Как в России появилась психотерапия и чего мы от нее ждем?*

*написано специально для портала https://knife.media/

 
Психологические факультеты в России растут как грибы. При этом представление о работе психоаналитика многие составляют по американским фильмам: клиенты лежат на бархатных кушетках и рассказывают врачевателю душ о своей матери. Никто толком не понимает, в чем разница между психологией и психотерапией да и есть ли она вообще. Этому занятию необходимо посвятить многие годы в университете, долго и усердно стажироваться — или каждый из нас при желании может открыть кабинет и обзавестись практикой? Большинство людей не догадывается, что научная психология изучает память, восприятие, внимание, мышление и многое-многое другое.

 

Психология и революция
Психология стала самостоятельной наукой в тот момент, когда немецкий физиолог Вильгельм Вундт открыл экспериментальную лабораторию в Лейпциге в 1879 году. Он сосредоточился на исследовании сознания, его содержания и состояний. Главный метод психологии того времени — интроспекция («взгляд внутрь себя»). Испытуемые в его лаборатории учились очень подробно описывать свои ощущения.
 
Светило русской науки Владимир Бехтерев (по легенде, он был убит Сталиным за диагноз «паранойя») долго работал и учился в европейских психиатрических клиниках. Посещал он за границей и семинары Вундта. Вернувшись в Россию, Бехтерев открыл лабораторию экспериментальной психологии в Казани, где, помимо прочего, изучал гипноз и самовнушение.
Новая наука возникла на стыке психиатрии, неврологии, физиологии и других дисциплин. Психологи обогатили существовавший в перечисленных областях исследовательский инструментарий методами эксперимента, беседы и наблюдения.
Но насчет единого предмета и методологии договориться не удалось (по поводу общих понятий представители этой науки вообще приходят к консенсусу далеко не всегда). Потому сразу возникло несколько направлений, существующих до сих пор: когнитивная, глубинная, гуманистическая психология, гештальтизм, бихевиоризм.
В революционной России 1920-х формируется собственная школа психологии. Выготский, Лурия, Леонтьев, Рубинштейн, Мясищев и другие выдающиеся ученые мыслили широко, ставя свою науку на марксистские рельсы и продвигая идею развития и принцип историзма. Появляется психология нормы: возрастная, детская, педагогическая. Зарождается культурно-историческая школа, доказывающая социальную природу сознания человека. Господствовавшая ранее точка зрения, что в нас всё заложено изначально и превозмочь наследственность нельзя, уходит в прошлое. Формулируются законы развития, которое рассматривается как цепь качественных изменений, происходящих в особом ритме.
Исследователи вводят понятие «психологического возраста», отличающегося от биологического, и приходят к выводу, что обучение способствует развитию, а возрастные кризисы (до Выготского считавшиеся болезнью и нарушениями) — это неизбежные и необходимые периоды фундаментальных изменений человека.
Такое переосмысление марксизма вывело психологию из тупика, позволило ей обнаружить свой предмет и собственно психологическое. Главное достижение состояло в том, что удалось выявить основной вектор развитияличности: всё, что есть в социуме, оседает внутри индивидуальной психики, а роль среды принципиально важна. На этой идее строились мечты о том, что для всякого ребенка, даже самого плохонького, можно будет создать в новом обществе особую обстановку, где он и не заметит своего дефекта…
Мечты рухнули довольно быстро: в середине 30-х начались чистки в науке. Выготский, как и положено гению, рано умер, позже его стали критиковать за «неправильный» марксизм, мистицизм и идеализм. Налетели коршуны: на печально известной Павловской сессии 1950 года подверглась обструкции культурно-историческая школа в педагогике, после чего наступает время изоляции и ее адепты вынуждены «прятаться» в клинике. Патопсихология развивается усилиями выдающихся женщин Б. В. Зейгарник и С. Я. Рубинштейн. К этому моменту на фоне настоящего бума психотерапии на Западе российская «наука о душе» уже давно шла своим путем.
Теория без практики
Теории не от чего было «отрываться», потому что частной практики как таковой в этой области не существовало. В СССР развивалась социальная и судебная психология (откуда к нам пришло понятие «аффекта»).
 
