная метафора, показывающая психоанализ как частную, даже секретную деятельность. Фрейд, давая характеристику на своих критиков, делает еще более замечательную ошибку:
«Мы знаем, что они — бедные черти, которые, с одной стороны, боятся оскорбить, потому что это может бросить тень на их
карьеры, а с другой стороны, боюсь [именно так!] своего собственного вытесненного материала». (McGuire, p.87)
Он исправил эту описку (глагольную форму первого лица на третье, «боятся») перед отправкой, но оба они, каждый по-своему, по-прежнему проецировали собственный «вытесненный материал» на своих критиков.
Фрейд немедленно отозвался на интеллектуальную страсть Юнга, на его талант и оригинальность — все те качества, которых ему не хватало в венских учениках. Юнг читал работы Фрейда очень тщательно и умел вставить комплимент, как он это сделал в письме, написанном после четырехчасовой презентации случая «Человека — Летучей мыши» на Первом международном психоаналитическом конгрессе в Зальцбурге в 1908 году:
«Что касается чувств, то я по-прежнему нахожусь под сильным впечатлением от вашей лекции, которая оказалась самим совершенством. Все остальное было просто жвачкой, пустой болтовней в темноте бессмыслицы». (McGuire, 1974, р. 144)