В качестве основных в психологической науке постулировались следующие принципы:
1) диалектико-материалистический детерминизм (любое психическое явление обусловлено процессами, протекающими в материальном мире);
2) единство личности, сознания и деятельности (сознание — личностно и деятельно, личность — сознательна и деятельна, деятельность — сознательна и личностна);
3) принцип отражения (все психические явления — результаты непосредственного или опосредованного психического отражения, содержание которого определяется объективным миром);
4) принцип развития (постепенное и скачкообразное усложнение психики как в процессуальном, так и в содержательном аспекте);
5) иерархичность (все психические явления рассматриваются как ступени, включенные в иерархию, где нижние ярусы подчинены высшим и управляются ими, а высшие включают в себя низшие в измененном виде, опираются на них, но к ним не сводятся);
6) личностный подход (индивидуальный подход к человеку как к личности и понимание ее как отражающей системы, определяющей все другие психические явления);
7) единство теории, эксперимента и практики (эксперимент, опираясь на теорию, проверяет и уточняет последнюю и вместе с ней подтверждается практикой как высшим критерием истины).
На Западе разрыва между теоретической и прикладной психологией не случилось. Практикующие аналитики могли возглавлять академические факультеты, лаборатории и крупные исследования.
В СССР частной практики не было, но существовали экспериментальные лаборатории (патопсихология не лечит шизофрению, зато может ее «доказать» через научный опыт).
Ставились разные задачи: в одном случае — лечить, в другом — исследовать механизмы психики объективными методами.

Сложилась традиция «автономного» обучения: клинические психологи получают знания отдельно от медиков, и отношения между ними крайне сложные. Психиатрам строго-настрого запрещают «психологизировать» еще в институте, а психологи плохо понимают психиатрию.
Также у нас в стране мало психиатров, владеющих психотерапией, более того — устоялось мнение, что один человек не может таблетки выписывать и заниматься подобной практикой. В США, однако, такое встречается довольно часто благодаря другой системе образования.
Студентов на психфаках учат проводить психологические исследования: строить гипотезы в рамках той или иной теории, выбирать объект, методы, подходящий математический аппарат для статистической обработки и т. д.
Выпускники психфаков (равно как и их преподаватели-профессора) довольно смутно представляют себе, что делать, если человек обратился с проблемой психологического характера.
Чтобы заниматься психотерапевтической практикой, необходимо пройти долгое и отдельное обучение. При этом в России оно устроено так же, как и в других странах: разные школы, несколько ступеней, длительная индивидуальная терапия, сертификация и поддержание связей в профессиональном сообществе.
Этот процесс, действительно, весьма специфичен — по сравнению, например, с той же медициной. Фактически такой специалист учится только одному — использовать свой психический аппарат для помощи другому человеку с его психическим аппаратом. Хирург, получая знания и навыки, не режет/зашивает себе руки и ноги, а психотерапевт только этим и занимается.
 
Почему психотерапия эффективна?
Как именно использовать свой психический аппарат для помощи другому человеку? Всё зависит от того, какую психотерапевтическую школу вы выберете и чей подход/теория/философия/методология вам кажется ближе и «научнее».
Огромное количество работ психологов посвящено изучению эффективности психотерапии: мы живем при капитализме, и прибыль — главное, что волнует индустрию. Но есть и более прозаические причины. Во многих странах решение проблем такого рода покрывается медицинской страховкой, и, соответственно, необходимо доказывать страховым компаниям, что деньги не тратятся на всякую ерунду. Психотерапия там встроилась в общую систему здравоохранения. Но в России этого пока не произошло. Зато у нас уже выросло поколение детей, у которых психолог был в школе, кое-где — в детских садах, в полиции, эпизодически — в поликлинике.
Авторы многочисленных научных работ сходятся во мнении: эффективность разных методов примерно одинакова. Другое дело, что психотерапевты когнитивного и бихевиорального направлений были более заинтересованы в исследованиях такого рода, чтобы внедриться в общую медицинскую систему, а в рамках психодинамических дисциплин этой перспективе уделялось куда меньшее внимание.
Неоспоримы основные постулаты психотерапии: регулярный доверительный личный контакт клиента с заинтересованным профессионалом, поддержка позитивных изменений дают хороший эффект.
Еженедельные беседы о происходящем в жизни и «допереживание» сопутствующих эмоций — важный фактор психогигиены и психического баланса.
Результаты исследований, в которых оценивается эффективность разных видов психотерапии, мало влияют на частную практику — намного важнее найти «своего» психолога.
Как в России появились практикующие психологи?
Как уже говорилось выше, одним из важнейших теоретических направлений в советской психологии был культурно-исторический подход Выготского. И если бы всё происходило в другой стране и в другое время, скорее всего, мы имели бы собственную школу психотерапии, основанную на этих идеях (которые популярны не только в России).
Падение империи привело к тому, что многие талантливые ученики выдающихся советских теоретиков из академической среды начали увлеченно импортировать на русскую землю разные школы психотерапии, такие как психоанализ, когнитивно-бихевиористский подход, гештальт, НЛП, психосинтез, экзистенциальные практики.
Вместе с ними мы переняли ценности индивидуализма, другой язык диалога, структуру профессионального сообщества, этику и т. д.
Причина, по которой практикующие специалисты задвинули большие советские теории в пыльный угол, проста: иностранные учителя знали, что делать, когда напротив садится живой человек, а не объект наблюдения из психологического исследования, и могли обучить этому других. У них имелась система, к тому времени достаточно отлаженная и приносящая прибыль, а в 90-е для университетских ученых проблема дохода была едва ли не самой актуальной.
Импортирование продолжается и сейчас. Приезжающие из-за рубежа психотерапевты, несмотря на почтенный возраст, собирают публику и хорошую кассу, эксплуатируя нашу неиссякаемую любовь ко всему иностранному. Секрет их популярности не только в знаниях.
Как правило, западные психотерапевты — симпатичные, улыбчивые, невысокомерные пожилые люди, каких редко встретишь в нашей стране.
И они не страшные! Вспомним для сравнения совсем другой образ из 90-х — Анатолия Кашпировского: властный, подчиняющий реальность, очень опасный маг. Так что «чужевластье мод» и отсутствие патриотизма в этой области объяснимо.

За двадцать лет рынок был поделен между основными психотерапевтическими направлениями, среди которых одни оказались более успешными, другие вынуждены довольствоваться меньшим куском общего пирога. Кто-то выбрал народность и массовость, кто-то — эксклюзивность и закрытость. Словом, в психотерапии происходило то же, что и везде в России. Официальной статистики нет, но можно сравнить численность сообществ в соцсетях и сделать выводы.

Не исключено, что когда-нибудь появится русская школа психотерапии, но пока говорить об этом слишком рано.
Импорт философии
Вместе с заимствованием психотерапевтических технологий начался импорт философских идей. Именно в кабинетах «мозгоправов» каждый может выйти за рамки навязываемых семьей и социальным кластером норм и в условиях неопределенности, свойственной той или иной эпохе, выработать свою личную философию и уверовать в нее. Западный индивидуализм здесь противостоит советскому больному коллективизму.
Психологам известно, как много у нас «слишком хороших людей» и семейных рабов. То есть тех, кто ближе к 30, а то и 40 не знают, чего хотят, боятся своих желаний, обслуживают интересы родителей или детей, не имея шанса на полноценное развитие. Мы все друг другу очень много задолжали — непонятно за что и в какой момент.
Любая психотерапия — подчеркнуто эгоистичный проект, поддерживающий в каждом отдельно взятом человеке стремление к свободе и прививающий ему умение жить. О движении к совершенству целого общества здесь речи не идет.
Выготский утверждал, что нельзя перескочить какой-то этап развития — его всё равно предстоит пройти. Так и нам необходимо «пройти» период «дикого» индивидуализма и «дикой» психотерапии, в русле которой ставятся вопросы: какой я / отдельный от других, какой я / с другими, как я хочу прожить свою жизнь? Поэтому у нас так популярна терапия разнообразных зависимых отношений и пассивной агрессии. Мучительная близость, в которой пребывают тысячи российских семей, вызывает много индивидуальных страданий, заставляя людей выбирать одиночество.
Рациональный индивидуализм, или разумный эгоизм, воспетый Айн Рэнд еще семьдесят лет назад, оказывается весьма востребован современными клиентами. Эту установку («хочу и буду!») активно поддерживают поп-психологи.
Люди стараются следовать принципам разумного эгоизма, не забывая о важности эмоциональной жизни, стремятся вступать в здоровые и добрые отношения и хотят понять закономерности развития и причины психологических травм.
Они постоянно ищут подходящую форму для своей агрессии и годами избавляются от иллюзии собственной безобидности. Вместе с тем, работая по программе «быть лучше, выше, сильнее», мы внезапно осознаем, что наши возможности ограниченны, — и испытываем огромное разочарование. «Широк русский человек» — тем и прекрасен.
 
Разумный эгоизм и магический реализм
В кабинетах психологов заимствованные из-за рубежа психотерапевтические практики сталкиваются с магическим реализмом отечественного разлива. Конечно, подобное встречается и на Западе — но вряд ли в таких количествах. Сглаз, семейные проклятия, защита от зависти и репрессий, обеспечиваемая культурой молчания, тема смерти и мертвых, привороты/отвороты — всё это обычная реальность современного клиента. А если речь идет о депрессивных или психотических расстройствах — градус магического реализма возрастает пропорционально их тяжести. К психологам сейчас добавились астрологи, биоэнергетики, регрессологи и еще многие, многие другие. Спрос диктует предложение. Когда человеку очень плохо, он идет во все места, где надеется найти помощь, и на научность ему плевать, ибо в XXI веке по-прежнему ни одного атеиста в окопах под огнем не сыщешь.
Маги используют массу обычных психологических техник, таких как визуализация и психодрама.
Принципиальная разница в том, что у психолога человек — субъект своей жизни, а остальные считают, что он находится во власти внешних сил — приворота, злых духов, лярв и т. д.
Психотерапия и все околопсихологические практики — продукты культурного разнообразия, поэтому они существуют и будут существовать параллельно, подвергаясь влиянию моды, времени и т. д.
В ученых кругах ведутся жаркие споры о психологии и психотерапии — но представления обычных людей и практики, к которым они прибегают, не имеют с этим ничего общего. По большому счету человеку всё равно — он просто хочет найти «хорошего» психолога.
При всей кажущейся наивности и нелепости такого запроса, поднимать на смех тех, от кого он поступает, и смотреть на них свысока — значит сильно недооценивать возможности человеческой психики. Когда нам очень плохо и боль становится непереносимой, мы включаем все доступные средства защиты от нее (лекарства разного действия). Остальное — вопрос выбора этой «микстуры». Кому-то помогает концепция вины, греха, искупления и молитвы (которая представляет собой мощное психотехническое средство). Другим — картинка, где есть зло и надо его победить (заговоры, привороты, энергетические вампиры). Эта защита прекрасно работала тысячи лет и будет работать дальше, так что не нужно ее недооценивать. Более того, специалисты в таких, «околонаучных» областях зачастую очень эмпатичны, то есть у них хорошо развита чувствительность, позволяющая «видеть» проблемы клиента. Если бы они пользовались другими системами объяснения, то были бы профессиональными психологами.
Кому-то помогает осознание своих чувств и действий (в том числе совместно с другим человеком), проговаривание их, понимание того, как всё устроено «внутри нас». Крайне важно выстроить логику психических событий: почему это со мной происходит? почему я так поступаю? Отношения клиента и психолога сами по себе обладают лечебным и развивающим эффектом.
Сарафанное радио
Истинно «хорошего психолога» ищут по рекомендации. Сарафанное радио в таких случаях считается самым надежным источником, это знак доверия к ближнему плюс надежда: если кому-то помог, значит и мне подсобит. Никого особо не интересуют дипломы и сертификаты.
Выбор психотерапевта лишь первый и не самый трудный шаг — куда важнее решиться к нему прийти. Даже в небольших городах России появились практикующие специалисты и психологические группы. Интерес к «внутреннему царству» в обществе растет год от года.
Страх перед «плохими и вредными» психологами — свидетельство наших наивных надежд на волшебство в психотерапии. Это попытка отнести ее к магическому кластеру, заставить «доктора» взять на себя избыточную ответственность (которой нам самим не хватает в жизни) и не признавать того, что признавать скучно и неудобно: психотерапия — очень интересная, но трудная и долгая работа души.